Read the book: «Бора»

Часть первая

Глава 1. Пробуждение

Свет резко ударил в глаза. Это в палату зашла медсестра и распахнула тёмно-зелёные шторы, отделявшие больничную палату от внешнего мира. Тусклые лучи с трудом пробивались сквозь хмурое небо, но свет их теплом своим нежно ласкал ещё нетронутый утренней зарёй взор.

– Пора вставать, милая, – тоненьким голосом произнесла медсестра, – скоро завтрак.

– Который час? – потирая прикрытые веки и одновременно зевая, спросила я.

– 7:40, – ответила она и быстро вышла.

К чёрту этот больничный режим. К чёрту завтрак. Просто до безумия хочется лежать в тёплой мягкой постели, и, уткнувшись носом в подушку, не шевелиться, не издавать ни звука, чтобы никто, ни единая душа, ни одно живое существо даже не могло и помыслить, что где-то на просторах огромной вселенной есть я, обременённая необходимостью поднимать свое жалкое тело навстречу новому дню и каждый раз, каждое утро осознавать всю бессмысленность своего существования.

Раздался резкий звон будильника. Долгий и протяжный звук стремительно заполнил палату. Он словно нож врезался в сознание, причиняя нестерпимую боль. Будто весь мир настроен на моё скорейшее пробуждение. Но зачем? Ведь во сне моя жизнь наполнена более глубоким смыслом, нежели наяву.

Сегодня наступил семнадцатый день. Семнадцатый день моей осознанной жизни. Семнадцатый день с того момента, как я наконец начала воспринимать окружающий мир.

День за днём тянулись бесконечной рутиной, связывая непрерывной нитью один и тот же набор последовательных событий. Волоча за собой одни и те же лица, те же процедуры, они сменяли друг друга, проскальзывая сквозь больное сознание, будто и не существовало вовсе ни меня, ни моего тела, ни моей души. Безусловно, порядок – залог благополучного сосуществования человека и окружающей реальности, но только если в этом безмолвном союзе таился смысл. Ну а какое предназначение уготовила мне судьба?

Заглотнув утреннюю порцию чистой воды, я нехотя отправилась в душевую. Там, представ во всей красе перед главным врагом своим, я наблюдала за прекрасной девой, скрывавшей во взгляде пугающую тайну. Кто ты? Кто я? Появляясь на свет, человек постепенно учится воспринимать себя как личность, шаг за шагом привыкает к своему отражению. Ну а что оставалось делать мне? Глядя в зеркало, я видела незнакомку, исподлобья рассматривающую меня тяжёлым пристальным взором, что сводило с ума сильнее, нежели безрезультатные попытки вспомнить хотя бы собственное имя. Всякий раз, сталкиваясь с безответной тишиной в сознании, моё существо словно сжималось в комок от чувства полной беспомощности.

Длинные белокурые волосы плавными волнами спускались вдоль худощавой спины. Тонкие кости выпирали из-под бледной полупрозрачной кожи, а чуть сутулая спина и заострённые плечи скорее напоминали фигуру подростка, высокого и угловатого. Пухлые губы были покрыты мелкими трещинами, а глаза, столь ясные и выразительные, поразила гетерохромия. И, казалось, словно два разных человека в одном лице смотрели на мир с нескрываемым презрением.

– Завтрак, – раздался назойливый голос.

Накинув на измождённое тело синий халат, я выскочила из душевой в палату.

– С вами всё в порядке? – обеспокоенно поинтересовалась медсестра.

– Да, уже иду, – с лёгким волнением отозвалась я и вышла вслед за ней.

Большую часть информации о себе я узнала от лечащего врача. Меня зовут Марлена, или, сокращённо, Марли, возраст двадцать семь лет. Восемь месяцев, проведённых в коме, не лучшим образом сказались на физическом состоянии, поэтому ещё четыре месяца моё тело проходило какие-то терапевтические процедуры, о которых я ничего не помню. Сознание вернулось ко мне семнадцать дней назад, и с тех пор меня оберегают от влияния негативной среды, ибо, по мнению специалиста, моё психическое состояние пока нестабильно.

Столовая представляла собой просторное помещение, специально оборудованное для тех, кто содержался в отделении интенсивной терапии. Умственно отсталые, шизофреники, инвалиды и те, кто либо просто отходили от последствий тяжёлых травм, либо, напротив, страдали неизлечимым недугом, – все мы были в той или иной степени едины, а сплачивали нас стены, на заточение в которых обрекался каждый испытывающий тяготы больничной жизни.

Обстановка в этом месте угнетала. За соседним столом справа от меня сидел молодой парень. Тело его, истощённое болезнью, периодически содрогалось от спазмов. Закатив большие серые глаза к потолку и вывалив язык, он пускал слюни. Возможно, некогда этот человек являлся кем-то большим, нежели примитивным овощем, извергающим из пищевода остатки еды, не усваиваемые ослабленным организмом. Слева, напротив панорамного окна, из которого открывался вид на густой лес, пожилая женщина, расположившись в инвалидном кресле, устремила бессмысленный взор в пустоту. Порой по щекам её текли редкие слёзы. И ни разу никто из пациентов не вымолвил ни единого внятного слова, лишь только стоны, мычание и визги доносились со всех сторон.

– Марли, – окликнул меня тихий голос.

Вздрогнув от неожиданности, я развернулась в надежде увидеть потенциального собеседника, но передо мной предстала медсестра.

– Как освободитесь, – вежливо продолжила она, – подойдите ко мне.

– Зачем? – поинтересовалась я.

– Вас вызывает доктор.

– Но он же сам всегда приходит ко мне в палату!

– Обстоятельства изменились.

Проговорив последнюю фразу, девушка резко переключилась на другого пациента.

Спустя некоторое время, расположившись в мягком просторном кресле, я с нескрываемым любопытством осматривалась в кабинете врача. Маленькое уютное помещение, впитавшее в себя сладкий аромат цитрусовых, казалось пустым. Тёплое и комфортное, оно успокаивало, окутывая домашней обстановкой. Молодой, высокий, широкоплечий мужчина, сидевший по другую сторону письменного стола, внимательно изучал меня пристальным бесстрастным взглядом. Густые тёмные волосы его местами покрывала ранняя седина, а янтарные глаза наполняла тоска.

– У меня к вам разговор, – не дождавшись, пока я привыкну к новому месту, произнёс доктор Нил, – полагаю, он вас обрадует.

Немного помедлив под натиском моего изумлённого взора, он продолжил:

– Анализы в порядке, серьёзных отклонений как в организме, так и в психике не наблюдается. Думаю, пришло время перевести вас в стационар, хотя это и на неделю раньше, чем изначально планировалось. Вы готовы к предстоящим изменениям?

От неожиданности голос пропал. «Конечно, готова», – хотелось воскликнуть мне, но лишь жалкое невнятное «да» с трудом вылезло из сдавленной волнением груди.

– Вижу, вы не очень рады, – настороженно поинтересовался врач.

– Нет, нет, подождите, вы неправильно поняли, – из последних сил вернув самообладание, залепетала я, – рада, я рада вырваться отсюда наконец.

– Что ж, отлично, – усмехнулся доктор Нил, – уверен, вам не терпится познакомиться с родственниками. Скоро они смогут навещать вас.

– Родственники?

– Мм… Ну да.

В голову не приходило, что на просторах огромного неизведанного мира ходят и дышат родные мне люди. Те самые, которые протянут руку помощи в трудную минуту, те, кто поддерживают и радуют, те, кто знают меня, знают лучше, чем я сама, те, кто смогут рассказать о моих увлечениях, работе, личности и ответить на главный вопрос «Кто же я?».

– Я ведь не знаю их!

– Не нужно переживать, – заверил врач, – могу с уверенностью заявить, они на протяжении долгих двенадцати месяцев неустанно следили за вашим прогрессом. Более чем уверен, они и сами ждут не дождутся этой встречи.

– А что произошло со мной?

Этот вопрос волновал меня с тех пор, как я пришла в сознание. В страхе перед истиной я боялась задать его даже самой себе, но сейчас в порыве чувств разум готовился принять любую правду, он просто жаждал узнать тайны, скрывающиеся внутри подсознания. Вдруг резкая боль пронзила виски, появилась отдышка, взмокла спина. Я старалась сопротивляться накатывающей слабости. Не заметив перемен в моём состоянии, доктор, развернувшись боком к окну, в задумчивости пояснил:

– Вас нашла собака. В полыхающем здании. С разбитой головой и вскрытыми венами. Вы лежали в коридоре старого заброшенного госпиталя. Изначально никто из врачей, и я в том числе, даже не надеялись, что вы придёте в сознание, уж слишком сильный урон был нанесён здоровью. Мозг буквально по кусочкам собирали лучшие хирурги больницы.

– Но на теле ни единого шрама.

– Порой технологии способны достать человека даже с того света, – философски отозвался врач, – и вернуть ему безупречный вид, в отдельных случаях гораздо лучше прежнего.

– Мой облик был настолько уродлив? – только и смогла спросить я, пребывая в недоумении от услышанного.

Доктор Нил усмехнулся.

– Это всё, что вас волнует?

– Ну конечно, нет! Просто мне показалось, это единственное, на что вы можете дать точный ответ.

Потерев острый подбородок длинными пальцами, он забросил ногу на ногу и, сильно ссутулившись, сморщил высокий лоб.

– В какой-то степени вы правы, – заметил доктор, – однако могу заверить, красивы вы были и раньше, – он осёкся, – то есть всё было в порядке с вашей внешностью.

Опустив глаза, врач засмущался. Мне польстило его необдуманное заявление.

– Ну а когда вернётся память? – спохватилась наконец я.

– Скажу честно, никакой надежды на восстановление функций изувеченного мозга специалисты не питали, однако сейчас мы с вами ведём вполне нормальный диалог. Ничего не могу обещать, исходя из текущей ситуации, шансы, что хотя бы доля воспоминаний вернётся, ничтожно малы.

– Но есть вероятность…

– Я не даю никаких гарантий.

Довольно резко оборвав разговор, доктор нахмурился ещё больше. В кабинете повисла звенящая тишина. Боль в голове усиливалась. Вжавшись в кресло, я лишь молила, чтобы мучения прекратились. Повернувшись обратно в мою сторону, доктор глубоко вздохнул, небрежно окинул взглядом терзаемое муками тело и замер. Я видела, как глаза его потемнели, а побледневшее лицо приняло суровое выражение.

– Вам плохо? – спросил врач с нескрываемой тревогой.

– Нет, слегка голова кружится, – соврала я, пытаясь не потерять сознание.

– Наглая ложь!

Распахнув дверцу позади стоящего шкафа, Нил достал обезболивающее, а затем без капли промедления с силой открыл мне рот и впрыснул туда содержимое ампулы.

– Должно полегчать.

Я понимала формулу, указанную на этикетке, знала свойства принятого мною препарата, но не могла вспомнить собственное имя, казалось бы, самое элементарное из того, что в первую очередь приходило на ум. Боль быстро отступила.

– Подобное будет повторяться неоднократно, – пояснил мужчина, – не терпите, в следующий раз предупреждайте сразу.

Взяв из ящика стола салфетку, он бережно протёр мне лицо. Я и не заметила, что крупные капли пота градом стекали по подбородку.

– Но, Марли, послушай, – нагнувшись ко мне так близко, насколько это было возможным, прошептал доктор, – я лечил разных людей, видел множество не поддающихся воображению случаев и могу точно определить: произошедшее с тобой не походило ни на самоубийство, ни уж тем более на несчастный случай.

Опешив, я уставилась на него непонимающим взором.

– Никому не верь, – продолжал он, – и будь аккуратна с воспоминаниями. Даже если память вернётся, знать об этом кому-то ещё необязательно. Надеюсь, этот разговор останется между нами?

– Вы серьёзно считаете, что на меня напали?

– Ну, не знаю, как объяснить, слишком много случайностей для банального суицида. Допустим, вы обнаружили старое здание, спланировали ход событий и, укрывшись от мира и посторонних глаз, дабы никто не смог помешать в совершении столь серьёзного поступка, порезали вены. Но при чём здесь проломленная голова и уж тем более пожар? К тому же не стоит забывать и о мотивах самоубийства, если оно всё-таки имело место. Понимаете, к чему я клоню?

Пока мозг медленно переваривал услышанное, я, не веря собственным ушам, продолжала надеяться на счастливый исход. Хотелось бы выйти из стен больницы здоровым человеком и воссоединиться с близкими, а по факту жизнь готовила массу препятствий, скрывая повсюду неведомые угрозы. Отныне в моих глазах чуть ли не каждый превращался в подозреваемого.

– Нет необходимости шарахаться от людей, – словно прочитав мои мысли, успокоил доктор, – я всего лишь поделился догадками.

– Легко сказать.

– Просто имейте в виду. И будьте осторожнее. А пока собирайте вещи и готовьтесь к переводу в стационар.

Вечером того же дня я уже обустраивалась на новом месте.

Пансион «Веста», окружённый глухим лесом, имел репутацию лучшего места, созданного для людей с проблемами центральной нервной системы. Неважно, вследствие чего возникли отклонения – будь то травма, наследственность или болезнь. Свежий воздух, завораживающие виды природы, тёплая атмосфера, усердно создаваемая персоналом, – все эти факторы оказывали благоприятное влияние на здоровье и состояние человека в целом.

Прошла неделя моего пребывания в стационаре. Здесь обстановка казалась намного комфортнее, нежели в отделении интенсивной терапии. Её омрачало лишь то, что вдоль трёхметровой стены, окружавшей больницу, был протянут кабель, напряжение в нём при контакте превращало в прах всякого, – а значит, за пределы пансиона ходу не было. Однако, несмотря на все ограничения, заметно чувствовались улучшения, ибо после семнадцати дней заточения выйти на свежий воздух, прикоснуться к молодой зелёной листве, вдохнуть нежный аромат цветущей сирени представлялось исключительной роскошью.

Утро в стационаре начиналось с общей зарядки. Она, будучи обязательной независимо от диагноза, ограничивалась элементарными упражнениями. Сразу после завтрака пациенты следовали на ежедневные групповые задания. Эти факультативы являлись частью реабилитационного процесса и оказывали людям пассивную помощь, а кроме того, определяли вид деятельности, которая наиболее соответствовала предпочтениям пациентов. По желанию всегда можно было сменить группу.

Перед обедом больные проходили физиопроцедуры согласно схеме, составленной лечащим врачом, а после приёма пищи наступало время тишины. Сон вовсе не служил обязательной составляющей этого периода. Как правило, многие выходили во двор, беседовали, читали книги и в целом были предоставлены себе, но под чутким надзором персонала госпиталя. По завершению лёгкого полдника больные снова отправлялись на факультативные занятия. После ужина пациенты прогуливались по территории больницы, а в девять вечера следовало готовиться ко сну. Так тянулись дни моего пребывания в стационаре.

Покинув отдел интенсивной терапии, я первое время не знала, с чего начать интеграцию в нормальную жизнь. По настоянию доктора меня распределили в группу биологии, однако, вопреки недоумению Нила, в качестве второго факультатива я выбрала секцию военного дела. Мне быстро наскучили занятия как в одной, так и в другой группе, но вовсе не из-за отсутствия интереса. Все задания, предлагаемые руководителями, были слишком примитивными, а моих знаний вполне хватало, чтобы оспорить высказываемые преподавателями точки зрения. Конфликтовать с пациентами персоналу строго запрещалось, поэтому на моё некорректное поведение просто нажаловались лечащему врачу и потребовали отстранить меня от занятий.

– Нельзя хамить работникам, Марли! – строго произнёс доктор.

Он заходил ко мне в палату почти каждый день. Задавая стандартные вопросы о самочувствии, Нил проверял координацию движений, реакции нервных окончаний и совершал иные манипуляции, дабы удостовериться в стабильности моего состояния. Но в этот раз, не скрывая недовольства, он уставился на меня с осуждением.

– Я всего лишь высказывала своё мнение, – задумчиво отозвалась я.

– И в обоих случаях оно выглядело как откровенная грубость, – ехидно заметил доктор.

– Эти люди понятия не имеют, о чём говорят!

– А ты имеешь? – Бросив эту реплику, он спокойно продолжал заполнять медицинскую карту больного.

– Я… я не знаю… не помню, – неуверенно пролепетала я.

Глубоко вздохнув, Нил отложил в сторону ручку и внимательно посмотрел на меня.

– Марлена, – выговорил он, – это не учебное заведение, а госпиталь. Здесь не учат, а лечат. Цель занятий заключается в реабилитации. Не идите на конфликт с сотрудниками, они дают поверхностные знания. Если вас что-то не устраивает, смените группу.

– Хочу в секцию атлетики, – дождавшись, пока он закончит, отчеканила я.

– Вам ещё рано, вы не готовы, – не ожидав подобной решительности, в замешательстве отмахнулся доктор.

– Готова.

– Это серьёзные физические нагрузки!

– Которые мне вовсе не противопоказаны.

Прошёл ещё месяц, я постепенно осваивалась, заводила новые знакомства. Моим хорошим другом на удивление многих стал обычно несговорчивый, угрюмый и необщительный майор в отставке Михаил Кузнецов, или дядя Миша, как его обычно называли. Он прожил бурную, насыщенную событиями жизнь, посетил множество планет и галактик. Уже в отставке пожилой мужчина готовил молодых кадетов на Земле, продолжая время от времени совершать межпланетные путешествия, в одном из которых он и подхватил смертельный вирус.

По пять часов ежедневно дядя Миша проходил процедуры, продлевающие его жизнь на неопределённый срок, и никто из врачей не знал, сколько ещё времени уготовила ему судьба. В любой момент он мог впасть в кому и не проснуться уже никогда. Вирус медленно и беспощадно поражал клетки его мозга.

– Я всегда мечтал купить большую ферму, – как-то поведал дядя Миша, – обзавестись хозяйством, скотиной. Возвести просторную веранду и, наслаждаясь видом природы, попивать крепкий кофе, сидя в мягком уютном кресле под навесом. Но вместо этого проведу остаток дней своих в этой чёртовой дыре, – в раздражении добавил он.

В его голосе слышались нотки глубокого отчаяния, а красные глаза, наполненные слезами, излучали непостижимую боль.

– Я всю жизнь как проклятый пахал ради своей мечты, и на те вам… Лучше бы сразу помер.

Он угасал, силы стремительно покидали бренное тело, и было невыносимо горько осознавать, что в скором времени плоть его истлеет, а от ясного взора серых глаз, от задушевных бесед глубокими вечерами, от искренней улыбки и доброго светлого лица останутся лишь воспоминания. Меня не покидало чувство, будто бы мы были давно знакомы, будто бы мы встречались где-то раньше, но никогда, ни разу он и словом не обмолвился, что хоть на мгновение, хоть на долю секунды мог знать меня в моей прошлой жизни.

Утром я занималась в секции инженерного моделирования, а вечером после изнурительной тренировки сломя голову мчалась к закадычному другу. В последнее время он всё реже выходил из палаты, и не за горами оказался тот день, когда пожилого мужчину без сознания доставили в отделение интенсивной терапии.

Казалась, его энергия плавно перетекала ко мне: мои формы округлялись, исчезали синяки, кожа принимала смуглый, слегка розоватый оттенок. Лёжа в больничной койке, истощённый старичок дарил мне полную доброты и искренности улыбку, видя, как, устроившись в кресле напротив, я с удивлением таращилась, слушая очередной его рассказ, кусок, вырванный из памяти, стремительно уходящей жизни.

– Была у меня одна ученица, – задумчиво вымолвил он, – сильная, смелая, ловкая была девчонка, – хриплым голосом продолжал своё повествование дядя Миша, – быстро бегала, метко стреляла, схватывала на лету. Её упёртости и выносливости позавидовал бы кто угодно. Но уж больно маленьким и хрупким телосложением обладала. Никогда не верил, что из неё получится хороший солдат.

– А в итоге? – в нетерпеливом ожидании поинтересовалась я.

– А в итоге она добилась всего, о чём даже я не мог мечтать в юные годы свои.

Поймав его погрустневший взгляд, я тихо спросила:

– И вы не рады этому?

– Ох, ты и не представляешь, как я счастлив, – немного помедлив, возразил пожилой мужчина, – она упорством и старанием превзошла всех, кого я когда-либо учил.

– А что с ней стало? Кто она сейчас?

Но эти вопросы дядя Миша оставил без ответа. Исхудавшее тело его покрывала сморщившаяся сухая кожа, под глазами залегли огромные синие круги, но взор был чист, как и мысли, которыми он неустанно делился. Словно губка, впитывая каждое слово, каждый звук, произнесённый тонкими побелевшими губами, моё сознание, впечатлённое внезапными откровениями, рисовало в воображении отчётливые картинки, придавая им таинственный полумифический смысл.

Этот совместно проведённый вечер оказался последним.

Состояние было ужасное. Ничего не хотелось: не есть, не пить, не вставать с постели, не просыпаться утром. Из моей души вырвали кусок и безжалостно испепелили. Те единственные воспоминания, приобретённые за три долгих месяца, тревожили мой больной разум, причиняя ему жестокую боль. Но время шло, и моя жизнь, следуя за ним по пятам, мчалась по дорогам судьбы в неизведанное будущее.

Лёгкий ветер плавно покачивал зелёную листву, шёпот её нежно ласкал слух. Закрыв глаза, я представляла, как, лёжа на каменистом берегу пустынного пляжа, ощущаю оголённой спиной теплоту впивающейся в плоть гальки, всматриваюсь из-под полуприкрытых век в бездонное чистое голубое небо, пока прохладная морская вода окутывает шершавые ступни. Пьянящее чувство свободы витало в воздухе, создавая иллюзию полёта, полёта сквозь облака, пространство и законы физики.

– Марли, проснись, Марли.

Монотонный голос вырвал рассудок из цепких лап сновидений. Подскочив от неожиданности, я ударилась макушкой о низко нависающую ветку дерева, резко села обратно и, с трудом сосредоточившись на губах медсестры, услышала лишь невнятные отрывки её фраз.

– Я говорю, скоро приедут к вам гости, – терпеливо повторила она.

– Какие гости? – отрешённо переспросила я.

– Ваши родные.

Мягкий диван, обитый замшей, в лучах солнца приобретал нежный персиковый оттенок. Раскинув пышную шевелюру зелёных свежих листьев, стебли с острыми шипами поднимали раскрытые бутоны красной розы. Расположенный неподалёку от мягкой мебели цветок гордо тянулся ввысь на фоне бледно-оранжевых стен.

Устроившись в кресле, я, закинула ногу на ногу, облокотилась на изогнутую спинку мебели и в нетерпеливом ожидании нервно теребила ухо. Множество вопросов в голове сливались в единое целое и атаковали подсознание. Какие они? Понравлюсь ли я им? Что они думают обо мне, а что скрывают?

В комнате встреч я буквально вздрагивала от всякого шороха. Каждый мускул, каждая мышца в напряжении ожидали своего черёда. Готовая вскочить в любой момент, я замирала от страха при звуке шагов за дверью. Сердце, вырываясь из груди, бешено стучало, в то время как пульсирующая боль в висках снова нарастала.

Наконец, преграда, отделявшая тесный мирок, в котором затаившись ожидала приговора душа моя, рухнула. Моему взору предстала красивая молодая женщина. Каштановые волосы её струились вдоль изящной шеи и, не доходя до плеч, плавно завивались к маленькому вздёрнутому подбородку, прикрывая аристократические, слегка порозовевшие щёки. Незнакомка куталась в красный плащ. В форме бутона яркое одеяние, облегало стройный вытянутый силуэт. Заслонив ладонью дрожащие пухлые губы, женщина на мгновение замерла, всматриваясь в меня блестящими зелёными глазами.

– Ох, Марли, как я рада, – пролепетала незнакомка дрожащим голосом, – я так счастлива, наконец, увидеть тебя, ты и не представляешь.

Сорвавшись с места, она крепко стиснула моё тело в горячих объятиях. Аккуратно приобняв её в ответ, я в смущении отстранилась.

– Что-то не так, дорогая? – в удивлении произнесла женщина.

– У меня амнезия, – взволнованно прошептала я, стараясь не огорчить её.

– Прости, милая, совсем из головы вылетело. Моё имя Ирина. Я твоя тётя, троюродная сестра твоего покойного отца.

Одним движением скинув пальто, она открыла моему взору чёрное гипюровое платье, подчеркивающее элегантные женственные формы.

– Вы бесподобны, – в смятении вымолвила я.

Радостная улыбка продемонстрировала ряд ровных белоснежных зубов.

– А ты ещё краше, Марли, – выговорила Ирина, – а какие чудесные косы тебе заплели! – восторженно добавила она.

– Я сама их заплетала, – послышался мой растерянный голос.

– Ничего себе! Где ты научилась этому?

– Это всё я хотела бы узнать у вас.

Удобно расположившись на диване, тётушка принялась рассказывать всё, что знала обо мне. Сидя напротив в больничном костюме, я пыталась уловить каждую её фразу. Изредка сравнивая свой неказистый вид и великолепный облик собеседницы, я порой теряла нить беседы, но лишь на миг.

– Твой отец давно умер, – вела она свой рассказ, – ты училась в лучшем университете федерации и получила квалификацию инженера-биолога, много работала, вышла замуж…

– А где мой муж? Почему он не рядом со мной? – от неожиданности прервала её я.

– Ну точно не могу сказать, я не разбираюсь во всех юридических нюансах, – задумавшись отозвалась женщина, – но ему пока нельзя посещать Землю.

Вдруг Ирина резко наклонилась ко мне. Внимательно всматриваясь в моё лицо, она сильно нахмурила лоб и удивлённо поинтересовалась:

– А что у тебя с глазами?

– А что не так?

– Один глаз голубой, а другой – золотисто-карий.

– Разве раньше такого не было?

– Нет, Марли, твои глаза всегда сверкали чисто голубыми оттенками, как у родителей.

Наше свидание ограничивалось жалким часом, за это время тётушка кратко обозначила основные, произошедшие со мной события, опустив детские и юношеские годы. О последних она не могла ничего сказать, ибо в годы взросления не принимала участия в моей жизни. Но, несмотря на старания Ирины, все перечисленные ею факты оставались для меня лишь пустым звуком. Никаких связывающих чувств или образов, или хотя бы капли воспоминаний, подтверждающих истинность её слов, в голове моей на промелькнуло.

Виски периодически простреливали сильные боли, но я старательно скрывала недомогание. Анализы, сканирования и прочие исследования организма показывали, что всё находилось в пределах нормы. Незаметно пролетела ещё одна неделя с момента знакомства с Ириной, и доктор Нил открыто заговорил о выписке. Не то чтобы я не хотела завершить лечение в госпитале, но мысль о том, что стены, ставшие мне пристанищем, в скором времени придётся покинуть, напрягала сильнее, нежели чёрная дыра в памяти.

Расположившись на лавочке в саду под деревом, я, поджав под себя ноги и уткнувшись подбородком в острые колени, наблюдала за медленно прогуливающимися пациентами. Некоторые, устроившись неподалёку у фонтана, вели занимательные беседы. Наслаждаясь чистым лесным воздухом и пением птиц, так приятно было ощущать ласковые прикосновения нежных бархатных рук к волосам, чувствовать тепло, излучаемое родной человеческой плотью, испытывать томные касания немного загрубевших пальцев, плавно массажными движениями спускающихся вниз от макушки к затылку.

Открыв глаза, я обернулась. Ветка дерева, неторопливо раскачивающаяся на ветру, мягко ёрзала по голове. Сон вновь размеренно окутывал разум сладкими видениями, однако слабый удар в висок безжалостно вернул в мир реальности. Резиновый мячик, отскочив от меня, с глухим звуком укатился обратно к маленькому ребёнку, потревожившему мой покой. Широко распахнув яркие голубые глаза, он уставился на меня испуганно.

– Извините, – почти шёпотом пролепетал мальчик.

Светло-русые короткие волосы небрежно торчали из-под белой панамы, на их фоне и без того внушительных размеров уши выпирали как у слона. Приоткрыв надутые розовые губы, он, часто моргая, словно крыльями, хлопал длинными полупрозрачными ресницами.

– Ничего страшного, всё в порядке, – отозвалась я, приветливо подмигнув.

Искренняя улыбка, вмиг озарившая лицо, обнажила угловатые ямочки по краям пухлых детских щёк.

– А вы не расскажите папе? – взволнованно поинтересовался маленький незнакомец.

– Ну разумеется, нет! – серьёзным тоном заверила его я.

– Правда, если папа не узнает раньше! – Знакомый голос, раздавшийся сбоку от нас, заставил обоих в напряжении повернуться.

Доктор Нил на всех парах мчался в нашу сторону.

– Ну как же без вас, – язвительно заметила я, с досадой бросив на мужчину испепеляющий взгляд.

– Ох, Марли, прошу прощения за беспокойство, – запыхавшись вымолвил он, когда подошёл вплотную, – я вас везде обыскался, не могли бы вы со мной пройти?

И обратившись к ребёнку, он добавил:

– А ты, Алексей, иди к Анне, она уже заждалась тебя.

Развернувшись, доктор поспешил обратно в сторону одного из корпусов.

– Анна – это твоя мама? – задумчиво спросила я у мальчика.

– Нет, Анна – моя няня.

– А твоя мама не против, что ты гуляешь по территории больницы?

– Мама давно умерла.

– Прости…

В смущении я замешкалась.

– Вы скоро? – недовольно воскликнул врач, уже отдалившийся от нас на приличное расстояние.

– Да, уже иду, – послышался мой раздражённый голос. – Ну прощай, малыш, – произнесла я, ещё раз напоследок окинув мальчугана беглым взглядом.

Помахав рукой в ответ, он одарил меня счастливой улыбкой и помчался в противоположную сторону. Быстро перебирая худенькими ножками, Алексей с гулким топотом бежал без оглядки и, завернув за угол, скрылся наконец из виду.

Сидя в маленьком уютном кабинете напротив доктора Нила, я в очередной раз восхищалась, с какой аккуратностью он перекладывал предметы, распределяя их по полочкам в ряд, с каким трепетом размещал, казалось бы, самые незначительные вещицы, отводя для каждой собственное место. Изящный вкус отражался не только в интерьере кабинета, но и в идеально подобранном сочетании одежды, а также в изысканном парфюме, оставляющем неизгладимое впечатление в памяти. Пристально всматриваясь в несуществующую точку на гладкой поверхности стола, врач нервно теребил кольцо на безымянном пальце.

– Мне повторить? Вы слышите меня? – окликнула я сгорбившийся неподвижный силуэт.

– Извините, вы что-то сказали? – растерянно отозвался он.

– Это был ваш сын? Там во дворе.

Нил заметно волновался. Слегка наклонившись вбок, он провёл широкой ладонью по коротким с проседью волосам на затылке и, сморщив лоб, набрал в грудь так много воздуха, словно собирался совершить заплыв на длинную дистанцию.

– Ну да, – резко выдохнул он, освободив лёгкие.

– Милый мальчик, – заметила я, – так что вы хотели от меня?

– Необходимо уточнить некоторые формальности, – после короткой паузы произнёс доктор Нил. – Это касается вашей выписки, – сосредоточившись, продолжил он. – По законам нашей планеты, в случае подтверждённой амнезии брак, заключенный ранее, считается недействительным. Это значит, что официально вы и ваш муж супругами не являетесь. Далее, поскольку я, как лечащий врач, вас выписываю, следовательно, признаю ваше состояние вменяемым, или, проще говоря, адекватным и дееспособным, отныне вы имеете полное право распоряжаться своими счетами, приобретёнными вне брака, нажитое же совместно имущество делится согласно брачному договору. Надеюсь, я объяснил доходчиво, но, если возникнут вопросы, можете смело обращаться в любой момент.