У судьбы две руки

3

Поднимаясь в гору, Алина с радостью подмечала незаметные на первый взгляд признаки возвращающейся в поселок жизни. То трепетавшее на веревке в одном из дворов свежевыстиранное белье. То сидевшего на заборе полосатого кота. То еле слышное урчание мотора, доносившееся из-за приотворенной двери гаража. Поселок словно просыпался после долгого сна, неспешно открывал ставни-веки, позевывал с шумом, выдыхая через печные трубы дымок-пар, поскрипывал ворчливо, как старик, калитками и подмигивал отражающимися от блестящих поверхностей солнечными бликами. Мужчина с бородой вновь выставил на террасу мольберт и монотонно наносил на холст мазки. Спокойствие и радость, утраченные во время короткой поездки с Германом, вернулись с прогулкой по поселку. К дому Алина подошла, забыв о неприятном осадке, вызванном неприветливостью и колючестью подвезшего ее мужчины. Из соседского двора доносился знакомый стук топора и щелканье раскалываемых под ним полешек. Алина с улыбкой толкнула калитку и крикнула:

– Петр Евсеевич!

Старик Кириллов, услышав ее голос, отложил топор и приветственно махнул рукой.

– Как вы себя чувствуете? Не рано ли для вашей спины колоть дрова?

– Не рано, девочка. Без дела спина совсем заржавеет. Чувствую я себя прекрасно, спасибо. Растирка помогла.

– Похоже, это не настойка, а волшебный эликсир! – восхитилась Алина.

– Так и есть. Чай будешь со мной пить?

– Нет, спасибо, Петр Евсеевич. В другой раз.

Усталость навалилась на нее внезапно, растеклась свинцом по телу, сделав его тяжелым и неповоротливым. То ли причина была в горном воздухе, которым она вдоволь надышалась на экскурсии, то ли ее утомила дорога, а может, энергетика возле загадочных дольменов оказалась тяжелой для нее, но Алина неожиданно ощутила упадок сил.

– Я устала, ездила в город, ходила на рынок, была на экскурсии. Да и ночь выдалась непростой. Никак не могла уснуть. Кстати, кто-то ко мне стучался! Я хотела позвонить в полицию, но не было соединения.

Старик Кириллов посмотрела на Алину водянистыми, в красных прожилках глазами так внимательно, словно сомневался в ее словах, а затем качнул головой:

– Наш поселок – безопасный. Буря была сильной, да, но не думаю, что кто-то мог тебя побеспокоить. Чужих у нас нет. А все местные пережидали непогоду в своих домах. По радио предупредили о буре, а мы знаем, какие они тут бывают. Скорей всего в окно стучала ветка.

– Возможно, – согласилась Алина, не пожелав спорить со стариком.

Она попрощалась с соседом и отправилась к себе. Одно из окон было закрыто ставнями, и Алина еще издали увидела на ярко-синей краске темные полосы. Девушка торопливым шагом приблизилась и коснулась пальцами одной из пяти полос, процарапанных настолько глубоко, что поврежденной оказалась не только краска, но и поверхность дерева. Борозды были кривыми, широкими и располагались на таком расстоянии, словно их оставили растопыренные пальцы. Алина приложила руку к полосам и убедилась, что ее ладошка лишь не намного меньше ладони неизвестного вредителя. Девушка невольно содрогнулась. Как бы сосед Кириллов ни сомневался в том, что к ней в дом мог кто-то ломиться, вот наглядное тому доказательство. Но какими же острыми и крепкими должны быть ногти у того человека, чтобы повредить не только слой краски, но и дерево! Пожалуй, такой крепостью обладают лишь звериные когти. Но следы явно оставлены человеческой рукой, а не лапой! Только вот что выглядит более пугающим – ночной визит неведомого зверя или одичавшего человека, Алина не могла бы сказать. Ее пугало все. Она торопливо скрылась в своем домике-крепости и распахнула все ставни, пуская в помещение солнечный свет. Но не успела она включить чайник, как услышала звонок. Старик Кириллов обычно выдавал одну длинную трель. Сейчас же кто-то позвонил коротко и дважды. Алина вышла во двор и увидела за калиткой вчерашнего мужчину, имя которого она так и не успела спросить.

– Привет! – поздоровался гость немного смущенно.

– Как вы меня нашли? – спросила девушка и тут же усмехнулась нелепости своего вопроса. В таком маленьком поселке все друг друга знают. Найти недавно поселившегося человека, который к тому же обладает приметной, как у нее, внешностью, не так уж сложно.

– Это было нелегко, – притворно вздохнул мужчина. – В нашем большом городе половина населения – красивые рыжие девушки. Я проделал долгий путь и вот наконец…

Они оба рассмеялись, и неловкость, которая возникла в первый момент, треснула, как тонкий ледок.

– Пришел просить прощение за то, что не явился к завтраку. Увы, возникли непредвиденные обстоятельства. Дико, дико извиняюсь! – С этими словами молодой человек достал из-за спины конфетную коробку и протянул ее через калитку оторопевшей Алине.

– Евгений, ты уже знаком с моей соседкой? – раздался зычный голос соседа, который, отложив топор, наблюдал за ними поверх своего забора.

– Выпала такая честь! – галантно ответил Евгений. – Здравствуйте, Петр Евсеевич!

– И тебе здоровья. – Пожилой мужчина подошел к забору, разделяющему два участка. – Смотри, Женя, мою соседку не обижай! Она девушка очень хорошая, мы с ней дружим, и я за нее – горой.

– Ну что вы, Петр Евсеевич! – делано обиделся гость. – Наша общая знакомая еще подумает, что у меня плохая репутация. Разве это так?

– Не так, – улыбнулся старик и кивнул девушке. – Алиночка, можешь смело приглашать этого юношу на чай, за его репутацию я ручаюсь! Лучше уж с молодым и интересным человеком чаю выпей, чем со мной – скучным стариком.

– Ну зачем же вы так о себе, Петр Евсеевич? – улыбнулась Алина и открыла калитку. – Может, вы к нам присоединитесь? Проходите оба, сейчас поставлю чайник.

– Да нет уж, Алиночка. Зачем я вам там сдался? – засмеялся в усы старик. – С тобой мы как-нибудь в другой раз покалякаем. Евгений, а ты смотри, девушку сильно не утомляй, она после долгой экскурсии, уставшая.

– Ой! Так, может, в другой раз? – спохватился парень.

Но Алина сделала приглашающий жест и, когда Евгений вошел, аккуратно прикрыла за ним калитку.

Она сама себе удивлялась – той легкости, с какой принимала гостя, той непринужденности, с какой начала с ним разговор, и той радости, которая плескалась теплой волной в груди, пока заваривался чай. Ей казалось, что предательство любимого человека и его проступок оставили на ее сердце черную отметину и она еще долго не сможет чувствовать себя в обществе мужчины так просто и естественно.

– Так, значит, ты на экскурсию к дольменам ездила? – полюбопытствовал Евгений, когда Алина принялась разливать по чашкам густо заваренный чай. Они сразу же перешли на «ты», словно были знакомы давно.

– Мне стало тревожно: улицы будто вымерли, ни одного человека, и я уехала в город.

– Сегодня воскресенье, – сказал, наморщив лоб, Евгений. – Наш поселок живет по старым правилам: в воскресенье все закрывается, и люди отдыхают. Это только мне пришлось ехать на работу.

Причину, почему он не пришел к назначенному месту утром, гость открыл Алине сразу: Евгений трудился ветеринаром в городской клинике, и его вызвали оперировать проглотившую острый предмет собаку. То, что мужчина работает в городе, опровергло встревожившие Алину слова водителя автобуса о том, что жители не выезжают из своего поселения.

– Жаль, что не я свозил тебя на экскурсию. Но ничего, еще, надеюсь, покажу интересные места. Если захочешь.

Алина с улыбкой кивнула. Захочет. Она силилась отогнать от себя неприятную мысль, что симпатия к Евгению возникла так быстро не только потому, что он такой приятный и симпатичный, но еще и потому, что похож на Сашу – внешне, голосом и даже мимикой. Странную штуку играет с ней это сходство: и напоминает о предательстве, но в то же время будто его стирает. Словно ей дан второй шанс прожить несложившиеся отношения по-другому, так, как она мечтала.

– Что-то не так? – встревожился мужчина, заметив, как Алина нахмурилась.

– Нет-нет, все так! Просто… Да, я с удовольствием куда-нибудь с тобой съезжу. Что тут еще можно посмотреть?

– Красивые бухты, к примеру. Маяк.

Маяк. Он тоже предлагает поездку на маяк. Что ж, с Евгением она бы съездила, его общество ей было куда приятней, чем компания язвительного и самовлюбленного Германа.

– Кстати, знаешь, что с этими дольменами тут не так давно был связан скандал? – спросил Евгений, беря из коробки конфету. – Экскурсовод об этом не упомянул?

– Нет.

– Понятно. Скандал на самом деле вышел некрасивый. Дольмены – это наше достояние, историческая ценность, гордость. А не так давно объявился некий то ли историк, то ли археолог, а по мне, так самозванец, и заявил, что дольмены наши – фальшивые.

– Как это? – удивилась Алина.

– Ну, будто им не более шести сотен лет, и созданы они обычными людьми. Какие-то исследования пытался провести, дабы доказать свою версию. И начал раскопки. Жителям даже пришлось выйти на акции протеста.

– Нет, ничего такого не слышала, – покачала головой девушка. – Правда, кто-то на экскурсии упомянул, что жители нашего поселка однажды куда-то ушли на несколько дней, но никто не знает, куда и зачем. Это правда?

Легкая тень набежала на лицо мужчины, на мгновение погасила обаятельную улыбку, и Алина успела пожалеть о своем опрометчивом вопросе. Но Евгений тут же вновь улыбнулся:

– Правда! Как я уже сказал, мы протестовали против раскопок, поэтому не только проводили митинги, но и поднимались в горы – охранять нашу ценность, дольмены. Разбили палатки и провели в лесу несколько суток.

– Надо же… И как, добились своего?

– Не совсем, – вздохнул Евгений. – Раскопки все же начались. Правда, доказать тому псевдоархеологу ничего не удалось.

– И слава богу! – выдохнула Алина, ощутив неприязнь к неизвестному ей выскочке. За те два часа, что она провела на экскурсии, девушка успела прочувствовать особую атмосферу, царившую возле дольменов. Нет, она, конечно, не «подзаряжалась» возле них, как одна из туристок, до такого фанатизма не успела дойти. Но была у этих каменных «домиков» некая таинственная аура, которая пленила Алину. Нельзя было не восхититься тем, что этим нехитрым на первый взгляд каменным сооружениям уже несколько тысяч лет, что созданы они были, возможно, давно вымершей цивилизацией. А загадка их устойчивости вопреки всем оползням и селевым потокам и вызывающие мурашки предположения о предназначении дольменов – то ли древние склепы, то ли «жилища» духов – только добавляли всему мистичности. Алине захотелось расспросить Евгения подробней о том, что знал о дольменах он (экскурсия экскурсией, но местным жителям наверняка известно больше), но мужчина вдруг с сожалением вздохнул и поднялся с места.

– Мне пора, Алина. Ночью заступаю на дежурство. В нашей клинике на ночь остается врач. Сегодня моя очередь. Зато завтра вечером я свободен. Если пожелаешь, можем вместе поужинать. Я тебя приглашаю.

Алина кивнула, соглашаясь, и лишь потом вспомнила, что ее уже пригласили на обед. И хоть обедать с Германом ей категорически не хотелось, но она чувствовала себя немного обязанной за то, что он ее подвез. К тому же хотелось узнать то, о чем не договорил этот тип при прощании.

* * *

– Они никогда не уходили так далеко. Тем более не спускались сюда, – сказал взволнованно Захар, пока Герман внимательно осматривал серые полосы, оставленные на белой стене маяка.

– Думаешь, это они?

– Хотелось бы думать, что нет. Но кто еще мог оставить эти царапины?

– Мало ли… – обронил Герман, выпрямляясь.

Захар лишь хмыкнул, затем достал из одного из многочисленных карманов жилета смятую пачку и закурил. Сигарета дрожала в его непослушных пальцах, и Герман, заметив это, нахмурился. Ему не доводилось раньше видеть Захара таким взволнованным. Старый смотритель, просоленный и задубленный морскими ветрами, всегда казался ему невозмутимым и крепким, как скала.

– За тебя мне тревожно, вот что, – ответил на его мысли Захар. – Я-то чего уж – старик, мне все равно. А вот ты еще мальчишка.

– Не такой уж и мальчишка, – проворчал Герман, отряхивая брюки. – Возраст Христа.

– Вот это меня тоже волнует, – невпопад добавил старик и затянулся так сильно, что закашлялся.

– Не курил бы ты столько, Захар, – упрекнул его Герман, когда смотритель, откашлявшись, вытер покрасневшие от набежавших слез глаза.

– Всю жизнь курю, едва ли не с малолетства. И чего уж, сейчас, под закат жизни, лишать себя одной из немногих радостей? Жизнь мне это все равно не продлит. Да и не хочу жить больше отведенного. Ты не уводи меня в другую степь, парень! Я тебя позвал не нотации мне читать.

– А чего ты от меня ждешь, Захар? Происхождение этих царапин спорное.

– А вот что ты на это мне скажешь? – сказал старик и поманил мужчину за собой. – Иди вон глянь, какие тут еще «художества» оставили. Боюсь, не мне, а тебе они адресованы.

Герман отправился за смотрителем, обогнул часть башни и остановился возле западной части маяка.

– Гляди вон чего понаписали, – проворчал Захар, кивая на стену.

Герман перевел взгляд и, заметив надпись, вздрогнул. Внутри будто что-то оборвалось. Он ожидал увидеть что угодно – новые царапины или какую-нибудь похабщину, намалеванную хулиганами (он все еще надеялся, что царапины были оставлены хулиганами), но никак не выведенную темно-бурым печатную букву «Д» с пиковым знаком рядом.

«Герман, значит? Ну что ж, Герман, я не Лизавета Ивановна, а пиковая дама. Не боишься, что погублю?» – всплыла в памяти фраза, произнесенная с легкой усмешкой, от которой сердце тогда едва не выпрыгнуло из груди. Сколько лет-то прошло? Тринадцать? А будто все было вчера. Потом эта остро́та про пиковую даму обратилась интимной деталью в их с Викой отношениях. Оставляя помадой на зеркале ему записки, она вместо подписи рисовала этот знак. Давно это уже было – ее написанные помадой признания, подшучивания над его именем. А вроде и недавно. Отношения ушли, шутки еще дотянули до того момента, когда для них не осталось повода. А пиковый знак так и остался, оказывается, отпечатком в его сердце. Любовью ли оставленный, обещанием – не в этом суть.

– Герман? – тихо позвал Захар, возвращая его в настоящее.

– М-м?

– Ты понимаешь, что это значит?

– И понимаю, Захар, и не понимаю. – Герман поскреб уголок буквы ногтем, ожидая соскрести помаду, но символ оказался нанесен чем-то другим.

– Кровью, гад, нарисовал, – снова угадал его мысли старик и кивнул куда-то в сторону. – Вон, голубь растерзанный.

– Это не может быть Вика, – глухо ответил Герман не столько на слова старика, сколько своим закипающим болью мыслям. – Не может быть она.

– И тем не менее… Ты знаешь, что с нею стало.

– Не знаю, лишь предполагаю. Захар, черт тебя подери, это может быть кто угодно! Местные хулиганы.

– Надеюсь, что так.

– Еще что-то есть или сюрпризы на сегодня закончились? – отрывисто произнес Герман, глядя в сторону, чтобы не встречаться с пронизывающим, как вечерний ветер, взглядом старика.

– Сюрпризы на сегодня закончились, – вздохнул Захар. – Пойдем, чаем напою. Замерз? Похолодало.

– Я к холодам, как и к жаре, привычен, – отмахнулся мужчина. – Но пойдем. Хоть лезть на твою колокольню у меня особого желания нет. Находился уже сегодня по горам.

– Можем посидеть в говорильне.

– Да ладно уж, пойдем. Подумаешь, одним подъемом больше, – усмехнулся Герман и первым направился к входу.

– Чего это тебя в горы понесло?

– Это не меня, а девчонку. На дольмены ей охота было поглядеть. А я полез следом. Плюс завязал с ней знакомство. Минус – не особо она нашему знакомству и рада.

– А если узнает, ради чего к ней такой интерес, так и вовсе разгневается, – проворчал Захар, поднимаясь за гостем по винтовой лестнице. – Бросил бы ты это дело, Герман. Видишь, какая каша заварилась? А заварится еще гуще. Оно тебе надо?

– Надо, раз до сих пор тут торчу. А теперь, после того что ты мне показал, только убедился в этом.

– Царапины могли оставить хулиганы. Сам же сказал.

Герман промолчал, упорно продолжая покорять лестницу. И, лишь дойдя до нужного пролета, остановился.

– Завтра я встречаюсь с этой девушкой. Алиной.

– Не переупрямишь тебя, – сердито буркнул Захар, проходя мимо гостя к жилому помещению. – По-хорошему, предупредить бы ее надо.

– Еще рано, Захар.

– Не веди себя как мальчишка! Тебе Вики мало?

– Вика, похоже, о чем-то знала еще с самого начала. И что? Помогло ли это ей? Напротив.

Захар длинно и тяжело вздохнул. После чего оглянулся на гостя, небрежно привалившегося плечом к дверному косяку:

– Привези ее ко мне познакомиться.

– Не завтра.

– Какая она хоть из себя?

– Девчонка. Лет двадцати. Или двадцати с небольшим. Рыжая, как огонь.

– Час от часу не легче. Двадцать! Не знаю, как тебя вразумить.

– Лучше не ворчи, а помоги.

Захар посмотрел на него долгим взглядом, который Герман выдержал, а затем отвернулся.

– Узнай о ней все, что можешь. А там видно станет.

4

Ее звали Исабель Гарсия, но отец, в память о матери, которой так нравилось чужеземное имя, звал ее Элизабет. Была она дочкой почитаемого в городе и за его пределами человека – аптекаря Гильермо Гарсия. Недавно ей исполнилось шестнадцать, и была она так хороша собой, что слава о ее красоте едва не опережала известность ее отца-аптекаря. Отец говорил, что красоту Элизабет унаследовала от своей бедной матери, отдавшей жизнь ради рождения малютки. Нередко случалось, что отец, обернувшись на голос дочери или сам окликавший ее, занятую хозяйством, ошибочно называл Элизабет именем покойной супруги. А потом спохватывался и, глядя увлажнившимися глазами на дочь, с гордостью и затаенной болью выдыхал, что она невероятно похожа на свою мать: тот же гибкий стан и изящные белые руки, те же крупные и темные, как ночь, глаза, черные волосы и яркий, словно кровавая рана, маленький рот. Только вот характером и пытливостью ума дочь пошла не в свою кроткую молчаливую мать, а в отца. Упрет руки в бока, топнет ножкой, нахмурится и сделает по-своему. Да и страсть испытывала она не к домоводству, а к отцовскому делу. Впрочем, Гильермо в этом сам ей потакал: позволял любимой дочери с малолетства присутствовать в святая святых – лаборатории. Верша волшебство, он занимал маленькую Эли рассказами о процессах перегонки и прочих, а потом стал доверять мелкую работу – то попросит растолочь в ступе травы, то отмерить воду для капель. И так уж стало, что аптечная утварь занимала Элизабет куда больше домашней, да и учеником она, к гордости и одновременно беспокойству отца, оказалась более способным, чем остальные. Гильермо ворчал, что не к лицу молодой сеньорите разбираться в составах, отварах и ядах. Но, однако же, сам и поощрял пытливость дочери, гордился ее умом едва ли не больше, чем красотой. И не спешил отдавать дочь замуж, хоть и сватались к ней.

В тот вечер, когда раздался деликатный стук в дверь, Элизабет собирала на стол ужин, ожидая прихода отца от больного. Поздние визиты в их дом были не редкостью, горожане зачастую будили отца и ночью. Вот и в тот вечер к ним пожаловала служанка сеньоры Марии за анисовыми каплями для своей госпожи. Элизабет наполнила флакончик и приняла за него несколько монет. Но когда служанка, рассыпавшись в благодарностях, ушла, из темноты вдруг вышагнул высокий мужчина.

– Тише, сеньорита, – поторопился успокоить он вскрикнувшую от испуга девушку. – Я не причиню вам вреда. Мне нужен сеньор Гильермо Гарсия.

– Это мой отец, – ответила Элизабет, с облегчением переведя дух. Всего лишь один из нуждающихся в помощи горожан, не разбойник и грабитель. – Но его нет дома.

– Я проделал долгий путь, – сказал незнакомец. – Жаль уходить ни с чем.

– Отец находится у больного. Но должен вернуться скоро. Вы могли бы его подождать, – предложила она и пригласила мужчину войти.

К удивлению Элизабет, привыкшей к тому, что состоятельные горожане отправляли к аптекарю по своим надобностям слуг, гость оказался не простолюдином. Одет он был как знатный господин, в черный бархатный костюм с золотой вышивкой. К его поясу с левой стороны была пристегнута шпага, к правой – цепочкой крепился кинжал. Голову гостя украшал баррет, а в руке мужчина держал перчатки. Был он молод, но не юнец, и весьма привлекателен собой. Элизабет, которая никогда не робела в обществе молодых господ, неожиданно ощутила смущение, когда мужчина окинул ее быстрым, но внимательным взглядом, а затем, словно увиденное ему понравилось, чуть улыбнулся – то ли ей, то ли своим мыслям. Поняв, что неловкая пауза затянулась, девушка спохватилась и предложила гостю присесть в удобное кресло и утолить жажду прохладным вином. Мужчина вновь улыбнулся, чем вызвал новый приступ смятения, но в это время раздался скрип приоткрывшейся двери.

– Отец! – бросилась к вошедшему в помещение Гильермо Элизабет – излишне порывисто, будто к спасителю. И тут же устыдилась своей импульсивности. Аптекарь одарил дочь ласковым и чуть укоризненным взглядом и перевел его на гостя.

– Доброй ночи, сеньор Гарсия, – глубоким голосом с чуть вибрирующими интонациями поприветствовал аптекаря гость. – Прошу прощения за поздний визит, но дело не терпит отлагательств.

Он сделал деликатную паузу, которую Гильермо расценил верно.

– Элизабет, дорогая, принеси нам вина и сыра.

Обычно, когда отец деликатно отсылал ее, Элизабет не обижалась. Но на этот раз ее желание узнать, кто этот молодой господин и с каким делом к ним пожаловал, оказалось таким сильным, что она испытала досаду. Однако перечить отцу не стала и отправилась за вином и сыром.

Когда она вошла с угощением, отец и гость разом замолчали, и этот резко оборванный при ее появлении разговор одновременно обидел Элизабет и еще больше разжег ее любопытство. Но она сдержанно, как полагается хорошей хозяйке, кивнула, поставила тарелку, сняла с подноса чаши и разлила по ним прохладное вино. А затем так же молча удалилась, но, уходя, украдкой оглянулась на гостя. И неожиданно встретила его взгляд. Элизабет вышла, аккуратно притворив за собой дверь, и, только поднявшись к себе, поняла, что улыбается.

Как ушел гость, она не услышала, хоть прислушивалась к тому, что происходит внизу. Отец сам поднялся к Элизабет и спросил, готов ли ужин. Девушка надеялась, что за ужином речь зайдет о таинственном госте, она узнает его имя и цель визита. Но отец был молчалив, как никогда, и чем-то заметно встревожен. Однако, когда Элизабет спросила о причине его беспокойства, он рассеянно улыбнулся и ответил, что думает о больном, которого навещал.

Мысли о таинственном незнакомце занимали Элизабет все последующие дни. Ее задумчивость и не присущая ей рассеянность не остались незаметными, девушка не раз ловила на себе встревоженный взгляд Гильермо, но, когда она вопросительно вскидывала брови, тот, будто желая избежать ее расспросов, поспешно отворачивался. Однажды ранним утром отца позвали к занедужившей молодой супруге булочника. Торопливо собираясь, Гильермо угрюмо молчал и, уже уходя, пробормотал себе под нос, что должен был отнести сверток в таверну «Три кота». У Элизабет, случайно услышавшей тихое бормотание отца, сердце застучало так громко, что она уже не услышала адресованных ей слов. И когда отец ушел, бросилась разыскивать таинственный сверток. Вон он, спрятанный за большой склянкой, с пометкой о том, что за зелье приняты три монеты.

Город, просыпающийся в лучах восходящего солнца, казался в то раннее утро Элизабет прекрасным, как никогда. Даже узкие, будто каналы, каменные улочки, в которых и днем, и ночью господствовал сумрак, выглядели светлыми и широкими, словно стены домов внезапно расступились. Солнечные блики отражались от серого камня, вызывая у Элизабет улыбку. Узкие улицы ручейками сливались к круглой, как озерцо, площади, над которой возвышался, уходя острыми куполами в поднебесье, собор Девы Марии. Элизабет торопливо перекрестилась, а затем подала монету покрытому язвами нищему, расположившемуся на нижней ступени лестницы.

Таверна находилась в противоположном конце города. Элизабет никогда не бывала внутри и, когда вошла в помещение, пожалела о своем опрометчивом поступке. За длинными деревянными столами, несмотря на столь ранний час, уже сидели с огромными кружками постояльцы. Едва Элизабет перешагнула каменный порог, к ней тут же со всех сторон устремились взгляды – оценивающие, бесцеремонные, раздевающие. Она вспыхнула и, будто икону, прижала к себе сверток. Один из постояльцев, угрожающей внешности, с налитыми кровью глазами и косматой бородой, отпустил в ее адрес сальную шуточку, вызвавшую громкий хохот сидевшего рядом с ним соседа. На счастье испуганной Элизабет, к ней вышла хозяйка – грузная немолодая Тереза, и грубым мужским голосом спросила, что посетительнице надо. Когда Элизабет объяснила причину визита, Тереза молча махнула ей рукой, приглашая следовать за собой, и проводила к узкой лестнице с выщербленными ступенями. Поднимаясь за хозяйкой, девушка слышала громкое уханье собственного сердца. Но не страх перед грубыми мужланами был уже тому причиной. От мысли, что она сейчас с глазу на глаз встретится с таинственным незнакомцем, ноги слабели и дрожали. Элизабет споткнулась и едва успела ухватиться за перила, чтобы не упасть. Но Тереза даже не оглянулась на нее. «Я отдам сверток. Лишь отдам сверток и уйду», – твердила мысленно, будто успокоительную молитву, девушка. Но волнение с каждой преодоленной ступенью становилось лишь сильнее.

Незнакомец, будто зная о визите девушки, вышел из своих комнат и поджидал ее на верхней площадке лестницы. Он не казался удивленным.

– Сеньорита, вы сегодня еще прекрасней, – произнес он вместо приветствия своим глубоким голосом, заставившим сердце Элизабет заколотиться еще быстрее. Он был хорош собой, удивительно хорош – с причесанными по моде черными волосами, с аккуратно подстриженной бородкой, так идущей к его чеканному профилю, и необыкновенно яркими зелеными глазами. Он улыбнулся Элизабет так открыто и радостно, будто и не было для него большего счастья, чем ее визит. И она от избытка чувств совершенно позабыла, зачем сюда пришла…

Алина вынырнула из сна так внезапно, будто разбуженная резким звоном будильника. В не закрытое ставнями окно заглядывала любопытная луна, отражалась в полированной створке шкафа и разливала серебряное озеро света по деревянным половицам. Алина села на кровати, подтянув к груди колени и обхватив их руками. Сердце колотилось так быстро, как во сне, щеки лихорадил румянец. Сон показался ей настолько реальным, что Алина не сразу сообразила, где она и как очутилась в этой комнате, когда еще вот только что находилась на верхней площадке лестницы в темной таверне.

Сны, в которых Алина видела себя темноволосой девушкой из другой эпохи, виделись ей с детства, но имя той красавицы она узнала совсем недавно. Сызмальства она видела этот старинный город с узкими улицами, оправленными в серый камень угрюмых домов, и круглой площадью с высоким собором. Иногда ей снилось таинственное помещение с полками, на которых стояли бутыли, бутылки и горшочки, и виделась маленькая черноволосая девочка, завороженно глядевшая то на поднимающийся от котла цветной пар, то на бурлившую по изогнутым трубкам жидкость. Алина взрослела, и вместе с ней «взрослела» та незнакомка из ее снов, превращаясь из неуклюжей девочки в юную красавицу. Потом эти сны вдруг прекратились, и Алина решила, что они ушли вместе с детством. Она закончила университет – не медицинский, хоть под влиянием тех снов ей была интересна фармакология. Но затем судьба привела ее на работу в компанию, имеющую отношение к производству медикаментов.

Старые сны вернулись к ней уже здесь, вскоре после того, как Алина поселилась в этом поселке с видом на море. Только теперь она могла увидеть историю о повзрослевшей дочери аптекаря не только во сне, но и в любое время суток, внезапно отключившись во время какого-либо занятия. В первый раз это произошло во время чтения книги. Алина подняла взгляд от страницы и вдруг увидела перед собой не выкрашенную в белый цвет стену, а полку со склянками. Сморгнула, и все исчезло. Тот случай ее не напугал. Напугал второй, когда Алина готовила обед, повернулась взять нарезанную на доске морковь, а, очнувшись, обнаружила себя уже сидевшей на полу, привалившейся спиной к дверце шкафчика. На огне бурлила вода для супа, морковь с опрокинутой доски рассыпалась по полу оранжевыми кубиками, а сама Алина в первый момент не могла сообразить, что делает в этом чужом помещении, когда она вот только что подавала отцу растолченные в ступке травы. Тогда она и узнала имя девушки из снов – Элизабет Гарсия.

Подобное случилось с ней еще раз, дома. Но вот совсем недавно она упала на улице на глазах у Евгения. Темноволосый красивый незнакомец в ее снах-видениях до тех пор не фигурировал. Но с его появлением видения приобрели атмосферу тревожности. От мужчины веяло опасностью. Но в то же время к нему тянуло. Алина поймала себя на том, что ей хочется увидеть его снова. Она закрыла глаза, надеясь, что сон с незнакомцем и Элизабет вернется, но спать расхотелось совершенно. Тогда девушка накинула поверх пижамы куртку и вышла на террасу. Море сливалось с небом в черный занавес, в верхнем углу которого огромный круг луны с чуть надкушенным боком, как софит, освещал часть поселка. Многочисленные черепичные крыши домиков казались подернутой рябью водной гладью. Алина замерла, любуясь красотой поселка и совершенно не замечая прохладного ветра. Может, она простояла так, убаюканная тишиной и покоем, еще бы долго с риском подхватить простуду, если бы ее внимание не привлекло движение. Кто-то пробрался во двор пустующего дома на соседней улице и рискнул взобраться по прогнившим и кое-где обломанным ступеням на самую верхушку «мачты». В первый момент Алине подумалось, что этот смелый романтик любуется с высоты ночным морем. Но вот неизвестный смельчак развернулся в сторону ее дома, и в руках у него девушка заметила предмет, похожий на подзорную трубу. Озноб прошелся по спине холодным ветром, Алина содрогнулась и поспешила скрыться в доме, не забыв проверить, хорошо ли заперла за собой дверь.

Идти к старой остановке желания не было. Но в этом случае Герман мог пожаловать в гости сам. Видеть его у себя дома Алине совсем не хотелось. Поэтому она решила расставить все точки над «i» и дать Герману понять, что продолжать знакомство с ним не собирается.

Алина еще издали заметила припаркованный у остановки джип. Сам хозяин внедорожника поджидал ее снаружи, небрежно привалившись к боку машины. Девушка замедлила шаг, чтобы немного восстановить сбившееся от быстрой ходьбы дыхание, и крепче сжала пальцами ремешок висевшей на плече сумочки, как непроизвольно делала в моменты волнения.