Read the book: «Четыре мертвых сестры»

Font::

О маньяках-гениях. Психологический триллер

Глава 1

В подъезде темно хоть глаз выколи, опять мальчишки с четвертого этажа разбили лампочку. Я снова вставила ключ в замочную скважину. Замок старенький, часто заедает, но не сегодня. Стараюсь прогнать тревожные мысли. Вдохнула, выдохнула и снова забарабанила в обитую дерматином дверь. Тишина.

– Юля? Ты чего шумишь так поздно, случилось чего? – Из квартиры напротив, кутаясь в ворот стеганого халата, выглянула пожилая соседка.

– Здрасте, теть Дусь. Папа не открывает, заперся на собачку и не открывает.

– Так, может, спит?

– Не спит. – Голос мой дрогнул, а уголки губ поползли вниз. Я снова сделала глубокий вдох.

– Ну-ну, – поспешила успокоить соседка. – Батька-то твой мужик здоровый. Небось принял на грудь да на боковую. Не плачь, сейчас сына позову. Вовка! – крикнула она вглубь квартиры.

Через минуту позади ее маленькой щуплой фигурки появился здоровенный дядя Володя в майке и растянутых трениках.

– Что за шум, а драки нет? – весело спросил он и откусил большой кусок от бутерброда, который держал в руке.

– Да вот Юленька волнуется, Пашка дверь не открывает, – объяснила ему мать. – Да хорош уже хлеб-то таскать, окаянный, сейчас суп согреется. Иди лучше девочке пока помоги, – сказала она строго и забрала из его рук остатки недоеденного хлеба с маслом.

– Юлек, да ты не переживай, сейчас откроем.

Дядя Володя подошел к двери, оглядел дверь и покачал головой:

– Опять Веркины сорванцы лампочку разбили. Завтра зайду к ней, все выскажу. – Он забрал из моей руки ключ и вставил в замочную скважину.

– На собачку закрылся, – со слезами в голосе объяснила я.

– Так ты к нам заходи, а я пока слесаря вызову, – сказал дядя Володя и неожиданно цыкнул: – Отставить слезы!

– Я лучше тут постою, может, действительно спит.

– Ну конечно! Спит! – поддакнул он и скрылся в недрах квартиры, оставив открытой дверь – единственный источник света на тонущей в темноте лестничной клетке.

Я присела на корточки и привалилась к стене.

«И зачем ходила сегодня к Натуське? Ну что, в другой день не могли поболтать? Видела же, папа в последние дни сам не свой. Никогда себе не прощу, если… Тьфу, тьфу, тьфу! Отставить нюни распускать!» – строго оборвал внутренний голос тоном дяди Володи.

– Так, Юлек, подвинься-ка. – Сосед поставил на плиточный пол ящик с инструментами. – Иди-ка пока чаю с матерью попей. Мать! – гаркнул он, обернувшись к открытой двери.

– Юль, и то правда, зайди, чего в подъезде стенки-то подпирать, – снова позвала соседка.

– Спасибо, теть Дусь, я лучше тут.

– Ну, как знаешь.

– А что, слесаря нет? – поинтересовалась я, глядя, как дядя Володя пытается отжать дверь длинной отверткой.

– Да опять зенки залил. Ничего, и без него справимся, – проговорил он, кряхтя от напряжения. – Нет, тут другой инструмент нужен. Ну-ка, помоги, – всунул мне в руку фонарик, а сам достал из ящика ломик, вставил в щель между косяком и дверным полотном и надавил. Послышался хруст ломающегося дерева, и, осыпав пол щепками, дверь открылась.

– Даже замок не сломал, – оглядел он выломанный язычком ночной задвижки кусок косяка и, первым войдя внутрь, щелкнул выключателем.

– Папа! – Я в ужасе остановилась посреди зала.

Отец лежал на узком диване, выпучив остекленевшие глаза, в которых застыл ужас. Руки вытянуты по швам, а на грязной, с бурыми разводами рубашке ярко белели маленькие кружки таблеток.

– Что это? – Я невольно приблизилась еще на шаг и тут же оказалась в медвежьих объятиях соседа. – Что с ним? Почему он такой?!

– Подожди-ка, дочка, – рассеянно проговорил дядя Володя и вышел, оставив меня стоять посреди комнаты.

Осознание вдруг нагнало меня, и, рухнув на колени, я закрыла лицо ладонями. Даже несмотря на неестественную позу и ужасающую гримасу отца, я все еще надеялась, что папа жив, просто сердечный приступ, такой же, как год назад. И, глотая соленые слезы, мысленно подгоняла скорую.

– Юль. – Крепкие руки обхватили меня за плечи и рванули вверх. Закружилась голова, и, не чувствуя ног, я пошатнулась, теряя равновесие. – Пойдем на кухню, там подождем. Ну же, все будет хорошо. Скорая уже едет. – Придерживая за плечи, дядя Володя вывел меня из зала.

В коридоре послышалась возня, чьи-то голоса, и мы с соседом одновременно вскочили с табуреток.

В узкий коридорчик друг за другом вошли люди в белых халатах.

– Там, – указал рукой в зал дядя Володя.

Доктор, за ним фельдшер и медсестра прошли дальше и точно так же, как мы до этого, остановились посреди зала в недоумении.

– Вы уже таким его нашли? – обратился врач к дяде Володе.

– Мы здесь ничего не трогали, – кивнул тот. – У него больное сердце, инфаркт в прошлом году перенес.

– Отстучало, – прощупав пульс и проверив реакцию зрачков, с холодной прямолинейностью констатировал врач. – Время смерти, – он посмотрел на наручные часы, – примерно час назад: двадцать один десять. Плюс-минус пятнадцать минут.

– Почему смерти? – дрожа всем телом, прошептала я сквозь слезы. Горло сдавило спазмом, я задыхалась, хватая воздух ртом. – Какой смерти?!

– Дочь? – послышался равнодушный голос доктора. – Уберите ее, не надо ей здесь находиться.

И комнату, и врачей – все заслонила пахнущая табаком грудь соседа. Он втащил меня на кухню и снова усадил на табурет. Истерика прекратилась не сразу, а потом наступило оцепенение, холодное, тяжелое, сквозь которое я слышала людские голоса, шорох шагов, мелькание лиц.

– …застарелые следы крови и грунт. Скорее всего, известняк… – прорвался сквозь туман в голове мужской голос.

Пошатываясь, я поднялась на ноги и направилась в зал. В углу у окна, безмолвно шевеля губами, едва заметно крестилась тетя Дуся. На корточках у дивана сидел криминалист в белых медицинских перчатках. Я старалась не смотреть на отца. Борясь с тем, чтобы вновь не расплакаться, и с тошнотой, я вслушивалась в слова мужчин.

– С чего так решил? – спросил коренастый милиционер с широким восточным лицом и сделал запись в блокноте. Криминалиста я видела впервые, а молодой следователь был мне знаком. Папа работал с ним по нескольким делам. Фамилия у него какая-то нерусская. Ахмедов?.. Нет, вспомнила я, Мамедов.

– Похоже на обломок ракушки. Совсем недавно я видел точно такой же. Точнее скажу в лаборатории.

– Это то, о чем я думаю? – спросил его следователь и подошел ближе, еще сильнее сощурив раскосые глаза.

– Пока рано говорить, но… – Криминалист многозначительно посмотрел на Мамедова и не стал продолжать.

– Еще на рубашке найден волос. Женский. – Он заметил меня и, кивнув следователю, убрал волос в один из мешочков для сбора улик.

Волос был длинный и темный, точно не мой, у меня уже полгода каре. Да и по цвету не подходит. Я блондинка, а волос явно принадлежал брюнетке. Неужели здесь была женщина?

– Иванихин, – тут же окликнул следователь. – Уведи девушку!

– Ты как? – спросил дядя Володя, подходя ко мне, и, обняв меня за плечи, попытался вывести из комнаты.

– Нормально, – просипела я. – Почему здесь милиция? Что они делают?

– Твой отец из бывших. Они должны убедиться, что… – Он на мгновение замолчал, виновато глядя мне в глаза. – Что твоему папе никто не навредил. Понимаешь?

– Думаешь, кто-то желал ему смерти? За что? – Голос провалился в образовавшуюся в груди пустоту, горло снова свело судорогой, и я отвернулась, пытаясь успокоиться.

Сосед вывел меня в коридор.

– Пойдем, посидишь пока у нас.

Я считала своим долгом остаться и разобраться в случившемся, но, чувствуя себя совершенно разбитой, малодушно поддалась уговорам. Когда мы вышли из квартиры, я почувствовала облегчение. Наверное, это ужасно – я плохая дочь…

* * *

На следующий день я встала ближе к обеду. В институт, конечно, опоздала, но этот факт тревожил меня меньше всего. Я снова вспомнила вчерашний вечер, и горе с новой силой обрушилось на меня, усиливая головную боль. Тяжело поднялась c постели и поплелась на кухню, откуда доносился аромат супа с фрикадельками.

– Проснулась? – повернулась ко мне тетя Дуся. – Садись, сейчас обедать будем.

– Спасибо, – кутаясь в кофту, сипло ответила я. Аппетита совсем не было.

– Садись, садись, надо поесть, – захлопотала она у плиты, наливая в тарелку горячий суп.

Это обычное проявление человеческого тепла и заботы диссонировало с холодной пустотой у меня внутри и вызывало апатию. Я отказывалась верить, что папы больше нет.

Чтобы не обижать хозяйку, съела пару ложек супа, совершенно не ощущая вкуса.

Тут в прихожей щелкнул замок, и в кухне появился дядя Володя в милицейской форме.

Выражение его лица было виновато-встревоженным, будто он что-то знал о смерти папы, но не хотел говорить.

– Ты что-то узнал?

Под внимательным взглядом матери он сел напротив, придвинул к себе тарелку и принялся неспешно ломать в бульон мягкий хлебный мякиш.

– Пожалуйста, не молчи! – взмолилась я.

– Твой отец умер от сердечного приступа, – не поднимая на меня глаз, ответил дядя Володя и стал неспешно есть суп, загребая в ложку вместе с бульоном размокшие хлебные кусочки. – Крепись, Юль, тебе все же нужно будет завтра с утра к следователю зайти.

Он выглядел угнетенным, но это была не скорбь, как у меня, а чувство вины, словно оно грызло его изнутри, не давая смотреть мне в глаза.

– Если сердце, зачем в милицию? – выдавила я, охваченная непонятным предчувствием. И, вторя моей тревоге, у окна тихо запричитала тетя Дуся.

– Мать, оставь-ка нас. Мне надо с Юлей поговорить, – сказал Иванихин, и старушка, покачивая головой, вышла из кухни.

– Юль, я сам ничего не знаю. Следователь тебе все объяснит, – начал дядя Володя.

– Все – это что? – не унималась я. Эти недомолвки пугали меня больше, чем правда, которую он боялся сказать. – Это все из-за его позы и рубашки? Ты тоже считаешь, что он умер от сердечного приступа?

– Заключение судмедэксперта – сердце. Почему я должен в нем сомневаться?

– Потому что в такой позе и с таким лицом не умирают от сердечного приступа! – в сердцах выпалила я. – Его так кто-то положил. А рубашка? Я видела, на ней нашли женский волос. Он что, был не один?

– Эй, стоп, стоп! – Дядя Володя поднял руки, останавливая шквал моих вопросов. – Я сам знаю не больше тебя. Но… – Он вдруг замолчал.

– Но?..

– Ты права, на рубашке нашли женский волос и кровь, об этом и хотел расспросить тебя следователь. Мамедов, помнишь его? Отец твой с ним пару раз работал, пока из органов не ушел.

– Скажи честно, что ты об этом думаешь?

– У твоего папки было слабое сердце, и лезть тебе в это дело точно не надо, вот что я думаю.

– Да всем просто наплевать, вот и все! – бросила я ему в лицо и выбежала из кухни.

Я стояла у открытого окна, молча глядя на улицу. На веревках сушились простыни, надуваясь цветастыми парусами на ветру, ребятня играла в салочки, а воробьи устроили драку за четвертинку булки. Вся эта картина, которая обычно вызывала интерес и умиление, сейчас не трогала меня, будто мой мир сжался в твердый комок боли в груди.

– Юль, ты чего?

– Простите, я не должна была так говорить. На самом деле я так не думаю. Просто мне плохо. Паршиво от осознания того, что для всех это просто еще одна смерть, а для меня – рухнула целая вселенная. Кажется, что с меня кожу живьем содрали.

– Я понимаю. – Дядя Володя подошел ближе и положил свои огромные ручищи мне на плечи. – Но ты не одна.

– Спасибо. – Я похлопала его по руке и развернулась, чтобы выйти. – Пойду домой. Спасибо, что приютили.

– Юль, следствие не закончено, квартира опечатана. Не дури, оставайся.

– Опечатана? Почему? Ты же сказал, он умер от сердечного приступа, – развернулась я.

– Ты сама сказала, что в такой позе не умирают от сердечного приступа. Видимо, у следователя тоже появились сомнения.

Я видела, что сосед чего-то недоговаривает, но промолчала.

– Спасибо, дядя Володь, со мной все в порядке. Переночую у подружки. Я могу кое-что забрать из квартиры?

– Конечно. Пойдем.

Глава 2

– Ох, Юлька, как же я тебе сочувствую…

Натуся сидела с ногами в кресле, грея ладони о бока теплой чашки с чаем, и так же, как все, бросала на меня настороженные взгляды. – А милиция что?

– Завтра пойду.

– Я вообще не понимаю, зачем тебя вызывают. Или ты что-то недоговариваешь?

– Натусь, давай не сейчас. Ну правда. У меня в груди дыра размером с Московскую область. Я дышать не могу. Кажется, часть меня умерла вместе с ним, и эта пустота никогда не заполнится.

– Ну, прости меня, дуру, – виновато проговорила подруга. Подсела рядом и обняла, положив голову мне на плечо.

Мы с Натуськой дружим с пеленок. Сначала ходили в один садик, потом десять лет просидели за одной партой, а теперь учимся в одном институте. Правда, профессии выбрали разные. А после смерти матери я буквально поселилась в их двушке вместе с ее мамой и бабушкой. Так что если на земле и существовало место, где я чувствовала себя как дома, так это здесь.

– Девочки, у вас все хорошо? – В комнату вошла Натусина мама со стопкой постельного белья в руках. Увидев нас, сидящих в обнимку, положила белье на край дивана и тоже подсела рядом. – Юль, все устроится. Нужно жить дальше. – Она положила руку мне на спину, и я постаралась улыбнуться в ответ. – Оставайся столько, сколько нужно. Слышишь? – строго произнесла она, выходя из комнаты.

Мы еще немного поболтали об учебе – это здорово отвлекало меня – и погасили свет. Последние сутки я толком не спала, проваливаясь в тяжелое забытье, и чувствовала себя разбитой. Но, несмотря на усталость, сон не приходил, и мои мысли снова устремились к папе. Что за женщина была в нашей квартире, откуда у него такая поза? А взгляд? Его что-то до смерти напугало! Я, наверное, никогда не забуду выражение ужаса на его лице. Горькая слеза выкатилась из уголка глаза и стекла по виску. Я начала перебирать пути, которыми предполагаемый убийца мог бы скрыться с места преступления, но каждый раз приходила к выводу, что он мог покинуть квартиру только через входную дверь. Что же получается, папа действительно умер от сердечного приступа? Я повернулась на бок и уткнулась носом в подушку. Место отчаяния в моей душе заняла вина. Я была нужна ему, но предпочла компанию подруг.

Часы до рассвета тянулись мучительно медленно. Я лежала без сна, глядя на круглый глаз луны, заглядывающий в окно…

* * *

Проглотив на ходу по бутерброду, мы с Натусей вышли из подъезда. На улице было уже по-летнему тепло, пели птицы, а деревья покрылись молодой листвой, которая весело шелестела, подбадривая заспанных прохожих. Срезав через дворы, мы направились к остановке. Натуся поехала в институт, а я по знакомому маршруту – на встречу со следователем. С безразличием глядя на мелькающие за пыльными окнами троллейбуса дома и скверы, я обдумывала вопросы, которые непременно должна задать Мамедову.

Двухэтажное здание районного отдела милиции серело в окружении молодых тополей и казалось суетливым муравейником. Беспрестанно открывались и закрывались двери, пропуская людей в форме. От обилия погон и красных околышей форменных фуражек закружилась голова. Почти все бывшие папины сослуживцы замолкали, встретившись со мной взглядом, и старались отвернуться или сдержанно кивали в знак соболезнования. Признаться честно, я была им благодарна за такой прохладный прием, новой порции сочувствий я бы не перенесла.

Дежурный долго изучал мой паспорт, прежде чем пропустить. Я поднялась на второй этаж и прошла по узкому длинному коридору к кабинету следователя Мамедова Исмаила Алиевича. Я несколько раз повторила про себя его имя-отчество, написанное на табличке, и все равно, заглянув в кабинет, напрочь забыла, как его зовут.

– Можно?

– Да, Юль, заходи. – Следователь вытащил кипятильник из литровой банки с водой и, стряхнув, положил на подоконник. – Чай будешь? – спросил он и, плеснув кипяток в стакан, бросил в него щепотку заварки из открытой пачки. Похоже, он был чем-то озадачен. Я наблюдала, как, обхватив горячий стакан двумя пальцами, он быстро вернулся за стол.

– Прости, не успел позавтракать, – сказал Мамедов, помешал чай ложкой и принялся наводить порядок на столе, собирая лежавшие на нем папки и бумаги в аккуратную стопку, пока я наблюдала, как кружащиеся в воде чаинки медленно оседают на дно стакана.

– Юль, я знал твоего папу, – наконец начал он. – Работал с ним по нескольким делам. Искренне сочувствую твоей утрате и очень надеюсь, что ты поможешь нам прояснить кое-какие моменты.

– Но я ничего не знаю. Вообще не понимаю, зачем вы меня вызвали.

– Видишь ли, смерть твоего отца произошла при странных обстоятельствах.

– Но дядя Володя, то есть капитан Иванихин, сказал, что папа умер от сердечного приступа. Разве нет?

– Все верно. Заключения врача скорой и нашего эксперта совпадают – сердечный приступ. Но ты, наверное, заметила таблетки, разбросанные на груди отца и на диване, где он лежал. Можно предположить, что он почувствовал себя плохо и хотел выпить лекарство, но экспертиза показала, что твой отец принимал совсем другие лекарства. Да и в его крови следов лекарства не обнаружено, за исключением тех, что он принимал накануне.

– Да, но я не ходила с ним за ручку к врачу. Возможно, ему назначили новый препарат. А что это за лекарство? Оно опасное?

– Нет, и твоему отцу его вполне могли назначить. Но оно не продается без рецепта, а лечащий врач Павла Константиновича сказал, что не прописывал его. При передозировке безадиксин вызывает остановку сердца.

– Я все равно не понимаю, при чем тут этот ваш безадиксин.

– Есть версия, что Павел Константинович хотел покончить с собой, но что-то ему помешало. Возможно, внезапный сердечный приступ.

Я отвернулась и слепо уставилась на закрытую дверь. Да, мне хотелось возразить, что папа не мог покончить с собой. Нет, нет и еще раз нет! Но я вспомнила его позу и выражение лица, которые и мне не давали покоя все эти дни.

– А вы не думали о том, что его могли убить?

– Исключено, – без раздумий ответил Мамедов. – Дверь была закрыта изнутри. Квартира на пятом этаже, поблизости ни пожарной лестницы, ни балкона.

– А с крыши? Он мог проникнуть в квартиру с крыши. Привязал веревку к трубе и спустился. Папе всегда было жарко, поэтому окно в зале не закрывалось, даже зимой.

– Мы проверили эту версию. Накануне приходили ремонтники и покрыли крышу гудроном. Он еще не застыл, а значит, на нем непременно должны были остаться следы, но их нет. Юля, я понимаю, тебе не хочется верить в смерть близкого человека, и ты всеми доступными средствами ищешь виноватых.

– Хорошо, а как вы объясните его позу и ужас в глазах? – возразила я и упрямо скрестила руки на груди.

– Такое бывает при внезапной смерти. Расскажи мне про тот день с самого утра. Все, что вы делали. Как вел себя твой отец. Возможно, в его поведении было что-то странное. Пригодится любая мелочь.

– Проснулись около девяти, было же воскресенье. Я приготовила блинчики. Я всегда по выходным готовлю блины, папа их очень любит. Любил, – поправилась я.

– А дальше?

– Дальше он сел на диван у телевизора, а я пошла в свою комнату, надо было доделать курсовую. Ну и все. Доделала и пошла к подружке, мы договаривались. А папа остался дома.

– Он никуда не собирался?

– Собирался после обеда к дяде Володе в гараж, но пошел или нет, я не знаю.

– Павел Константинович когда-нибудь обсуждал с тобой свою работу? Дело о случившемся в писательском поселке Перепелкин Луг, ты что-то о нем слышала?

– Это где писателя топором зарубили?

– Да.

– Вскользь упомянул, когда увидел, что я читаю его повесть. А при чем тут это?

– Может быть, что-то еще говорил? – Голос следователя стал нарочито мягким, даже вкрадчивым, но руки, напротив, стали нервными, и он принялся крутить между пальцами карандаш, чем очень меня раздражал.

– Нет. Он не любил обсуждать работу. Говорил, не для женских ушей, – глядя на танцующий в его руке карандаш, ответила я.

– И то верно, – кивнул следователь, отложил карандаш и взял из стопки самую верхнюю картонную папку.

Я успела увидеть только часть надписи: «Дело № 83. Исаев П. К.».

– Твоя мама умерла пять лет назад, – прочитал он по бумаге.

– Что? Не понимаю, при чем тут мама? – забеспокоилась я. – Что это за дело? Это все из-за женского волоса и следов крови на его рубашке, да?

– Юля, советую тебе успокоиться и попытаться максимально честно ответить на мои вопросы. Хорошо?

– Нет, не хорошо, – заартачилась я. – Или объясните, что происходит, или я отказываюсь отвечать на ваши вопросы.

Лицо Мамедова сделалось строгим.

– Твой отец подозревается в серии жестоких убийств. Если ты откажешься помочь следствию, я оформлю тебя как соучастницу, – холодно сказал он, и от его вкрадчивого радушного тона не осталось и следа.

Все внутри меня похолодело от возмущения и абсолютной незащищенности. Я проглотила слюну и вперила в следователя упрямый взгляд.

– Пожалуйста, скажите, что происходит? В чем вы обвиняете папу?

– Два года назад в подмосковном поселке Перепелкин Луг убили семью писателя Иволгина – его жену и четырех дочерей. И не просто убили, а сделали это в точности так, как Иволгин описал в созданном им же обряде. Эти записи нашли при обыске его кабинета. Логично предположить, что это сделал сам Иволгин, но к моменту убийства семьи он был уже две недели как мертв.

– Точно, я помню, его зарубили топором. Но при чем тут папа? – не уловила я связи.

– На форменной рубашке твоего отца найдены следы крови вдовы Иволгина и другие улики с места преступления, где были найдены останки дочерей писателя. Как ты все это можешь объяснить?

– Его могли подставить. Это точно его рубашка?

– Точно. Экспертиза подтвердила. А еще его отпечатки пальцев совпали с отпечатками неизвестного, который был в квартире вдовы Иволгина в день, когда ее убили. Юль, причастность Павла Константиновича по двум из пяти эпизодов доказана, – уверенно проговорил Мамедов, и в выражении его лица появилась жесткость.

– Ну, конечно, два из пяти – это же так много, остальные паровозиком пойдут?

– Юля! – оборвал меня Мамедов, ноздри его широкого носа побелели от возмущения.

– Что, я не знаю, как это делается? Особенно когда за него некому заступиться. Только знайте, есть кому его защитить. Я сама найду настоящего убийцу! – выпалила я и упрямо уставилась ему в глаза, показывая, что не боюсь. Я была так возмущена, что полезла бы драться, если потребовалось бы. Даже перспектива пару дней отдохнуть в обезьяннике не пугала.

– Твой отец не вел себя странно? Может быть, у него появились новые знакомые? – монотонно проговорил Мамедов, возвращаясь к вопросам. Я лишь качала головой, глядя на свои переплетенные пальцы. – В день его смерти ты ничего необычного не увидела, когда вошла в квартиру?

– Мы зашли вместе с Иванихиным, – зло бросила я. – Наверняка дядя Володя уже дал свои показания.

– Но он там не живет. Возможно, ты увидела что-то? Например, вещи не на своем месте…

– У меня отец умер… – Возмущение сдавило горло, и я почувствовала, как лицо мое вспыхнуло жаром. – Я ничего не видела, кроме его взгляда, в котором застыл ужас! – выкрикнула я и с силой сжала руками край сумочки, лежащей на коленях, чтобы следователь не заметил, как дрожат мои руки.

Мамедов опустил глаза, затем подписал пропуск и, подвинув его ко мне, сказал:

– Если что-то вспомнишь, телефон мой знаешь. Юль! – окликнул он меня уже в дверях. – Удачи тебе, и еще раз прими мои искренние соболезнования.

Я решила не идти на остановку, а пройтись пешком, немного развеяться. В голове была такая каша, что самой впору прикупить каких-нибудь таблеток. Но если я хочу доказать невиновность папы, мне нужна ясная голова. Я завернула за угол и направилась в сторону парка.

В детстве мы с мамой чуть ли не каждый день ходили сюда кормить уток. Всегда перед этим заходили в гастроном, который находился рядом с нашим домом, и покупали еще теплую ароматную сайку, половину которой я съедала по дороге. Вторая половина доставалась утиной семье, живущей на небольшом озере все лето, до самых холодов. Потом мы садились на лавочку и ели пломбир. Когда мамы не стало, я снова начала приходить сюда, но уток больше не видела. Они улетели отсюда навсегда – вместе с мамой и моим детством.

Я съела стаканчик мороженого и долго смотрела на блестящую в лучах солнца поверхность воды, которую ветер то и дело покрывал мелкой серебристой рябью. Сегодня она не успокаивала меня, как обычно, а, напротив, вызывала беспокойство.

Наконец я поднялась и зашагала в сторону своего временного прибежища, полная решимости поскорее взяться за расследование. Пока во мне говорило лишь упрямство и досада, но я знала, к кому могу обратиться. Дядя Володя! Надеюсь, его дружба не разбилась о те нелепые обвинения, к которым с такой уверенностью апеллировал Мамедов. Теперь я горела желанием узнать все об этих убийствах в писательском поселке. Уверена, этим нелепым совпадениям есть объяснение.

* * *

На плите засвистел чайник, выпуская из тонкого носика клубы белого пара. Натуся погасила огонь и налила кипяток в фарфоровый заварной чайничек, наполняя маленькую кухню ароматом тепла и уюта.

– Что, так и сказал: подозревается в ритуальном убийстве?

– Да, так и сказал. – Я знала, как бы ужасно ни звучала правда, Натусе можно доверять. Она не будет косо смотреть на меня из-за того, что моего папу подозревают черт знает в чем. – Только ты маме пока ничего не говори.

– Ты же знаешь, я – могила. Что собираешься делать?

– Проведу свое расследование, – твердо ответила я. – Для начала уговорю папиного друга дядю Володю рассказать мне о том ритуальном убийстве. А потом… – Я немного сникла и, чтобы разбавить паузу, налила себе в чашку заварку.

Натуся тут же поднялась и долила мне в чашку кипятку. Потом снова села за стол и, подперев рукой подбородок, с тем же вниманием уставилась на меня. Как же все-таки хорошо, что она у меня есть!

– Уверена, что он поможет? – несмело спросила подруга.

– Нет, не уверена. Но больше мне не к кому обратиться. К тому же он уверен, что папа умер от сердечного приступа, и где-то я его понимаю. Его будет очень сложно переубедить, он же меня считает ребенком, который занимается одними глупостями.

– Слушай, а помнишь нашего классного всезнайку Егорку Москвина. Ну, того, который на детективах был помешан. Он к нам в десятом классе перешел, еще к тебе клинья подбивал, – напомнила Натуся, заметив мой вопросительный взгляд. – А ведь он умным парнем был, одно слово – ботаник. Я слышала, он в нашей местной газете работает. А тебе сейчас нужен опытный помощник.

– А это идея! – просияла я и отхлебнула чай. – Да, я его вспомнила. Он и книжки какие-то по криминалистике читал, просил с отцом познакомить.

– Ну вот и познакомишь, – поджала губы Натуся.