Read the book: «Чем пахнет дождь»

Глава 1

– Мам, а почему в нашей квартире чужой дядя? – Тима пытливо смотрел, в ожидании ответа.

– Дядя – сосед, – пояснила я.

– А почему он не в соседской квартире, а в нашей? – сын нахмурился, сведя брови над светло-карими глазами, недовольно надул губы.

Невольно пробежали мурашки по спине, с каждым годом схожесть сына с отцом становилась очевидней, и я никак не могла решить, хорошо это или плохо. Чаще не думала об этом, но порой всё-таки вздрагивала от нахлынувших, таких ненужных воспоминаний. Сейчас, когда каждый угол кричал о прошедшем, вздрагивать приходилось постоянно.

– Это и его квартира тоже. Она… общая, коммунальная, – попыталась объяснить, в который раз мысленно обругав себя за все ошибки разом, которые совершила.

Жил человек до пяти лет, не тужил. С мамой, папой, друзьями по двору и детскому садику, понятия не имел, что существуют коммунальные квартиры, проходные дворы-колодцы, крошечные детские площадки, где из зелени лишь пара узких газонов да покосившейся тополь. В последний раз он видел это года в три, естественно забыл, сейчас заново знакомится, не понимая, что на ближайшие годы – это его действительность.

Моя тоже, но свой выбор я сделала сама, за Тиму решили, не спрашивая.

Только кто о таком спрашивает ребёнка? Какой смысл? Хочешь ли ты, чтобы твои мама и папа развелись, папа уехал на один край страны, мама на другой? Любой ребёнок ответит «нет», поэтому и не спрашивают.

– Как общежитие, – добавила я.

Про общежитие сынишка слышал, даже видел пару раз, но я не была уверена, что запомнил.

– А та старенькая бабушка тоже соседка? – уточнил Тима.

– Да, – кивнула я.

– А наша бабушка?

– Наша бабушка не соседка, она – твоя бабушка, моя мама. Дедушка – твой дедушка, мой папа, – предвосхитила следующий вопрос.

– Тогда почему соседи живут с нами? – продолжал настаивать Тима. – Почему та бабушка-соседка ходит в нашу ванную? Зачем столько столов на кухне? И ты всегда говорила, что есть нужно на кухне, а тут мы едим в комнате!

Миллион вопросов в минуту, сотни уточнений, пояснений, справедливого недовольства, искреннего любопытства и детской непосредственности.

– Доедай кашу, – отвлекла я. – Банан будешь?

– Яблоко буду, – показал в сторону фруктовницы. – Мы пойдём смотреть на корабли? – наконец-то сынишка отвлёкся от темы соседей.

Тема ничуть не лучше, военные корабли – страсть сынишки, которая исчезла из его жизни, как и отдельная детская комната, велосипед, на котором можно гонять по двору, многочисленные друзья и приятели.

– Сейчас кораблей нет, – вздохнула. – Придут на день флота, и будет салют, – приободрила поникшего Тима.

Он закатил глаза, подпёр щёку кулачком, задумчиво вздохнул, выдал результат недолгих раздумий:

– Через два месяца?

– Через два месяца и две недели, – пояснила я.

– Понятно, – Тима недовольно глянул на меня, насупился, отодвинул тарелку с кашей. – Не хочу.

– Ладно, – согласилась я, чтобы не усугублять конфликт. – Поехали в парк аттракционов?! – с наигранным энтузиазмом предложила я, несмотря на то, что развлечения было последним, о чём думалось.

Нужно было решить сотню проблем и проблемок, начиная от поиска работы, заканчивая устройством сына, последнее летом было чем-то на грани фантастики. Детские сады закрывались, любые кружки тоже, оставались летние лагеря, куда пятилеток почти не брали, да и побоялась бы я отправить сынишку одного, и частные сады, забитые до отказа. Родители работали в полную силу, маме обещали отпуск в июле, отцу тоже, в один голос они сказали, что проведут его с внуком, но пока готовы подхватывать лишь вечерами, значит, вопрос устройства стоял первостепенно.

Да уж, нашла время менять жизнь…

– Поехали!

Тима спрыгнул со стула, радостно начал скакать с криками: «Мы идём в парк аттракционов! Мы идём в парк аттракционов!»

Три дня как мы приехали, всё это время я разбирала коробки, распихивала по местам вещи, искала то одно, то другое, то третье, заново привыкала к дому, в котором выросла. Тима в это время был предоставлен сам себе, развлекал себя конструкторами, рисованием карт, книжками, мультиками, компьютером, вечером ходил с бабушкой гулять на ближайшую детскую площадку, где почти не встречалось его ровесников.

Что ж, стоило показать, что на новом месте жительства есть и хорошее, хотя бы парк аттракционов, а не только отсутствие военных кораблей и соседи прямо в нашей квартире.

Перед выходом глянула на себя в зеркало, в последний момент мазнула блеском по губам, дав очередной зарок не ходить чучелом.

За годы замужества отвыкла краситься, прихорашиваться, покупать стильную одежду. Не потому что денег не было, были. Офицерам Северного флота платили прилично, на декоративную косметику и модные вещички жёнам хватало точно, просто смысла не видела. Местных бакланов, чаек поражать красотой, или мужа?.. Последний не замечал меня, словно я пустая стена. Он вообще не замечал никого и ничего, кроме алкоголя, за что и поплатился.

Джинсы, кроссовки, футболки, ветровки, кардиганы – вот мой стиль последние годы. Удобно, практично, не продует, не промокнет, не холодно, не жарко, не марко, что ещё нужно, когда всё, что видишь вокруг – серые панельные дома на фоне серого же Баренцева моря, а всё что ждёт – точно такая же безнадёга и беспросветная, бесконечная, как океан, тоска.

Пожалуй, единственное, что я сделала правильно в своей жизни – это родила сына и развелась с мужем, покончив с собственным браком, тащить который больше не могла, ни физически, ни, главное, морально. Сделала я это поздно, пройдя все стадии принятия и резко, буквально за несколько дней, поняв, что дальше – ад не только для меня, но и для Тимы.

Вова, так звали бывшего мужа, не сразу начал пить, не стал горьким пьяницей в один день. Поначалу выпивал не чаще остальных, со временем стал больше – постепенно увеличивался литраж, потом чаще, больше и крепче, пока не попал под сокращение. По сути, наказание за почти беспробудное пьянство. Доходило до того, что умудрялся нажраться до зелёных соплей на вахте, боевом посту, на что командование смотрело недолго и без всякого понимания. Вышвырнули без всяких сожалений и разговоров, спасибо, обошлось без суда.

Я же оказалась паршивой женой, не последовала за мужем на новое место жительства, к свекрови под бок, в дом под сенью фруктовых деревьев в забытой богом странице Кубани.

– Дом построим, Милка, – пьяно рассуждал Вова, заглатывая рюмку за рюмкой. – Фермером стану, как Василий, поля засажу. Жить будем припеваючи! А климат, климат там какой! И мать, опять же, рядом, с малым поможет.

Я кивала, мысленно подсчитывая личные сбережения, строила планы на собственное будущее, отдельно от мужа. Фермером станет, поля засадит, мама рядом, с Тимой поможет. Мама-то рядом, только ближе самогонный аппарат, который работал у Тамары Степановны почти безостановочно, Вова так же безостановочно пил, когда мы приезжали в отпуск. Свекровь я понимала, пойло она продавала, в отсутствие работы и сезонного дохода постоянная копейка лишней не была, но мужа не могла.

С Тамарой Степановной у нас отношения не сложились, но и сильных конфликтов вспомнить не могла, просто постоянно чувствовала глухое недовольство в свой адрес, начиная с внешности, заканчивая привычками. Всё было не так, как хотелось ей.

Первое, что она выговорила сыну, увидев меня, что мог бы невесту и посправней найти. Я, в представлении Тамары Степановны, слишком уж худая, здоровая женщина выглядеть так не должна. К тому же жердь, рядом со мной драгоценный сынок смотрится неказисто, прямо как папаша его непутёвый. Посоветовала запретить мне носить обувь на каблуках, чтобы с ростом метр семьдесят не казаться выше мужа. Никакие шутливые уговоры Вовы, который поначалу пытался защищать свой выбор, не помогали. Худая, значит, больная, врачи вечно ерунду несут. В женщине сила нужна, какая сила в черенке от лопаты?

Позже оказалось, что я совершенно безрукое, не пригодное для хозяйства существо. Не торопилась консервировать помидоры, которые свёкор носил с огорода ящиками, не вставала до зари, чтобы вымесить тесто на пироги, не варила борщ пятилитровыми кастрюлями, отчего, конечно, её младшее чадушко невыносимо страдало.

И не ела этот несчастный борщ трижды в день, на завтрак, обед и ужин, помимо остальных блюд, обязательно жирных, для сытости, с томатом и зеленью. От такой диеты сводило живот, тошнило, приготовить что-то своё было невозможно, во-первых, это оскорбляло Тамару Степановну, во-вторых, любое моё блюдо сопровождалось красноречивыми комментариями, мол, ясно, отчего мы всей семьёй синюшные приезжаем. Ни витаминов в моей стряпне, ни сытости, ни пользы.

С появлением Тимы напряжение нарастало. Свекровь недовольно поглядывала в мою сторону, пытливо расспрашивала, от кого ж внуку карие глаза достались, если у Вовы серые, у меня голубые. И оба мы русоволосые, Тима же, сразу видно, с возрастом потемнеет.

– У меня дед из Молдавии, – не обманывала я.

Дедушка действительно приехал из Молдавии, женился на бабушке и остался там, где она жила. Вот только какие у него были глаза, понятия не имела. На мутных чёрно-белых фотографиях все казались кареглазыми.

– Цыган, выходит?

– Выходит, – морщилась я, подтверждая.

Пусть цыган, хоть какое-то объяснение… генетика бессильна объяснить, пусть дед-цыган отдувается.

Вова собирался построить дом на участке родителей, пойти по стопам старшего брата Василия, трудиться, не зная отдыха. Рассказывал, как отлично мы заживём. Он будет сеять и пахать, я торговать собственноручно выращенными овощами и фруктами на базаре. У матери огород огромный, на теплицы места хватит, на грядки, на парники, которые называл «балаганами». Деньги по лёгкому сшибать начнём.

Тима пойдёт в местную школу, девятилетка, правда, зато точно «дерьма всякого толерантного» не нахватается. Ещё родим пацана, лучше двоих или троих, чтобы род продолжить, не только же Василию каждый год по ребёнку клепать, мы не хуже, а то вообще девку притараканим – именно таким словом, «притараканим», – вот все удивятся-то! Никогда девочек не было, у нас появится!

Только я отлично понимала, что никакой дом Вова не построит, пахать наравне с Василием не станет, продолжит пить горькую до невменяемого состояния, отлёживаться и снова пить. Я буду торговать на базаре овощами, но не теми, что вырастил муж, а с огорода свёкров, попаду в полную зависимость, придётся отрабатывать, да и не сядешь на их шее за компанию с мужем. Стану есть борщ трижды в день, и самое страшное – действительно рожу. От алкоголика!

Итог семейной жизни оказался банальным: я вернулась в коммунальную квартиру в центре Питера, к родителям, имея на руках пятилетнего сына, небольшую сумму денег, несколько коробок и чемоданов вещей, смешной опыт работы и нулевые перспективы на будущее.

Долго размышлять о житье-бытье не получилось, Тима дёрнул за руку, ухватившись крепкой, как у отца, ладошкой.

Зажмурилась, прогнала горький морок. Просто переезд, родные стены, нахлынувшие воспоминания, растревоженная переменами нервная система, перегрузка эмоций, поэтому мечутся мысли, не дают покоя сердцу. Скоро всё пройдёт.

Лифт, в нашем случае двухместная гремящая кабинка с распашными дверцами и грохочущая на всю парадную металлическая дверь, не работал. Обычная история, кто-нибудь не защёлкнет тугой замок, лифт стоит, как привязанный, на этаже, где вышел последний пассажир.

Ничего страшного, всего-то пять этажей с огромными лестничными площадками между пролётами, с высокими окнами и метровыми подоконниками. Красно-белая плитка на полу, дореволюционная, каким-то чудом не сбитая за век, деревянные, полукруглые перилла. Остатки лепнины, как попало заляпанные слоями штукатурки, на потолке и стенах. Всё привычное, родное, будто никуда не уезжала, даже спёртый воздух центра, поднимающийся от асфальта двора-колодца, тот же самый.

– Добрый день! – звонко произнёс Тима на четвёртом этаже. – Ой, утро! – тут же поправился, скосив на меня взгляд.

Вежливый мальчик, там, где он рос, все знали друг друга, не поздороваться с соседями в подъезде было чем-то немыслимым, подобное позволялось совсем крохам, впавшим в маразм старикам да почти всегда пьяному Вове.

– Добрый, – ответил мужской голос, запуская тембром моё сердце вскачь.

Я нервно сглотнула, не веря себе, переступила с ноги на ногу, нервно дёрнула рукой, оправляя одежду, можно подумать, светлые джинсы, футболка, кроссовки и спортивная ветровка по мановению превратятся в нечто стильное, а обычный хвост на голове – в хорошую причёску.

Чёрт! Этого не должно было случиться, он давно не живёт здесь, если и появляется, то… мы попросту не должны были встретиться, во всяком случае, сейчас, лучше же – никогда.

Светло-карие глаза, один в один как у нашего сына, внимательно всмотрелись сначала в Тима, потом бегло глянули на меня, вскользь, как на ничего не значащий объект, безынтересный, как глупое граффити на свежевыкрашенной стене. Надо бы сказать управдому, чтобы закрасили, если не забудешь.

Быстро опустила голову в надежде, что обладатель прожигающего взгляда и обволакивающего тембра меня не узнает. Сколько времени прошло, я изменилась, пусть не до неузнаваемости, но изменилась, должна была. Уставилась на свои кроссовки, благо не разношенные в хлам, перехватила ладошку Тимы.

Краем глаза, проходя мимо, рассмотрела широкую спину в пиджаке, коротко подстриженные волосы, некогда слегка вьющиеся, отпаренные брюки со стрелками, строгие ботинки, не чета моим кроссовкам. Рядом женщина в элегантном платье, в лодочках на высоченном каблуке, тоже спиной к нам с Тимой, лицом к входной двери, которую им должны открыть. И огромный букет, который сжимала мужская ладонь, точно такой же формы, как у моего сына.

Глава 2

Частного сада в округе не нашлось, зато обнаружилась неплохая альтернатива на первое время. Группы раннего развития, где можно оставить ребёнка на шесть часов в день, с питанием и дневным сном, если ребёнок нуждался. На оставшиеся несколько часов предлагались кружки, например, подготовка к школе. Удовольствие выходило дорогое, но было единственным выходом.

Я сходила в отдел образования, где меня заверили, что после решения всех юридических тонкостей, к сентябрю место в садике нам найдут обязательно, пока же помочь ничем не могут, и подсказали эти самые группы раннего развития.

С работой выходило хуже. Опыт у меня был, но очень скромный. Когда-то я окончила медицинский колледж в надежде стать косметологом и начать зарабатывать. Параллельно училась на нескольких курсах, думая, что закладываю первый кирпичик в фундамент собственной финансовой стабильности.

Я и правда все годы замужества работала косметологом, только уровень моего мастерства на фоне шагнувшей далеко вперёд отрасли оставлял желать лучшего, как бы ни старалась я поддерживать квалификацию.

Поначалу работала на дому, для небольшого военного городка с одним-единственным салоном красоты в подвальном помещении, услуги оказались востребованными. Оборудовала кабинет в одной из комнат, старалась изо всех сил наработать клиентуру и репутацию.

После рождения Тимы стало сложнее, приходилось подстраиваться под график малыша, но мои клиентки были в основном жёны офицеров, которые вынужденно находились в роли домохозяек, потому с лёгкостью входили в положение и соглашались перенести визит в случае форс-мажоров.

Когда зависимость Вовы начала выходить из-под контроля, стало тяжелее. Одно дело, когда в кабинет время от времени заглядывает любопытный ребёнок (и то, я изо всех сил старалась увлечь сынишку, чтобы не возникало казусов), совсем другое – когда по квартире шарится пьяный мужик, а то и ломится поговорить.

Пришлось снимать крошечное помещение, что в итоге вылилось в лишние расходы и сократило и без того скромный доход. Я выкручивалась, старалась не экономить на материалах, чтобы не страдало качество работы, не разбежалась с трудом наработанная клиентура, в итоге в последний год всё чаще выходила в ноль…

Приходилось утешаться надеждой, что однажды всё изменится, рано или поздно я вернусь к своему привычному доходу. В конце концов, мы не голодали, мне не приходилось думать о платежах за квартиру, ценах на продукты, оплату занятий Тима, эти потребности перекрывал Вова.

Несколько раз я вырывалась на курсы повышения квалификации, пыталась внедрить новые услуги, но понимала, что всё, что я делала – каменный век. Дорогостоящая аппаратная косметология была мне недоступна, инъекционная, за редким исключением, тоже.

Сейчас я не пыталась запрыгнуть в последний вагон, я пыталась на допотопной дрезине догнать несущейся скоростной поезд, и, конечно же, ничего не выходило. Открыть, как когда-то давно кабинет на дому, было невозможно, коммунальная квартира не располагала, аренду помещения позволить себе я попросту не могла. Основные бы нужды закрыть.

Дав себе две недели на поиски, я твёрдо решила, что если ничего не получится по специальности, выйду к маме продавцом на рынок. Ничего страшного, не переломлюсь, зато стабильный доход. Она трудилась там почти всю жизнь, начиная с того времени, как приехала в этот город, и не собиралась менять способ заработка.

В двадцать лет я предположить подобного не могла, казалось, я всё-всё рассчитала. Сейчас же была готова на любое решение вопроса. У меня рос сын, долго выбирать, думать, я не могла себе позволить.

Забрала Тима с занятий, сынок выскочил довольный, в хорошем расположении духа. Наконец-то у него появились приятели-ровесники и занятие, конечно, не такое увлекательное, как разглядывать военные корабли, но рисовать тоже весело, как и лепить из глины флотилию.

Мы зашли в магазин. Хозяйство, пока не устроилась на работу, я взяла в свои руки, всё-таки какая-то компенсация неудобств. Родители ничего не говорили, не упрекали, наоборот, изо всех сил поддерживали, старались приободрить, но я понимала, что расстроила их разводом.

Если бы они были в курсе проблем Вовы с алкоголем, знали, во что превратилась моя семейная жизнь, особенно последние два-три года, они бы приняли ситуацию проще, но я скрывала, не рассказывала, думала, что само рассосётся. Увы, алкоголизм не рассасывается.

А ведь они до последнего верили, что дочь удачно вышла замуж, всё у неё отлично. Муж офицер, своё дело, пусть не приносящее миллионы, но ведь своё собственное, перспективы – не всегда же Вова будет служить, рано или поздно уволится, а та-а-ам, хочешь у Ледовитого океана оставайся, хочешь на юг отправляйся, можно и в Питере осесть.

Когда Вова сделал мне предложение, родители радовались сильнее меня, говорили, что я не понимаю своего счастья. Это когда-то офицеры голодные ходили, на пайке из жёлтого минтая выживали, сейчас всё изменилось. Нужно выходить замуж и не думать.

Я вышла. Действительно, какие огромные перспективы открывались передо мной в родном городе? Косметологом, как тогда казалось, можно работать в любой части страны. В бытовом же плане я выигрывала.

По прибытии на место службы нам дали отдельную квартиру, что казалось настоящей фантастикой. Вот так – раз, и у тебя квартира! Пусть служебная, но всё равно своя.

Родители мои отправились в Питер искать счастья, когда мне было три года. Оставили с бабушкой и дедом, тем самым, из Молдавии. До семи лет я жила в небольшом селе в центральной полосе, наследии социалистического строя, в совхозе имени Ильича. Никакого совхоза к тому времени там не осталось, а название существовало. Село «Совхоз имени Ильича» – вот такой парадокс.

К моему первому классу они осели в четырехкомнатной коммунальной квартире, сняв на долгое время восемнадцатиметровую комнату с балконом и видом на проспект. Со временем комнату удалось выкупить, следом вторую, для чего пришлось влезть в немалые долги.

Совсем недавно одинокая соседка – божий одуванчик, помнящая революцию, подписала договор ренты с мамой, за что та честно ухаживала за старушкой и впоследствии должна была получить комнату. Сосед же по последней из четырёх комнат своё имущество сдавал в аренду, но вариант продажи рассматривал, естественно, втридорога. Отец был готов влезть в любые долги ради этого.

Огромный путь! Несомненно, моим родителям, самым простым людям, без образования и связей повезло. Без удачи самый честный и тяжёлый труд не приносит таких плодов. А дочь, как по мановению волшебной палочки оказалась в отдельной, просторной квартире!

Выбрались из магазина, вместе неся большой пакет. Тима больше мешал, оттягивая ручку вниз, волоча полиэтилен по асфальту, грозя разбить банку с маринованными огурцами, но я не возражала. Ему хотелось помочь маме, не спорить же.

Прошли несколько метров под накрапывающим дождём, как вдруг, словно небеса разверзлись, такой силы ударил ливень. Мгновенно намокли плечи, влага стекала по спине, груди, ягодицам. Быстро выхватила ветровку, которая болталась на ремешке сумки, закутала счастливо хохочущего Тиму. Весело ему под леденящими струями, а если заболеет?

Побежали в сторону ближайшей арки, где уже толпился народ, пытаясь спрятаться в небольшом пятачке между закрытыми воротами и стеной воды. Мне места почти не хватило, несмотря на то, что все, кто стоял, подвинулись. Тиму затолкали поглубже, пряча от дождя.

– Сейчас пройдёт, – предрекал кто-то поглядывая на небо.

– Да, долгим не будет, – соглашались с ним.

Питер – город дождей, но чаще это бесконечная, стоящая в воздухе изморось или тягучий, обложной, бесконечный, льющийся со всех сторон сразу, даже от асфальта дождь. Ливни же поздней весной и в начале лета всегда быстротечны и сильны. Горожане пережидают в арках, под козырьками парадных и магазинов, бегут дальше по своим делам.

Мимо проплывали автомобили, медленно собирая пробку на дороге. Я видела, что Тима держится за ручку пакета, стоявшего на земле, который я придерживала ногами, чтобы не развалился, и бесцельно смотрела на поток машин. Давно не видела столько дорогих иномарок одновременно. Эконом-класса авто в нашем военном городке были, среднего тоже. У нас имелся подержанный кроссовер, пока я не настояла на продаже, застукав бывшего мужа пьяным за рулём. Вальяжные седаны представительского класса, настоящие монстры на независимой подвеске, кабриолеты, сейчас заботливо укрытые крышей, не встречались.

На перекрёстке загорелся красный, поток снова остановился, напротив затормозил серебристый автомобиль, недовольно клацнув клаксоном – какая-то ненормальная бабулька решила шагнуть на проезжую часть, воспользовавшись тем, что машины медленно, но неминуемо останавливались.

– Жить надоело, бабка! – раздался возмущённый голос, который, как я ни пыталась, забыть не смогла.

Ливень тем временем быстро сходил на нет, стоявшие со мной начали расходиться по своим делам, кто-то наперерез машинам, вслед за бабкой. Не успела я и глазом моргнуть, как осталась одна с Тимой, посередине арки, как монумент нерасторопности.

– Милана? – голос обращался напрямую ко мне, а у меня не было никакой возможности испариться.

Хоть бы кто-нибудь вышел из ворот, рванула бы во двор, прихватив с собой сына, но никто не выходил.

– Мама, тебя дяденька зовёт! – дёрнул мою руку Тима, показывая на «дяденьку» в открытом боковом окне автомобиля.

– Дядя ошибся, – спешно ответила я, подняла пакет, схватила сынишку за руку и рванула в другую от дома сторону.

– Нам туда! – возмутился, потянув в противоположную сторону, не к месту сообразительный Тима.

– Дядя не ошибся, – услышала я за своей спиной и замерла.

Застыла, слилась с асфальтом подошвами промокших кроссовок, оцепенела, превращаясь в какой-нибудь сталагмит, готовый рвануть, куда глаза глядят, не глядя и не соображая.

– Довезу, – поставил меня в известность виновник моего состояния, близкого к танатозу¹, выхватил из моей руки пакет и осторожно притронулся к моему плечу, заставляя обернуться. – Зелёный сейчас загорится.

Что мне было делать? Выхватывать пакет обратно, орать, напугать сына, который спокойно наблюдал за происходящим, бросая восхищённые взгляды на машину незнакомца? Не эсминец или десантный корабль, но тоже интересная штука. Пошла вслед, крепко держа Тиму за крепкую ладошку.

Устроились мы на заднем сидении, огляделись. Огромная панель, светящаяся в комфортном полумраке просторного кожаного салона. Прямо космический корабль, а не автомобиль.

– Это ваша машина? – уважительно протянул Тима, оглядевшись.

– Моя, – ответили с переднего сиденья.

– Красивая, – одобрительно кивнул Тима.

И я готова была поклясться, что в этот момент водитель легко улыбнулся, приподняв уголок губ и краешками глаз, почти незаметно для окружающих.

Авто свернуло к арке в наш двор, ворота распахнулись, приглашая. Через минуту машина ловко и аккуратно припарковалась, сверкнув какими-то датчиками, и заглохла.

Нам помогли выбраться. Сначала выскочил Тима, его приподняли и осторожно поставили на ноги, мне же протянули руку, на которую я уставилась, как на символ чумы в средневековой Европе.

В итоге выбралась, избегая прикосновения, косясь на любезно протянутую ладонь, словно она может убить… Ладно – убить, хуже! Обхватить, притянуть, обнять…

Нет! Об этом нельзя думать. Запрещено! Табу!

Процессией из трёх человек мы покинули двор, свернули к нашей парадной, зашли во внутрь, ныряя в полумрак с яркого солнца, поднялись на несколько ступеней, остановились у лифта, в котором помещаются лишь два человека.

А если один из них отнюдь не крошечного роста и телосложения, то второй неминуемо оказывается в опасной близости, слишком интимной, нарушающей все возможные личные границы.

Нет…

– Держи, – мне протянули пакет, нажали на кнопку лифта, тот загремел где-то сверху и с грохотом пополз вниз. – Пешочком поднимусь, – услышала я и с видимым облегчением выдохнула.

– Вы тоже наш сосед? – поинтересовался Тима.

– Почти, здесь живёт моя мама.

– А как вас зовут? – продолжились расспросы.

– Эльбрус.

– Как гору? – Тима аж подпрыгнул от восхищения.

– Как гору, а тебя?

После небольшой паузы Тима вдруг решил назвать полное имя, хотя обычно его игнорировал:

– Тимур.

– Приятно познакомиться, Тимур, – отозвался Эльбрус и протянул руку.

Тима уверенно ответил на рукопожатие под одобрительным взглядом точно таких же светло-карих глаз.