Read the book: «Параллель. Повесть», page 10

Зудящая тоска захлестнула, схватила за горло. Всё это длилось какое-то мгновение и тут же отступило, но отголоски безысходности и беспросветной горечи продолжали душить, сковывая тело. Зачем куда-то идти? Всё тлен, весь путь к заведомо провальной цели лишён какого-либо смысла, и остаётся лишь одно – сменить цель. Но это невозможно, никому не подвластно, у всего есть начало и конец, и даже выход на новый уровень не поможет преодолеть ту пропасть, что отделяет от цели.

Тело стало пустым, неповоротливым, не совсем моим. Я продолжала переставлять ноги, но сознание не поспевало, всё растягиваясь и, каждую секунду грозясь оторваться и улететь в небытие, тащилось позади. Я знала наперёд дыхание каждой клетки, соприкосновение кожи с одеждой, пульсирование крови в каждом капилляре, но все эти ощущения, такие живые, обжигающие, одновременно бегущие впереди сознания и отстающие от него, передавались редкими импульсами, теряя по пути цвет, проскальзывая и обвивая толстыми, неуклюжими и холодными щупальцами. Этот диссонанс пугал, но и эмоции теперь витали где-то вовне. Всё, что делало меня мной, разлетелось в разные стороны, а тонкие проводки соединений грозились вот-вот порваться.

***

Дюк

Дневник памяти, день 3***.

Накрыло. Мерзко накрыло. Все проведённые в городе дни вывернулись наизнанку, обрели знак минус, стали подкатывать к горлу тошнотворным прибоем, стоило отойти от земли на пару шагов. Всё это усилилось долгим переходом прямиком через межу, и я чуть не сорвался на Виреску. Она постоянно крутила головой и сбивала курс, в итоге я потерял горизонт и пришлось приземляться сверху, да ещё и в болота. К тому же ей стало хуже, постоянно кашляла и отставала, и снова я пошёл на уступки, сам пошёл медленней.

В фантомах ничего необычного не заметил, но вот уже за болотами что-то пошло не так. Плоть, так много плоти, что она больше не помещалась в туманном облаке, падала на землю, испарялась, вновь падала, и так без конца. Но даже это не насторожило меня так, как то, что ни одного падальщика я не увидел. Всё шёл и ждал, что вот-вот вынырнет из ниоткуда хоть парочка, или же материализуется из воздуха собиратель, начнёт подхватывать комья плоти и утрамбовывать их в сумку. Ничего.

Всё стало на свои места, когда я почувствовал Его. Сила растекалась по пространству почти бесконтрольно, пульсировала и с непривычки даже немного сбивала дыхание. Вырвался всё-таки, как и говорил.

Виреска перестала кашлять. Сбавила шага, опустевшими глазами смотрела перед собой, беззвучно шевелила губами и понемногу заваливалась влево. Я взял её за руку, насколько мог, оградил от бушующего потока. Она продолжала идти, безвольно переставляя ноги, но блеск разума едва отсвечивал в глазах. Защищается, чтобы не утонуть в чужеродном. А он, наверное, даже не чувствует нашего приближения.

Начали встречаться собиратели. Как-то раз мне довелось видеть двоих одновременно. И никогда не видел их бездействующими. Они появлялись, брали своё и тут же испарялись. А сейчас я даже не стал их считать: стояли вразнобой, очертания некоторых удавалось рассмотреть в плотной завесе лишь благодаря ауре, мгновенно испаряющей кружащую в воздухе плоть. И чем дальше я шёл, тем больше их становилось. Одинаковые профили, из-за впалого носа казавшиеся плоскими, сутулые спины, безвольно свисающее руки с длинными тонкими пальцами, даже рост у них всех был одинаковый – их будто по стандартной форме отливали и наряжали в изодранную мешковину, полами подметающую землю. Если бы не разные по форме и величине прорехи в этой самой одежде, собиратели были бы вообще неотличимы. И все как один смотрели в том же направлении, куда шёл я.

Иногда приходилось их обходить. Если я оказывался довольно близко, некоторые из них оборачивались, но на угловатых лицах с идеально гладкой кожей не отражалось никаких волнений. А ведь не любят они подвижных, обычно тут же сбегают в свой план.

До назначенного места было ещё далеко, но выброс силы уже ощутимо толкал в грудь. Появился нарастающий боковой ветер, Виреску стало совсем уж шатать. Не тянет уже. Взял её на руки, закрыл собой. Расход сил тут же аукнулся шёпотом в голове. Всё настойчивей и настойчивей…

Да, чёрт побери, знаю, что сюда не ссылают без причин, но плевать мне, что он после возвращения делать собирается. Плевать!

Идти стало ещё тяжелей. Спутницу я почти не чувствовал, а вот камни под ногами напомнили мне Зелёное плато с его неугомонными песками. Ветер усилился, крошил камни, землю, ноги то и дело проваливались по щиколотку. Чёртов компаньон!

Пересечение.

… и дверь открылась прежде, чем Эвальд успел постучать. Появившаяся на пороге девушка вскинула руку, и немца отшвырнуло в самый конец коридора, к лестнице. Ира в двух экземплярах вышла из дверей и стала приближаться по коридору, ставшему раза в два шире. За ней курились серые завитки дыма, и даже сквозь туман в глазах парень разглядел её неимоверно большие зрачки и потемневшие белки глаз с ядовито-зелёными жилками. Присела напротив своего гостя. Голова взорвалась новой волной боли, ещё более дикой, леденящей. Сознание уже начало утекать куда-то вниз и назад, будто Эвальда выталкивали из собственного тела. Ира хлопнула его по плечу и что-то сказала, однако и смысл услышанных звуков куда-то провалился. Затем девушка встала, опустилась на пару ступенек и перемахнула через перила в лестничный пролёт.

***

Закружила настоящая метель, видимость упала до нуля. Каждый шаг давался с трудом, и когда уже промелькнула абсурдная мысль, что я перестаю справляться, с новыми силами озлобленно рванул вперёд и вдруг вышел на твёрдую землю. Передом мной раскинулось целое жатвенное поле. Женщины, дети, мужчины, старики лежали вразнобой. Все оборванцы, все без обуви, стопы стёрты до костей. Блуждающие. И все мертвы. Не так, как обычно. Прямо как там, за пределом Серости – тела воняют, не рассыпаются в прах. Уверен, если пройдёт достаточно времени, то начнут истекать трупным соком, и он так же не станет испаряться, а напитает выжженную почву.

За куполом, накрывшим островок, бушевала буря, а он сидел в самом центре, в окружении статуй своих тюремщиков. Они вросли в землю, корни плотно обвивали их, впивались, высасывая жизненные соки. Отчётливо слышалось биение утекающей силы, её последующее растворение и выброс в пространство. До сих пор не верится, что он смог. Всего лишь человек.

Подвинул несколько тел, освободив место, положил Виреску на землю и подошёл к нему. Он сидел неподвижно, на его восковое лицо, обращённое вверх, на стеклянные глаза и зализанные назад волосы успел осесть слой пыли. Протягиваю руку, и кукла рассыпается от прикосновения. Чёрт… но ведь это точно не иллюзия, не муляж. Тело превратилось в горку анатомических запчастей. Настоящих, человеческих. Неужели перегорел?

***

Он светился. Нет, не ярким светом в конце тоннеля, всего лишь матовым изумрудным пятнышком в океане бесповоротного отчаяния. Взял меня за руку, я безвольно последовала за ним, хотя можно было этого и не делать. Просто остаться на месте. Даже не ложиться самой – отдаться на волю ветра и гравитации. Но Дюк вёл меня дальше, а потом и вовсе взял на руки. Какая разница, ведь и сопротивление – тоже действие…

Всепоглощающая апатия начала оттаивать, уступая место безликому липкому страху. Я очнулась посреди целой поляны трупов, над головой и вокруг, будто за стеклом, бесновалась метель. Первым порывом было броситься к Дюку, вцепиться в его воротник и заставить вывести отсюда. Боясь дотронуться до мертвецов, встала на ноги и замерла. Между мной и проводником, стягиваясь из-под тел чернильной тенью, выросла фигура человека. Это он, его я слышала и чувствовала всё это время, его безумие душило меня, а теперь один лишь его вид заставил крик застыть к горле. Силуэт наклонился к лежащей на земле женщине в длинном цветастом платье, взял её за предплечье и потянул. Посиневшая плоть вздулась, бесшумно лопнула, стекая на на землю багровым киселём и оголяя две кривые кости с кровавым налётом. Фигура выпрямилась, выбросила лишнюю кость, а вторую одним резким взмахом обрезала наискось.

– Дюк!!!

Он обернулся на мой окрик, а в следующее мгновение живая тень опала бесформенной кляксой и растеклась по земле; растаяла, оставив торчать костяную заточку в груди проводника. Я бросилась на помощь, но дюжина рук схватила меня, а бархатный голос, обжигая холодом, зашептал в оба уха одновременно:

– Какая редкость, какая удача…

Дюк припал на колено, выдернул из себя кость. По его одежде с новой силой потёк кровавый ручеёк, проводник наклонился, попытался встать, но завалился набок и упал, хрипя и скребя землю. Лежащие на земле люди зашевелились, дёрганными движениями рук стали оттаскивать свои тела в разные стороны. Ноги против моей воли шагнули вперёд, рука сама вытянулась и повисла в воздухе. По запястью скользнуло обжигающее дуновение, вскрыв кожу ровной продольной бороздой. Кровь ленивой и ровной струйкой побежала вниз, а кукловод повёл меня, рисуя в пыли вязь символов. Голос продолжал шептать, каждым словом убивая что-то внутри меня:

– Не такая, как все. Выше грязи, сама себе на уме. И не из глупых девичьих фантазий о принце, а просто – сильнее. Такая редкость… а Дюк, – голос тихо рассмеялся, отчего кожа на голове и меж лопаток сжалась, – стоит дать человеку надежду, и он поверит в любую чушь. Значит, ты ему помогала? Так забавно, слышала бы ты его мысли. Он только сейчас начал понимать, что клочок пергамента не может открыть окно. А каково тебе понимать, что всё, что ты делала последние месяцы не имеет смысла? Впрочем, как и жизнь любого другого человека, как и вся жизнь в принципе.

Глаза начали застилать тёмные пятна, тело всё больше немело, предательски отдаваясь во власть чужой воли и окончательно прекратив сопротивляться.

– Потерпи ещё немного… страшно умирать, но самой смерти бояться не стоит. Всего лишь обновление, новый цикл. Я уверен, ты опять вырастешь сильным человеком. Может я даже найду тебя там… что скажешь? Всегда хотел ученика…

Почему я только сейчас заметила эти древние статуи вокруг Дюка? Огромные ведь…

Меня не осталось. Абсолютная опустошённость пришла как-то отстранёно, догоняя вновь вываливающееся в Ничто сознание. На этот раз окончательно. Бывшее ещё мгновение назад моим тело уже лежит на куче других трупов, а тень вновь материализовалась, раскинула в стороны все свои руки и нырнула в кровавый узор. Земля, задымившись, обвалилась, скрыла в себе все чёрные извивающиеся отростки.

***

Моргнул несколько раз и погас свет, но почти сразу же загорелся вновь, раза в два тусклее. Эвальд попробовал встать и понял, что ноги-руки целы и очень даже слушаются, вот только в голове слегка продолжало звонить к заутренней. Придерживаясь за стенку, дошёл до распахнутой двери квартиры и сразу же – на кухню. Сам не знал – почему. Просто понимал, что надо зайти и посмотреть на стену, много раз перекрашенную. Посмотреть на чёрный силуэт. Но человек со стены исчез. Вместо него дымился раскуроченный и раскалённый бетон; как живая, пульсировала и истекала чадящей смолой арматура. Линолеум весь пошёл буграми: от натёкшей лужи, от беспорядочных следов босых ног и отпечатков ладоней.

Обруч, сдавливающий голову, вдруг исчез. Вслед за ним явилась необычайная ясность. Все монологи девушки, что она кричала в пустоту, справедливо казавшиеся бредом, теперь обернулись осколками мозаики. Часть картины сложилась, мир перевернулся, дошёл до сознания смысл слов, услышанных не лестнице. Загудел в черепе, заметался диким зверем задорный, знакомый, и в то же время чужой голос: «Зря ты не поверил».

24 июля 2016 – 2017

Альтернативный финал

… и дверь открылась прежде, чем Эвальд успел постучать. Появившаяся на пороге девушка вскинула руку, и немца отшвырнуло в самый конец коридора, к лестнице. Ира в двух экземплярах вышла из дверей и стала приближаться по коридору, ставшему раза в два уже. За ней курились серые завитки дыма, и даже сквозь туман в глазах парень разглядел её неимоверно большие зрачки и потемневшие белки глаз с ядовито-зелёными жилками. Присела напротив своего гостя. Голова взорвалась новой волной боли, ещё более дикой, леденящей. Сознание уже начало утекать куда-то вниз и назад, будто Эвальда выталкивали из собственного тела.

Тянущая, пробирающая до последней клетки тела тоска вдруг накатила, закружила, буквально – всё окончательно поплыло перед глазами, Эвальд сделал рывок, но не знал, стоит ли уже на ногах, падает, дышит и жив ли вообще? Захотелось вдруг залезть под стол или забраться в шкаф и долго, горько, бесшумно и беспричинно рыдать непонятно из-за чего. И единственное, что могло бы это остановить – объятья матери. И она явилась, ярким облаком света ворвалась в тесный подъезд, возвращая немцу осязание реальности. Он понял, что прошло едва ли полсекунды, но он успел всё понять. Без страха и сомненья шагнул навстречу Ирине, схватив её за плечи, почувствовал лёд беспросветного мрака, сковывающий пальцы и примораживающий ладони к оголённым рукам девушки.

– Я верю, верю!

И крепко сжал её в объятьях. Тело задрожало, тьма в нём бушевала, Ира потянулась к горлу Эвальда, сдавила пальцами, всё туже и туже зажимая, перекрывая доступ воздуха. А немец всё обнимал, излучая чистую и искреннюю любовь, прямо как завещано – бескорыстную, абсолютную, бестелесную.

А тень… да, это была уже тень. Мрак рассеялся, выветрился из углов подъезда, трещин стен. И полностью сгорел в самой девушке. Она стала оседать, Эвальд подхватил её на руки и вошёл в квартиру. Человек со стены исчез. Вместо него дымился раскуроченный и раскалённый бетон; как живая, пульсировала и истекала чадящей смолой арматура. Линолеум весь пошёл буграми: от натёкшей лужи, от беспорядочных следов босых ног и отпечатков ладоней.

Искать тут нечего. Всё сложилось в голове, пусть не до конца, но теперь стало ясно, о чём толковал тот чудак, что истязало Иру всё это время. Они уйдут отсюда, если она захочет, то уедут вовсе из города. Куда угодно, станут кем угодно. И всё будет… хорошо? Главное, что будет.