Магниты

Воспоминание о знакомстве с Юрием Викторовичем немного успокоило. Хуже уже вряд ли будет. Даже у неуклюжести Романа есть предел. Маша вошла следом, но Ирина Петровна молча взяла ее за плечи и выставила из кухни. Романа дико бесило, когда кто-то обижал Машу, но сейчас он решил промолчать.

– Итак, – Ирина Петровна указала ему на табуретку, присела напротив и смерила его взглядом.

– Итак? – эхом повторил Роман и, опустившись на указанное место, положил на край стола сцепленные кисти.

Ирина Петровна прищурилась. Хотя он не собирался ее злить, у него непроизвольно вырвалось. Просто от волнения.

– Если верить вашему личному делу в университете и тому факту, что у вас есть права, вы вполне совершеннолетний, – произнесла Ирина Петровна тем тоном, которым говорила с особо тупыми учениками. Ну, и с ним.

– Вполне, – подтвердил Роман, не понимая, к чему ведется этот разговор.

– В таком случае почему ваш отец звонит мне и просит не обижать его деточку?

Кровь бросилась Роману в лицо. Черт. Он не просил так. Он… впрочем, просил. Идиот!

– Извините, – пробормотал Роман, опустив взгляд к своим рукам и до боли стиснув пальцы. – Больше этого не повторится.

– Нет, я даже в чем-то вас понимаю, Роман. Вероятно, вы привыкли, что с детства все вопросы по щелчку пальцев решаются папочкой. Думаю, вы в курсе истории из нашей с вашим отцом молодости.

Ирина Петровна говорила спокойно, но было в ее голосе что-то такое, отчего Роман боялся поднять взгляд. Ему было стыдно. Теперь уже не только за себя, но и за отца, который бросил беременную от него девушку.

– Извините, – повторил он.

– Не извиню, Роман. До вашего появления Машка даже не думала ни о чем, кроме учебы. Это вы можете себе позволить пропускать занятия, брать академы… Один звонок вашего отца – и все улажено.

Это было несправедливо, потому что Роман не пропускал занятий, не брал академического отпуска. Он учился. На самом деле. Потому что по-другому не умел. И отец, что бы там ни думала Ирина Петровна, отнюдь не потакал ему во всем.

– Когда вашему отцу пришла в голову идиотская мысль, что Маша может быть его дочерью, он ведь первым делом предложил выбросить ее из университета.

Роман потрясенно вскинул голову.

– А вы не знали? Он сказал, что вам и так сложно в новой стране в русскоговорящем окружении, а Маша ничего, потерпит, он же, в свою очередь, компенсирует все расходы.

– Я не…

– Я понимаю, что глупо ждать ответственности и самостоятельности от мальчика, выросшего в семье у другого мальчика, поэтому, как вы успели заметить, я против вашего общения с Машей. Но, увы, моя дочь влюблена.

После этих слов, кажется, вся кровь в организме Романа прилила к лицу и ушам.

– Я… – снова начал он, но Ирина Петровна опять его перебила:

– Я не жду от вас ответных признаний, но мне казалось, вам не чужда порядочность. Поэтому я прошу вас не дурить моей дочери голову. Девочки и мальчики в восемнадцать смотрят в разных направлениях. Поверьте, я знаю, о чем говорю.

– Я люблю Машу, – выпалил Роман то, чего еще ни разу не произносил вслух.

– Правда? – голос Ирины Петровны прозвучал холодно.

Роман поднял голову и выдержал ее уничижающий взгляд.

– Да, – твердо ответил он.

– А что такое любовь для вас, Роман?

– Я хочу, чтобы у Маши все было хорошо. Хочу о ней заботиться, быть рядом.

– Спать с ней.

– Простите? – Роман, поперхнувшись воздухом, закашлялся.

– А разве нет? – Ирина Петровна смотрела на него так, будто они говорили о погоде.

Роман прокашлялся и порадовался тому, что краснеть больше уже было просто некуда. Он понятия не имел, сказала ли Маша маме о том, насколько далеко зашли их отношения. Черт, а если это просто проверка?

Он вдохнул полную грудь воздуха, медленно выдохнул.

– Ирина Петровна, я не буду обсуждать это с вами. Извините.

– По-вашему, жизнь моей дочери меня не касается?

– Машина жизнь касается, конечно. Моя – нет.

Роман посмотрел в глаза Ирине Петровне, и та неожиданно улыбнулась.

– Ох, как жаль, что Машка сейчас этого не слышит. То есть вы сами по себе, она сама по себе? Отлично. Что и требовалось доказать, – Ирина Петровна встала и указала ему на дверь. – Больше не задерживаю.

Роман тоже поднялся и засунул руки в карманы.

– Нет, мы не сами по себе. Мы вместе. Просто я не хочу обсуждать вопросы, которые отказалась обсуждать Маша. Она ведь отказалась?

– А вы подлец, Роман. Вы в курсе?

Отчего-то услышать это было обидно. Наверное, потому, что раньше Ирина Петровна не позволяла себе прямых оскорблений.

– Почему?

– Маша – наивный ребенок. Она пацанов-то близко не видела, кроме Волкова. Но вот тот оказался порядочным. Не пользовался ни смазливой мордой, ни папиными деньгами.

Роман сжал челюсти. Сейчас уже было не просто обидно.

– Вы ошибаетесь, – четко произнес он.

– Я бы многое отдала за то, чтобы ошибиться, Роман, но я вижу, что происходит с Машкой. И я не вчера родилась: вы не из тех, кто будет просто держаться с девочкой за ручки.

Крыть было нечем, потому что как раз в прошлое воскресенье Маша провела в его квартире весь день, неожиданно решив, что готова к тому, чтобы «все было по-взрослому». Романа тогда рассмешила эта формулировка. Но Маша была такой храброй и напуганной одновременно, что смеяться он не стал. Он ведь любил ее так, что даже дышать рядом с ней нормально не всегда получалось. И после случившегося он будто на крыльях летал и смотрел теперь на Машу совсем иначе. Но оказалось, что это все можно убить вот такими словами.

– Я люблю Машу, – упрямо повторил он, потому что ничего другого сказать сейчас просто не мог.

– Главное, не забудьте об этом, когда соберетесь возвращаться в свой Лондон. Впрочем, вы хотя бы через неделю об этом не забудьте, – язвительно закончила Ирина Петровна и вышла из кухни.

Роман вышел следом и наткнулся на виноватый взгляд поджидавшей в прихожей Маши. Он подошел к ней и крепко обнял, наплевав на то, что это может увидеть Ирина Петровна.

– Я тебя люблю, – прошептал он ей на ухо.

– Ого! Разговоры с моей мамой, оказывается, идут тебе на пользу.

Роман нервно рассмеялся, а Маша чмокнула его в подбородок и прошептала:

– Я приеду к тебе завтра.

– Если тебя не запрут дома.

– Я сделаю веревку из простыней и сбегу, – рассмеялась она и добавила: – Спасибо, что ты не сердишься.

Он зажмурился и снова чмокнул ее в макушку. Плевать на них на всех. Главное, что они с Машей друг друга любят.

– Волкову позвони, – напомнила Маша перед тем, как закрыть за ним дверь, и Роман едва не застонал.

Легко было сказать. Всю дорогу до дома Роман собирался с духом, чтобы набрать номер Волкова. Несколько раз протягивал руку к телефону, но каждый раз передумывал. Волков был главной константой всей этой истории. Волков был тем, перед кем было особенно стыдно.

Добравшись до дома, Роман не стал включать свет в пустой студии. Аккуратно повесил куртку на вешалку, снял ботинки. Из панорамного окна открывался шикарный вид на высотку университета и ночную Москву. Сверху город был похож на подсвеченный механизм, в котором шестеренки не останавливались ни на минуту. Роман забрался на подоконник, прислонился спиной к откосу, держа в руках телефон, и посмотрел на стандартные обои на заставке. Он хотел установить Машино фото на главный экран, но из-за Димки не стал.

Волков взял трубку после второго гудка.

– Чё-то ты медленно ездишь, – сказал он вместо приветствия.

Роман усмехнулся и посмотрел на свое отражение в оконном стекле. Отражение выглядело немного испуганным.

– Разговаривал с Ириной Петровной.

Волков тоже усмехнулся, но комментировать не стал. Вместо этого сказал:

– Тебе там Лялька пароли должна была выслать.

– Сейчас проверю.

Включив громкую связь, Роман открыл мессенджер.

– Есть.

– Хорошо, – сказал Димка и снова замолчал.

Роман вслушивался в его дыхание, и его привычно накрывало неловкостью. За последний месяц Димка ни слова не сказал о Маше. В универе он, как и раньше, сидел с ней – Маша настояла. Вполне нормально с ней общался. Только теперь после занятий уезжал один. И если поначалу Роман думал, что со временем неловкость между ними троими уменьшится, то он глубоко ошибался. Говорить с Волковым было невыносимо. А еще невыносимо хотелось вновь стать друзьями. Иметь возможность посоветоваться, поговорить по душам или просто поболтать о всякой фигне.

– Ну ладно, пока, – прервал молчание Волков.

– Пока, – эхом откликнулся Роман, но Димка уже успел отключиться.

Глава 3

Отказавшись от части себя, остаешься бескрылым.

Своего отца Яна никогда не видела. Лет с десяти она знала, что ее отца зовут Алексей Волков, что он очень богат, что он является одним из владельцев крупной фармкомпании и что он не хочет ничего знать о Яне. Мама повторяла фразу «Не хочет ничего знать» так часто, что эти слова потеряли для Яны всякий смысл, они уже даже не причиняли боли. Лет в двенадцать девочка еще, бывало, задумывалась о том, почему не хочет. Может, с ней что-то не так? Она тогда могла подолгу рассматривать себя в зеркало, гадая, что именно отпугивает отца. Почему он ни разу не позвонил, не зашел в гости – вообще ни разу не появился в жизни Яны? Но потом она загнала все эти вопросы в такие закоулки сознания, что и вовсе о них забыла.

Мама пропадала на работе днями и ночами. Волков обеспечил ее хорошей должностью, и благодаря тому, как мама держалась за эту должность, сколько сил и времени отдавала работе, Яна ни в чем не нуждалась. Из небольшой двушки они переехали в просторную трешку, и теперь у них была гостиная, в которую можно было приглашать гостей. Только гостей у них не бывало. Мама не водила дружбу ни с кем, повторяя Яне, что дружбы не существует. Бывают люди, которые в тебе заинтересованы. Мама вообще учила Яну тому, что все в жизни имеет свою цену: время, забота, любовь, внешность. Все можно купить и продать. Вопрос лишь в том, готов ли ты к этому. Яна не задумывалась о правильности или неправильности этих мыслей. Она просто верила маме и не верила людям, которые хотели с ней дружить.

Она унаследовала от матери непослушные рыжие кудри, а от отца – правильные черты лица и ярко-голубые глаза. Признания в любви ее не удивляли. Она знала, что красива, но продавать свою красоту была не готова. И мама ее в этом поддерживала. От кого из родителей Яна унаследовала цепкую память и склонность к языкам, она не знала, но это очень помогало ей и в школе, и в университете. Эту часть своей жизни Яна готова была продавать, поэтому охотно делилась конспектами, помогала с рефератами. Не за деньги, нет, – недостатка в деньгах, спасибо маме, у нее не было, – а за ту самую купленную дружбу. Яне были приятны внимание и похвала. Не внимание к ее красоте, а внимание к ней самой. Почти обычное. Почти нормальное. Когда взамен за сданный реферат ее приглашали на день рождения, или же погулять в парке, или на студенческую вечеринку. Иногда она допускала мысль, что ее так называемые друзья, возможно, приглашают ее куда-то не только за сделанный реферат, а за то, что она сама по себе классная, но быстро гнала эту мысль прочь. Потому что знала, что никакая она не классная. Она просто все это покупает. Платит за это рефератами, улыбками, придуманными на ходу историями. Если бы кто-то спросил ее, нравится ли ей такая жизнь, Яна… не стала бы отвечать. Другой жизни у нее не было.

На втором курсе университета она решила попробовать выйти из зоны комфорта. Рекомендация про зону комфорта лилась тогда бесконечным потоком из всех источников. Мол, а как же еще развиваться, если ты сидишь в своем уютном болоте? Выходом из этой зоны Яна посчитала участие в конкурсе красоты при универе. Обменивать свою красоту на одобрение жюри… для Яны это было настолько далеко от зоны комфорта, что даже думать о таком было страшно. Однако мама неожиданно эту идею поддержала.

Яна заняла второе место и получила два недвусмысленных предложения стать содержанкой: одно – от преподавателя своего же вуза, второе – от члена жюри конкурса. Член жюри был нестар, недурен собой, имел жену и троих детей и, скорее всего, делал подобные предложения на каждом конкурсе.

Яна серьезно обсудила эту перспективу с мамой. Преподавателя они отсекли единодушно, а вот про члена жюри мама сказала:

– Решай сама. Только подумай, с чем и где ты останешься, когда ваш роман закончится. А он закончится, Ян.

Яна целый вечер оценивала плюсы и минусы. Потенциальный покровитель мог открыть ей дорогу в мир высокой моды, что не было для Яны самоцелью, потому что она была настроена окончить универ и работать по специальности: помощником руководителя. Эту цель Яна пересматривать не собиралась. Деньги? Карманных денег, выдаваемых матерью, Яне вполне хватало. У них с мамой были настолько добрые отношения, что Яна никогда не чувствовала себя ни ущемленной, ни обязанной. Ну, разве что когда маму крыло эмоциями при упоминании отца и когда она кричала, что сделала все, чтобы вылезти из двенадцатиметровой комнаты в вонючей общаге, и ни за что не позволит Яне скатиться туда же, поэтому та должна выучиться на нормальную специальность. Мама считала, что музыкальная школа за плечами – это не повод мечтать о музыкальной карьере. Это – вклад в копилку ее развития. О музыкальной карьере Яна заикнулась лишь однажды, еще будучи подростком, но получила такой нагоняй, что спрятала эти мысли в далекие закоулки сознания. Где-то в воображаемом мире жила другая Яна, которая играла свою музыку… да хоть в переходах метро… и которая была бесконечно свободна. Иногда она снилась настоящей Яне. Но нечасто.

Член жюри занял внимание Яны на целый вечер отчасти потому, что в ее понимании мир высокой моды находился где-то рядом с миром музыки. До него оттуда было рукой подать. Во всяком случае, гораздо ближе, чем из мира цифр и суетливых офисов, к которому принадлежали Яна с мамой.

И все-таки здравый смысл победил. Яна из реальности отказалась от поступившего предложения, а мнения Яны из параллельной вселенной никто не спрашивал. Что они понимают, эти вечно голодные и вечно счастливые, не существующие ни в одной реальности музыканты?

Гибель отца не стала для Яны шоком или трагедией. В ее жизни ничего не изменилось. Она была тогда на предпоследнем курсе универа, по-прежнему дружила по обмену временем, помощью и деньгами с однокурсниками и изредка играла на скрипке, когда мамы не было дома.

Мама сообщила о случившемся за ужином будто между прочим. Яна несколько секунд вглядывалась в лицо мамы, готовая к тому, что, возможно, придется ее утешать, подбадривать, но та не выглядела убитой горем. Скорее, слегка уставшей и, пожалуй, раздосадованной.

– Теперь все изменится, – вдруг произнесла мама и отпила вино из бокала.

Вообще-то мама редко пила алкоголь, потому что потом на нее нападали либо головная боль, либо меланхолия, а порой и то и другое сразу.

– Почему изменится?

– Доучивайся, Янка. Доучивайся хорошо, потому что теперь справедливость восторжествует, и ты возглавишь компанию Волкова.

Под изумленным взглядом Яны мама вновь отпила из бокала.

– Мам, у него ведь есть настоящие дети, – неловко теребя браслет на руке, пробормотала Яна.

Мысль о том, что отец погиб, до нее по-прежнему не доходила.

– А ты что, игрушечная? – повысила голос мама, и Яна предпочла не нарываться.

Однако, вопреки заверениям матери, ничего не изменилось. Жизнь Яны шла так же, как и до известия о гибели Алексея Волкова. Порой она задумывалась о том, каково сейчас его настоящим детям, но эти мысли не задерживались в ее голове.

К разговору о компании Волкова они с мамой вернулись через пару месяцев после того, как Яна защитила диплом.

К тому моменту она дико устала от учебы. И хоть понимала, что с платного отделения никто ее не выкинет, убивалась так, будто училась на бюджете и могла вылететь после любой сессии. Яна окончила университет с красным дипломом и синюшным от усталости и недосыпа лицом. Мысль о том, что теперь она взрослая и может пойти устраиваться на работу, отчего-то совсем не грела. Яна боялась идти на собеседование – боялась в равной степени того, что ее не примут, и того, что скажут: «Приходите завтра оформлять документы». Она боялась ответственности, боялась взрослой жизни, потому что из тех самых пыльных закоулков сознания вдруг начали вылезать противные… не монстры даже, нет, с теми хотя бы можно было сходить к психологу, а так… монстрики.

«Да что в тебе есть-то, кроме смазливой морды и гонора?» – брошенное в каком-то баре подвыпившим придурком, чьи руки она от себя отпихнула.

«Ты сама ни разу не позвонила, вот мы и не стали тебя звать», – сказанное однокурсницей в ответ на ее «Я бы тоже с вами съездила».

«Тебе-то мамочка деньги дает, а некоторым работать приходится», – злое, гадкое, прилетевшее уже от другой одногруппницы в ответ на мимолетное Янино замечание о качестве купленных той ботинок.

Мама будто чувствовала ее растерянность и с поиском работы не торопила. Наоборот, уговаривала слетать отдохнуть. Только без глупостей.

Это «без глупостей» стало появляться в речи мамы все чаще. Она будто только сейчас заметила, что Яна выросла. Глупостей делать Яна не собиралась. Отдыхать тоже не поехала. Вместо этого каждый день ходила на Арбат послушать уличных музыкантов. Смотрела на них, зачастую недорого одетых, усталых, и придумывала себе страшные картины из их жизни, вынудившие этих людей пойти играть на улицу. Но картины не придумывались, потому что музыканты играли. Как же они играли! Сколько свободы было в этих звуках!

В один из дней мама сказала:

– Завтра ты выходишь на работу.

Яна, поперхнувшись чаем, долго кашляла, пытаясь понять, не ослышалась ли.

– Из Лондона возвращается Лев Крестовский. Будешь работать его личной помощницей.

– Но я же ничего не умею, – сипло выдавила Яна.

– Научишься, – пожала плечами мама и посмотрела так, что Яна поняла: спорить бесполезно.

Лев Константинович Крестовский, оказавшийся очень привлекательным мужчиной тридцати восьми лет, являлся совладельцем компании покойного Алексея Евгеньевича Волкова и все последние годы жил в Лондоне. Эту скудную информацию Яне удалось нарыть в интернете. Личная страница Крестовского в соцсети пестрела фотографиями с деловых встреч, каких-то симпозиумов и экономических форумов, поэтому сказать, что в первый рабочий день Яна была напугана до смерти, означало сильно преуменьшить ее состояние. Однако Лев Константинович приветливо улыбнулся и протянул ей руку.

– Мне тебя рекомендовали как жутко старательную, умную, красивую. В общем, уверен, сработаемся. Для начала свари нам с тобой кофе, а потом будем вместе выживать в этих джунглях. Я сам тут сегодня первый день после большого перерыва.

Яна сварила кофе, а потом помогла расставить мебель, да так увлеклась, что на следующий день заказала в приемную и в кабинет Льва Константиновича кучу цветов в горшках. Ей хотелось навести здесь уют, потому что она вдруг поняла, что жизнь есть не только в универе и дома.

Лев Константинович оказался классным боссом. Самым лучшим на свете. И Яна, кажется, даже немного в него влюбилась. Самую малость. Может быть, не совсем в него, а в его доброе и теплое отношение к ней. Настоящее какое-то. Такое, которое, наверное, не покупается деньгами. А еще от него она впервые увидела подтверждение тому, что дружба тоже не покупается и не продается. Потому что она получила эту фантастическую во всех смыслах должность, на которую больше бы подошел квалифицированный специалист с опытом работы, только потому, что была дочерью его лучшего друга.

В один из дней Лев Константинович пришел в офис особенно не в духе. В последнее время это стало для него привычным состоянием. Кажется, его сын, перебравшийся почти год назад из Лондона в Москву, попал в какую-то аварию. Подробностей Яна не знала. Впрочем, на ее работе его настроение, к счастью, не сказывалось. Он не грубил, не давал бессмысленных заданий, не повышал голос. В такие дни он просто не останавливался у ее стола по утрам и не спрашивал, как у нее дела. А ей было приятно, когда он задерживался с ней поговорить.

Яна ответила на его дежурное приветствие и, вздохнув, вернулась к работе. Запланированные дела нужно было сделать независимо от настроения и фазы Луны. Яна подтвердила все назначенные на сегодня встречи и телефонные переговоры, отправила в отдел снабжения заявку на канцтовары и, сварив кофе, ровно в десять постучалась в дверь кабинета босса. В одной руке она держала поднос с кофе, второй прижимала к себе папку с документами на подпись.

– Входи! – услышала она и толкнула дверь.

Лев Константинович молча смотрел на то, как она ставит поднос на стол и кладет на край стола папку с документами. Ее нервировало его молчание, потому что в такие моменты Яне всегда казалось, что она делает что-то не так. В глубине души она считала себя глупой и неловкой, и ни диплом о хорошем образовании, ни модельная внешность, увы, не могли придать ей уверенности в себе. Работать в другом офисе она бы не смогла. Ну кто еще стал бы закрывать глаза на то, что она могла разлить кофе на стол или же, записав сообщение для босса, растеряться и не спросить, кто звонил? Впрочем, подобные ляпы случались лишь в самом начале ее работы, но мысль о них мучила Яну до сих пор. Осознание, что Лев Константинович терпит ее только потому, что она пусть и не признанная, но дочь его друга, тоже уверенности в себе не прибавляло. Получается, сама по себе Яна все-таки не представляла собой ничего стоящего.

Лев Константинович сделал глоток кофе и кивнул на кресло для посетителей. Яна достала из кармана пиджака блокнотик с ручкой и села.

– Сегодня во второй половине дня сюда придут студенты, – было видно, что эта мысль восторга у босса не вызывает. – Оформи временные пропуска. Крестовский Роман Львович, Рябинина Мария Юрьевна и Волков Дмитрий Алексеевич.

На фамилии «Волков» ее рука дрогнула. Совсем чуть-чуть, но буква «л» вышла кривой. Лев Константинович, внимательно за ней следивший, не мог этого не заметить. Он всегда все замечал.

– Встреть их у охраны и проводи в отдел статистики. Инна Марковна пристроит их к делу.

– Хорошо, – кивнула Яна и подняла взгляд на босса в ожидании других указаний.

Однако тот молча ее разглядывал.

– Что? – смутилась она.

– Там Димка будет, – указал Лев Константинович взглядом на ее блокнот, и Яна уставилась на неудачно написанную «л».

Она чувствовала на себе взгляд босса. Наверное, он думал, что ей будет неприятно видеть… вроде как брата. Может быть, ей даже предложат уйти в отпуск на время их практики. Вот только на самом деле Яна просто растерялась. Она вовсе не испытывала неприязни к детям своего отца. Она их ни разу даже не видела, ну, кроме как на фото в соцсетях. Мимолетная встреча с Димой в офисе несколько недель назад не в счет. А фото Яна изредка просматривала просто так, из любопытства. Ну и немножко чтобы убедиться в маминой правоте. Та утверждала, что Яна гораздо красивее Лены.

В общем, ей, пожалуй, было бы даже любопытно познакомиться с Димой поближе.

– Ян, я понимаю твои чувства, но я бы попросил тебя не вступать в общение с Димкой больше, чем того потребует его практика.

– Я и не собиралась! – выпалила Яна, вскинув взгляд, и отчаянно покраснела.

– Ну и славно, – Лев Константинович улыбнулся одними губами. – Закажи этим бойцам еще перекусить чего-нибудь.

– Пицца подойдет? – как можно более деловым тоном спросила Яна, старательно скрывая обиду.

В эту минуту она как никогда была близка к тому, чтобы понять злобу матери на семью Волковых. Запретить общаться. Правильно. Вдруг она сболтнет что-нибудь лишнее и потревожит покой благополучных деточек!

– Пицца подойдет всегда, – улыбнулся босс. – А ты не обижайся. Не время сейчас для признаний. Нужно было либо до смерти Лёшки признаваться, либо уж теперь давайте ждать удобного момента.

Яна усмехнулась, старательно выводя в блокноте: «Зак. пиццу». Порой ей казалось, что Лев Константинович умеет читать мысли.

– Эй? – позвал босс.

Яна подняла на него взгляд и спросила:

– А такой момент вообще наступит?

– Конечно, – серьезно ответил он. – Просто сейчас неудачное время. Лену нельзя волновать, и Димка тоже пока… В общем, просто поверь: тебя никто ни в чем не обидит и без поддержки не оставит. Только не нужно Димку с Леной трогать, хорошо?

Яна кивнула, а Лев Константинович пододвинул к себе папку с документами, давая понять, что разговор окончен.

Без четверти четыре с поста охраны позвонили и предупредили о прибытии студентов-практикантов. Яна вдохнула, выдохнула и, бросив взгляд на свое отражение, вышла из приемной. Неожиданное волнение заставляло ее суетливо теребить временные пропуска и то и дело сглатывать в попытках смочить пересохшее вдруг горло. Кажется, ее «была бы не против познакомиться» оказалось простой бравадой.

Роман заметил ее первым и приветливо улыбнулся. Они виделись однажды, когда его представляли сотрудникам компании. Яну, помнится, поразило тогда его внешнее сходство с отцом. Ничем другим за пару минут вежливого разговора ни о чем он ее не впечатлил. Роман тронул за плечо Диму, и тот обернулся в сторону Яны. Яна на миг перестала дышать. Почему-то в голове осталась только одна мысль: они брат и сестра, и Дима не может этого не почувствовать. Она же чувствует сейчас. Стоит им перекинуться хотя бы парой слов, и… Яна впервые подумала о том, как отреагирует ее мама, если они с Димой вдруг сблизятся. Но помимо страха и тревоги, Яна с удивлением уловила азарт и еще какое-то незнакомое и пока непонятное чувство.

Взяв себя в руки, она профессионально улыбнулась и подошла ближе.

– Добрый день, рада вас видеть. Вот ваши пропуска, – она протянула Роману три кусочка пластика. Решимости отдать пропуск Диме прямо в руки не хватило.

– Здравствуйте, Яна. Спасибо, – улыбка Романа была очень похожа на улыбку его отца.

Дима смерил ее оценивающим взглядом и переключил внимание на пропуск. Яна его явно не интересовала. Во всяком случае, гораздо меньше, чем пришедшая вместе с ними девушка, на которую он без конца оглядывался.

– А до какого часа у вас рабочий день? – спросила девушка, пока они вчетвером поднимались в лифте.

– До половины седьмого, – Яна и Роман ответили одновременно, и он вновь вежливо ей улыбнулся.

– Капец, – произнес Дима и, задрав голову, посмотрел на зеркальный потолок лифта.

Яна невольно последовала его примеру, и в отражении их взгляды встретились. Дима был похож на отца с тех фото, которые показывала Яне мать.

– А ты планировал дойти до охраны и пойти домой? – Мария Рябинина дернула Диму за рукав, и тот опустил голову. Яна тоже перестала пялиться в потолок.

– Что-то типа того, – вздохнул Дима и, стоило лифту остановиться, первым вышел в ярко освещенный коридор. Роман остался стоять, пропуская девушек вперед.

– Меня Маша зовут, – девушка повернулась к Яне и смущенно улыбнулась.

– А меня – Яна. Я личный помощник Льва Константиновича. Если возникнут вопросы, смело обращайтесь.

Яна знала, что ее улыбка выглядит безупречно, несмотря на то, сколько усилий ей приходилось прилагать, чтобы не пялиться на брата. Мысленно повторить слово «брат» в который раз за последние несколько часов было странно и… пожалуй, приятно.

– Я планирую заказывать для вас пиццу. Есть предпочтения? – Яна скользнула взглядом по всем троим.

Дима даже не оглянулся. Висевшее на стене черно-белое фото Лондона вызвало в нем больший интерес, чем Яна.

– Димка любит «Пеперони», я – «Маргариту», – ответила Маша и посмотрела на Романа.

– Я всеядный, – пожал плечами тот.

– Принято, – улыбнулась Яна и кивком указала им следовать за ней.

Она испытывала необъяснимое чувство превосходства над Машей, которая явно робела в стенах их компании. Зато не робела с Димой, что не могло нравиться Яне.

В отделе статистики троица неуверенно застыла в дверях. Первым в себя пришел Роман. Поздоровался и даже над чем-то там удачно пошутил – по крайней мере, сотрудники отдела засмеялись. Яна не слушала. Она старалась не смотреть на брата.

Тот тоже поздоровался с присутствующими и принялся о чем-то переговариваться с Машей. Выглядел он при этом недовольным.

По обрывкам сплетен Яна знала о том, что Дима посещает психолога и что у него целый букет проблем с контролем и поведением. Но он все равно выглядел уверенным в себе.

«Красивый, в дорогом костюме. Всю жизнь у него все было на блюдечке. Это тебе не комната в двенадцать метров в вонючем общежитии».

Яна на миг прикрыла глаза, понимая, что мысленно повторяет любимую тему своей матери. Надо же, как ее триггернуло! Кажется, срочно нужно что-то с этим делать.

– Дима, оставьте, пожалуйста, номер своего мобильного.

– Зачем? – с подозрением прищурился Волков, и Яна немного растерялась от враждебности, прозвучавшей в его голосе. В ее-то сознании еще билась мысль о том самом узнавании родственных душ, которое должно было непременно случиться.

– Я сообщу о пицце, – улыбнулась она. – Можно номер Маши или Романа. Мне без разницы.

Дима продиктовал свой номер, не сводя с нее пристального взгляда, и Яна поняла, что, если кто-то доложит об этом Льву Константиновичу, у нее будут проблемы.

Стоило ей вернуться в приемную, как босс выглянул из-за приоткрытой двери кабинета.

– Ну как прошло?

– Все отлично. Сейчас закажу им пиццу и…

– С Димкой как? – перебил тот.

– Никак, – пожала плечами Яна и, заметив его недоверчивый взгляд, добавила: – Лев Константинович, я не стану ничего делать. Я помню вашу просьбу и очень ценю ваше хорошее отношение.

Она улыбнулась как можно беспечнее.

– И это правильно, – серьезно кивнул Крестовский.

Когда привезли пиццу, Яна, ощутимо нервничая, набрала номер Волкова, хотя в этом не было никакой необходимости. Она могла просто сама за ними сходить. Благо, дел у нее было не настолько много, чтобы не иметь возможности отлучиться. Но ей просто хотелось это сделать. Ее к нему тянуло.

– Да? – раздался в трубке резкий голос.

– Это Яна. Приходите в переговорную. Она на том же этаже, где вы сейчас находитесь, прямо по…

– Нам уже показали, Яна. Спасибо! – оборвал ее Дима, и она раздраженно выдохнула. По всему выходило, что на контакт с ней он идти не намерен. Интересно почему?

Когда Яна, нагруженная коробками с пиццей, спустилась в переговорную, там уже была Маша.

– Давайте я помогу, – бросилась она навстречу Яне.

– В кулере можно наполнить чайник, – произнесла Яна, понимая, что Маша со своей смущенной улыбкой вызывает у нее раздражение. И это тоже было странно. Испытывать отрицательные эмоции по отношению к незнакомым людям было не в ее характере. Яна вообще не умела не любить людей, потому что за свою жизнь не видела ни от кого ничего особенно плохого.