Магниты

Глава 8

Твоя жизнь, как система, похоже, немного зависла.

На следующий день все пошло наперекосяк. Последней парой был английский, и Ирина Петровна попросила Машу задержаться для разговора. У Романа еще тогда закрались недобрые предчувствия, и он даже хотел остаться с Машей, но Ирина Петровна прямым текстом указала ему на дверь, а Маша попросила подождать ее у машины.

– Проблемы? – уточнил Волков, кивая на дверь аудитории, которую Роман аккуратно прикрыл, хотя хотелось долбануть ею от души.

– Да так…

На миг мелькнула мысль рассказать Волкову, что Ирина Петровна его ненавидит и из-за этого прессует Машу. Волков ведь знал их обеих гораздо дольше и лучше Романа. Может быть, он что-нибудь посоветовал бы.

Вот только Димка ведь мог спросить, с чего вдруг Ирина Петровна настолько завелась… И даже если бы Роман не сказал правду, Димка бы наверняка догадался. И вот здесь Роман пасовал. Он любил Машу. Он готов был защищать ее от всего мира, но перед Димкой было жутко стыдно, и с этим Роман ничего поделать не мог. Как-то так вышло, что переход, как Маша выразилась, ко взрослым отношениям все сильно усложнил.

У машины они прождали Машу почти сорок минут. Димка курил и смотрел какое-то видео на телефоне, изредка чему-то усмехаясь. Роман списывался то с отцом, то с Яной, то со Стивом и с каждой минутой все больше нервничал, потому что, во-первых, волновался за Машу, а во-вторых, понимал, что они опоздают к назначенному времени приезда на завод, а опаздывать Роман, спасибо воспитанию отца, не умел.

Маша вернулась раскрасневшаяся и расстроенная.

– Ты плакала? – спросил Роман, на миг ее обняв.

– Не хочу об этом говорить, – пробубнила Маша в его плечо, и он, чувствуя на себе взгляд Волкова, отстранился от Маши и открыл перед ней переднюю дверь.

Севшая в машину Яна излучала флюиды недовольства. Роману, с одной стороны, было жутко неудобно, что ей пришлось их ждать, а с другой – Яна его раздражала одним своим присутствием. К тому же Маша по-прежнему выглядела подавленной, хоть и старалась изо всех сил это скрыть. Чтобы вернуть себе хоть какое-то подобие душевного спокойствия, Роман предложил Яне кофе. Та, к счастью, согласилась. Маша пошла в кафе вместе с ним, и те несколько минут, что они провели наедине, вновь вернули в его мир равновесие. Она держала его за руку, жалась к его боку и, хоть и была все еще расстроена, начала наконец улыбаться. А еще, исчезнув из поля зрения Волкова, можно было Машу поцеловать и пообещать, что все обязательно наладится. Сам Роман в это временами не верил, но надеяться на лучшее не переставал.

На заводе поначалу все шло в штатном режиме. Яна немного поводила их по корпусам, попутно отвечая на вопросы Маши, Димка попросился на производство, и их неожиданно пустили в упаковочный цех. Для этого им пришлось надеть спецодежду, и, пока Волков ржал над другом, одетым в одноразовый халат и шапочку, да еще делал себе фото на память, Роман немного расслабился. Смеющийся Волков был определенно лучше угрюмо молчащего.

Они провели в цеху минут тридцать, после чего Яна пригласила их выпить чаю.

В переговорной Роман уточнил у Яны, нужна ли ей помощь, а Димка плюхнулся на стул и, взяв со стола буклет компании, сделал вид, что его здесь нет. Яна Димке явно не нравилась, поэтому Роман по возможности старался развести их подальше друг от друга. Он помог Яне расставить чашки на столе, потому что Маша куда-то отлучилась, потом закрыл окно, потому что у Яны на это не хватило сил, потом отвлекся на пришедшую Машу и, только подавая чашку Димке, заметил, что тот пугающе бледен.

– Эй, – позвал Роман, – все нормально?

Волков поднял взгляд, и Роман понял, что все совсем не нормально. Выглядел он примерно так же, как в ту пору, когда пропали дядя Лёша с тетей Аней.

– Эй? – повторил Роман, чувствуя, как сердце понеслось вскачь.

Димка медленно встал и направился к окну, комкая в руках буклет. Роман, все еще не понимая, что происходит, тенью последовал за ним. Димка взялся за ручку окна, и тут Роман, наверное, совершил ошибку – схватил того за запястье. Но ему правда на миг показалось, что Волков сейчас распахнет окно и в него выйдет.

– Руки убери! – рявкнул Димка и толкнул Романа в плечо кулаком, в котором был зажат буклет.

Роман отступил, но руку не разжал. Оглянувшись на миг на испуганно замерших девушек, он прошептал Волкову:

– В чем дело?

– Мне нужно открыть окно, – произнес Димка побелевшими губами и стал хватать ртом воздух, как будто не мог надышаться.

Роман запоздало вспомнил о его панических атаках и разжал пальцы. Димка принялся дергать ручку окна не в ту сторону.

– Не туда, – понизив голос, прошептал Роман. – Дай я.

– Отвали, – прохрипел Димка и вдруг, согнувшись пополам, прижался лбом к подоконнику.

Роман тут же приоткрыл створку на проветривание. Широко открыть не решился: уж слишком странно вел себя Волков. Почувствовав порыв холодного ветра, Димка разогнулся и подставил лицо.

– Что сделать? – вполголоса спросил Роман, потом оглянулся на девушек и, как ему показалось, ободряюще им улыбнулся.

– Просто отвали. Все отвалите! – прошипел Димка и рванул к выходу.

Маша бросилась за ним. Роман натянуто улыбнулся Яне и пояснил:

– Сегодня был сложный день.

Фраза прозвучала тупо, но Яна была явно напугана, поэтому смолчать Роман не мог.

– Нам, наверное, лучше уехать. Давайте я помогу вам тут убрать.

В переговорную вошла девушка из местного персонала. Они принялись шептаться с Яной, и Роман, воспользовавшись тем, что на него не обращают внимания, позвонил Маше. Та выпалила в трубку скороговоркой:

– Мы на парковке. Одежду нашу захвати, – и отключилась.

На улице успело стемнеть, и Роман не сразу увидел стоявшую неподалеку Машу, а когда заметил, бросился к ней со всех ног, зажав под мышкой Димкину куртку и по пути расправляя Машино пальто. Приблизившись, он торопливо накинул пальто Маше на плечи и только тут заметил, что в паре метров от нее на корточках сидит Димка.

– Как он? – шепнул Роман Маше, и та скорчила непонятную гримасу, торопливо запахиваясь.

Роман передал Маше ключи от машины, чтобы она могла завести двигатель и погреться, а сам подошел к Волкову и накинул на него куртку. Димка никак не отреагировал. Тогда Роман присел на корточки рядом с ним. Некоторое время они сидели в тишине. Только где-то вдалеке лаяла собака да трещал фонарь на столбе. Роман не знал, что сказать, что сделать, чтобы Димку отпустило. Он то и дело косился на сцепленные кисти Волкова, и ему хотелось накрыть их своей ладонью, но в голове звучало Димкино «отвали».

– Как тебе завод? – наконец задал Роман совершенно идиотский вопрос.

Димка ожидаемо не ответил. Казалось, он сейчас где-то не здесь.

– Куртку надень нормально. Холодно, – строго сказала Димке бесшумно подошедшая Маша.

Волков встал и, не глядя на нее, сунул руки в рукава. Роман тоже поднялся на ноги и посмотрел на Машу.

– Поехали, а то правда холодно, – обратилась Маша уже к Роману, и его резануло то, как по-деловому это прозвучало.

Волков молча пошел к машине и, открыв заднюю дверь, остался стоять. Маша проскользнула на сиденье мимо него, и Димка устроился рядом с ней. Роман выдохнул и сел за руль.

Оказалось, что на переднем кресле – Яна. Роман очень сочувствовал Димке и очень за него переживал, но ему категорически не нравилось то, что Маша сидит рядом с ним и, кажется, держит его за руку. Оборачиваться и проверять он не стал.

В машине царила угрюмая тишина. До Романа изредка долетал Машин шепот, но слов он разобрать не мог. Дурацкая неуместная ревность рисовала в воображении неприглядные картины. Роман понимал, что накручивает себя, но ничего поделать с этим не мог. Процентов на семьдесят он был уверен, что после сегодняшнего Маша объявит, что она не может бросить Димку, поэтому между ними все кончено.

– Остановите машину, – неожиданно попросила Яна, и Роман бросил на нее быстрый взгляд. Кажется, ей было нехорошо.

Съехав на обочину, он включил аварийку. Яна распахнула дверь и выскочила наружу. Роман проводил ее взглядом и, обернувшись, посмотрел на заднее сиденье. Лучше бы не оборачивался. Димка спал, устроив голову на Машиных коленях, а та ладонью касалась его виска.

– Волков не пристегнут, – сказал Роман, хотя собирался спросить, как Маша себя чувствует.

– Пристегнут, – прошептала Маша, смерив его сердитым взглядом, и кивнула на ремень, который Роман не заметил.

– Что случилось?

– Ему стало плохо, – ответила Маша, и Роман почувствовал себя так, будто от него отмахиваются, словно от надоевшей мухи.

Кивнув, он выбрался из машины, изо всех сил стараясь не разгонять мысль о том, что, кажется, их история стремительно летит к неприглядному финалу.

Яна стояла метрах в трех от машины и смотрела на черные силуэты деревьев. Мимо полз плотный поток машин, пахло дождем, мокрой землей и выхлопными газами.

– Всё в порядке? – спросил Роман, подойдя к ней.

– Нет, – покачала она головой.

Роман смерил ее взглядом. Тонкая кожанка явно не была рассчитана на загородную прогулку, и сейчас Яна дрожала, обхватив себя за плечи. Роман мимоходом отметил, что она довольно высокая. Наверное, чуть ниже Димки.

– Вас укачало? – вежливо спросил он, хотя было понятно, что дело скорее в срыве Волкова, который неподготовленного человека вполне мог испугать. Вон даже Роман испугался.

– Сейчас поедем. Я… немного подышу. Вам понравилось на заводе? – она повернулась к нему и улыбнулась дрожащими губами.

– Очень… масштабно, – ответил он, привычно готовый поддержать беседу, а потом вдруг вспомнил об отце и о том, что Яна с ним спит. Стало противно до тошноты.

– Мы вас ждем, – произнес он. – Я постараюсь ехать аккуратнее.

Не дожидаясь ее ответа, Роман направился к машине, хотя возвращаться туда дико не хотелось. Яна последовала за ним, избавив его этим от необходимости вести неловкую беседу с Машей.

По дороге ему позвонила Лялька. Роман старался говорить тихо, но Димка все равно проснулся, и последние тридцать минут пути в машине висело такое напряжение, что из нее хотелось выйти на ходу.

По его ощущениям, до Димкиного дома они ехали вечность. Димка вылез из машины, не прощаясь. Маша вышла за ним. Роман смотрел на то, как она что-то говорит Волкову, а тот в ответ молча кивает, и ничего не мог поделать с ревностью. Проклятой, гадкой ревностью, на которую он просто не имел права. Волков имел, а он нет. Маша поправила капюшон Димкиной толстовки, сбившийся под воротником куртки, и Романа вынесло из машины. Куртку Димка все равно снимет через пару минут. Зачем было поправлять?

– Ты как? – спросил он у Димки, стараясь задавить в себе глухое раздражение.

– Да норм. Обычные будни психов, – усмехнулся Волков, не глядя на него. – Валите уже, голубки.

Маша легонько стукнула Димку кулаком в плечо и вернулась в машину. К облегчению Романа, она заняла переднее сиденье, с которого Яна успела пересесть назад.

Роман протянул Димке руку, и тот ее мимолетно пожал. Очень хотелось, чтобы Димка сказал хоть что-то, но тот направился к калитке, не оглядываясь.

Всю дорогу до города Яна и Маша обсуждали какой-то фильм. Роман его не смотрел, и то, что он был исключен из разговора, стало очередным вкладом в испорченный вечер.

Когда Яна вышла возле метро, Роман на миг испугался, что Маша выйдет тоже, но она осталась. Несколько секунд они смотрели друг на друга, а потом Роман, наплевав на то, что может случиться завтра, ее поцеловал. Если Маша и собиралась сказать ему, что между ними все кончено, то пока, кажется, решила отложить этот разговор.

До Машиного дома они ехали в молчании. Только на этот раз в осторожном и почти уютном. Роман включил диск с симфоническим оркестром, и Маша погрузилась в задумчивость. Роман поглядывал на нее при каждом удобном случае и думал о том, какая же она красивая. Особенно сейчас, когда слушала музыку и иногда едва заметно водила кистью по подолу пальто, будто в ее руке был смычок.

На одном из светофоров Маша будто очнулась и, поставив диск на паузу, достала из кармана телефон. Роману не нужно было смотреть на экран, чтобы понять, что она звонит Волкову.

– Телефон выключил, – вздохнула она. – Позвони его сестре.

Роман кивнул, глядя на дорогу, и, достав из кармана гарнитуру, воткнул ее в ухо. Он не хотел общаться с Лялькой по громкой связи при Маше, хоть в их разговорах и не было ничего секретного.

Оказалось, что у Волкова предсказуемо разболелась голова. Сама Лялька показалась Роману немного пригруженной. Вот только выяснять причину при Маше было неудобно. К тому же Лялька неожиданно спросила, не из-за Маши ли расстроился Димка. Роман вполне искренне ответил, что Маша тут ни при чем, однако, сказав это, понял, что не до конца уверен в своих словах. Все последние дни Димка был вынужден находиться рядом с ними с утра до вечера, и, хоть Роман и старался изо всех сил вести себя максимально корректно, кто его знает, как Волков это воспринимал.

– Ну что там? – нетерпеливо спросила Маша, дернув его за рукав.

Роман зажал динамик на гарнитуре и прошептал:

– Спит. Голова разболелась.

Маша нахмурилась, а Лялька так быстро повесила трубку, что Роман даже попрощаться не успел.

У Машиного дома Романа вновь накрыло страхом, что это конец их истории, и он долго не отпускал от себя Машу. Очень хотелось спросить, не изменились ли ее планы относительно него, но это было бы глупо. Сама Маша молчала, и от этого их поцелуи казались Роману немного киношными. Ну, потому что ведь именно в кино бывает все так отчаянно и горько.

Потом он проводил Машу до квартиры, и в этот раз она неожиданно решила воспользоваться лифтом. Это тоже показалось дурным знаком.

Добравшись до дома, Роман устроился на подоконнике и позвонил Маше.

– Я очень тебя люблю, – сказал он, когда в трубке раздалось ее тихое «алло».

Маша вздохнула на том конце, и Роман до боли в пальцах сжал телефон.

– Я тоже тебя люблю, – прошептала она наконец. – Только я сейчас не могу говорить.

– Хорошо. Спокойной ночи? – кивнул Роман, хотя Маша и не могла его видеть.

– И тебе, Ром.

В трубке стало тихо. Роман отложил телефон и прижался виском к холодному стеклу. Он смотрел на огоньки машин, бегущие по дороге, и думал, что ее «Я тоже тебя люблю» – это все-таки добрый знак. Иначе как вообще жить дальше?

Глава 9

Отмахнувшись от совести, можно искать виноватых.

В конверте оказался буклет компании. Яна облегченно выдохнула и решила, что мама просто над ней подшутила. Правда, до этого мама ни разу не пыталась кого-то разыграть, но это ведь не означало, что она не умела или не хотела.

«Волков должен его увидеть», – гласил стикер. Яна посмотрела на висевшее в туалете зеркало и встретилась со своим недоуменным взглядом. Эти буклеты лежали в ее приемной, в приемной Сергея Евгеньевича, в переговорной, где они вчера ели пиццу. Волков наверняка уже их видел. Да и зачем ему?

Яна пролистала буклет раз, другой и не увидела в нем ничего необычного. Посмотрела обложку на свет, понюхала и решила было позвонить матери, но вспомнила, что телефон остался в шкафчике. К тому же мама была уверена, что их телефоны прослушивают, поэтому вряд ли стала бы отвечать. Тем более сейчас.

– Что с тобой не так? – спросила Яна у буклета, пролистывая его в третий раз, и только тут заметила, что внизу одной из страниц наклеена картинка модели спортивного самолета. Обычная, из детских наборов. Все бы ничего, но наклеена она была на фото из лаборатории поверх зажженной спиртовки, и получалось, что самолетик объят пламенем.

Их отец разбился на самолете. Яна ни разу не пыталась представить, как это произошло, а вот сейчас, глядя на ореол огня вокруг наклейки, впервые подумала, что Алексей Волков с женой, скорее всего, сгорели заживо. Мама что, хотела напомнить об этом Диме? Мысль о том, что, возможно, Яна просто раздувает из мухи слона, разбивалась о количество усилий, предпринятых мамой для того, чтобы Дима увидел этот буклет.

Впрочем, Яна подумала, что мама сильно преувеличивает значимость этой дурацкой наклейки и ее возможного влияния на Диму. Прошло больше трех лет. За эти годы он не раз встречался с психологом. Да и вообще, он выглядит вполне адекватным и уверенным в себе. Чем больше доводов в пользу безобидности наклейки генерировал ее мозг, тем сильнее колотилось ее сердце. Понятия не имея, что делать, Яна засунула буклет за пояс джинсов и вышла из туалета.

Вновь облачившись в одноразовую одежду, она отправилась в упаковочный цех, чтобы как ни в чем не бывало продолжить смывку этикеток с ампул вместе со всеми, после созвонилась с секретаршей начальника производства и попросила организовать голодным студентам чай. И все это время она не могла решить, как поступить с буклетом. С одной стороны, она была почти уверена, что ничего страшного не случится, даже если Дима его увидит. Он может просто не взять его в руки или же не заинтересоваться им настолько, чтобы долистать до самолета. Или же он может банально этот самолет не заметить, как сначала не заметила сама Яна. В принципе, можно было выбросить буклет, а маме сказать, что Дима не обратил на него внимания. Но ее останавливало то, что для мамы это было важно. В последнее время мама все чаще говорила о том, сколько унижений ей пришлось вытерпеть ради того уровня жизни, который есть у Яны. Яна боялась расспрашивать о подробностях. Наверное, она была трусихой, раз просто не хотела ничего об этом знать. И если посмотреть на историю с этой стороны, то что плохого в том, чтобы подсунуть этот чертов буклет Диме? Все равно ведь ничего не случится, а просьбу мамы она при этом выполнит. Даже сфоткает Диму с буклетом, чтобы доказать ей.

В итоге Яна положила буклет на стол в переговорной. Она понимала, что ее действие наверняка попадет на камеры, однако не слишком об этом беспокоилась. Раз охранник был в курсе, значит, на записях этого не останется. Роль шпиона в стане врага даже, пожалуй, вызвала азарт. Во всяком случае, Яна озаботилась тем, чтобы Роман не взял буклет первым. У того обнаружилась неприятная привычка очень внимательно рассматривать фотографии, читать сноски, описания и задавать вопросы, поэтому она сначала попросила его помочь накрыть на стол, а потом закрыть окно, потому что у нее якобы не хватало сил. Чего было не отнять у Крестовского-младшего, так это готовности помочь. Яна не знала, рвался ли он осчастливить весь мир или же был настроен помогать только девушкам, но сейчас его галантность пришлась кстати.

Краем глаза Яна увидела, что Дима со скучающим лицом взял буклет, и ее сердце отчего-то ухнуло в желудок. Впрочем, пока Волков лениво переворачивал страницы, Яна успела вновь успокоить себя тем, что ничего страшного не случится. Это всего лишь шутка. Ну правда.

Чтобы откровенно не пялиться на Диму, Яна следила за Романом и тем не менее сразу поняла, что цель ее матери, какой бы она ни была, достигнута. Роман протянул было Диме чашку с чаем, но вдруг замер как вкопанный, и на его лице отразилась тревога, граничащая с паникой.

Дима неожиданно встал и рванул к окну, будто собираясь в него выброситься. Это выглядело настолько дико, что Яна зажала рот ладонью, чтобы не закричать. Они находились на втором этаже, но высота потолков в заводских помещениях была метра четыре, если не пять.

Роман, тоже кинувшийся к окну, что-то говорил Волкову, тот в ответ огрызался и даже, кажется, его ударил, а потом просто выбежал из переговорной.

«Дети Волкова – психи», – прозвучал в голове мамин голос, когда Яна, застыв, смотрела на дверной проем, в который вслед за Волковым выбежала Маша.

– Сегодня был сложный день, – медленно, чуть ли не по слогам произнес Роман, глядя на нее так, будто знал наверняка, что именно она подсунула этот злосчастный буклет с этой чертовой наклейкой.

Из здания они выходили в гробовом молчании. Роман шел с такой скоростью, что Яна едва за ним успевала. Один раз она указала ему дорогу, но он коротко отозвался: «Я запомнил» – и больше не сказал ни слова. Оказалось, он и правда прекрасно ориентировался в хитросплетении коридоров, в которых сама Яна плутала до сих пор. Она ухватилась за мысль об этой особенности Крестовского, как за спасательный круг. Иначе ей пришлось бы думать о своей роли в случившемся с Димой.

На улице Роман наспех накинул на себя куртку и почти бегом бросился по парковке. Яна пошла следом, едва переставляя ноги. Видеть Волкова не хотелось до дрожи. Она не готова была столкнуться с результатом их с мамой действий. И спасительное мамино «Дети Волкова – психи» совсем не снимало камня с ее души. Она-то думала, что это сказано просто так, из зависти к ним. У мамы часто проскальзывало что-то типа «Ты у меня такая красавица, не то что их Лена» или «Ты у меня с красным дипломом закончила, а Волков опять подрался в универе». Даже если и так, даже если психи… Нельзя же так с людьми. Правда?

У Яны к горлу подступил ком, когда она увидела Волкова, сидевшего на корточках посреди дорогих машин. Он выглядел будто ненастоящим, изломанным, исковерканным. Скорее всего, дело было в сумерках и фонаре, который подсвечивал Диму только с одной стороны.

Наверное, другая Яна – та, из параллельной вселенной – подошла бы к нему и сказала что-то вроде «Даже после самой страшной ночи приходит день» или еще какую-нибудь пафосную, но очень нужную в такие моменты чушь, которую могут сказать музыканты. Как ей год назад сказал старичок на Арбате: «Если ты слышишь музыку, значит, ты слышишь вечность». Реальная Яна остановилась у машины Романа, глядя на блики света от фонаря, собравшиеся в каплях на крыше. Реальная Яна не умела говорить пафосные вещи и не верила в то, что дружбу не покупают, как и любовь. И в Романа, присевшего на корточки рядом с Димой, она не верила. В тревогу на его лице, в то, как он неловко обводит рукой парковку, о чем-то тихо говоря не реагирующему на него Волкову.

Сигнализация машины пикнула, заставив Яну вздрогнуть.

– Садитесь вперед, – сказала ей подошедшая Маша. – Я с Димкой сзади сяду.

Яна кивнула и забралась в холодный салон. Маша села на водительское сиденье и, вставив ключи в замок зажигания, вдруг повернулась к Яне:

– А ключи просто повернуть или что-то еще нужно?

– Ногу на тормоз. Левая педаль, – на автомате ответила Яна, мечтая исчезнуть из этой машины, с этой парковки и даже немножко – с этой планеты. Оказаться в той параллельной вселенной, где можно говорить пафосную чушь, когда она просится, жжет в груди и на языке.

Машина завелась. Из кондиционера начало дуть холодным воздухом, и продрогшая Яна поплотнее запахнула куртку. Маша выбралась из машины и направилась к ребятам, а Яна зажмурилась изо всех сил. Оказывается, она не умела разрушать и… не хотела этого делать.

Спустя пару минут Дима и Маша устроились на заднем сиденье. Роман сел за руль и, потыкав в настройки кондиционера, обратился к Яне:

– Пристегнитесь, пожалуйста.

Его голос прозвучал до того неуместно ровно, что Яна посмотрела на него в недоумении. Он теперешний и тот, который сидел на корточках рядом с Димой, были двумя разными людьми.

Пристегиваясь, Яна бросила взгляд назад и тут же отвернулась. Дима, бледный и взъерошенный, смотрел прямо перед собой и монотонно кивал в ответ на шепот Маши. Неужели это из-за одного буклета?

Успокаивающую мысль о том, что он просто псих и триггернуть его могло что угодно, Яна отмела, хоть та ей и нравилась. Дело ведь было не в случайности. Дело было в том, что ее мать точно знала, как выбить Диму Волкова из колеи. И осознание этого испугало Яну до смерти.

Роман молча вел машину, ни разу даже не проверив, как дела на заднем сиденье. Глядя на это, Яна вдруг задумалась: а точно ли Маша его девушка? Может, она неправильно поняла? Размышлять о неуместном спокойствии Крестовского было лучше, чем вспоминать случившееся. Потому что у Яны ведь был выбор. Как тогда с членом жюри. Она ведь успела взвесить все за и против. Она сама приняла решение подсунуть Диме буклет.

Вскоре Яна почувствовала, что ее неудержимо трясет, хотя в машине было довольно тепло. Желудок то сжимался, то подскакивал к горлу, и она не могла понять, то ли ее укачало, то ли так проявлялся шок. Наконец она попросила остановить машину, испугавшись, что ее стошнит прямо здесь.

На воздухе стало чуть легче. Во всяком случае, в голове прояснилось. Правда, дрожь усилилась до такой степени, что от попыток ее сдержать плечи едва не сводило судорогой. Неожиданно рядом с ней возник Роман и спросил, всё ли в порядке.

«В порядке?!» – захотелось закричать ей. Он правда считает, что хоть что-то может быть в порядке?

Яна из параллельной вселенной так бы и сделала. Настоящая Яна спросила, понравилось ли ему на заводе.

Вопрос был совершенно нелепым.

– Масштабно… – так же нелепо и неуместно ответил Роман, и было видно, что мыслями он далек от производственных вопросов.

Как и от Яны. Может быть, у него тоже есть параллельная вселенная, в которую он иногда прячется? От этого глупого предположения стало чуть легче.

Ей очень захотелось, чтобы Роман что-то сказал, как-то отвлек ее, успокоил. Да, он не его отец, но сегодня Яне показалось, что он тоже может быть настоящим. Роман будто это почувствовал, повернулся к ней и окинул ее взглядом с ног до головы.

– Мы вас ждем, – произнес он наконец. – Я постараюсь ехать аккуратнее.

В его тоне не было ничего, кроме убийственной вежливости. Ни капли сочувствия или участия.

Яна представила, что будет стоять тут одна на обочине, глядя на проносящиеся мимо машины, и ей стало жалко себя до слез. Поэтому она пошла за Крестовским, цепляясь взглядом за его прямую спину и гася в себе нелепое желание оправдаться, понравиться, чтобы услышать доброе слово. Яне в эту минуту очень хотелось быть нужной хоть кому-то, кроме мамы. О маме сейчас думать она не могла. Вот только, кажется, купить можно было не всё и не всех. Во всяком случае, конкретно Роману Крестовскому ей совсем нечего предложить. Ему было плевать на ее красоту, на умственные способности и попытки быть милой. Единственное, что удалось ей получить за весь сегодняшний день, – это мимолетная жалость. Наверное, кроме жалости, к ней вообще ничего невозможно было испытывать. А ведь ей хотелось, чтобы Роман хоть на минутку отнесся к ней так, как относился к Диме.

Роман по пути с кем-то разговаривал. Яна невидящим взглядом смотрела в окно, слушала его негромкий голос и думала, что все-таки была права. Дима и Лена настоящие, а она… не игрушечная… конечно, нет. Но все-таки ненастоящая. Потому что у нее, по сути дела, ничего в жизни нет, только работа. Вон заурядная во всех отношениях Маша Рябинина живет гораздо интереснее Яны. Во всяком случае, у той есть друзья, о которых она заботится. Вообще вдруг оказалось, что смотреть на Диму, Романа и Машу неприятно, потому что Яна начинала чувствовать зависть. Мерзкую, разъедающую. Но завидовать было легче, чем думать о том, что она невольно сделала с собственным братом.

Когда Роман наконец высадил ее у метро, Яна минут десять простояла на холодном ветру, втягивая голову в плечи и отчаянно пытаясь придумать, куда бы поехать. При мысли о возвращении домой желудок скручивало узлом. Мама будет спрашивать, как все прошло. Мама захочет узнать подробности. Ей придется все рассказать. Яна вдруг почувствовала, что ее колотит – не то от холода, не то от нервов. Сунув руку в карман, она вытащила мобильный, открыла список последних набранных, несколько секунд держала палец над номером бывшей одногруппницы, которую позавчера поздравляла с днем рождения, а потом нажала на номер Льва Крестовского.

В конце концов, должна же она доложить о ЧП на производстве? Волков – его крестник. И для босса это явно не было пустым звуком. Яна сто раз слышала, как, выходя с работы, он первым делом звонил не сыну, а Диме. У нее был миллион поводов, на самом деле. Вот только правда заключалась в том, что Яна чувствовала себя до того отвратительно, что ей было просто необходимо услышать хоть пару слов в поддержку.

Когда босс ответил, Яна затараторила:

– Извините, что в нерабочее время. Я просто хотела предупредить, что…

– Ты там ревешь, что ли? – перебил ее на полуслове Лев Константинович.

Нет, она не ревела, конечно же. Кажется.

– Нет… Немного, – пробормотала Яна и под прессом красноречивого молчания босса добавила: – У нас там ЧП произошло, – а потом, все так же угнетаемая молчанием, выпалила: – Можно я к вам приеду?

– Приезжай, – без лишних вопросов разрешил босс. – Я буду дома минут через сорок.

За то время, пока Яна добиралась до центра на метро, она успела успокоиться и привести себя в порядок. Сейчас уже мысль напроситься ко Льву Константиновичу не выглядела такой уж хорошей, но отступать было некуда.

У дома Крестовского Яна зашла в супермаркет и купила его любимое овсяное печенье. Ее неизменно забавляло то, что человек с таким достатком любил самое обычное дешевое овсяное печенье.

Лев Константинович открыл дверь и кивком пригласил ее войти. Не прерывая телефонного разговора, он знаками указал ей на вешалку и в ту часть квартиры, где находилась кухня.

Яна кивнула и принялась торопливо стаскивать куртку и сапоги. Разговор у босса явно был не из приятных, потому что он то и дело закатывал глаза, слушая собеседника, однако отвечал убийственно вежливо. Яна в очередной раз отметила, что его речь на английском звучит совсем не так, как на русском. И дело было не в языке. У него даже тембр голоса менялся.

Видеть босса в джинсах и футболке было непривычно, а еще немного неловко. Яна пару раз бывала у него дома, но каждый раз это было связано с работой. Она завозила документы, когда он болел, и покупала лекарства. Сейчас же напросилась к нему в его личное время.

На просторной кухне Яна включила воду и засунула под кран озябшие руки, чувствуя, как пальцы заломило.

– Ну, что стряслось? – раздался за ее спиной голос босса, и она подскочила.

Яна выключила воду и, натянув на лицо профессиональную улыбку, сообщила:

– Я печенье ваше любимое купила, – и, смутившись под внимательным взглядом, добавила: – Извините.

Лев Константинович щелкнул кнопкой чайника и достал из шкафчика две чашки.

Яна со всё возрастающей неловкостью наблюдала за тем, как он ставит чашки на стол, достает из холодильника коробку с эклерами… То, что он помнил о ее нелюбви к овсяным печеньям, было очень… мило. Ей казалось, что о таких мелочах некому помнить, кроме мамы.

– Ты есть хочешь? – наконец взглянув на нее, уточнил босс.

– Не очень, – соврала Яна. На самом деле есть она хотела почти всегда, потому что лет с тринадцати постоянно сидела на диетах. Мама считала ее склонной к полноте.