Была в какой-то прострации всю дорогу, и даже пока поднимались уже знакомым маршрутом на тринадцатый этаж. Я в таком шоке от всего, толком не понимаю, что творится, словно это и не со мной происходит, будто я просто зритель, наблюдающий со стороны. Но звук захлопывающейся двери выдёргивает из этого состояния, и я поднимаю глаза с очищенного до блеска пола на хозяина дома.

Грозный разувается и ставит обувь на специальную полочку у двери, следом идёт явно не по погоде куртка, она отправляется в шкаф. Отмечаю, что он какой-то дёрганый, движения резкие, нервные, как ребёнок, которого мама заставила убрать за собой.

Пока я всё ещё стою на месте, Грозный заканчивает с собой, и теперь я чувствую себя ребёнком, когда он начинает меня раздевать и отправлять мои вещи к своим.

– Пошли, – берёт за руку, от чего я вздрагиваю всем телом, словно пальцы в розетку засунула. – Сядь, – сам устраивается на диване и тянет меня за собой. – На меня смотри! – приказывает и, коснувшись пальцами моего подбородка, заставляет повернуться к нему. – Сука! – цедит сквозь зубы, осмотрев.

Я себя ещё не видела в зеркале, но, судя по тому, как саднит лицо, не стоит и смотреть.

– Надо было их прикончить к хуям, – говорит сам с собой.

Я же уставилась на него, как на затмение. На то, как он бережно убирает мне волосы за ухо, как едва ощутимо касается пальцами моего лица.

Наверное, у меня сотрясение, и всё это галлюцинации, потому что не может Грозный смотреть на меня с жалостью и, не побоюсь этого слова, нежностью. Это что-то из области фантастики, ведь человек, который с такой лёгкостью и жестокостью избивает взрослых мужиков, не способен на нежности.

– Иди в душ, – резко встаёт на ноги, и в голосе слышны уже знакомые нотки. – По коридору налево, – добавляет, указывая рукой куда-то за мою спину, отвернувшись от меня.

– А что такое? Противно? – насмешливо спрашиваю. – Конечно, противно, – хмыкаю и встаю на всё ещё дрожащие ноги. – Юзаная игрушка уже не так интересна, да ещё и с такими…

– Закрой рот! – рявкает на всю квартиру и в один шаг оказывается в миллиметре от меня. – Иди в душ и не зли меня, – шипит мне в лицо, обдавая запахом сигарет и ментола.

– Не злить? – срываюсь на крик. – Да как ты смеешь разговаривать со мной так? Это всё по твоей вине! Если бы не ты, я сидела бы и дальше в своей комнате общежития, и всё было бы хорошо. Зачем? Почему ты это делаешь? – у меня уже истерика, всё тело трясёт, сердце колотится, по щекам текут слёзы. – За что ты так со мной? Я уже сто раз извинилась за ту выходку. Зачем ты надо мной издеваешься? – бью его кулачками по груди, рыдая как ребёнок.

– Тихо, – это всё, что он говорит и, схватив за руку, с силой прижимает меня к себе.

Не даёт никакой возможности пошевелиться, вскоре я и сама не делаю попыток двигаться, висну на нём без сил, продолжая рыдать. Ноги едва держат, голова гудит, щёки печёт от полученных ударов.

– Я мудак, – неожиданное признание, и вместе с ним я ладонью ощущаю, как сильно начинает биться его сердце под ребрами. – Не хотел так… – сжимает зубы до скрипа и шумно дышит. – Виноват я, чётко вдупляю. Повело не туда, голова кругом от тебя, – с каждым его словом я всё тише и тише плачу, а он продолжает гладить меня по спутанным волосам.

– Ты опозорил меня на весь институт, – почти шёпотом говорю.

– Пиздёж, – резким тоном бросает. – Я дал на лапу старухе и декану, больше никто ничего не знает. Я конечно, конченый, но не до такой степени, Хрустальная.

– Отпусти, – дёргаюсь, пытаясь отстраниться.

– Нет! – отрезает и крепче сжимает в объятиях.

Я, наверное, полная дура, но после случившегося в хостеле в его руках мне спокойно и тепло. Необъяснимо, но факт.

– Ты отомстил уже, достаточно жестоко, пожалуйста, оставь меня в покое, – не требую, прошу, даже молю.

– Это не месть, девочка, а лишь дорожка ко мне, – философствует, отчего хочется в голос рассмеяться. – Отпустить не могу и не собираюсь… – не успевает договорить, как я начинаю биться в его руках, словно рыба на суше.

Опять одно и то же, зачем разговаривать, если он меня не слышит. Не нужно мне ничего, кроме моей прежней жизни, где нет Грозного.

– Пусти! – кричу и луплю кулаком по его груди. – Отпусти!

– Успокойся! – рявкает, и, вздрогнув, я застываю. – В общагу ты не вернёшься, – проговаривает по слогам. – В семье у тебя не самые лучшие времена, ты в поисках работы, – резко поднимаю взгляд на него.

– Ты следишь…

– Тихо, – перебивает. – Значит, вот как всё будет, – смотрит на меня сверху вниз с предельной серьёзностью в глазах. – Работу я тебе дам, с проживанием…

– Как интересно, – хмыкаю нервно. – И что же это? Проституция?

– Охерела? – брови хмурит, хватку на моей талии усиливает. – Молча слушаешь и в конце согласно киваешь.

– Ну конечно, – фыркаю и делаю новую попытку выбраться.

– Мне нужна домработница, та, кто будет хату убирать, вещи мне стирать и готовить три раза на дню, – он говорит, и по его лицу вижу, что не шутит, но я едва сдерживаю смех.

– Я похожа на дуру, которая поверит в это? – спрашиваю, округлив глаза.

– Комнату можешь выбрать любую, – продолжает, игнорируя мой вопрос. – Трогать тебя не буду, пока ты сама этого не попросишь, – вот тут я не выдерживаю и разрываюсь хохотом.

– Какое благородство, – произношу, успокоившись.

– Выбора у тебя нет, мать без работы, отец пашет без выходных, а возраст уже не тот для таких нагрузок, спина у него сдаёт с каждым днём, врачи давно советуют ему идти на пенсию или хотя бы уменьшить часы работы. Сестра школу заканчивает, выпускной, поступление, деньги нужны, а я буду тебе хорошо платить, – слушаю его с замиранием сердца.

– Откуда… откуда ты знаешь про папу? – задаю вопрос дрожащим голосом, потому что я сама первый раз слышу о проблемах отца со здоровьем.

– Это не имеет значения, Хрустальная, но я сегодня добрый, могу показать тебе копии анализов, если он так продолжит, то сляжет. А сейчас топай в душ и подумай, – наконец убирает от меня руки и отходит на шаг, а я остаюсь стоять как вкопанная.

Душ я принимаю на автомате, мыслями я далеко отсюда, но это не мешает мне тереть кожу до красноты. Сейчас все мои проблемы отошли на второй план, на первый встали папа и его здоровье. Он всегда таким был, никогда не показывал, если ему было плохо. Вечно отмахивался, мол, ничего такого, пройдёт, а сам едва на ногах стоял. Успевал и на завод, и дома с огородом и скотиной возиться, и отдыха не знал. Делал всё, чтобы у нас с сестрой было всё необходимое, вот и загибается.

Грозный вручил мне копию папиной выписки из поликлиники перед тем, как я в ванную комнату пошла. Не врал, у папы здоровье всё хуже и хуже, а он ничего не делает, наверняка думая, что нечего тратить деньги на какие-то лекарства, когда мама остаётся без работы и скоро в семье будет две студентки, а не одна.

Будет кощунством стоять в стороне и просто ждать, когда папа окончательно потеряет силы. Мама найдёт другую работу, но в нашем захолустье платят копейки, а я… вряд ли смогу совмещать высокооплачиваемую работу с учёбой. Если только бросить институт, но без образования меня максимум возьмут в супермаркет на кассе сидеть, а это, опять же, копейки, которых едва будет хватать на жизнь и съёмную квартиру или даже комнату. Ну и чем я в таком случае смогу помочь родителям?

Папе определённо нужно лечить спину, продать хотя бы половину животных и перестать корячиться на огороде. Сестре нужно учиться и поступать на бюджет в хороший вуз, а маме брать меньше часов на работе, а не как на хлебозаводе, пахать по двенадцать часов.

Сумма, которую бросил мне в спину Грозный перед тем, как я скрылась в ванной, весьма впечатляющая. Я даже не знаю, платят ли столько домработницам, скорее всего нет. И обещал не трогать, чему я, конечно, не верю, но… всегда есть какое-то «но», и в моем случае – это безысходность.

Выйдя из душевой кабинки, я понимаю, что вещей с собой не брала. Мои чемоданы остались где-то в прихожей, надетые на скорую руку там в хостеле штаны и кофту я лучше сожгу вместе с бельём, которое трогали грязные руки работяг.

Передёргивает от воспоминаний, к горлу подступает ком, хочется осесть на пол, прижать колени к груди и рыдать, пока не выплачу всю боль, стресс и ужасные картинки перед глазами. Но мне некогда себя жалеть, есть проблемы куда важнее, чем оплакивать себя. Слава богу, они ничего серьёзного не успели мне сделать, Грозный появился вовремя.

– Я девочка сильная, со всем справлюсь, – шепчу себе под нос и хватаю тёмно-синий халат с вешалки.

Надеваю, завязываю пояс и выхожу из ванной, отмечая, что пол тёплый и моим босым ногам не холодно. Приближаясь к гостиной, я слышу голоса, и шаг замедляется.

– Здравствуйте, – выдавливаю из себя, когда вижу стоящих у стола Грозного с чашкой кофе и уже знакомого мужчину.

Хаос, если не ошибаюсь. Врач, который накачал меня наркотиками, после чего Грозный избил его до полусмерти. Но мужчина не выглядит обиженным, словно получать люлей для него в порядке вещей.

– Добрый вечер, – кивает мужчина и идёт мне навстречу.

– Без глупостей, Хаос, второй раз ты не выживешь, – предупредительно обращается к нему Грозный.

– Я понял и с первого раза, – закатывает глаза.

– Со мной всё нормально, – слабо сопротивляюсь. – Не нужно было никого беспокоить.

– Не обсуждается, Хрустальная, – мотает головой этот тиран.

– Можете прилечь, – говорит мне и рукой указывает на диван.

Перевожу взгляд на Грозного, и тот едва заметно одобрительно кивает. Не знаю, почему, не могу найти объяснение такой глупости, но я верю ему. Направляюсь к «месту осмотра» но вспоминаю, что на мне нет даже белья, и меняю маршрут в сторону прихожей. Нахожу спортивный комплект белья, который максимально всё скрывает, и, подумав немного, хватаю топ на тонких лямках и шорты. Убегаю обратно в ванную и одеваюсь, не забыв накинуть сверху халат, и только потом возвращаюсь и ложусь на диван.

– Гематомы, кровоподтёки… ничего серьёзного, – заключает Хаос через пять минут.

Он осмотрел и пощупал со знанием дела, не причинив никакого дискомфорта.

– Рёбра целы, никаких повреждений, синяки сойдут, мазь хорошая есть, убирает все следы дней за пять, – заканчивает и, сняв одноразовые перчатки, встаёт на ноги. – Покой, тёплая еда и хороший сон, – говорит, смотря на хозяина дома. – Если будет температура, головокружение или тошнота…

– Сотряс, – договаривает за него Грозный.

– Но если симптомы не появились до сих пор, то, возможно, и не будет, – разводит руками. – А если…

– Я знаю, что делать, – кивает парень.

– Тогда я пошёл, – кивает мне в знак прощания и, не дожидаясь пока его проводят, уходит.

– Лучше? – интересуется у меня Грозный, когда хлопает входная дверь.

– Лучше, – сухо отвечаю, задумчиво уставившись в пустоту.

Я вроде подумала, пока плескалась в душе, взвесила все за и против и приняла решение, но почему-то сейчас трудно его озвучить.

– Ты будешь ко мне приставать? Заставлять… спать с тобой? – спрашиваю, но на него не смотрю.

– Тебя никто и никогда больше не будет заставлять, – отвечает, и появляется ощущение, что в его ответе скрыто куда больше смысла. – Твоя задача – держать хату в порядке, готовить мне стряпню и носки стирать.

– Очень заманчивое предложение, – бормочу под нос, но он всё слышит.

Осматриваю комнату и хмурюсь, потому что здесь всё сияет чистотой, значит у него уже есть…

– Клининг, – прерывает мои мысли, будто понял, о чём я думаю.

– Тогда зачем? – поворачиваюсь к нему.

– Готовка, – разводит руками. – Надоела ресторанная еда, хочется домашнего борща, – добавляет, но в глазах так и плещется насмешливость.

– Я готовить не умею, – бросаю, на что он усмехается.

– Врать ты не умеешь, Хрустальная, – встаёт со стула и двигается ко мне.

Поджимаю ноги под себя, скрыв их полами халата, слава богу, он больших размеров, и могу вся скрыться.

– Поступил я с тобой по-скотски, считай, что искупаю вину, – говорит серьёзным тоном, но звучит это неискренне. – Согласись, таких щедрых предложений у тебя не будет. А если я исправлю всё с общагой, пока ты будешь искать нормальную работу, пока отработаешь, получишь первую зарплату, пройдёт не меньше месяца. Времени у тебя немного, несколько часов после института, соответственно, и денег будет мало, – каждое его слово в точку, он явно мастер убеждения. – Ну а если ты согласишься на моё предложение, завтра же отдам тебе аванс, и ты отправишь родителям.

Поверить не могу, что он это делает. Он меня покупает, пользуется моей сложной ситуацией, и я сейчас не о комнате в общежитии, а о папе, которому нужно уйти с завода и заняться своим здоровьем. Половина обещанной Грозным зарплаты – это ровно месячная оплата папы. Но я ведь могу им отправлять куда больше, мне-то немного надо.

Козёл!

– Согласен, – усмехается, и я понимаю, что последнее слово было сказано вслух.

– Прости, – шепчу и поджимаю губы.

– Да ты права, – не перестаёт удивлять сегодня. – Что? – спрашивает, когда я долго на него смотрю.

– Ты какой-то слишком… добрый, – озвучиваю свои мысли.

– Я ангел в дьявольском обличии, ты просто меня не знаешь, – проговаривает и встаёт с дивана, услышав дверной звонок.

Глава 16 Обещал – значит сделаю

Не обязательно закрываться от меня толстым слоем одежды, тем более что это нихрена не помогает, я всё равно буду тебя хотеть,

Грозный

Утро начинается неожиданно, когда через открытую дверь моей спальни проникает запах чего-то вкусного. Я не сразу догнал, казалось, что всё ещё сплю и мне снится мать, которая будила меня по утрам своим ласковым голосом. Но, открыв глаза, понял, что вместо покосившегося окна и вида на дряхлый забор передо мной раскинулся утренний Питер, а ароматы еды самые настоящие.

До моих ушей доносятся звуки гремящей посуды, и я невольно лыблюсь, как придурок. Несмотря на то, что спал я хреново, потому что бегал в соседнюю комнату к Хрустальной при малейшем шорохе, чувствую себя отлично. Девочка стонала, всхлипывала и бормотала «не надо» почти всю ночь. Не спиздел вчера, когда сказал, что её никто не тронет без согласия, в том числе я.

Картинка из того гадюшника так и стоит перед глазами, один бог знает, чего мне стоило сохранять холодную голову. Не тупой, сам вдупляю, что вина на мне целиком и полностью. По честноку, не хотел и не ожидал такого поворота событий. Реально думал, что прибежит ко мне, всё сделает, что скажу, лишь бы я всё исправил. Но забыл, с кем связался, насколько она гордая, сильная и в то же время ранимая. На поклон не пойдёт, и уважение ей за это. Часто жертвы насилия ломаются, теряют себя и всю жизнь ходят с опущенной головой или находят мужика, который подчиняет, потому что сами не в состоянии больше что-то решать. Читал вчера и гордился своей девочкой, сильная она, именно такая сможет быть с таким, как я.

Трогать не буду, вообще никаких признаков, что стояк от одного взгляда на неё, не покажу. Будет сложно, то же самое, как показать путнику в пустыне ведро воды, но не дать и глотка сделать. Но если я хочу её доверия, а я на все сто процентов хочу, придётся держаться на волне «работодатель – работник». Идея пришла внезапно, прижал рыдающую девочку к груди и понял, что буду защищать от всего, а лучше это сделать, когда она под боком. Надавил на больное, зная наверняка, что ради семьи она на многое пойдёт. И не прогадал, она уже приступила к своим обязанностям.

По факту, мне ничего этого не надо, я никогда не завтракаю, клининг приходит раз в неделю, и этого достаточно, меня же дома почти не бывает, обед и ужин проходит в ближайшем с автосервисом ресторане, для стирки есть химчистка, но в основном этим занимаются девушки из клининга. Но мне нужно было что-то придумать, просто жить со мной и получать деньги она бы не стала.

– Ладно, хватит прохлаждаться, – бормочу и, встав с кровати, иду вниз.

Хрустальная стоит у плиты и жарит яйца, ничего особенного, но запах такой, что я напрочь забываю о том, что обхожусь без завтраков. Подпираю стену плечом и смотрю, как на лбу девушки выступают капельки пота. Ну естественно, нацепила на себя широкие штаны и свитер по самое горло, в моей хате вечно тридцатиградусная жара, это отголоски прошлого, когда мёрз под мостом, теперь компенсирую.

– Доброе утро, – громко даю о себе знать.

– Доброе… господь, – резко отворачивается от меня.

– Нет, это всего лишь я, – усмехаюсь, довольный её смущением.

– Ты не мог бы одеться? – спрашивает, всё ещё стоя спиной.

– Я оделся, так-то я сплю голый, но сегодня ради тебя трусы надел, – отвечаю, сдерживая смех.

– Будь добр, надень хотя бы штаны, – со вздохом бросает через плечо.

– Подумаю, – киваю, хотя она и не видит. – Тебе, может, толстовку ещё принести? Вижу мёрзнешь, – всё же не сдерживаюсь и посмеиваюсь.

– Пошёл ты! – выплёвывает и поворачивается к плите.

– Хрустальная, я обещал не трогать – значит, не буду, не обязательно закрываться от меня толстым слоем одежды, тем более что это нихрена не помогает, хоть в навозе искупайся, я всё равно буду тебя хотеть, – проговариваю и, развернувшись, ухожу надевать штаны.

Да, сам в ахуе, но я буду уступать девчонке, пока терпения хватит. Когда возвращаюсь в зону кухни, замечаю, что Хрустальная сняла свой вязанный свитер и теперь стоит в чёрной футболке на два размера больше, оставляя место для фантазии.

– Я не знала, что нужно готовить, – сообщает, поставив на стол тарелку с едой. – В холодильнике нашла только яйца и колбасу, шкафы пустые, одна посуда только. Если хочешь, чтобы я тебе готовила, нужно больше продуктов, – серьёзным тоном проговаривает. – И будет лучше, если ты мне заранее скажешь, что именно готовить.

– Полагаюсь на твой вкус, – с улыбкой отвечаю, усаживаясь за стол. – Я не привередливый, – пожимаю плечами, наблюдая за её недовольным взглядом.

Её эмоции лучше любой стряпни, получишь хорошую дозу утром, и жрачка не нужна.

– Ладно, – бросает и мигом рисует безразличие на лице.

– Твоя тарелка где? – спрашиваю, отметив, что стол накрыт на одного.

– Я не буду…

– Будешь, – перебиваю. – Иначе из дома не выйдешь, – говорю тоном, не терпящим пререканий.

– Знаешь, что…

– Сядь и ешь, или я силой тебя накормлю, – снова не даю договорить. – Потом поедем деньги твоим отправим, – добавляю, и это срабатывает.

– Невыносимый, – бормочет, накладывая себе яичницу, и садится напротив меня.

– Но какой обаятельный, – подмигиваю, впитывая её гнев в себя.

На удивление аппетит проснулся, и завтрак я умял быстро, а вот Хрустальная до сих пор ковыряется в тарелке, так и не съев ничего, не считая пары глотков кофе. Она уставилась в окно, будто и не здесь, жуть как интересно, о чём думает. Вижу синяки на её красивом личике, следы пальцев на предплечьях, бордовые линии от ремня на запястьях и зубы сжимаю до скрипа. Ещё паршивее от того, что в этом есть моя вина. Надо было найти место её нахождения и ехать за ней сразу, потом уже к отцу наведываться.

Но я всего этого так не оставлю, то, что эти уроды получили вчера, лишь малая доля того, что заслуживают. Процесс уже запущен, как только выпустят из обезьянника, мои ребята их захватят, и тогда они пожалеют, что на свет родились.

Хрустальная сидит такая отрешённая, задумчивая, но ни капли сожаления во взгляде, не выглядит сломленной. Всё-таки сильная девочка, другая бы на её месте наверняка лежала и рыдала в подушку. Но не она. Встала и завтрак мне, мудаку, приготовила, а я не заслужил даже грёбаной чашки кофе. Ей ведь сто пудов больно, отлично знаю, не раз по роже получал, помню, как всё саднит, жжёт, тянет.

– Могла бы и отлежаться пару дней, – выдаю мысли вслух.

В ответ ничего, даже не реагирует, продолжая смотреть в окно бездумным взглядом. Не могу не отметить, что несмотря на все следы вчерашнего, она всё равно привлекает меня. Не припомню подобного к другим девкам, даже близко. Вообще удивительная тяга, необъяснимая, но пиздец какая сильная. Словно привязала меня к себе невидимыми нитями. Но ей это нахрен не надо, значит, сам какого-то чёрта привязался.

Не надо…

А это не вставляет нихуя. Обещал вчера, что никто её против воли не тронет. И не трону. Но вот от факта, что я её не привлекаю, паршиво как-то. Вроде раньше похуй было, что сейчас поменялось?

Пока сама не захочешь…

А захочет ли? Чем её брать? Реакция какая-то есть ведь, дрожит, краснеет, дыхание сбивается. И плевать, что один раз только было, всё равно поплыла.

Дожил, вашу мать, сижу и рассуждаю, чем девушку привлечь. Но если я хочу покладистую кошку, которая стонать будет, а не сыпать проклятиями, нужно действовать по-другому. Что там пацаны делают? Цветы, прогулки под луной, рестораны, подарки. Нет, Хрустальную подарками не взять, а с цветами за ручку гулять я уже себя не вижу. В общем, пока хрен знает, как быть, но подумаю на досуге.

– Если есть не будешь, то и работать не позволю, – обращаюсь к ней, и опять ноль внимания.

Поднимаю чашку, выпиваю остатки холодного кофе, и с грохотом ставлю чашку на стол, наконец добившись реакции девчонки напротив.

– Кончай голодовку, иначе никуда не поедем, – бросаю и, встав из-за стола, иду наверх.

Захожу в комнату, намереваясь пойти принять душ, но меня отвлекает вибрация телефона на прикроватной тумбе. Ответить не успеваю, звонок обрывается, на экране отмечаю семь пропущенных от Макса. Что, блядь, уже случилось с утра пораньше? Набираю друга, и тот отвечает, едва раздаётся первый гудок.

– Куда ты делся, дерьма ты кусок? – орёт в трубку.

– Берега попутал? – в ахере спрашиваю, нахмурившись. – Или уже бахнул с утра?

– Ты со вчерашнего дня не отвечаешь, – проговаривает друг, и я слышу на фоне, как щёлкает зажигалка. – Парней наших напряг каких-то мужиков притащить. Какого хера, Дава?

– Уже привезли? – улавливаю только самое важное.

– Только что, – отвечает Макс. – От них несёт мочой и перегаром, объясни тупому мне, какого лешего в нашем подвале избитые бомжи?

– Объясню на месте, – бросаю и отключаюсь.

Душ принимаю быстро, одеваюсь и спускаюсь вниз, где на встречу мне выскакивает Хрустальная с кухонным полотенцем в руках.

Чёрт! Обещал же поехать с ней.

– Ты уже готов, я сейчас, быстро, – произносит и, сложив тряпку на столешницу, несётся к лестнице.

– Подожди, – ловлю её за руку. – Давай номер счёта родителей, я скину деньги по дороге.

– А… ты сказал, вместе поедем, – ресницами своими длинными на меня хлопает.

– Сказал, – киваю. – Но планы поменялись, родакам твоим деньги я скину, – говорю и вытаскиваю кошелёк из внутреннего кармана куртки. – Держи, – протягиваю одну из карт. – Продукты закажи, ни в чём себе не отказывай.

Она смотрит на меня, как на дебила, потом опускает глаза на протянутую банковскую карту.

– Я не могу покупать продукты по интернету, – бросает, и теперь я смотрю на неё, нихера не вдупляя.

– Хрустальная, это проще простого, как шмотки заказывать…

– Ты серьёзно? – перебивает. – По дисковому телефону можно такое сделать?

– Что? – окончательно проёбываюсь.

– Думаешь, всё настолько плохо? – нервно хмыкает. – Мне нужно лично всё выбрать, потрогать, проверить. Короче, ладно, я сама пойду в магазин…

– Нет! – отрезаю резко. – Блядь, – вздыхаю и лоб нервно тру. – Я вернусь через два часа и отвезу, куда там тебе надо. Одна из дома ни ногой, – пальцем тычу.

– Мне же пять лет, конечно, – фыркает и руку из моего захвата вырывает.

– Я забью на все правила и закрою тебя на ключ, не испытывай мою… доброту, – говорю максимально серьёзно.

А сам осознаю, что нихера подобного. Рука не поднимется уже чем-то её обидеть или задеть. Капец тебе, Грозный.