Read the book: «Хроники Нордланда: Тень дракона», page 12
Глава пятая Майское Дерево
Марчелло, которого Гарет просил, помимо всего прочего, приглядывать за Альбертом Ван Харменом – герцог никак не мог побороть свою спонтанную неприязнь к нему, – был несколько удивлен, когда сам Альберт попросил его о встрече, и не в замке, а на дороге к Старому Месту, как бы случайно. Сам он, как тут же донесли Марчелло, ездил в Голубую, чтобы заказать у Калленов их знаменитые пряники – их очень полюбили жительницы Марокканского коттеджа и маленькая Вэнни. Альберт договорился, что теперь эти пряники будут трижды в неделю поставлять в Хефлинуэлл, и возвращался к вечеру следующего дня, не торопясь, чтобы поберечь своего любимца Каро. Приостановился неподалеку от шибеницы и лобного места, заметив итальянца, вежливо приподнял красивый дорогой берет:
– Добрый вечер, синьор Марчелло.
Неподалеку у позорного столба был заключен в колодки какой-то бродяга, в которого дети принялись бросаться репьями и зелеными яблоками, и тот начал хрипло материться. Каро вздрогнул, заплясал, храпя, и Альберт успокаивающе похлопал его по шее.
– Приветствую синьора. – Поклонился в ответ Марчелло, и два всадника поехали рядышком, стремя в стремя, в объезд города по южной дороге, по которой не так давно совершила свое ужасное путешествие Габи. Итальянец не мог не оценить выбор места: видеть их могли все, подслушать – никто. А смотреть могли хоть сколько: на лице Альберта никогда не отражалось никаких эмоций, всегда одно и то же спокойное, вежливое, приветливое выражение.
– Я вас, синьор Марчелло, побеспокоил вот по какому поводу. – Альберт вновь успокоил продолжавшего храпеть коня. – У меня есть серьезные сомнения насчет исчезнувшей госпожи Твидл. Изменником в Хефлинуэлле была не она.
– Почему вы так думаете? – Осторожно спросил Марчелло, который склонялся к такому же выводу, но пока молчал об этом.
– Великая любовь – мотив бесспорный и весомый. Но само преступление было бессмысленным, а бессмысленные действия не были свойственны госпоже Твидл, я успел ее хорошо узнать. Если бы она взялась устранить соперницу, то только с какой-то целью. Что изменилось для нее со смертью герцогини? Ничего. Все осталось, как было. Но даже не это заставляет меня думать, что истинный злодей так еще и не разоблачен.
– А что же?
– Ко мне так никто еще и не обратился с приказом дать яд их высочеству. Почему?
– И почему же, по-вашему? – насторожился Марчелло.
– Я не стану вам напоминать, что госпожа Твидл к этому шантажу не могла быть причастна в силу некоторых, весьма веских, причин. Ведь, по-вашему, этот шантаж я мог выдумать сам, от начала и до конца. Кроме их сиятельства, графа Валенского, и любезной госпожи графини, мне никто не верит, и ваш патрон – менее всех. Но давайте на минуточку предположим, что я не лгу и шантаж имел место. Кто-то действительно намерен причинить вред их высочеству через меня. Почему же он медлит, ведь я согласился?
– И почему же? – Повторил, хмурясь, Марчелло.
– Я думаю, он знает, что отравить их высочество сейчас невозможно. И выжидает, либо ищет другие возможности.
– А с чего вы взяли, что отравить их высочество невозможно? – Марчелло нахмурился сильнее.
– Мне сказал его сиятельство про кольца эльфийской королевы.
– Он в самом деле доверяет вам… синьор. – Марчелло сказал это не язвительно, скорее, раздумчиво.
– И поверьте, его доверие очень ценно для меня. А что касается леди Алисы, то я, конечно, не рыцарь, и вряд ли когда-нибудь им стану, но ради ее спокойствия и благополучия готов на все. Сложившееся положение вещей беспокоит меня. Вы можете верить мне, или не верить, но я-то твердо уверен, что в окружении их высочества есть какой-то тайный и безжалостный враг, и он очень близок к принцу – очень близко, раз знает про кольца.
– Мой патрон подозревал это, потому и оставил меня здесь.
– Очень вас прошу, давайте объединим свои усилия. Если госпожа Глэдис мертва, в чем я уверен, это не значит, что не нужно выяснить то, что пыталась выяснить она. Эта информация, учитывая все произошедшее, чрезвычайно важна. Я мог бы попытаться все выяснить, не привлекая лишнего внимания и не вызывая подозрений. Поверьте, я это умею.
– Верю. – Кивнул Марчелло. Думал он недолго. Если Альберт ведет хитрую игру, он и так все знает, и ничего нового итальянец ему не откроет. А если Гэбриэл и Алиса правы, доверяя ему, то такой помощник будет на вес золота.
– Патрону крайне важно знать, из кого состояла двадцать лет назад свита герцогини. Поименно. Кто был с нею и ее бамбино в Гнезде Ласточки в роковой день.
– Что ж, – Альберт тоже почти не раздумывал, – полагаю, я смогу это узнать, никого не встревожив. Пожилые люди любят поговорить о былых временах, и вспоминают порой удивительные подробности…
– Сделайте одолжение. – Они переехали горбатый мостик через Ом и пустили коней рысью вдоль общественного пруда, к которому как раз подошло деревенское стадо, возвращающееся домой. Степенные коровы, робкие овцы, жавшиеся друг к другу, озорные козы заходили в пруд и надолго припадали к воде, а у ворот по всей деревне уже стояли хозяйки с ломтями хлеба и иными лакомствами для своих кормилиц. Альберт посматривал на эти свидетельства покоя и достатка с удовольствием. Откормленные коровы и поросята были милее его сердцу, чем самые сказочные единороги, а добротные, опрятные деревенские дома – чем самые живописные руины, и самые дикие пейзажи проигрывали перед мирными пастбищами и ухоженными покосами. Такой уж он был.
Рано утром Гарет проснулся первым, с трудом поборол желание послать всех подальше и поспать еще, и поднялся, толкнув брата. Гэбриэл сквозь сон невнятно выругался и спрятал голову под подушку, для верности придавив ее согнутой в локте рукой.
– Вставай, лодырь. – Гарет поднялся, потянулся, широко зевая, вышел на небольшой балкончик, глянул во двор. Дивное зрелище! Никаких крестьян, коз и коров, только навоз, лошади и солдаты. И дочери Ганса Кальтенштайна, со своими служанками… Старшая, Мария, подняла глаза и покраснела, увидев голый торс герцога Элодисского. Ничуть не смутившись, Гарет подмигнул девушке, и та вспыхнула, как маков цвет, поспешно опуская голову. Другие девушки тоже глянули туда, куда смотрела Мария, и тоже покраснели, увидев улыбающегося герцога. Слегка встрепанный со сна, в одних штанах, босой, Гарет выглядел красивым, доступным и навевал такие грешные мысли, что девушки даже перекрестились мимоходом, торопливо пряча глаза. Он засмеялся, сделал большой глоток пива, скривился – напиток был теплым и выдохшимся.
– Подъем! – Вернулся в комнату. – Давай-давай-давай, лодырятина, на пол стащу!
– Стащил один такой… – Простонал из-под подушки Гэбриэл. – Ночь еще…
– Уже день. Матиас! – Крикнул Гарет так зычно, что Гэбриэл содрогнулся и зарычал от отчаяния. Оруженосец мгновенно возник на пороге с холодным квасом, полотенцем, кувшином с водой и свежими сплетнями:
– В двух часах от Кальтенштайна Торгнир Андерсон, и рыцари Северных Гор.
– Слышал, Младший? Подъем!
– И что это за хер такой, – проворчал Гэбриэл, разворачиваясь и освобождаясь от подушки, – чтобы я ради него вскакивал, как ужаленный?
– Это наш и Еннеров дальний родственник, магистр единственного в Нордланде рыцарского ордена, состоящего не из монахов.
– А кого? – Гэбриэл сел, потянулся, потер лицо руками. – Сука, пить охота… – Не глядя, взял протянутую братом бутылку.
– Орден основал в свое время Эплгейт Хлоринг, или Эплгейт Странник. Кстати, они с братом тоже были близнецы. – Гарет, говоря, одевался, пока Матиас быстро убирался в комнате. – Членами этого ордена становятся младшие сыновья, которым не светит никакое наследство. Поэтому у них горная вершина и мартлет в гербе. Они не принимают постриг, но отказываются от брака. Впрочем, женского пола они не чураются… Если бы у нас с тобой было еще трое-четверо братьев, то два последних стали бы рыцарями Северных Гор. Это северный Орден, его цитадель находится в Драконьем Логе, так же и называется. Их немного, двести собственно рыцарей, у каждого по два оруженосца и по двое вооруженных слуг.
– И что им тут надо?
– Хороший вопрос. – Гарет глянул на Матиаса.
– Внизу рыцаренок ихний, он скажет. – Ответил тот.
– Убью когда-нибудь. – Фыркнул Гарет. – К черту завтрак, я вниз. Кто там уже?
– Граф Анвилский и князь Федор.
– Приготовьте все для совета. Карту не забудь! Младший, быстрее.
В главный зал братья спустились через несколько минут уже одетые, без малейших следов заспанности или похмелья на лицах, в отличие от большинства собравшихся. Даже новоиспеченный граф Анвилский впервые в жизни на радостях сильно перебрал и теперь усердно отворачивался и заслонял рот рукой, если приходилось говорить – тщетно, разумеется. Но буквально каждый на его месте полагал и полагает, что это действенный метод. Присутствующие вспоминали вчерашнюю попойку, вспоминали разные курьезные моменты и даже придумывали на ходу, чтобы подтрунивать друг над другом. Но при появлении братьев все разговоры и смешки стихли. Это произошло как-то стремительно и незаметно, но близнецы умудрились, не смотря на свой возраст и расу, заставить себя уважать. Их приветствовали, им заглядывали в лицо, чтобы понять их настрой, и все, даже те, кто не стремился им угодить, ждали их слов и решений. Даже Фридрих неосознанно признал их приоритет, поклонившись и вопросительно взглянув на Гарета. Тот взял в руки кубок с сидром:
– Завтракать будем на ходу, господа, времени мало. Где человек от магистра?
– Витарр Нюстрём, ваша светлость! – Гордо вскинул подбородок молоденький рыцаренок в новехоньком котте с гербом Ордена – синей горной вершиной, – поверх длинного хауберка, которые носили все рыцари Северных Гор, от простого сержанта до магистра. – Мессир Торгнир будет здесь в ближайший час. Мы выступили, как только узнали об осаде Кальтенштайна.
– Что ж, я поблагодарю мессира Торгнира, когда увижу его. – Гарет принял от слуги кусок пирога и, жуя, подошел к карте. – Уже сегодня мы покинем Кальтенштайн, как ни жаль мне покидать эту крепость – я ее полюбил. – Он подмигнул сэру Иоганну, и тот покраснел от смущения и удовольствия. – Долг чести требует от нас пойти на Фьесангервен, чтобы отомстить убийцам нашего вассала и друга нашей семьи, и вернуть его детям отцовское наследство. Кроме того, там остались последователи Корнелия, так называемые Верные, которые ежедневно убивают и сжигают наших подданных. Я хотел разделиться с братом, но передумал. Мы пойдем на Фьесангервен вдвоем. Вы, ваше высочество, – он указал кубком на Фридриха, – пойдете к Лавбургу через Анвил, с вами пойдет половина наших людей. Всех, кто будет противиться и посмеет не пустить вас в город или поселок, уничтожать к чертовой матери, – один-два городка спалите, остальные рыпаться уже не посмеют. Особое внимание – Дракенфельду и его хозяину, фон Бергу, одному из главных бунтовщиков.
Присутствующие заговорили разом, как только он спросил советов и предложений. Все это посыпалось на него со всех сторон. Гарет в последний раз был в Сайской бухте двенадцать лет назад, с отцом, когда Хлоринги навещали Еннеров, и, конечно же, почти ничего не помнил, кроме неприступных стен Звезды Севера и красоты ее интерьеров и хозяйки. Сейчас те, кто часто бывал в Фьёсангервене, рассказывали о том, как он расположен, где что находится. Граф Анвилский рисовал план города, Ратмир говорил:
– Насколько я знаю, горожане ненавидят Верных. Те, в отличие от корнелитов, больше по религиям с ума сходят по всяким, продолжают, как Корнелий, девок жечь и всякую бесовщину проповедовать, вроде как Корнелий был сам святой Михаил и на небо вознесся, а им наказал дело свое продолжать. И университетские так запершись и сидят, а ребята там боевые. Ежели мы только к стенам города подойдем, горожане внутри подымутся, к бабке не ходи.
– Знать бы точно… – Куснул нижнюю губу Гарет.
– А на что с нами два школяра? – Хмыкнул Ратмир. – Пока что они только песни похабные петь, да за девками гонять горазды были. Пущай проберутся обратно в универок свой, да поговорят там с местными.
Завернуть в Ольховник и договориться со школярами обещал Гэбриэл, у которого были и свои собственные резоны туда наведаться. Марк вчера сказал ему, что в Звезду Севера ведет тайный эльфийский ход со стороны моря, и что Гарри этот ход знает. Гарету князь Валенский пока что о своих планах говорить не хотел – знал, что брат будет наверняка против. А вот Кину план одобрил, и Дэн Мелла обещал полную поддержку и преданность своего отряда. Сотня Дэна расположилась за стенами Кальтенштайна, на берегу Зеркального, подальше и от военного лагеря, и от Красного Поля, как теперь стали называть поле перед Кальтенштайном, на котором были казнены мятежники и корнелиты. И Гэбриэл сразу же после военного совета поехал туда, просто, чтобы отдохнуть от многолюдности и суеты, царивших сейчас в крепости. Необходимо было срочно приготовиться к назначенному на утро выступлению, и бойцы, оруженосцы и слуги суетились, чистили коней, правили оружие, проверяли и чинили утварь, упряжь и все, что следовало проверить и починить. Гарет тоже был занят, встречал рыцарей Северных Гор, и Гэбриэл под шумок просто смылся, туманно передав брату, что едет «посмотреть, как там все».
И отлично провел время, наслаждаясь всем происходящим. Это было его, он чувствовал себя здесь, как рыба в воде. Ощущение крепкого боевого братства, простота общения, равенство без панибратства… Гэбриэл мгновенно перенял некоторые специфические особенности и обычаи своих новых бойцов, от особого шика, с которым следовало носить перевязь с ножнами, до особой обмотки на рукоятях, их символику, их особые словечки и шутки, понятные только им. Здесь было намного комфортнее, даже чем в Хефлинуэлле, который стал ему родным. Все-таки многое дома Гэбриэлу было в тягость, и он просто успешно делал вид, будто все в порядке. А здесь притворяться не приходилось: все как-то быстро стали своими. Марк, поехавший с ним, тоже как-то быстро и органично вписался в компанию, и Гэбриэлу его знаменосец начал нравиться по-настоящему. Сидя на берегу Зеркального, огромного, словно море – противоположного берега отсюда вообще не было видно, – и любуясь лебедями, которые густо населяли окрестности и из-за которых Альвалар и получил свое эльфийское название, они разговорились, и Гэбриэл рассказал своим новым друзьям про Ивеллон.
– Понимаете, штука какая, – говорил он увлеченно, – мы, полукровки, всегда будем чужие и людям, и эльфам, чего там. Одним наша эльфийская кровь не нравится, другим – человечья. По сути получается, что и люди, и эльфы кучу всяких обидок друг на друга имеют, а мы, по сути, получаемся как бы мишенью, на нас они отыгрываются друг за друга, если я понятно сейчас сказал. Я все время думаю про этот сраный Эдикт, и про все, что вообще происходит. И такая мысль во мне образовалась: а не пошли ли на хрен и те, и другие? Мы никогда им не докажем, что мы тоже ничего такие, нормальные, не хуже других. На самом деле, они отлично и сами это знают, просто им удобно иметь такое вот страшило в нашем лице, чтобы на него все свои косяки переводить. Но и воевать – не вариант. Нас мало, намного меньше даже, чем тех же эльфов, я о людях и не говорю. Да и убивать – не способ доказать, что мы ничего такие, да. А тут я узнал про этот Ивеллон, и загорелось у меня: а что, если мы пошлем на хер и тех, и других – прости, Верба, ничего личного, – и создадим там свое это, королевство? И придется и людям, и эльфам принять это как этот, факт, и как-то с нами договариваться, ну, или хотя бы не лезть к нам? Я и с Кину говорил, и карту смотрел, и руссов расспрашивал, которые там были, получается, что по суше туда вообще не добраться, да и с моря можно только летом, до равноденственных штормов, и то не везде, там скалы, фьорды и все такое. А земля там хорошая, и тепло, из-за этих, – он щелкнул пальцами, – теплых ключей, да. Одна проблема: духожаба эта и ее Орды… Но я не верю, что ее нельзя никак вообще убить. Что-то, да можно сделать. И в любом случае, я так думаю: оно стоит того, чтобы хотя бы попытаться, нет?
– А ты не извиняйся. – С сильным акцентом, но не коверкая слов, произнес молодой эльф по имени Верба. – Мы потому и ушли из Лисса, что не согласны с Правителями и их фобиями в отношении дайкинов и полукровок. Мы не помним войны, мы родились уже после, и нам кажется, что с местью и жаждой реванша Правители слегка перебарщивают. Они навязывают свою месть и нам, а нам, по большому счету, мстить дайкинам не за что. Да, мы особенно их не любим, не за что нам дайкинов любить, и дружить с ними нам и в голову не приходит, но можно ведь сосуществовать как-то, до сих пор это удавалось.
– А что касается полукровок, – заговорил обычно молчаливый Клен, – здесь мы вообще категорически против того, что делают Правители. Нужно либо перекрыть людям доступ в наши земли, чтобы полукровки не появлялись больше, либо брать на себя хоть какую-то ответственность за наших детей. Ты сказал правду, сын Лары: полукровки – удобная мишень. И для Правителей – такая же удобная, как и для дайкинов. Повод для конфликта, запал для большого пожара. Это мерзко. И поэтому мы ушли к Ри. Он тоже Ол Таэр, и по крови больше Правитель, чем Тис и Гикори, он сын короля.
– Или ты. – Добавил Дэн. – Мы тут поговорили, и решили предложить тебе себя в качестве личной сотни, как наемники твоего брата. Ри не против, он уже в курсе. Мы будем биться на твоей стороне и за тебя, и полукровки, и дайкины, и эльфы, здесь, в Ивеллоне и где угодно. Дайкины, духожабы, тролли – нам не важно и не страшно. Если, конечно, тебя не смущает реакция других дайкинов на то, что с тобой будут эльфы и полукровки.
– Не смущает. – Ответил Гэбриэл, донельзя тронутый, польщенный и даже счастливый. – Мне вообще плевать. Это брат вынужден следовать всем этим, как их – условностям, ему королем быть, да он уже герцог целый. А я кто? Я – брат-бандит, плохиш, паршивая овца в стаде. Мне многое с рук сходит под это дело. – Они рассмеялись. – И руссы, которые сейчас вроде как за меня, по этому поводу вообще не парятся, у них ни с эльфами, ни с полукровками особых терок нет, да. Так что – я сочту за честь, без шуток. Отец говорит, что главное богатство правителя – это люди, и я не дурак, от такого предложения отказываться.
Когда Ворон и Сова вернулись в Светлое, страсти уже улеглись, и встречали своего атамана Птицы со смехом, рассказывая о случившемся в юмористическом ключе. Но самому Ворону было не до смеха. Получалось, их предал свой же, который, кстати, в поселок так и не вернулся.
– Больше они сюда не сунутся. – Утверждал Беркут, которого Ворон оставлял за главного. Но Ворон был другого мнения.
– Пришли один раз, придут и во второй. – Мрачно сказал он, скрипнул зубами:
– оставлять поселок придется, уйдем в Денн. Но это неважно теперь. Граф Валенский, князь-квэнни, нам обещал кое-что. И это не брехня, Птицы, это верняк. Даже Сова не спорит.
Сова фыркнула, но смолчала.
– У нас есть шанс получить свою землю, без дураков, далеко отсюда и от дайкинов с их вонючим Эдиктом.
– И в чем подвох? – Сощурился Вепрь, которого неприятно задело упоминание о графе Валенском.
– Там очень опасно. – Сообщил Ворон. – Кто слышал про Ивеллон?
– На Севере есть что-то такое… – Неуверенно произнесла Зяблик. – Вроде сказки. Ну, что там чудовища живут и все такое.
– Это не сказки. – Заявил Ворон. – Ни про Ивеллон, ни про чудовищ. Это земля за Длинным Фьордом и Эльфийскими горами. Прежде там жили драконы и Ледовые Эльфы, потом тролли и всякая шваль. Прадед нынешней королевы обещал любому, кто отобьет в Ивеллоне у нечисти клок земли и сможет на нем закрепиться, эту землю и титул.
– Ага! – Засмеялся Синица. – К полукровкам-то это как относится?! На нас никакие дайкинские права и привилегии не распространяются.
– Так было до сих пор. А теперь есть граф Валенский, который стребовал с королевы герцогскую корону для себя и герцогство Ивеллон для нас. Это теперь – его герцогство, и жить там будем мы.
– С чего такая щедрость? – Усомнился кто-то из Птиц.
– Он же квэнни, как и мы. И, в отличие от брата, до сих пор сам, как и мы, жил под Эдиктом, и всякого хлебнул, не сомневайтесь. Я рассказывать подробности не буду, но Сова не даст соврать, сама видела отметины, оставленные дайкинами на его теле. Честно скажу: Ивеллон – место страшное. Эльфы говорят, что победить тамошнюю духожабу – дело нереальное. Но если мы сумеем, то будет у нас собственное герцогство, где мы сами себе будем закон и порядок. И тогда ни дайкины, ни Эдикт их, нам будут уже вообще не интересны.
– Так они нам это и позволили. – Хмыкнул Вепрь. – Мы очистим Ивеллон от этой, как ее там, а дайкины потом очистят его от нас.
– Сова, дай карту. – Ворон расстелил на столе эльфийскую карту Острова, подробную, красочную, с изображением не только гор, рек и болот, но и деревьев, животных и представителей народов, обитающих в той или иной местности. Птицы заинтересованно сгрудились над ней. Все надписи были сделаны на эльфийском, и Сова читала их для остальных – она была самой грамотной в банде.
– Вот это – Дебри. – Показывал Ворон. – Вот это – Эльфийские Горы, это Длинный Фьорд, а это – Дракенсанг. С суши в Ивеллон не попасть никак, горы не дадут. Это территория Фанна, они никого сюда не пускают, даже остальных эльфов. Побережье – почти сплошь скалы, вглубь Ивеллона ведет вот этот фьорд. Поставить крепости здесь и здесь, и никогда никакие дайкинские корабли к нам не прорвутся.
– А здесь что?
– Здесь Вызима, руссы. Они тоже абы кого не привечают. И еще. Граф обещал, что крещение мы получим. В православную веру.
– И вот эту землю. – Сова указала на Лукоморье. – Если зассым сунуться в Ивеллон, то можно здесь обосноваться, и в Вызиме нас примут с удовольствием, им народ ой, как нужен. Земля здесь суровая, но наша.
– То есть, уже наша, без дураков. – Кивнул Ворон. – Граф сказал: собирайтесь и переправляйтесь туда уже сейчас, с руссами он договорился. Там всего пара русских поселков, но если мы их трогать не будем, они против нас тоже ничего не имеют.
Птицы примолкли, переглядываясь. Кое-кто начал внимательнее изучать карту.
– А добираться как? – Спросил Синица, уже не так скептически.
– Из Саи, на кораблях. Граф обещал помочь со снаряжением, если нам что-то надо будет.
– А я бы рискнул. – Заметил Беркут. – Насчет Ивеллона не знаю, но сюда, – он ткнул пальцем в Лукоморье, – я бы перебрался. Я тоже слыхал, что руссы полукровок не гнобят и Эдикт не признают. Если про пустое побережье не брехня, то что может лучше-то быть? От наших междуреченских сук далеко, ну, и по фигу, что земля суровая! Здесь, между дайкинами и эльфами, нам все равно жизни не будет. Сколько у нас ребятни народилось за год? Четверо? А убили наших – семнадцать! Валить надо отсюда, это ведь и козе понятно!
– И что, – осторожно поинтересовалась Зяблик, – мы можем вот прямо сейчас собраться и отправиться туда?
– Сначала мы должны кое-что сделать. – Переглянувшись с Совой, признался Ворон. Вепрь рассмеялся:
– Всегда есть подвох!
Выслушав Ворона, Вепрь приуныл. С некоторых пор страх, что Птицы узнают про Дикую Охоту и другие подробности его службы на Красной Скале, стал его навязчивой идеей. В отличие от Гэбриэла, угрызениями совести Вепрь не маялся: было и было. Да, дурак был, мозги вправить было некому, но виноват он был в этом? Нет! Теперь он другой, он изменился и сам выбрал, с кем ему быть и каким быть. И это, считал Вепрь, важнее того, что когда-то решили за него. Только поймут ли это Птицы, и особенно – Зяблик? Сам Вепрь полностью дистанцировался от себя прежнего. Ему казалось, что до того момента, как герцог Элодисский поймал их, и Вепрю пришлось сидеть и созерцать собственную рвоту и беспечных насекомых, ожидая кола в промежность, был один Вепрь, а после помилования – уже другой, прежний умер окончательно и бесповоротно. Но поймет ли это Зяблик? Что она будет думать о нем, увидев в нем убийцу и насильника? Да и другие Птицы тоже. Завоевав их расположение и уважение, Вепрь готов был на все, чтобы их не лишиться. И вот теперь нужно плыть на Юг, в Пустоши, где его опознает любая собака – в отличие от других своих подельников, Вепрь, бравируя, лица не прятал! Ткнет в него пальцем какая-нибудь оттраханная ими девка, и готово дело. То есть, не будет больше того, что он так полюбил в последнее время. И Зяблика не будет, а Вепрь прикипел к своей девчонке всем своим суровым сердцем.
Но и отказываться от мероприятия по освобождению ребятни с ферм Вепрь тоже не мог, Ворон рассчитывал на него и на его знание Юга. Да Вепрь ведь сам вызвался, не подумав тогда о последствиях… А верил всегда, что не дурак! Настроение в эти дни, пока Птицы собирали все, что хотели переправить в Денн, город полукровок на Безымянном Коне, было препоганейшее. Вепрь всеми правдами и неправдами пытался заставить Зяблика остаться в Денне, и что ни день, у них гремели скандалы с криками, попреками, слезами со стороны Зяблика и рукоприкладством со стороны Вепря. Зяблик, впрочем, в долгу не оставалась, и они оба ходили с синяками, а Вепрь – еще и с царапинами. Причем если Вепрь силу свою сдерживал, то Зяблик-то и не думала его щадить. Остальные Птицы только потешались над ними. Особенно развеселили Вепрь и Зяблик Светлое, когда после вечерних посиделок с песнями у костра Конфетка соизволила обратить на Вепря свое капризное внимание. Зяблик застукала их в пикантном положении, благо, только прелюдию, и гоняла потом полуодетую Конфетку по всему поселку с визгом, матами и страшными угрозами. Ну, и все. После этого, стоило Вепрю только заикнуться о том, чтобы Зяблик осталась в Денне, как вспыхивал скандал: «С этой шалавой наедине хочешь остаться?! Не выйдет! Я ей всю рожу расцарапаю, сучке дрисливой, болонке блохастой!!! Я ей все волосенки выдеру, пусть только попробует после этого к чужому мужику подкатить!!!». «Да не нужна она мне!» – Пытался взывать к разуму разгневанной ревнующей подружки Вепрь, с вполне предсказуемым результатом. В общем, все шло не так. Оставалось только надеяться, что к западу от пустошей, где им нужно было отыскать последнюю ферму – начать Птицы решили с Плоскогорья Олджернон, позвав на помощь Кошек, – Вепрь не встретит ни одного знакомого, и его никто не опознает. Кроме как надеяться, Вепрь больше ничего не мог: судьба несла его, словно морская волна в далекой Ашфилдской бухте. Какие, все же, кренделя выписывала его судьба! Спасла от кола и забросила в темницу Хефлинуэлла без малейшего шанса освободиться. Вытащила из темницы и вынесла на берег во время страшной бури. Вынула из петли в Междуречье и подарила новую жизнь и новых, настоящих, друзей… Не дала совершить самый тупой поступок в его жизни и стать подручным Смайли. До Светлого слух о том, как поступил Хлоринг с бароном, дошел очень быстро – их частенько навещали молодые эльфы, которые были против политики Правителей в отношении полукровок и демонстрировали свой протест, общаясь и дружа с ними. Эльфы каким-то образом ухитрялись узнавать все новости почти мгновенно, а Птицы узнавали все от них. Некоторым казалось невероятным, что убийство произошло именно так, как описывали слухи: что Хлоринг разбил лицо Смайли кулаком, переломав все кости и превратив это лицо в кровавый фарш, но Вепрь – верил. Гэбриэл Хлоринг – Гор, – был с Красной Скалы, а Красная Скала вылечивала от всех сантиментов и прочей жалостной фигни на счет раз. Потому, что счета «два» не существовало, не поймал на лету – издох. И никто лучше Вепря не понимал, что дни Садов Мечты и Драйвера сочтены. Гор вернется туда рано или поздно, и их не станет. В это Вепрь верил так же, как в восход солнца и приход зимы… А может, и больше. Не знакомый с законами мироздания, Вепрь готов был допустить, что солнце не взойдет или зима не наступит, но что Гор простит или забудет – никогда. И порой ему вдруг начинало хотеться быть с Гором, когда тот будет рушить Красную Скалу… Потому, что ненависть к этому месту жила в Вепре всегда, даже тогда, когда он служил ему.
Шторм приехал в Редстоун через четыре дня после того, как получил зов. Совсем не приехать он не мог, его преданность Драйверу все еще была непоколебима; но уехать, не предупредив Габи, что какое-то время его не будет, и не проведя с нею еще несколько безумных часов, он не мог. Это была самая невероятная и безумная связь. Их общение походило на ссоры, а секс – на драку, но оба не в состоянии были оторваться надолго друг от друга. Габи в перерывах между руганью и оскорблениями выбалтывала ему многое из того, что происходило в Хефлинуэлле, а так же жаловалась ему на Алису, Иво, дядю даже, и порой требовала, чтобы он убил ее обидчиков. Шторм молчал. Он хотел убить Алису сразу же, как только Габи пожаловалась ему на нее и на то, что Алиса портит ей жизнь. Но увидел лавви и понял, что трогать ее нельзя. Это был какой-то глубинный эльфийский инстинкт, с которым бороться было бессмысленно. Но и спорить с Габи он не хотел, и потому молчал, как бы она ни жаловалась и не давила на него. Это бесило девушку, но от ее бешенства секс становился только горячее и безумнее. В отличие от огромного числа женщин во все времена, Габи никогда не пыталась наказать или поощрить сексом своих любовников – так как сама любила секс едва ли не больше них, и наказала бы прежде всего себя.
Странные это были отношения с обеих сторон. Как и Вепрь, Шторм, воспитанник Драйвера, изначально считал женщин глупыми, никчемными, порочными существами, и это играло с ним в злую игру: делало беззащитным перед Габи. Перед его страстью к ней. Шторм не ждал от нее ничего хорошего, никаких добрых чувств, никакой последовательности действий, воспринимал ее недостатки, как должное и принимал ее такой, как есть. Ее глупость, мелочность и истеричность его не отталкивали, поскольку он изначально считал ее такой. При этом он ее жалел, словно котенка или щенка, неразумного, но бесконечно любимого и беззащитного. Любил ли он ее? Наверное. Его собственное сердце, собственная натура были жестоко искажены, но, как и Гэбриэл, когда-то он знал родительскую любовь и получил хоть какое-то воспитание прежде, чем очутился на ферме, а затем и в Садах Мечты. Пусть об этом Шторм не помнил, но помнило его сердце. Суровое, жестокое, недоверчивое, но сильное и преданное. Не чуждо ему было и чувство справедливости, пусть и сильно искаженное, и эльфийские инстинкты, с которыми не смогли справиться ни Сады Мечты, ни обаяние и влияние Драйвера. Наверное, Габи он любил. Вопреки всем своим предрассудкам, вопреки ее собственным порокам, Шторм любил ее – возможно, единственное существо в мире, которое любило ее такой, какой Габриэлла была на самом деле.
