Read the book: «Царевна, спецназ и царский указ», page 2
На самом деле будущие колдуны и маги клялись не использовать свои чары во зло еще при поступлении в академию. К обучению допускались лишь те, чье обещание и стремление были искренни – за этим следили специальные артефакты. Только студенческая клятва оставалась до поры на словах – и лишь выпускники, ставшие уже настоящими ведунами, получая диплом, торжественно скрепляли свою клятву магией и делали ее нерушимой. Вот поэтому колдунов без диплома, недоучек и самоучек, все вполне обоснованно опасались – в отличие от дипломированных чародеев, у этих руки не были связаны. Правда, зато и наукой они заниматься не могли, и на работу по ведовской специальности им устроиться было невозможно, да и дела с ними никто не хотел иметь, и во всяком недобром деле их первыми виноватили, а порой и казнили народным судом без всякого следствия.
Но Наинке-то работу искать и не придется. И обвинять ее, кроме Алевтины, некому.
– Не станет она престол отдавать. Выходит ведь как – пока я замуж не вышла, она по царскому указу вроде как вполне законно на троне сидит… правительницей. Вроде как рано мне еще, ума не набралась. А только мне семнадцать лет уже исполнилось, замуж и раньше выходят. Матушке моей семнадцать и было, когда она за батюшку вышла, да и ему немногим больше. И жених у меня есть – Елисей, я его с детства знаю, еще батюшка говорил – жених тебе, мол, растет… только благословения дать не успел.
Честно говоря, при первой встрече тогда, в детстве, состоявшейся на каком-то жутко важном международном приеме, Алька Елисея побила. А батюшка, посмеиваясь, тогда ей и сказал – негоже, мол, мальчиков обижать. Может, это вообще жених твой растет. Пришлось присматриваться.
– Вот она и тянет время. Да она мне все эти годы шагу ступить, вздохнуть не давала! Я из светелки своей не выходила почти! Стражу приставила, даже служанок своих заслала! Я и чихнуть не могла, чтоб ей не доложили. Народ поди забыл и вовсе обо мне, что наследница у царства есть законная! А теперь Елисей со сватовством приехал, честь по чести, с письмом от отца своего. Тут бы и пришлось ей власть передавать, волей-неволей. По закону древнему и воле батюшкиной! Так она надумала услать меня вовсе, дала на сборы одну ночь, да отправила в академию эту самую. Все знают, что туда чужим вход заказан, а учиться пять лет. А там она еще чего придумает. Хотя, думается мне, надеялась она, что я и вовсе сгину в пути. В карету с решетками меня посадила, будто преступника какого!
– То есть ты утверждаешь, что цар… правительница Наина намерена узурпировать власть? – зеленоглазый Анжей смотрел на Альку теперь серьезно, без улыбки. Как, впрочем, и все богатыри. Приходилось мысленно одергивать себя, чтобы не ежиться под столькими сосредоточенными взглядами разом. К всеобщему вниманию Алевтине было, конечно, не привыкать, но обычно на нее смотрели почтительно, порой восторженно, порой подобострастно – и никогда вот так, оценивающе. Так на нее смотрела, пожалуй, только… только Наина. – Серьезное обвинение.
Оговорка богатыря от Алькиного внимания тоже не ускользнула. Это она и за челядью давно заметила – сейчас, по прошествии трех лет, уже мало кто называл Наину “правительницей”. Ведь куда привычнее и проще сказать – “царица”. Пройдет так еще несколько лет – все и вовсе, пожалуй, забудут, что не царица она никакая и не должна бы ей быть.
– Да уж куда серьезнее, – храбрясь, буркнула царевна.
– И доказательства у тебя есть? – взгляд колдуна Ратмира и вовсе резал ножом.
– Да какие вам еще доказательства! – забывшись в гневе, Алька даже вскочила с лавки, но тут же, ойкнув, плюхнулась обратно – напомнили о себе перетруженные ноги. – Вот она я перед вами – законная наследница престола! В возраст вошла, жених, батюшкой одобренный, имеется, пустая формальность осталась – благословить на брак да венец передать! В стране третий год царя с царицей нет – когда в Тридевятом такое бывало?! А чтоб конюхова дочь одна власть держала – бывало ли?!
*
По сути, межвластие в Тридевятом затянулось уже куда больше, чем на три года.
Все дело было в том, что по тому самому древнему закону первым наследником считался первый же ребенок в царском роду – будь то мальчик или девочка. Но взойти на трон, как сказано, могли лишь царь с царицей вместе. Они, как две стороны одной монеты, должны были уравновешивать друг друга – и правили страной вместе, как равные. На всех законах и указах непременно должны были стоять две подписи. При этом муж или жена наследника или наследницы могли быть любого рода – хоть боярского, хоть крестьянского. Лишь бы старшие в царском роду тот брак благословили.
Многие, между прочим, полагали древний закон основой стабильности в стране. Ведь в иных государствах как? Наследует трон старший сын, и все тут. А если старшенький негодящий вовсе али сущеглупый какой попадется? Всякое ведь бывает!
В Тридевятом это решалось просто. Прежде всего для того и нужно было родительское благословение – чтобы мужа или жену наследнику по уму выбрать, а не только по сердцу. Хотя и по сердцу, конечно, тоже. Потому что если в царской семье меж мужем и женой неладно – то и в стране лада не будет. Но если наследник излишне порывист – жена его должна быть мудрой и рассудительной. Если наследница слишком мягка – муж ее должен быть тверд и решителен.
Если же первый наследник вовсе выйдет негодящим, так ему до поры и не давали разрешения на брак – тогда трон наследовал второй или третий ребенок в семье, а то и племянник какой, тот, что первым найдет подходящую пару, которую благословят царь с царицей. Тот же, кто вступал в брак без такого благословения, и вовсе терял права на престол.
А когда царь или царица умирали, оставшийся без пары соправитель считался уже лишь хранителем венца – до восшествия на престол новых царя с царицей. Если наследник или наследница к тому времени уже вошли в возраст и вступили в благословленный брак, то и власть им по обычаю переходила сразу, а вдовый отец или мать лишь помогали им на первых порах с делами справиться.
Вот только в этот раз недоброе вышло. Царица Анна, принявшая престол своих предков вместе с благословленным мужем, погибла совсем молодой – Альке, единственной наследнице, тогда едва годик исполнился. Царь Игнат, любивший супругу пуще жизни, остался хранить трон для дочери. Алька точно знала – не появись в их семье Наина, все шло бы так, как заведено предками. Но Наина появилась и стала частью семьи…
…Когда Альке было пятнадцать, батюшка тяжко заболел. Тогда-то спешно вызвали из академии Наину, учившуюся на втором курсе – на колдовском факультете, конечно. И при свидетелях-боярах Игнат передал царский венец на хранение ведьме-недоучке.
После его смерти-то все увидели наконец настоящее Наинино лицо. Только поздно было…
– Так, может, ей просто тот жених не нравится? – прервал затянувшееся молчание Светик и тут же смутился под взглядом вскинувшейся царевны. – Ну, то есть, может, она думает, что из него царь не выйдет? Или…
– Он мне должен нравиться! – обиделась Алька. – Никогда в Тридевятом наследников не неволили! И потом, чего это не выйдет-то? Он, между прочим, и в академии на факультете управления учился. И рода он самого лучшего. И батюшке он нравился.
– А сколько ему лет тогда было? – как бы невзначай спросил Ратмир. – Елисею твоему? Когда батюшке нравился.
– Да какая разница?!
– Ты погоди, царевна, – размеренно прервал ее Савелий. – Ты нам вот что скажи. Вот сбежала ты. А дальше-то что делать думаешь?
– Ну… – честно говоря, планировать что-то далеко вперед Алька не умела и не любила, а действовать всегда предпочитала по обстоятельствам. Может, и появилась-то у нее эта привычка в пику Наине – та, напротив, всегда все на несколько шагов вперед рассчитывала. – Вот, я сбежала. На свободе теперь. Теперь меня Елисей найдет… а там… ну… надо, чтобы она нас благословила все-таки. Может, мы народное восстание поднимем? Меня теперь хоть народ узнает. И тогда… Или… Вы, главное, не выдавайте меня, вот Елисей придет, он непременно что-нибудь придумает…
– Так. – Михайла снова одним веским словом заставил ее замолчать. – Разобраться тут надо. С одной стороны…
– Да чего тут… – Алька снова вскинулась, набрала в легкие побольше воздуха, подскочила, забыв даже о натруженных своих ногах, и возмущенным взглядом обвела богатырей. Да только, наткнувшись на ответный, пристальный и недобрый взгляд колдуна Ратмира – глаза в глаза – вдруг споткнулась на полуслове, да так и замерла с открытым ртом.
– Спать, – коротко приказал маг без диплома. И царевна рухнула мешком – Светик, снова случившийся ближе всех, едва успел ее подхватить, чтобы вовсе на пол через лавку не перевалилась.
***
– Свет мой, зеркальце, скажи… – тон был обманчиво-ласковым: правительница Наина Гавриловна, только что прочитавшая пришедшую с птицей весточку из академии, смотрела в зеркало с нескрываемой яростью. – Где эта мерзавка?!
– Понятия не имею, – зевнуло ее отражение. – Она твой подарок в окно выбросила. И ни одного зеркала рядом!
Глава третья, в которой судьба царевны решается без ее ведома
– Так-то лучше, – ровно продолжил Ратмир. – Теперь и спокойно обсудить можно.
Михайла бросил на него взгляд – не то чтобы одобрительный, но понимающий, и спустя мгновение кивнул. Светик тем временем с пыхтением отволок беспробудно спящую царевну на уже привычное ложе – его собственную кровать – и вернулся за общий стол.
– Итак, – заново начал Михайла, – есть у нас тут царевна. С одной стороны, и впрямь – не дело. Наследница ведь. По всем законам и обычаям – пора бы правительнице Наине трон ей уступить. С другой…
– Видели мы ту наследницу, – холодно усмехнулся Ратмир. – Куда ей страной-то править?
– А что, – нахмурился Акмаль, – хорошая девушка. Ну, молодая, может, наивная еще. Так никто старым не рождается. Оботрется. По праву-то, выходит, не Наинино это место. Пора и честь знать. Наине самой-то немногим больше было, когда царь Игнат помер. Ничего, три года страну держала – да одна, без всякого мужа.
– А присягу воинскую мы Наине Гавриловне давали, – задумчиво произнес Михайла. – Не наше это вообще-то дело – решать, кто на троне сидеть должен.
– Вообще-то в присяге было сказано еще “во благо Тридевятого царства и во соблюдение законов его…” – негромко возразил Анжей. – А закон-то, похоже, на Алевтининой стороне. А еще я слыхал, будто и впрямь Наиной-то не все довольны. Налоги в последнее время вдруг поднялись…
– Ты что думаешь? И ты? – Михайла посмотрел прямо Олешека, а затем на Светика, и оба разом опустили глаза.
– Она красивая, – невпопад ляпнул юный Святослав и тут же засмущался. – То есть, я хотел сказать, хорошая же царица будет! Настоящая. И впрямь ведь дочка-то родная единственная, и по праву… – ученик запнулся, стушевался окончательно и замолк.
Олешек вздохнул.
– В наших краях, – тяжко, с расстановкой, начал он, – правителя иначе выбирают. Кто из сыновей докажет, что сильнее, что сможет всех в кулаке держать – тот и будет наследником…
На мгновение все разом представили битву на кулачках между правительницей Наиной и царевной Алевтиной. Михайла даже головой потряс, чтобы избавиться от этого видения, а Светик вдруг мечтательно разулыбался.
– Ну а ты что скажешь? – Михайла обернулся к своему заместителю. Тот помолчал несколько мгновений и тоже вздохнул.
– Скажу, пожалуй, что не дело все же наша царевна затеяла, – негромко заговорил наконец Савелий. – Не знаю уж, как по закону там, неученый я. И кому править – не ведаю, не моего ума дело. А только как бы ни было, все ж одна семья они, в ссоре ли, нет ли. Не чужие люди. Не на месте сейчас сердце Наинино, коли не вовсе каменное оно. Злиться-то наверняка злится, а все душа болит. Пропала девица в глухом лесу – одна, безоружная, мира не знающая, куда идти не ведающая, то ли медведь задрал, то ли люд лихой обидел. Что там Наина сейчас думает, чем казнится? Нельзя так оставлять, грех на душу брать. Сказать ей надо – что жива, здорова, цела, не обижена. Неважно, кто там царица, кто царевна, кто правительница, кто наследница, что делили, да не поделили. А вот просто – по-людски.
Все пристыженно примолкли: о чувствах всесильной правительницы Наины никто из богатырей как-то не задумывался. Только Михайла кивнул одобрительно.
– Сообщим. А дальше?
– А дальше она велит вернуть царевну в столицу или доставить в академию, – вмешался Анжей. – И царевна снова сбежит.
– Ну, от нас-то, может, и не сбежит, – скромно возразил Олешек.
– Что, в кустики ты за ней присматривать пойдешь, как нужда припрет? – усмехнулся Анжей, и Олешек стушевался. – С ней целый отряд шел – и не уследили. Мы, может, и пристальнее следить будем, а все веревкой не привяжем. Не арестантка все ж – особа царская. Все одно захочет – так сбежит. Да она целую ночь по лесной чащобе из одного упрямства шла – легко ли было царевне, привыкшей на перинах лебяжьих спать и золотыми ложками есть? Ведь не крестьянская девка. Поди, и страху натерпелась, и похоронила сама себя сотню раз. А все шла. И жалеть не думает! Верит, что все верно сделала. Значит, снова сбежит. И снова пойдет. И на второй раз ей не повезет, как с нами…
– Стало быть, надо Наине Гавриловне сообщить от царевны в тайне, да еще убедить ее как-то, чтобы возвращения Алевтины Игнатьевны пока не требовала… – задумчиво проговорил Михайла.
– И что мы с ней будем делать? Нянчиться по очереди? Заместо подвигов. Тот еще подвиг, конечно, если подумать, – фыркнул Ратмир.
– Не нянчиться, а охранять, – серьезно и веско возразил Михайла. – Наша прямая обязанность вообще-то. Как бы ни было, она – член царской семьи и наследница трона. А мы присягу давали престол Тридевятого хранить. С того мига, как она наш порог переступила, ее жизнь – наша ответственность. И что бы ни случилось с ней – наша будет вина.
– Ясно, – колдун хмуро кивнул: надо так надо. – Если сейчас вылечу, к утру до столицы доберусь.
– А царевна когда проснется? – будто невзначай спросил Савелий.
Ратмир бросил короткий взгляд на девушку на ложе, как раз перевернувшуюся на другой бок, что-то пробормотал себе под нос и очертил рукой в воздухе какой-то знак.
– Нескоро. Пусть… выспится.
***
В эту ночь правительница Наина Гавриловна не спала. Она металась из угла в угол, открывала какие-то книги, перебирала свитки и с рычанием отбрасывала их. Растрепанная, с покрасневшими глазами, меньше всего она сейчас походила на великолепную властительницу, которую привыкли видеть подданные, при которой слуги боялись вздохнуть лишний раз, от чьего лишь взгляда замирали в страхе. Окно в ее светелке было распахнуто настежь – разосланные во все города и веси голуби улетали и возвращались ни с чем, и особым указом им велено было нести вести сразу правительнице, минуя всех писцов и прочих прихлебателей. Благо, ученым птицам достаточно было метки, вывешенной на ее окне.
– Ну что, что я должна была сделать?! – всхлипнула она в очередной раз, упав на лавку у письменного стола и уронив лицо в ладони. – Куда она могла податься? И куда дойти?!.
В светелке, кроме нее, не было ни одной живой души. И тем не менее, собеседник у правительницы был – или собеседница?
Ручное зеркальце в золоченой раме привычно стояло на ее столе у стены, прислоненное к стопке книг. И отражение смотрело на совсем не по-царски ревущую правительницу сочувственно.
– Она по-прежнему нигде не отражается. Я ее не вижу, – немного виновато произнесло оно.
– Хоть бы жива была, – горько и безнадежно пробормотала правительница. – Что, связывать ее надо было? Или вовсе запереть? Или…
– Может, поговорить надо было попробовать? – негромко спросило зеркало.
– Нет, ну слов же она не понимает! Дурища! – в сердцах воскликнула Наина, и тут же снова шмыгнула носом. – Все одно, это же я, я виновата! Я старше, я должна была…
– Я могу попробовать поискать ближайшее к ней зеркало, – вдруг прервало ее отражение. – Это может быть неточно и непонятно, но…
– Так чего ты медлишь! – Наина Гавриловна вскинулась, ее глаза вспыхнули безумным огнем. – Живо! Показывай!
– Я ищу, – слегка обиженно возразило зеркало. – Тебя бы еще, может, смогла на всяком расстоянии быстро почуять, а… о, нашла! Жива, точно жива! Вот, тут локтей сто до нее, кажется, а от нас – далече, не скажу точно… четче не получается, и звука не будет, незнакомые все…
Изображение в зеркале сменилось – теперь вместо собственного отражения Наина видела незнакомую комнату. Картинка и впрямь была слегка размытой, но в целом позволяла понять, что происходит. По ту сторону стекла был… мужчина. Темноволосый и какой-то до нереальности красивый – или, может, так казалось в искаженном отражении? Мужчина смотрел в зеркало пристально, неотрывно, ибо был очень занят: он брился. А еще этот красавчик был… обнажен. По крайней мере, по пояс – ниже Наина его, к счастью, не видела.
– Эт-то еще что… – оторопело пробормотала правительница вдруг севшим голосом.
К красавцу в зеркале приблизился второй – такой же голый по пояс, такой же бритый, но с рыжеватыми волосами. А потом мимо прошел еще один – белобрысый, для разнообразия бородатый, весь бугрящийся мышцами…
– К-куда она… попала?! Что это за… – Наина поняла, что ей не хватает воздуха, и приготовилась впервые в жизни упасть в обморок.
Отвлекло ее хлопанье крыльев у окна. Наина с вспыхнувшей – в который раз! – надеждой резко обернулась. Но это оказался не голубь – прямо на ее подоконнике сидел крупный сокол с черными крыльями. Окинув ее внимательным взглядом и клекотнув, крылатый хищник сорвался с места и улетел – почему-то спорхнув вниз, а не вверх.
Поддавшись невольному порыву, Наина подбежала к окну – но птицы уже не увидела. Только хлопнули ворота, да мелькнул край красного плаща. Лишь перышко с грифельно-черными полосками, оставшееся на подоконнике, свидетельствовало, что сокол ей не привиделся. Правительница в задумчивости взяла перышко и покрутила в руках.
…А спустя какую-то минуту в светелку, едва постучав и не дожидаясь позволения, ворвался верный писарь Гришка, тоже не спавший эту ночь – а ну как госпоже что понадобится? Ну как весточка долгожданная придет?
– Простите, государыня, вы велели с вестями в любое время без промедления!
– Ну! – Наина нетерпеливо вскочила.
– Богатырь к вам прибыл от лесной заставы, из особого отряда спецназначения. Говорит, вести у него верные об Алевтине Игнатьевне.
– Живо вели в малый зал просить!
Больше всего хотелось в тот же миг опрометью кинуться следом за писцом, помчаться к этому богатырю, схватить его за грудки и лично вытрясти, что он там знает.
Но правительница Наина слишком хорошо помнила, кто она и что ей надлежит. И знала точно, что завоевать уважение – порой годы нужны, а вот потерять его – и мига хватит. Один взгляд – и ты или гордая всесильная властительница, точно знающая, что делает, или зареванная девчонка, не помнящая себя. Одно дело верный Гришка, видавший уже и не такое и преданный ей до самозабвения – не зря смышленого сироту пригрела. И совсем другое – богатырь особого отряда.
В отношениях с военными она и без того не первый год по тонкому льду ходила: чуть покажешь слабину, непременно воеводы начнут роптать, что не дело бабе одной на троне сидеть, нужен стране сильный царь поскорее… Войско – опора престола, и опора эта должна крепко и без сомнений за спиной властителя стоять. Так ее царь Игнат учил.
А потому вышла она из светелки лишь несколько минут спустя – и на ее лице никто не нашел бы ни единого следа бессонной ночи и пролитых слез. Огненные волосы ее были уложены волосок к волоску венцом вокруг головы, а на платье бы и самый придирчивый взгляд не нашел складочки. Шла быстро, но без суетливости и лишней спешки – гордая правительница с неизменно прямой спиной, высоко поднятой головой и расправленными плечами.
Как полагается, богатырь преклонил колено и встретил ее с почтительно опущенной головой.
– Моя государыня.
– Встань, – Наина коротко сухо кивнула. – Обойдемся без лишних церемоний. Мне передали, что у тебя есть вести о царевне.
– Все так, моя госпожа.
– Верные ли?
– Вернее не бывает, – богатырь едва заметно усмехнулся краешком рта, однако тотчас вернул лицу каменное выражение. – Однако, не сочтите за дерзость, я хотел бы сообщить о них… без лишних ушей, – голос богатыря понизился.
Наина заколебалась. Она принимала вестника в малом зале, в присутствии одной лишь личной стражи да верного Гришки – все мыслимые и немыслимые церемонии и протоколы были уже нарушены… ну так и дело было необычным и не публичным.
– Ты прав, богатырь. Дело это… семейное.
Знаком она отослала Гришку и велела охране отойти. Стражники рассредоточились у стен и выходов. Большего, не нарушая приличий, сделать было нельзя.
За свою безопасность Наина не опасалась: на плече богатыря, как и положено, виднелась форменная пряжка. Такие застегивали при присяге на плащах воевод, членов личной царской стражи… и богатырей специального назначения. Это был особый знак отличия, означавший, в числе прочего, что присягу воин давал не простую, а магическую, и нарушить ее не смог бы, даже если б захотел.
– Что ж, – Наина слегка кивнула, – теперь ты можешь говорить без утайки. Где царевна Алевтина Игнатьевна?
– С царевной все в порядке, ничего дурного с ней не случилось, – медленно произнес воин, неотрывна глядя в глаза правительницы.
– Не тяни, богатырь! – Наина сдвинула брови. – Где она?
– Прежде всего, – в отличие от собеседницы, слегка повысившей голос, богатырь, напротив, стал говорить тише и медленнее, словно подбирая слова, – я бы хотел задать вам вопрос…
– Ты – мне? – брови правительницы поползли вверх, однако, сделав над собой усилие, она сумела удержать себя в руках, лишь лицо ее стало еще чуть надменнее. – Ты забываешься, богатырь!
– Вовсе нет, – а вот воину, похоже, не приходилось прилагать никаких усилий, чтобы оставаться невозмутимым, и это раздражало. Разве что глаза его едва заметно сузились.
– Ты мне присягу приносил!
– Верно, – еще медленнее протянул он, – и клялся в числе прочего стоять на страже законов Тридевятого царства и ни действием, ни бездействием не причинять вреда никому из членов царской фамилии.
– Ах вот как, – в груди Наины будто разом все оборвалось, и она отвернулась, чтобы скрыть все-таки изменившееся выражение лица. Алька, мерзавка! – Что ж. Теперь я верю, что ты впрямь видел Алевтину Игнатьевну и говорил с ней. Я могу поклясться тебе, что всегда действовала и действую лишь в интересах государства и по завету царя Игната… и в интересах Алевтины, – она подняла руку, и с ладони соскользнула искра, подтверждая клятву. – Ты все еще хочешь задать свой вопрос?
– Нет, – богатырь склонил голову. – Прошу прощения у моей государыни за сомнение.
– Ты должен был это сделать, – холодно ответила Наина. Сомневаться он не должен был, но Алька и впрямь – наследница, а если члены царской семьи говорят разное, не ему меж ними выбирать. Так что, по большому счету, обижаться не на что – проверить он и впрямь был обязан. А все же почему-то было обидно. Может, потому что лицо богатыря оказалось таким знакомым? Если бы это был кто другой…
– Впрочем, – все так же невозмутимо продолжал богатырь, – кое о чем я все же спрошу, если позволите. Государственные интересы требуют, чтобы царевна находилась именно в академии?
– Не твоего это ума дело, воин, но я отвечу. Государственные интересы требуют, чтобы царевна находилась как можно дальше от столицы и от границы с Тридесятым королевством… и была как можно лучше защищена.
– Вот оно что… – богатырь задумчиво наклонил голову к плечу. Спрятать, значит, царевну надо… – Дело в том, что сейчас ее высочество находится именно в таком месте – далеком и защищенном: в тренировочном лагере богатырского отряда. Поскольку по пути в академию она однажды уже сбежала и ей лишь чудом повезло избежать неприятностей, возможно, было бы разумнее пока оставить ее там. Тем более что именно у нас ее едва ли кому-то пришло бы в голову искать. Да и защиты лучшей не сыскать. Нас семеро – лучших бойцов в стране, каждый давал магическую присягу, каждый жизнь отдаст за нее.
– Даже так… – протянула, не глядя на него. – Значит, и ты отдашь?
– Отдам, – без колебаний подтвердил он.
Наина прикрыла глаза и вовсе развернулась спиной к воину. Оставить Альку на заставе. Звучало это… как ни странно, соблазнительно. Академия надежно защищена, но именно там царевну стали бы искать в первую очередь – известно ведь, что рано или поздно ей придется там учиться.
А так… Алька просто на время исчезнет. И ни сам Елисей, ни шпионы Демара ее не найдут. Сгинула в пути – и все тут. Благо, о том, что Наина разыскивает ее, многие уж знают, шила в мешке долго не утаишь. Личной страже и Гришке разве что помалкивать велеть – да они, впрочем, и без того болтать о государевых делах не станут, лишиться милости никому не захочется. За Елисеем, конечно, придется еще присмотреть – кто знает, на что способны влюбленные юноши. Но главное – царевна и впрямь будет в безопасности. Может, мозги проветрит, в конце концов. А Наина тем временем разберется с Демаром и со всеми прочими внешнеполитическими дрязгами.
Слегка беспокоило разве что то, что девица станет жить в уединенном доме с целым отрядом молодых мужчин… а с другой стороны… Наина внутренне усмехнулась. Она точно знала, что никто из богатырей Альку не обидит – присяга не даст. Если же девчонка влюбится – то оно и к добру. Особый отряд – и впрямь лучшие воины, даже среди богатырей лучшие. Чем не пара такой богатырь для царевны? Во всяком случае, этот выбор будет предпочтительнее, чем…
А учеба… сам Игнат Станиславович в свое время учился в академии заочно – уже после женитьбы на царевне Анне, Алькиной матушке. Может, и Алевтине стоит прежде хоть чуть повзрослеть, а там и сама поймет, для чего это нужно? Не то чтобы на это было слишком много надежды, но на что-то ведь надо надеяться!
Решившись, правительница обернулась к богатырю, неотрывно смотревшему на нее, и едва заметно склонила голову.
– Отчеты будешь мне носить каждую седмицу. Если случится что важное – сообщать немедля. Я должна знать обо всем, что происходит с царевной. Самой ей о том ведать ни к чему. И еще… – Наина сделала шаг, подойдя к богатырю так близко, что еще немного – и почувствовала бы его дыхание, и понизила голос до едва слышного. – Не нужно никому знать, что ты носишь мне какие-то вести. Будешь отчитываться мне напрямую, минуя писарей и стражу. Окно знаешь.
Резко развернувшись, Наина, все такая же прямая и величественная, выплыла из зала, успев краем глаза заметить, что лицо богатыря все же изменилось, слегка вытянувшись в изумлении. Внутренне усмехнулась. Что, колдун, думал, не поймет государыня, что за соколы по сигнальным меткам летают да что за гонцы скорее голубей вести приносят?
И только захлопнув за собой дверь собственной светелки, она позволила себе шумно выдохнуть.
– Не узнал… не узнал-таки! – чего было в ее голосе больше, досады или облегчения, она и сама не понимала. Впрочем, в одном была уверена: лучше пусть и дальше не узнает. Для него же лучше! Крепче спать будет…
Но ведь какова Алька! Ишь ты, жизнь он отдаст… впрочем, кто бы сомневался.
