Read the book: «Взмахом одного крыла»
© Наталья Дмитриевна Лазутина, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Багряный закат охватил весь горизонт, облака серо-фиолетовыми лентами медленно плыли по верхушкам деревьев. Стоял удушливо-жаркий июльский вечер. Где-то далеко в русской глубинке, в самой глуши, находилась маленькая деревенька. Покосившиеся деревянные домики стояли вдоль песчаной улицы. Некоторые из них были настолько дряхлые, что, казалось, вот-вот рухнут прямо на глазах. Скрипя прогнившими досками и старыми крышами, они будто вздыхали от неизбежной участи кануть в небытие. Именно здесь, в этом вымирающем островке, всё это и произошло.
Ладно, три леща и десяток плотвы – тоже нормально! – рассудила Катерина. Ноги уже затекли сидеть целый день, да и стемнеет скоро, надо собираться домой. Катя начала потихоньку сматывать удочки, скидывая их в одну кучу на берегу. Схватив лямку рюкзака, она вдруг вспомнила про рыбу в садке. Надо же, опять чуть не забыла! А то будет, как в прошлый раз: оставила на ночь, а там выдра и садок прогрызла, и рыбу всю выпустила! – подумала про себя Катя. Кинув рюкзак в сторону, женщина нагнулась, закатала штаны до колена и поплелась вниз. Вода была очень тёплой, как парное молоко, ногам было очень приятно погрузиться в эту огромную ванну. Нагнувшись уже было за садком, Катерина мельком посмотрела в сторону. Каково же было её удивление, что на тихой глади реки, будто из ниоткуда, вдалеке показалась лодка. Катя выпрямилась и с любопытством стала наблюдать за ней. Лодка была новая – это было видно по свежей краске на бортах. Вёсла болтались в воде, и она выглядела совершенно пустой, но вдруг с другого бока показалась торчавшая человеческая рука. Катерину будто током пронзило. Резко выкинув садок на берег, она опрометью побежала по песку к лодке Тимофея Ильича. Хорошо, что дед показал ей в своё время, как развязать хитрый узел на верёвке. Катя закинула вёсла в маленькое судно и оттолкнулась от берега. Запрыгивая на ходу и, вставляя вёсла в отверстия, Катерина начала лихорадочно вспоминать, чему учил её дед Тимофей в таких случаях. И, естественно, ничего, абсолютно ничего не шло на ум. Крутилась лишь одна единственная мысль: надо успеть, надо успеть, иначе лодку унесёт вниз по течению, и тогда никто её никогда не найдёт, а если и найдёт, то наверно уже будет слишком поздно. С этими мыслями Катя что есть силы налегла на вёсла и подплыла к краю новенькой лодки. Схватив верёвку, она привязала её сзади, как бы взяв на буксир, и, только оттолкнувшись, она поняла: опущенные в воду из другой лодки вёсла будут стопорить ход. Катерина повернулась назад и аккуратно, как кошка, притянув к себе другую лодку, переползла в неё и вытащила злополучные вёсла из воды. Сумерки сгущались – надо было как можно быстрее выбираться отсюда. Пока Катерина карабкалась по чужой лодке, услышала еле заметный стон, вернее даже не стон, а скулёж. Она посмотрела туда, откуда исходил звук, и увидела маленькую собачку. Катя схватила её, засунула за пазуху и переползла на свою лодку. Ну всё, надо быстро-быстро убираться отсюда. Из последних сил Катя выгребла почти на берег. Вытащив собачку, она аккуратно положила её на сиденье, а сама спрыгнула в воду и начала тащить лодку на песок. Вытащила одну, отвязала, вытащила другую. Как же теперь быть? Вот вопрос, я же не вытащу этого человека одна. В этот момент собачка спрыгнула на песок, подбежала к Кате и стала лизать ей руки. Ой!..
– Ты мой хороший, пошли звать на помощь! – обратилась Катерина к пёсику и, взяв его под мышку, пошла к деревне.
Катя подошла к дому и тихонько постучала в окно.
– Кого там черти носят по ночам?
– Открой, тёть Шур, это я, Катя!
Створки окна со скрипом отворились, в окно выглянула женщина. На вид ей было около семидесяти лет, белокурые волосы, затянутые в пучок на затылке, голубые, как небо, глаза, лицо миловидное, хоть и в морщинках.
Похоже, что в молодости эта женщина была просто красавицей.
– Что случилось? Кто помер, что ли?
– Никто не помер. Помощь нужна, долго объяснять! Возьми фонарик и плащ-палатку, я у калитки буду ждать.
Катя стояла там, где и обещала, когда к ней подошла тётя Шура.
– Ты чего мне тут приказы отдаешь? Я тебе не девочка! – с обидой в голосе обратилась тётка.
– Прости, тётенька Шурочка, просто времени нет, там человека надо спасать!
– Ну тогда давай, пошли быстро, что стоишь-то?
Женщины повернулись и быстрыми шагами направились к реке. В темноте трудно было бы найти дорогу, но они её столько раз проходили днём, что могли и с закрытыми глазами пройти. Лишь к спуску, к самой реке, росли высокие кустарники, и тут уж без фонарика не обойтись. Катя включила свет и предостерегла тётю Шуру:
– Ты ступай за мной, тёть Шур, я светить буду, а ты держись за меня, пока кусты обойдём!
– Да иду я, иду, командир ты хренов!
Больше всего тётю Шуру интерес донимал, кто там, что там? Тем более в данный момент она находилась в самом центре событий, чего не было уже тысячу лет. Да и какие тут могут быть события, в заброшенной деревне, в глуши, где остались только две бабки и один дед, и тот не больно разговорчивый. А тут целая история! Жизнь прямо вернулась в это захолустье. Так они думали каждый о своём и потихоньку приближались к лодкам. Оставалось шагов пять, как вдруг собачка выскочила из рук Кати и с радостным лаём помчалась вперёд. Женщины подошли ближе к лодке, в которой лежал человек, осветили фонариком его лицо и тело, увечий не было, за исключением резаной раны на одной руке.
– Давай я расстелю плащ на песке, а потом мы его вытащим и положим сверху! Ты как думаешь, Кать? Иначе мы его не дотащим, он же без сознания и тяжёлый, наверно, как кабан!
– Ну что за сравнение, тёть Шур? Хотя ты права – здоровый мужик!
Женщины еле-еле вытащили мужчину, по очереди вынимая ноги, потом взяли под руки и потащили на песок. Перекатили его на палатку, связали концы узлами с двух сторон, чтоб было легче схватиться, и потащили его в сторону деревни. Собачка бежала следом, поскуливая и норовя запрыгнуть на хозяина. Руки резали узлы, ноги то и дело утопали в песке, бедная тётя Шура, задыхаясь и чуть не плача, взмолилась:
– Господи, хоть бы до травы дотащить, по траве-то легче пойдёт – вечерняя роса упала, скользить хоть чуть будет! Кать, дай передохну – не могу больше!
– Ладно, тёть Шур, давай передохнём, трава – это хорошо, но я босиком – это плохо, буксовать буду!
Женщины, запыхавшись, сели на землю и начали громко смеяться:
– Ты трактор, что ли? Буксовать? В тебе весу, как в барашке, да и вообще ты, как пацан, вечно со своими удочками бегаешь! Тебя откормить надо, чтоб ты трактором была! Ой, не могу!
Тётка так и заливалась смехом. Потом затихла и продолжила:
– Ты не обижайся, жалко тебя, ты вроде баба зрелая, а вид у тебя – оторви и выброси!
– Ну и ладно, какая есть! – огрызнулась Катя.
Катерина действительно в свой сорок один выглядела, как пацан-сорванец. На голове кепка, под ней русые волосы, затянутые резинкой, старая футболка защитного цвета, такие же штаны, закатанные до колен. Худощавого телосложения, со светло-серыми глазами и мелкими канапушками на лице.
– А куда мы его: к тебе или ко мне потащим? – спросила тётя Шура.
– К тебе, конечно, к тебе ближе всего!
– Не, я с ним не хочу нянчиться, да ещё и с собачкой этой, ты его поймала – ты и забирай!
– Он же не вещь, что ты так, тёть Шур?
Катя посмотрела на женщину и поняла, что спорить не надо. Лицо старушки было изможденным от усталости.
– Ладно, давай последний рубеж, и за пригорком отдохнем.
Когда они добрались до дома, было уже за полночь. Втащив мужчину в комнату, оставили его лежать на полу. Катя сняла с него обувь и стала внимательно осматривать его руку. Тётка принесла воду и тряпки, чтоб стереть грязь с его лица и рану промыть. Порез был неглубокий. Катерина обтёрла ему лицо, руки, нашла мазь от порезов, затянула пластырем рану и забинтовала.
– Он вообще живой? А то сколько мы его тащили, хоть бы мявкнул?
Старушка встала на колени и прислонилась ухом к груди мужчины. Потом подняла голову и прошептала:
– Вроде дышит.
– Да куда он денется? – уставшая и не менее измученная ответила Катя.
– Давай его на кровать как-то закинем что ли? Что ж он как тряпка тут будет валяться на полу?
– Закинем, – ответила старушка: – только давай чаю попьём, и вообще передохнуть надо, сил у меня уже нет.
– Давай! – кивнула Катерина, поднимаясь с пола. Уже на ходу Катя добавила: – Слушай, тёть Шур, а про собачку-то мы совсем забыли с тобой.
– Ничего не забыли, вон она на половике лежит, что-то трусит её.
Катя быстро поставила чайник и вернулась в комнату. В углу у самого стола на полу лежала, свернувшись калачиком, собачка, видно, что не дворняга, но масти такой Катя ещё не видела. Чёрная с опалинами мордочка, ушки торчком, ножки стройные, как у породистой лошади. Но приглядевшись, Катя заметила, что она похожа на добермана, только очень маленького роста. Катя подошла к ней, взяла на руки и увидела, что на шее у пёсика сидит клёщ. Катя с отвращением вырвала его из шерсти собаки и выкинула в форточку.
– Так, дружок, тебя надо помыть и накормить!
Пока тётка пила чай, Катя искупала собачку, всю её ещё раз внимательно осмотрела, посушила полотенцем и налила ей покушать. Собака с жадностью стала уплетать еду. Насытившись, она подошла к хозяину, легла возле него и стала засыпать.
– Не, дорогая, иди на половичок, мы сейчас твоего друга на кровать перетащим!
Старушка встала со скамейки и направилась к мужчине. Вдвоём они подтащили мужика к кровати и аккуратно перекинули его на матрас.
– Вот так, дружок, спи на здоровье! А я пойду домой. Кать, мне пора, поздно уже, ты тут сама разберешься. Самое главное, ему уже ничего не угрожает, остальное – дело Богово. Жить так жить, нет так нет.
Катерина уже сама чуть ли не ползком ползала от усталости.
– Ладно, тёть Шура, спасибо тебе, я без тебя ни за что бы не справилась, пойдём, я тебя провожу!
Женщины вышли из дома. Вернувшись, Катя только сейчас вспомнила про снасти, рыбу, рюкзак, и вообще вспомнила, что у неё замёрзли босые ноги и что она давно ничего ни ела.
– Ладно, сейчас всё сделаем! – проговорила Катя вслух свои планы.
Но как только она чуть перекусила и переоделась потеплее, сон начал морить её. Так она и уснула на диване, одетая и с собачкой сбоку.
Утром Катя проснулась от того, что кто-то лизал ей лицо. Фу, как отвратительно и щекотно! Катя открыла глаза и увидела, что лижет её вчерашняя гостья. А рядом за столом сидит мужчина и смотрит на эту картину.
– Вы чай будете? – каким-то мягким и в тоже время чистым голосом спросил он.
Катя вытаращила глаза, молча встала и пошла умываться. Мужчина осматривал комнату, с виду она была не очень большой, печка-голландка стояла посередине. С одной стороны, возле стены, стояла кровать, на противоположной стороне – небольшой старый диван. Дверь выходила в прихожую, заменяющую кухню. Около окошек, выходящих на улицу, прямо посередине стоял небольшой стол.
Старое жилище, – подумал Максим: – и почему-то очень знакомое.
На улице была красота, солнце ещё не пекло, свежий утренний воздух быстро приводил в чувства. Катя умылась, сходила в огород за листьями мяты и смородины и вернулась в дом. Мужчина так и сидел за столом. И держал на руках собачку.
– Простите, но я у вас заварку не нашел, и заварил чай с травами с вашего огорода.
Катя, зажав в кулачке листики, удивлённо посмотрела на него.
– А у меня нет заварки, я с травами пью, так что всё в порядке. А как вашего пёсика звать?
– Это девочка, её зовут Хани.
– Странное имя.
– Ничего странного. Немецкое имя, означает – медовая.
– Мёд любите, что ли?
– Нет. Просто имя понравилось моей жене, вот она и назвала её так.
– Так пёсик, значит, её? А с тобой что мотается?
– Вообще-то мы с вами на «ты» не переходили.
– А я вообще-то не люблю, когда в моём доме командуют, – резко ответила Катя.
– Ладно, как скажете, только не надо хамить.
Максим отметил про себя, что ему очень не понравилась эта драная кошка.
Так бы и продолжалась их перепалка, если бы Катя не увидела в окно, что по двору идут две её подружки-старушки – так их она ласково называла. Ещё с порога Катя услышала голос тёти Шуры:
– Катюша, дочка, мы к тебе, проведать идём, ты дома?
Катя выскочила в прихожую.
– Конечно, дома! Куда же я денусь?!
– Ну, мало ли? Может, на утреннюю помчалась, ты ж неугомонная какая!
Женщины разулись, зашли в дом, в руках корзинки.
– Мы тут поесть принесли и проведать заодно. Как твой гость-то?
– Нормально. Жив, здоров и чаю хочет.
Старушки аккуратно вытащили из корзинок тарелки и поставили на стол, присели на диванчик и стали смотреть на мужика. На вид ему было сорок с небольшим лет. Очень привлекательный, темноволосый, с карими глазами, статный. Сидел, сложив руки на столе.
По комнате стал разноситься вкусный аромат еды. Тарелки были аккуратно накрыты полотенчиками с вышивкой. Катя подошла к столу, сняла полотенца и аппетитно взглотнула. На тарелках лежала отварная домашняя курочка, кусочек копчёного сала, пара отварных яиц, ещё дымящаяся картошечка и два свежих огурчика. Катя посмотрела на мужчину – у того аж шея вытянулась. Катя усмехнулась и подвинула тарелки к нему поближе.
– Ну что, угощайтесь на здоровье! Вы, наверно, сильно проголодались?
Катерина нарочно слово «вы» с ехидством так подчеркнула, что мужчину аж передёрнуло. Видя происходящие, тётя Шура немедленно вмешалась. Благо она прекрасно знала Катю, а также она знала, какой злой и ехидной та может быть.
– Ты, сынок, не обижайся, она из-за своих снастей злится. Вчера бросила всё на берегу, чтобы тебя притащить, а сейчас нервничает, они ведь для неё дороже бриллиантов.
– А я и не просил никого меня таскать, так что это не мои проблемы! – резко ответил незнакомец.
Тут уж и баба Маша голос подала. К слову сказать, баба Маша была очень набожной старушкой. Сухенькая, маленькая, с черными как ночь и очень вкрадчивыми глазами. Она будто в душу заглядывала, когда говорила. Знала она все церковные праздники, малые и большие, молитвы разные. Когда помоложе была, ездила с паломниками по святым местам. Её один раз даже в монастырь звали, но она не пошла туда жить, сказала, что Господу везде молиться можно: и в лесу, и в горах, и в монастырях, поскольку он везде пребывает с людьми – это люди от него отворачиваются. В общем, она как духовный наставник в деревне осталась.
Вот тут она и спрашивает:
– А как вас зовут?
– Максим Алексеевич.
– Вы кушайте, Максим Алексеевич, мы – народ деревенский, все по-свойски общаемся, вот и Катя, наверно, с вами как со своим начала разговаривать, а вы, видать, большой человек и к этому не приучены!
– Я просто не могу с незнакомыми мне людьми разговаривать на «ты». Я действительно не приучен. И считаю это невоспитанностью.
– Всё так, милый, всё так, – протянула баба Маша.
– Как рука-то ваша?
– Нормально.
– А вы что, специально хотели из жизни уйти, раз не рады, что вас спасли?
Мужчина резко отвернулся и уставился в окно, точно там что-то происходило. И все сразу поняли: этот вопрос для него неприятен, отвечать он не будет. В неловкой тишине вдруг раздался очень звонкий лай Хани.
– Катерина! – послышалось за дверью: – Катя!
Дверь открылась, на пороге стоял дед Тимофей.
– Ты что, оглохла? Я тебе сколько раз говорил: не брать лодку без разрешения?! Ты глупая, что ли?!
Хани не унималась, даже пыталась укусить деда за сапог. Такой шум-гам мог устроить только дед Тимоха.
Катя подбежала, взяла на руки собачку и предложила деду выйти на улицу, чтобы объяснить всё по делу. Как только они вышли, Катя увидела около порога свои драгоценные снасти и любимый рюкзак. Она повернулась к деду, обняла его одной рукой и поцеловала в щёку:
– Спасибо, дедулька ты мой, как же ты сам допёр всё это?!
– Ты скажи, другая лодка чья? И что это за перец у тебя в хате?
– У-у, дед Тимофей, это важный перец, только на «вы» и шепотом! Садись, давай покурим, я тебе всё расскажу!
Катя выпустила собаку из рук и, только они присели, на порог вышел Максим.
– Вы не ругайте её, пожалуйста, это она из-за меня лодку вашу взяла.
– Я уж понял! – не глядя, ответил дед Тимоха. – Присаживайся, расскажешь, что с тобой случилось и откуда ты взялся в наших забытых Богом хуторах.
Катя подумала, что он опять ерепениться сейчас начнёт, что с ним на «ты» обращаются, но, к её удивлению, Максим подсел к ним.
– А ты иди, дочка, в дом, к подружкам своим! – скомандовал дед, посмотрев на Катю.
Смекнув, что мужик при ней мало что поведает, Катя решила уйти, дед всё равно потом ей всё расскажет, если надо будет, они с ним были очень в крепкой дружбе. Катя вошла в дом, а старушки уже собирались уходить.
– А вы что, уже уходите?
– Да пойдём по дворам, чего нам тут сидеть?
Баба Маша посмотрела на Катю.
– Ты, дочка, не разговаривай с ним грубо. Может, у человека беда сильная, ему помочь надо, господь его не просто к тебе направил. Да и ты сама помнишь, в каком состоянии к нам попала? Я не в укор говорю, просто чисто по-человечески, все мы друг в друге нуждаемся, когда беда приходит. Я ему сказала, пусть живёт здесь, сколько понадобится, а ты к нам перейдешь на время, к Шуре вон или ко мне.
– Баб Маш, как же так? Я привыкла уже здесь!
– Ну можешь и здесь оставаться, только ночевать ты тут не будешь, не надо искушать мужика! Лукавый всё подстроит, чтобы вас в грех вогнать, а потом жалеть будешь и себя проклинать за слабость. Ты молодая ещё, глупая!
– У него вообще-то жена есть! – Катя обиженным тоном продолжила: – Да и нужен он мне, как петуху зубы! Жаль, что вы мне не доверяете!
– Мы тебя любим, и не дадим причинить тебе вред.
Катя сразу поняла, что решение это было исключительно бабы Маши. Всё, что она говорила, всегда сбывалось. Тётка Шура лишь поддакивала о правильности поступка.
Ладно, – подумала Катя, – во всяком случае, надо жить и вести себя так, будто ничего не произошло.
Когда старушки ушли, Катя быстро убрала со стола, помыла посуду. Повязав платок на голову, быстро засобиралась в огород, надо было собрать огурцы и помидоры на засолку. Выйдя из дома, она обнаружила, что ни деда, ни Максима нет. Вот и к лучшему! Надо вообще меньше с ним сталкиваться, – подумала Катя. Набрав целую кадушку огурцов, и помидоров, Катя была счастлива. Залила всё это холодной водой. Пока овощи вымачивались, полезла в погреб за банками. В погребе было всегда сыро и темно, повсюду висела паутина и ползали слизни. Кате не нравилось туда спускаться, это напоминало ей детство: как она, будучи маленькой девочкой, спускалась почти в такой же подвал за банкой компота, и дверь в подвал была очень тяжёлая. Маленькими ручками доставала трёхлитровую банку с компотом по лестнице наверх, надрывая живот. А потом еще надо было поднять и закрыть эту проклятую тяжеленную дверь.
Вот и в этот раз Катя хотела быстро забрать банки и подняться наверх, как вдруг она поскользнулась и упала прямо на каменные ступеньки. Ударившись головой о кирпичную стену, она с трудом пришла в себя. Катя почувствовала сильную боль в правой ноге, и какую-то горячую жидкость, стекающую вниз. Тут же до неё дошло, что она разбитой банкой порезала ногу. Стащив платок с головы, она перетянула вену на ноге выше пореза и стала потихоньку ползти к выходу. Уже находясь посередине проёма, Катерина ощутила подкатывающую к горлу тошноту и потеряла сознание. Очнулась она уже в кровати, и опять ей кто-то лизал лицо.
– Хани, не надо, уйди! – жалобно пролепетала Катя.
– Хани! – резкий голос Максима окончательно привёл её в чувства.
Катя открыла глаза и увидела деда и Максима, стоящих около неё.
– На, выпей! – скомандовал дед, держа стакан в руке.
– А что это? – Катя с отвращением посмотрела на стакан.
– Пей, говорю! Наркоза нету, сейчас Максим тебя зашивать будет.
– Не надо меня шить, я боли боюсь! – взмолилась Катя.
– Значит, пропадешь ни за понюх табака, дура!
Максим стоял рядом, выражение его лица было спокойным и даже где-то безразличным. Это её взбесило больше всего.
– Да ты что, дед? Издеваешься? Ты доверяешь ему мою жизнь? Этому напыщенному козлу, который даже не знает слово «спасибо»? Дед понял, что сейчас будет буря, и лучше с ней помягче поговорить.
– Катя, дочка, – начал дед: – Максим – врач, военный хирург, он тебя подштопает – и все дела, у тебя нога уже посинела! Да скажи ты ей сам, Максим!
– Ладно, Катерина, не упрямтесь, времени действительно в обрез, вы худенькая, и крови у вас мало, вы сильно поранились, можете погибнуть.
– Ну ладно, фашисты, уговорили! Принеси тогда что-нибудь закусить зубами, иначе я действительно сдохну, у меня низкий болевой порог.
Дед подал стакан, потом второй, и дал какую-то палку. Катерина выпила два гранёных стакана самогона, и палка даже не понадобилась. Она и так была уже наполовину в отключке.
Сильная боль пронзила её. Она держалась, как могла, чтобы не орать. Но всё-таки не выдержала. Дед подбадривал, как мог, повторял:
– Кричи, дочка, кричи!
Только один Максим был собран и сосредоточен. Не обращая никакого внимания на вопли, он занимался своим делом. Катя так и вырубилась, охрипшая от крика и одурманенная алкоголем, и только к вечеру она пришла в себя. Голова болела так сильно, что казалось, она вот-вот взорвётся и разлетится на мелкие осколки, во рту было сухо и саднило горло. Катя осипшим голосом обратилась в пустоту:
– Тут есть кто-нибудь?
Сзади у изголовья послышался голос Максима.
– Я здесь, дать вам воды? – Максим подошёл к кровати.
– Да, и если можно, найдите у меня на подоконнике лекарства, там есть анальгин, дайте, пожалуйста, иначе я сойду с ума от этой боли.
Максим включил свет, порылся в пакете и достал нужное ей лекарство.
– Самое страшное позади, а голова болит от стресса и алкоголя. Ничего серьёзного с вами уже не случится, сердце у вас крепкое, так что ничего страшного!
Катя запила таблетку водой и закрыла глаза. Видно, опять была права баба Маша насчёт того, что Господь просто так людей не посылает. До ближайшего посёлка двадцать с небольшим километров, да и то там только старый фельдшер Константин Палыч, который от старости уже сам себя не помнит, какой там людей лечить! С этими раздумьями Катя потихоньку погрузилась в сон.
Утром ни свет, ни заря кто-то постучал в окно. Собака с диким лаем кинулась на подоконник.
– Хани, на место! Кто там?
Максим подошел к окошку.
– Это я, Максим Алексеевич! Шура! Отворите двери, я сейчас зайду.
Максим накинул рубашку, натянул штаны и пошёл в прихожую встречать раннего гостя. Катя проснулась от звенящего лая Хани и стала прислушиваться к шубуршанию и голосам в коридоре.
Ханька затихла, открылись двери, и вошла тётя Шура, следом за ней шёл Максим. Старушка с порога начала причитать:
– Ой! Девонька моя, да как же так-то?! А мы с Машей вчера сидим на лавочке вечером, тебя ждём, как договаривались, а тут дед подошёл и рассказал, что с тобой приключилось! Мы вчера хотели прийти к тебе, но дед разубедил, сказал, что ты без сознания лежишь, да и под присмотром врача.
Тут причитания резко сменились нравоучениями:
– Я тебе сколько раз говорила: не спеши! Ты же, как заведённая, всё быстрей, скорей, вот и добегалась! Как ты теперь ходить-то будешь?
Катя молча смотрела на тётю Шуру и с уголков её глаз по щекам капельками стекали слёзы. Спорить и доказывать что-то не было сил, всё тело её было в ссадинах и ушибах.
Тётя Шура притихла, а потом чуть ли ни шепотом, вытирая слёзы Кате, сказала:
– Не плачь, дочка, и прости меня. Просто привыкли мы к тебе, я потеряла своих деток, и ты теперь как родная стала, страшно мне, вот и ругаюсь.
Тут Максим решил разрядить обстановку:
– Вы не переживайте, у неё нет переломов, так что ходить она будет, и рыбу ловить, и ещё много чего, у неё порез глубокий был и вену слегка задело, но сухожилия в порядке, так что всё в норме. Единственное, что сейчас бы ей не помешало, это подкрепиться.
– Ой, батюшки! – тётя Шура подскочила, как ужаленная. – Я и забыла совсем, я же корзинку в прихожей оставила!
Старушка опрометью двинулась к двери, через минуту она уже стояла около стола, вынимая съестное из корзинки.
– Я утром хлеба напекла, вот и пришла пораньше, думала, пока горячий, надо отнести. А ещё кролика вчера потушила с луком, как ты любишь, Кать, и картошечку пожарила. Садитесь и вы, Максим Алексеевич, позавтракайте!
Тётя Шура взяла скамейку, поставила около кровати, отложила на тарелочку еды и подала Кате. Сама села рядом, чтобы поухаживать за больной.
Максим взял кусок хлеба и начал с отменным аппетитом кушать принесённую еду.
– Очень вам признателен, Александра Степановна, такой пищи как у вас, я уже много лет не ел. Настолько она вкусная, сытная, но, самое главное, натуральная. У меня такое ощущение, будто я в детство попал, моя бабушка так же готовила!
Тётя Шура залилась румянцем, как девочка, от таких комплиментов.
Катя поднялась повыше на подушки, взяла с тарелки кусочек хлеба и начала потихоньку кушать.
Проглотив пару кусочков кролика, Катя обратилась к старушке:
– Тёть Шур, поставь, пожалуйста, чайник! В горле всё саднит, а кролик – просто прелесть, и когда ты всё успеваешь, я удивляюсь?!
Позавтракав, все сидели с кружками в руках и пили ароматный чай с мёдом. Катину ногу положили на подушку поверх одеяла, чему она была безмерно рада, так как нога за ночь затекла, и шов на ней больно стягивал кожу.
– А как ваша рука, Максим Алексеевич? – вдруг спросила тётя Шура.
– Нормально, спасибо. Катерина перевязала правильно и вовремя. Грязь могла попасть, тогда бы заживала долго.
– Ну да, теперь у нас тут лазарет для раненых! – усмехнулась Катя.
Церемонию «светской беседы» и чаепития неожиданно прервал стук в дверь. Не успела Катя спросить, кто там, как дверь открылась и на пороге стоял дед. Лицо его было очень хмурым, а в глазах читалась тревога.
– Что с тобой, Тимофей? – первой спросила тётя Шура.
Дед снял шапку. Руки его тряслись, он стоял молча, точно истукан. Все напряглись в ожидании ответа.
Тётя Шура подсочила к нему и стала громко кричать:
– Да что ты, дед?! Что ты стоишь, как глухонемой? Язык отсох, что ли?
– Там это, – начал запинаться дед: – там Маша!
Не успел он договорить, как тётя Шура и Максим вылетели на улицу. Дед так и стоял с шапкой в руках и поникшей головой. Этот суховатый, седой старичок с морщинами на лице, повидавший жизнь, в тот момент был похож на беззащитного ребёнка. Катя всё поняла и начала громко плакать. Самое обидное, что она не могла так же, как все остальные, быстро пойти к бабушке Маше.
Дед повернулся, набрал стакан воды и поднёс Кате:
– Успокойся, дочка, все мы туда уйдём, рано или поздно, не важно, когда. Господь никого тут не оставит.
Он сел на скамейку и начал смотреть по сторонам, как будто проверяя, нет ли кого-нибудь ещё в доме. Удостоверившись, что они вдвоём, дед начал разговор:
– Я тут подумал, тайна у меня есть, я никому не хотел её открывать, люди нынче, как собаки, злые и ненавистные. Глотки друг другу готовы вырвать из-за ерунды. А в могилу с собой я эту тайну тоже не хочу брать, грех на мне.
Катя, всхлипывая, внимательно смотрела на деда, лишь изредка вытирая слёзы.
– Я как Машу нашёл, так и понял это. Поэтому решился всё тебе рассказать.
– А почему именно мне?
Катя, всхлипывая, недоверчиво посмотрела на деда.
– Потому что ты похожа на мою Наташеньку, – дед опустил голову.
Катя вдруг вспомнила рассказ тёти Шуры про деда и его семью.
Да, трагедия страшная. Поговаривали даже, что дед умом после того тронулся. Были у него заходы, но все относились к этому с сочувствием и пониманием. Вот и сейчас Катя подумала, что деда накрыло. Катерина не подала виду, что страх сковал её. Но понимая всю ситуацию, решила взять себя в руки, и как ни в чём не бывало, спросила деда:
– Ты, дед Тимофей, уверен в своём решении всё мне доверить? А вдруг я не оправдаю твоих ожиданий?
– Я абсолютно уверен в тебе, хотя ты, наверно, думала, как и все остальные, что я умом двинулся, но я тебя три года изучал и испытывал.
У Кати от такого откровения глаза округлились, и она уже спокойно стала слушать рассказ деда.
– Помнишь, в июне мы с тобой плавали на старую заимку?
– Помню. И что?
Так вот там на месте упавшего дуба зарыт клад. А недалеко от него я похоронил человека. Только просьбу его не выполнил, поэтому хочу, чтобы ты это дело завершила!
Катерина опустила глаза и задумалась.
– А если я откажусь?
– Не откажешься! – звучало как заявление. – Я давно за тобой наблюдаю. И за это время хорошо тебя изучил. Ты очень честная, справедливая и ответственная. И когда ты узнаешь обстоятельства, при которых умер тот человек, наврядли мне откажешь!
Сначала Катерина смутилась от таких признаний, но последние слова деда её насторожили.
– Слушай, дед, давай всё по порядку, а то ты ходишь вокруг да около.
– Так ты сама меня перебиваешь своими сомнениями.
В этот момент послышались шаги за дверью. Максим резко открыл дверь и вошёл в комнату. Катя с дедом переглянулись: дескать, потом переговорим и оба посмотрели на Максима. Тот молча подошёл к окну и начал рыться в Катином пакете с лекарствами.
– Что вы ищете? Может, я подскажу? – спросила Катерина.
– Мне нужно какое-нибудь седативное средство для Александры Степановны, у вас есть валерьянка, пустырник, что-то успокоительное?
– Есть валокордин. Но в таких случаях лучше водки выпить и поплакать.
– Я предлагал ей, но она наотрез отказалась.
– А где вы её вообще оставили?
– В доме у Марии Ильиничны.
Катя посмотрела на деда и стала давать указания:
– Дедуль, сходи, пожалуйста, в сарай, там под притолокой воткнуты два старых костыля, они от прошлых жильцов остались, посмотри, если годны, тащи сюда. Вы, Максим, извините, без отчества, – Катя посмотрела ему прямо в глаза: – помогите мне собраться и привести себя в порядок.
Максим оторопел от такого «командира», но спорить не стал. Притащил таз с водой, поставил на скамейку, тут же взял полотенце и повесил его рядом на дужку кровати. Катя умылась, причесалась и продолжила тем же тоном, обращаясь к Максиму:
– Откройте шкаф, там на средней полке лежат синие с полоской штаны, а наверху футболки. Выберите на свой вкус и дайте мне! Я сейчас попробую сесть, а вы мне поможете переодеться!
– А вас не смущает, что я – мужчина. И тем более вам незнакомый?
– Слушай, хирург, ты, наверно, очень правильный? Только вот я из другого теста! Мне чихать, мужик ты или баба, там один человек помер, а у другого от горя крыша может поехать, они тут с детства вместе жили. А ты мне здесь какую-то мандулу зачёсываешь!
