Я поживу еще немного

Глава 3

Мы подъехали к небольшому серому дому. С виду он больше походил на флигель. Я вышла из машины. Теплый, влажный вечерний воздух резко ударил в лицо. От него закружилась голова и опять затошнило, но уже через мгновение мне стало легче.

На входной двери висела табличка «Приемное отделение». Как только мы вошли в здание, я вновь почувствовала тревогу и вместе с тем надежду, что мне все же удастся убедить врачей отпустить меня домой.

Нас встретила женщина в белом халате.

– Добрый вечер! Вам налево по коридору, – сказала она и жестом указала путь санитарам.

Вскоре мы оказались в небольшой комнате, которая была тесно заставлена стеллажами с папками. Посредине стоял стол, за которым сидела тучная молодая женщина с большими выпученными глазами, которые, казалось, так и норовят выпрыгнуть наружу.

– Двадцать четыре ноль девять, – положив на стол документы, произнес санитар, который шел впереди.

Женщина взглянула на них уставшими глазами и сразу же попросила меня выйти в коридор и подождать. Я покорно выполнила ее указание. Через пару минут ко мне подошла женщина, встретившая нас у входа.

– Снимите все украшения: цепочки, кольца, серьги, часы. И приготовьте ценные вещи на опись, – сказала она.

– Хорошо, – ответила я.

Из ценных вещей у меня были портфель с учебниками и пятьдесят рублей, которые предназначались для проезда в маршрутке. Вытащив деньги из портфеля, я замерла в тревожном ожидании. Хотелось подумать о том, что будет дальше, но мысли путались. Беспокойные чувства густым комком застревали в горле, сдавливая его и затрудняя дыхание.

Пытаясь побороть внутреннюю дрожь, я начала разглядывать все вокруг. Коридор был пуст. Железные стулья и обшарпанные стены придавали ему мрачный и холодный вид. Когда я изучала наклейку на стуле, в моей голове вдруг возникли вопросы: «Что означали цифры, которые произнес санитар? Может, это какой-то пароль?» Из его уст они прозвучали звонко и твердо. Я заметила, что женщина сразу же занесла эту информацию в какой-то журнал. «Наверное, у врачей есть свой секретный язык», – подумала я. Многое в окружающей обстановке казалось мне странным и непонятным.

Вскоре в коридоре появились санитары. Они попрощались со мной и ушли. Хотелось у них что-то спросить, но я не успела, да и не знала, что именно… После их ухода меня пригласили в кабинет.

Я сразу спросила:

– Когда меня отпустят? Мама ждет дома.

В глубине души я все еще надеялась, что меня вот-вот отправят домой.

– Сегодня переночуешь здесь, а дальше – как скажет доктор, – спокойно ответила женщина с выпученными глазами.

Ну вот. Теперь мне все стало ясно. Я попала в ловушку. Обратного пути нет… «Сволочь все-таки эта психолог, как она могла», – со злостью и обидой пробормотала я.

– Ценные вещи – на стол! – скомандовала женщина, не обращая внимания на мой злой шепот.

Я покорно разжала кулак и выложила на стол пятидесятирублевую купюру.

– Это все? – немного опешив, спросила женщина.

– Да, – тихо ответила я.

– Ты можешь сделать один звонок, – сказала она.

– Кому? – растерявшись, спросила я.

– Ну если надо тебе… Просто положено так, – видимо, не ожидая моего вопроса, быстро проговорила женщина.

– Мне некому звонить, – тихо и печально произнесла я.

Домой звонить было страшно. Кому мне действительно хотелось позвонить – это Маргарите Дмитриевне. Я хотела бы спросить у нее: зачем она все так устроила, почему обманула меня? Но я не знала номера ее телефона.

– Это надо подписать, – через некоторое время сказала женщина и сунула мне два бланка.

– Что это? – спросила я.

– Согласие на госпитализацию и описание ценных вещей, – сухо произнесла она.

Затем женщина встала и сказала:

– Теперь проходи в кабинет и раздевайся.

«Как? Раздеться?!» – не поверила я своим ушам. От этой мысли я побагровела. Раньше мне не приходилось ни перед кем раздеваться.

Я прошла в кабинет и робко села на кушетку. Женщина зашла вместе со мной.

– Чего сидим? Раздевайся! – строго повторила она. – Ты у меня не одна.

Эта женщина показалась мне очень грубой. Вздрогнув от неожиданно строгого голоса, я начала неохотно стягивать с себя брюки. Напряжение и смущение делали мои руки непослушными. Они опять стали какими-то ватными.

Я сняла с себя всю одежду, собрала ее в комок и, не зная, куда ее деть, вопросительно посмотрела на женщину.

– Бюстгальтер тоже надо снять, – брезгливо посмотрев на меня, добавила она и указала рукой в угол кабинета: на полу лежал брезентовый мешок, куда надо было сложить одежду.

Женщина начала осматривать меня со всех сторон.

Прикрывая руками грудь, я неподвижно стояла, уставившись в потолок.

«Неужели это все происходит со мной?» – закрыв глаза, подумала я. Мне хотелось исчезнуть.

– Откуда синяки на ногах? – поинтересовалась женщина.

– Не знаю… – еле слышно произнесла я.

Мне и правда было совершенно непонятно, откуда они.

– А это что? – разглядывая шрам на ноге, спросила она.

– Обожглась в детстве.

Озадаченно посмотрев в свои бумаги, она позвала другого доктора. Зашел мужчина. От робости и оцепенения я чуть не потеряла сознание.

Доктор начал меня осматривать. Я чувствовала: ему абсолютно безразлично, что я стою перед ним обнаженная, таких, как я, он видел сотни… Но меня это ничуть не утешило, и напряжение в теле не исчезало все время осмотра. Наконец он проговорил что-то и вышел.

Женщина протянула мне рубашку гигантского размера, которая была похожа на ночную сорочку и едва держалась на моих плечах. После этого она меня взвесила, выдала халат и тапки. Из моей одежды остались только трусы и носки.

Затем она вызвала санитара, который велел мне следовать за ним. Мы вышли из приемного покоя и подошли к машине скорой помощи. На этот раз машина была легковая.

– А нам долго ехать? – испугавшись, спросила я.

Не хотелось, чтобы меня вновь укачало.

– Нет, до соседнего корпуса, – ответил санитар.

Он показался мне доброжелательным и спокойным.

Больше я ничего не спрашивала.

Очень скоро мы подъехали к трехэтажному кирпичному зданию с решетками на окнах, что сразу бросилось мне в глаза. Дом был похож на заброшенную тюрьму.

Мы зашли в черные двери и поднялись на второй этаж. Перед собой я увидела дверь, на которой висела табличка с надписью: «Женское подростковое отделение»…

Глава 4

Санитар позвонил в звонок. Нам открыла дверь медсестра, и мы вошли в отделение. Меня попросили снять халат и тапки. Все это я отдала санитару, после чего он сразу уехал. Тапки мне выдали другие, а вот халат почему-то нет…

Маленькая и стройная, с черными глазами, мягким и тонким голосом, медсестра походила на девчонку. Вслед за ней я зашла в процедурный кабинет – поразительно белый и просторный. Мебель в нем тоже была вся белая. Везде горели лампы. Их было так много, что яркий свет слепил глаза. В воздухе блуждал смешанный запах лекарств.

Медсестра взвесила меня, измерила мой рост и записала показатели в свои бумаги. Меряя давление, она вдруг пристально посмотрела на меня.

– А жить-то почему не хочется? – сочувственно спросила она.

– Не собираюсь вам ничего говорить, – тихо ответила я.

Мне не хотелось ни с кем разговаривать. Я очень устала за целый день. Обстановка вокруг: цвета, блеск, запахи – все это давило на глаза, врезалось вместе с дыханием в грудь и больно кололо опустошенное сердце тревогой и страхом, рождало внутри боль и обжигающую обиду.

Удивившись моему ответу, медсестра поменялась в лице.

– Не скажешь медсестрам, доктору расскажешь. А будешь молчать – дольше здесь останешься, – строго сказала она.

Ее глаза сосредоточенно забегали по бумагам, которые она держала в руках, а на лбу проступила сердитая складка.

Все остальное время, пока медсестра регистрировала меня, мы молчали, и лишь в конце она равнодушно велела мне идти за ней.

В отделении к этому времени стало очень тихо. Я шла за медсестрой по длинному коридору. Он уже не был похож на больничный. Линолеум под ногами напоминал мне пол на кухне в нашей квартире. С двух сторон были расположены палаты, в которых отсутствовали двери. Я заметила девочку с очень странной внешностью, которая несколько раз выглянула из палаты. Ее лицо показалось мне кривым и неприятным.

«Поступление…», «Девочка какая-то новенькая…» – доносился до меня шепот с разных сторон.

Мне очень захотелось в туалет. Я вдруг вспомнила, что, когда сидела с соцработником в зале ожидания, хотела попросить разрешения сходить в туалет, но постеснялась. Однако сейчас терпеть уже было невозможно. Я робко сообщила об этом медсестре. Тогда она указала мне на открытую настежь дверь и встала рядом, слегка опершись о нее.

Туалет показался мне очень просторным. В нем – несколько унитазов, биде, раковин… и никаких кабинок. Вся эта обстановка меня очень смущала. Казалось, что за мной наблюдает много людей. От сильного напряжения желание сходить в туалет резко пропало.

Я вышла, и мы молча двинулись дальше по коридору. Наконец мы очутились в небольшом холле, который больше походил на гостиную в большой уютной квартире. Ко мне подошла другая медсестра, положила мне руку на плечо и, ласково улыбаясь, сказала:

– Пойдем, я покажу тебе твою кровать.

Она понравилась мне больше. Это была взрослая женщина лет сорока пяти с добрыми глазами. От нее веяло материнским теплом.

Медсестра открыла дверь, отделяющую холл от других помещений, и мы оказались в небольшом коридорчике. В нем был пост медсестры и стояли столы. С каждой стороны коридорчика было по палате.

– Твоя кровать готова, белье уже постелено. Можешь проходить и ложиться, – продолжая тепло улыбаться, произнесла медсестра.

Я не поняла, в какую сторону она показала, но обратила внимание, что в палате, которая поменьше, кровати были пластиковые, а в палате побольше – железные. Тогда я подумала, что, наверное, железные кровати для спокойных, а пластиковые – для сумасшедших, и прошла в палату с железными кроватями. Оказывается, я не ошиблась. Моя кровать располагалась посредине этой палаты.

Я легла на нее и обвела взглядом все вокруг. Палата показалась мне довольно большой. Кроватей было очень много. И почти все они заняты. На стене висели круглые часы, которые показывали десятый час. Больше я ничего не могла разглядеть: в палате было темно. В это время все уже крепко спали. Я вновь почувствовала, что очень хочу в туалет. Тогда я встала, подошла к медсестре и спросила, где он находится. Она жестом указала мне. Оказалось, вход в туалет располагался прямо напротив ее поста. Этот туалет был меньше, чем первый: всего один унитаз, раковина и два биде. Но главное, что мне бросилось в глаза: на двери не было ни замка, ни крючка, ни щеколды. И сверху она была стеклянная. Через стекло можно было разглядеть все, что происходит внутри. Это мне казалось диким и чудным.

Увидев через стекло девочку, сидящую на унитазе, я решила подождать.

– Тея, заходи, не стесняйся. Гони Дусю оттуда, она уже засиделась там, – заботливо произнесла медсестра.

Все еще пребывая в оцепенении, я послушно зашла внутрь. Тихонько встав в стороне, я начала осматривать все вокруг. Невольно мой взгляд упал на девочку. Я заметила ее странное поведение: девочка не просто сидела на унитазе, а как-то подпрыгивала на нем. И одновременно бормотала себе что-то под нос и смеялась. Иногда напряженно застывала и еще сильнее подпрыгивала, словно пытаясь что-то вытряхнуть из себя. Казалось, она совсем не замечала моего присутствия. Руками она трогала свои гениталии. Это зрелище окончательно меня смутило.

– Дуся! Слезай с унитаза! – вдруг послышался из коридора крик медсестры. – Не пугай девочку!

– Сейчас… – неохотно протянула Дуся и поздоровалась со мной, как будто только сейчас меня заметила.

Я откликнулась на ее приветствие.

– Я рожаю… – посмотрев на меня с серьезным видом, сказала Дуся, словно оправдывая важность ее сидения на унитазе.

– Что ты делаешь?! – не поверив своим ушам, удивленно спросила я.

– Рожаю… – расплываясь в улыбке, пояснила Дуся и добавила: – Гномиков рожаю.

– Кого рожаешь?! – еще больше удивилась я.

Мне показалось, что я ослышалась.

– Гномиков, – терпеливо и все с той же улыбкой ответила Дуся.

Затем она вновь сосредоточилась на своем деле, совсем забыв про меня.

Дуся меня очень поразила не только своим странным поведением, но и внешностью. Ее худоба прямо бросалась в глаза. Казалось, еще немного, и она станет прозрачной. Бледно-желтая кожа придавала ей болезненный вид, и только глаза были полны сил и игриво смеялись. Я не могла понять, куда она смотрит. Она как будто была не здесь. Вообще, вся она была какая-то иная, словно из другой Вселенной.

Я смотрела на нее недоуменным взглядом. Мне хотелось сказать ей, что я не вижу никаких гномиков, но она меня опередила.

– Я еще сквозь стены прохожу, – похвасталась Дуся.

– Сквозь стены?! А это как? – Пытаясь представить эту картину, я еще раз окинула взглядом стены в туалете.

Она говорила об этом как о чем-то естественном. Ее смелость и уверенность в голосе сбили меня с толку. И я почему-то поверила ей.

Тогда Дуся, активно жестикулируя, начала объяснять, как она проходит и где. Судя по Дусиному выражению лица, эти объяснения казались ей самой очень логичными, но я совсем ничего не поняла из того, что она мне рассказывала.

Внезапно замолкнув, Дуся осторожно встала с унитаза и начала как бы собирать всех своих мнимых гномиков, которых она «родила», затем, приседая, она вышла из туалета.

Мое напряжение вернулось и в какой-то миг усилилось настолько, что я перестала чувствовать свое тело. Сходить в туалет мне опять не удалось, поскольку казалось, что через стеклянную дверь вся больница наблюдает за мной.

Мне ничего не оставалось, как вернуться в палату и лечь спать. Голод и боль внизу живота ни на секунду не давали о себе забыть… Накрывшись одеялом с головой, я вдруг почувствовала страшную усталость, которая медленно разливалась по всему телу. Образовавшаяся под одеялом темнота согревала и успокаивала. Напряжение потихоньку стало меня отпускать… И я начала уже засыпать, как вдруг почувствовала, что кто-то резко стягивает с меня одеяло.

– С головой накрываться не стоит. Здесь нельзя, – поправляя одеяло, ласково объяснила медсестра.

«Ладно. Раз нельзя, значит нельзя», – не переставая удивляться всему происходящему, шепотом сказала я сама себе.

Однако, как только медсестра исчезла из виду, я вновь накрылась одеялом с головой. На этот раз медсестра очень долго не приходила. «Непривычно как-то тут и загадочно, – думала я. – Люди со странной внешностью, стеклянные двери без замков и запоров… И эта история про гномиков… Неужели Дуся и вправду умеет сквозь стены проходить?..»

Тем временем ко мне вернулись мысли о доме. Я вспоминала маму, сестру, племянника Авиеля. Он совсем недавно родился, но я уже успела к нему крепко привязаться. У меня вновь потекли слезы. «Наверное, мама будет меня искать, думать о том, где я могу быть, возможно, станет волноваться…» От этих мыслей меня бросило в жар. Я удивилась им, ведь до сегодняшнего дня я совсем не думала о том, каково будет маме, когда она узнает, что меня больше нет, станет ли она переживать… Хотя, может, и думала немного. Просто когда я представляла свою смерть, то почему-то была убеждена, что мама почувствует облегчение. А сейчас думала иначе…

«Живой отсюда уже точно не выйду», – утешала я себя. Дело в том, что у меня был план «Б», как я его назвала, на тот случай, если меня все же откачают после таблеток. Суть его сводилась к тому, что если я окажусь в больнице, то заморю себя голодом. Я была убеждена, что этот план беспроигрышный и точно сработает. «Начну его воплощать уже с утра», – подумала я. Так и решила: «Последний завтрак в моей жизни состоится завтра. И все…» Эта мысль меня немного утешила.

Теперь я фантазировала, как будут закапывать мой гроб. Но хорошо понимала, что никто не придет на мою могилу. Разве что сестра-двойняшка.

«А потом что?» – продолжала думать я. Мысли вновь сбивались, останавливались и гасли, так и не оформившись во что-то связное. «Уйти раз и навсегда, чтобы забыли… Нет, мне же очень важно, чтобы обо мне помнили… Чтобы после моей смерти семья сожалела о случившемся, все винили бы себя в том, что не замечали меня». Своей смертью мне хотелось заявить о себе, напомнить о своем существовании. «Исчезнуть, чтобы появиться… А если ничего не изменится? Если всем будет только легче от моего ухода? Особенно маме…» Я всегда ощущала себя лишней в этом мире, бременем для семьи. Я чувствовала, что мешаю, омрачаю этот прекрасный мир своим присутствием. Тогда своим уходом я очищу, освобожу семью и всю Вселенную от грязной нечисти вроде себя…

От этих мыслей меня отвлек звук приближающихся шагов. Я убрала с головы одеяло и притворилась спящей. В палату вошла медсестра. Она прошлась между рядами кроватей, осмотрела всех, закрыла форточку и вышла.

Прошло еще некоторое время. Мне хотелось вернуться к своим мыслям, но слезы вновь потекли, затуманив окружающее пространство и смешав все в моей голове. Периодически они высыхали, но стоило мне осмотреться и увидеть, где я нахожусь, как тут же я снова начинала плакать…

Тишину нарушало только тиканье часов, которые уже показывали полночь. Я осторожно встала и огляделась. Заметила, что Дуся спала слева от меня через одну кровать. Я посчитала кровати. Их оказалось одиннадцать. Тихо надев тапки, я на цыпочках вышла в коридор. К счастью, медсестры на своем посту не оказалось, и я поспешила в туалет. Напряжение вернулось, но мне удалось себя отвлечь. Вздыхая от облегчения, я так же тихо вернулась в палату и заснула глубоким сном до самого утра…

Глава 5

Проснулась я от воплей медсестры.

«Подъ-е-ем! Вста-е-е-м!» – неприятно кричала она.

Затем подходила к каждому, стаскивала одеяло и тормошила тех, кто еще не проснулся.

– Аня, а ну, быстро вставай! Зараза такая… Я тебе спать не дам! – кричала медсестра на девочку, лежащую справа от меня. – Ты всю ночь бродишь! Спать никому не даешь! – продолжала возмущаться она.

Это была уже другая медсестра. Немного спустив одеяло, я стала рассматривать ее. Она была не молодая, но и не старая. Квадратные очки на глазах и короткая стрижка придавали ей строгий вид. Она мне сразу не понравилась.

«Как она смеет так разговаривать?! Что плохого сделала ей эта девочка? – мысленно ругалась я. – Пусть только попробует ко мне подойти! Я буду спать сколько влезет!»

– А ты можешь лежать, – улыбаясь, вежливо произнесла медсестра, заметив, что я за ней наблюдаю.

От неожиданности я часто заморгала. Она как будто прочитала мои мысли.

Между тем медсестра объяснила:

– Просто Аня днем высыпается, а ночью колобродит и спать никому не дает.

Я посмотрела на часы. Они показывали без четверти восемь. Мне уже не хотелось спать, чему я удивилась. Ведь дома меня всегда клонило в сон. Я лежала и молча наблюдала за происходящим. К этому времени почти все в палате уже проснулись. Девочки помогали друг другу одеваться, заправляли кровати. А кто-то уже со шваброй в руках передвигался между рядами кроватей, делая вид, что убирает.

«Наверное, дежурит», – подумала я.

Я с любопытством разглядывала девочек. Что-то было в их поведении и внешности такое, что делало их непохожими на всех, кого я знала до этого. Но их лица больше не казались мне страшными.

Вспомнив про Дусю, с которой познакомилась вчера, я обернулась. Она тоже уже не спала. Как и вчера, она широко улыбалась, все так же разговаривала сама с собой и гладила живот.

Время от времени я ловила на себе любопытные взгляды девочек. Они рассматривали меня со всех сторон. От этого мне стало не по себе, и я снова натянула на себя одеяло.

Вскоре ко мне подошла медсестра и велела идти за ней. Это была та самая молодая девушка, с которой я вчера не захотела говорить. По дороге в процедурный кабинет она сообщила, что ей необходимо взять у меня анализы. И здесь без потрясений не обошлось: она тоже попросила меня раздеться. И словно нарочно двери были нараспашку. Мне казалось, что все, кто находится рядом, смотрят только на меня. Но все произошло очень быстро. Я не успела опомниться, как медсестра уже велела возвращаться в палату.

Выходя из процедурного кабинета, я вдруг почувствовала сильное отвращение к происходящему вокруг. Все смешалось: и чувство стыда, и страх, и ощущение того, что ты обезличен. Мне казалось, что в отделении сейчас только и будут говорить, как у меня брали анализы, заставив при всех раздеться. Я поспешила лечь обратно в кровать. Хотелось спрятаться, чтобы никто меня не видел.

Когда я легла, Аня заговорила со мной.

– Куда тебя вызывали? – спросила она.

– Анализы брали, – поправляя одеяло, ответила я.

У Ани был болезненный вид. На жирной коже бледного лица, словно горох, рассыпаны прыщи. Губы все в болячках. Они вызывали отвращение. Ее пустой взгляд отражал безразличие ко всему происходящему.

Мы с ней разговорились. Я рассказала, что меня привезли сюда поздно вечером. Она спросила, приходилось ли мне бывать здесь ранее. Я ответила, что поступила впервые. Меня удивило, что она задала мне тот же вопрос, что и медсестра при регистрации.

«Второго раза не будет», – подумала я.

Я обратила внимание на левую руку Ани. Она была перевязана в области кисти.

– Почему у тебя перевязана рука? – спросила я.

Мне не терпелось расспросить Аню, хотя смутно я уже догадывалась о драме.

Тогда она немного приоткрыла бинт. Вид зашитой раны заставил меня отшатнуться: безобразные швы, зеленка, еще свежие пятна крови. Мне стало не по себе.

– Ты порезала вены? – совладав с собой, осторожно спросила я.

– Да, – равнодушно кивнув головой, ответила Аня.

Она выглядела такой безмятежной, точно ей задали вопрос о том, который сейчас час.

– Зачем? – шепотом поинтересовалась я.

– Потому что мне жить не хотелось, – спокойно ответила Аня.

– А почему тебе жить не хотелось?

– Не знаю, – тихо произнесла Аня.

– Не знаешь?.. А как ты на это решилась? Чем ты резала? – сгорая от любопытства, засыпала я ее вопросами. Мне не терпелось узнать все до мельчайших подробностей.

– Ножом, – охотно сообщила Аня. – Сама не понимаю, как так получилось. Я тогда с папой поругалась и назло ему это сделала.

– А из-за чего вы поругались? – опять спросила я.

– Я не помню, – немного задумавшись, ответила Аня.

Я жадно впитывала каждое ее слово и вдруг вспомнила слова врача, которая спросила меня в медицинском центре: «…не хочешь поехать туда, где такие же ребята, как ты? Они твои сверстники. Им тоже не хочется жить». Невольно примеряя на себя Анин поступок, я чувствовала страх и злость одновременно.

– Ты смелая… – с завистью произнесла я. – Тебе, наверное, было больно?

– Не очень, – хвастливо ответила Аня.

Я пыталась соотнести ее рассказ со своими переживаниями, но с удивлением обнаруживала, насколько наши истории разные. В ее поступке чувствовались горячность и необдуманность. В отличие от Ани, я хорошо понимала, почему хочу уйти из жизни. После ее рассказа я поделилась с ней своим секретом о том, что мне тоже не хочется жить и именно поэтому я здесь.

Хотелось говорить и говорить, но наш диалог неожиданно для меня прервался. Аня сказала, что хочет спать, и отвернулась.

– Ах да, конечно! – виновато ответила я и тоже отвернулась.

И все же мне не давала покоя мысль, что можно просто взять и порезать себе вены ножом, а потом так легко об этом рассказывать…

* * *

Завтрака еще не было. Меня уже немного мутило от голода. Я задумалась о своем плане «Б». Представила, как мне будет трудно умирать…

Слева от меня на одной кровати сидели несколько девочек и тихо беседовали. Я с ними не разговаривала, притворяясь, что дремлю.

– Вот уж никогда не думала, что окажусь в психушке, – смеялась девочка с рыжими волосами.

– Это не психушка, – мягко включаясь в разговор, заметила медсестра, которая пришла ставить капельницу девочке, лежавшей на соседней кровати.

– А что же это? Дурдом? – продолжала та иронично.

Девочки громко засмеялись.

– Это психиатрическая больница, – дождавшись, когда смех стихнет, спокойно поправила ее медсестра.

– Так это же одно и то же! Психушка или психиатрическая больница… Какая разница! Мы все в дурдоме, – довольная своим высказыванием, возразила рыжая девочка.

Половина девочек разразились громким смехом.

«Господи, неужели я в психушке?!» – мысленно изумилась я. «Пси-хуш-ка», – как бы привыкая к произношению, смакуя каждую букву, прислушиваясь к звучанию каждого слога, начала повторять я про себя. Мне не хотелось верить, что я нахожусь в дурдоме. В голове вдруг всплыл образ девочки со страшным и кривым лицом, которую я видела, когда меня только привезли в отделение. И это мое наблюдение насчет разных кроватей. Дуся… Точно! Как же я сразу не догадалась? Разве люди могут сквозь стены проходить? А ведь я ей чуть не поверила. И Аня с порезанными венами на руке… Теперь все, что меня до сих пор удивляло, нашло объяснение в одном слове – «психушка». «Значит, тех, кому не хочется жить, увозят в психушку…» – эта мысль казалась мне отвратительной, оскорбляла меня и вызывала болезненное раздражение.

В скором времени медсестра позвала всех на завтрак. Столовая располагалась в том самом коридорчике, который разделял помещение на две палаты. Из него доносился, пробуждая аппетит, аромат горячего какао и овсяной каши.

Немного помедлив, я робко поднялась с кровати. Замешкалась возле нее, делая вид, что ищу тапки. Что-то внутри меня упрямо сопротивлялось тому, чтобы идти в столовую, но желудок уже громко урчал, как будто возмущаясь, почему его еще не наполнили.

Я села за стол. Боясь поднять глаза, брезгливо елозила ложкой по краям тарелки и думала, что каша в психушке, должно быть, тоже не такая, к какой я привыкла… Но вскоре я не выдержала и принялась торопливо опустошать тарелку.

После завтрака стало спокойнее и голове, и желудку. Вернувшись в палату, я решила, что всегда буду лежать в постели. Меня сразу же начало клонить в сон. Видимо, от сладкого горячего какао. И вскоре я заснула…