Read the book: «Лето второго шанса»

Morgan Matson

SECOND CHANCE SUMMER

Copyright © 2012 by Morgan Matson

© А. Авербух, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2018

Глава 1

Я приоткрыла дверь спальни и, убедившись, что в коридоре никого нет, перекинула через плечо ремень сумки. Затем тихо закрыла за собой дверь и, шагая по лестнице через ступеньку, спустилась в кухню. Было девять утра, через три часа запланирован выезд к дому у озера, а я собралась убежать из дому.

Стол в кухне был завален пакетами с продуктами и списками маминых планов. Тут же стояла коробка с отцовскими флаконами оранжевого цвета для хранения лекарств. Стараясь не обращать на внимания на беспорядок, я направилась прямиком к черному ходу. Вот уже несколько лет я не удирала из дому, но была уверена, что это умение сродни навыку езды на велосипеде: учишься раз и навсегда. Правда, не помню, когда я садилась на него в последний раз. В то утро я проснулась в холодном поту, с колотящимся сердцем и могла думать лишь о том, что в любом другом месте мне будет лучше чем дома.

– Тейлор!

Я замерла, обернулась и в противоположном конце кухни увидела Джелси, мою двенадцатилетнюю сестру. На ней были старая пижама и блестящие балетки, но волосы она уже успела собрать в безупречный узел на макушке.

– Чего тебе? – Я шагнула от двери, стараясь принять непринужденный вид.

Она нахмурилась, уставилась на сумку, висевшую у меня на плече, и посмотрела мне в лицо.

– Что ты делаешь?

– Ничего. – Я прислонилась к стене, что, вероятно, должно было подчеркнуть мою непринужденность, хотя, кажется, никогда в жизни не принимала такой позы. – Чего тебе?

– Не могу найти свой айпод. Ты не брала?

– Нет, – отрезала я, еле удержавшись от того, чтобы сказать, что и пальцем не тронула бы ее айпод с балетной музыкой и записями кошмарной группы «Бентли Бойз», состоящей из трех братьев с идеально зачесанными на бок челками и сомнительными музыкальными талантами, которой она была одержима. – Спроси у мамы.

– Ладно, – медленно произнесла она, продолжая с подозрением глядеть на меня, затем сделала разворот на цыпочках. – Мам!

Едва оказавшись возле двери черного хода, я тут же отпрянула назад. Дверь распахнулась, и в нее попытался протиснуться мой старший брат Уоррен, неся в руках коробку наподобие тех, в какие фасуют товар в булочной, и лоток с кофейными стаканчиками.

– Доброе утро! – поздоровался он.

– Привет, – пробормотала я, с тоской глядя мимо него на улицу. Надо было улизнуть из дома на пять минут раньше и лучше через парадную дверь.

– Мама посылала меня за кофе и бубликами. – Брат поставил все принесенное на стол. – Ты ведь с кунжутом любишь?

Я терпеть не могла бублики с кунжутом, которые из всех нас только Уоррену и нравились, но сейчас не собиралась с ним спорить.

– Ну да, – быстро сказала я, – спасибо.

Уоррен взял стакан и отхлебнул кофе. Ему девятнадцать (он на два года старше меня), и он обычно носит брюки цвета хаки и спортивную рубашку с короткими рукавами, будто в любой момент его могут позвать председательствовать на каком-нибудь совете или сыграть партию в гольф.

– Где все? – чуть помедлив, спросил он.

– Понятия не имею, – ответила я, надеясь, что он пойдет разыскивать остальных. Брат кивнул и снова отпил кофе. По-видимому, он никуда не спешил.

– Я, кажется, слышала маму наверху, – сказала я, поняв, что Уоррен намеревается коротать утро, потягивая кофе и глядя в пространство.

– Скажу ей, что вернулся. – Поставив наконец стакан, он направился к двери, но остановился и, стоя ко мне спиной, спросил: – А он уже встал?

– Не знаю, – ответила я небрежно, пожав плечами, будто это был самый обычный вопрос, хотя еще несколько недель назад сама мысль, что отец в такой час мог спать или просто быть дома, показалась бы нелепой.

Уоррен снова кивнул и вышел из кухни. Я бросилась к двери.

Поспешно миновав подъездную дорожку от дома до Гринлиф-роуд, я глубоко вздохнула и самым быстрым спортивным шагом двинулась по тротуару. Может быть, стоило взять машину, но ведь некоторые вещи делаешь по привычке, а последний раз я тайком выбиралась из дому задолго до получения водительских прав.

Я заметила, что по мере удаления от дома постепенно успокаиваюсь. Здравый смысл подсказывал – рано или поздно все-таки придется возвращаться, но сейчас я старалась не прислушиваться к себе, а просто представлять, что этот день, да и все это лето, просто никогда не наступит. И чем дальше я уходила от дома, тем проще мне было в это поверить. Спустя какое-то время, я уже рылась в сумке в поисках солнцезащитных очков, когда услышала металлическое позвякивание и оглянулась.

Сердце у меня слегка екнуло: Конни из белого дома напротив, ровесница моих родителей, выгуливала собаку и приветливо махала мне рукой. Раньше я даже знала ее фамилию, но сейчас не могла вспомнить. Засовывая футляр от очков в сумку, я нащупала что-то, что на поверку оказалось айподом Джелси (ой!), который я, должно быть, схватила, приняв за свой. Избежать встречи с Конни можно было двумя способами – либо, нарушая все мыслимые правила приличия, не обратить на нее внимания, либо отвернуться и бежать в лес. Но что-то мне подсказывало, что и в том, и в другом случае об этом будет незамедлительно доложено маме. Я вздохнула и, когда Конни подошла ближе, заставила себя улыбнуться.

– Привет, Тейлор! – женщина широко улыбнулась. Ее пес, туповатый золотистый ретривер, рвался ко мне, натягивая поводок, шумно дышал и вилял хвостом. Я посмотрела на него и попятилась. Мы никогда не держали собак, так что я любила их лишь в теории и достаточного опыта общения с ними не имела. Передачу для собаководов «Победитель» я смотрела гораздо чаще, чем следовало бы человеку, не имеющему пса, но это мне не помогало при столкновениях с собаками в реальной жизни.

– Здравствуйте, Конни, – ответила я, сразу начав разворачиваться в надежде, что она поймет, как я спешу. – Рада вас видеть.

– И я тоже, – машинально проговорила Конни, но я заметила, что, по мере того как она разглядывала меня, ее улыбка исчезала. – Сегодня ты какая-то необычная, – отметила она. – Такая умиротворенная, спокойная…

Поскольку Конни видела меня главным образом в форме Стэнвического колледжа – в белой блузке и колючей юбке-шотландке, – естественно, мой вид показался ей необычным, потому что, проснувшись утром, я не удосужилась даже причесаться. На мне были шлепанцы, обрезанные джинсы и застиранная белая футболка с надписью «Команда по плаванию города Лейк-Финикс». Признаться, футболка принадлежала не мне, но я присвоила ее так давно, что уже считала своей.

– Наверно, – сказала я, не переставая улыбаться. – Ну…

– Великие планы на лето? – лучезарно улыбаясь, спросила Конни, по-видимому, не подозревая, что я хочу поскорей закончить наш разговор. Собака, похоже, сообразила, что беседа будет долгой, повалилась к ногам Конни и положила голову на передние лапы.

– Да нет. – Я понадеялась, что на этом мы и разойдемся. Но Конни продолжала вопросительно на меня смотреть, и я, подавив вздох, произнесла: – Сегодня уезжаем в дом у озера на все лето.

– О, замечательно, – выдохнула Конни, – просто чудесно. А где он?

– В Поконах, – ответила я, и она нахмурилась, видимо, пытаясь сообразить, где это, а я добавила: – В горах Поконо, в Пенсильвании!

– А, точно, – она кивнула, но, судя по выражению ее лица, по-прежнему не представляла, где это, что вовсе не удивительно. Семьи некоторых моих друзей тоже владели домами, в которые выезжали на лето, но все они располагались в таких известных местах, как Нантакет или Кейп-Код, а не в горах северо-восточной Пенсильвании.

– Что ж, – Конни продолжала улыбаться, – дом у озера! Это здо́рово.

Я лишь кивнула, не решаясь ответить, поскольку не хотела возвращаться в Лейк-Финикс. Мое нежелание было настолько сильным, что я сбежала из дома, не имея, по сути, ни плана, ни снаряжения, если не считать айпода сестры.

– Так, – Конни потянула за поводок, отчего ее пес неуклюже поднялся на ноги, – обязательно передавай от меня привет маме и папе. Надеюсь, у них все благополучно, и… – она вдруг умолкла, ее глаза расширились, а щеки слегка порозовели. Я сразу распознала эти признаки, хотя и наблюдала их лишь последние три недели: Конни вспомнила.

Произошедшее не укладывалось у меня в голове, но последствия этого были мне на руку. На следующий же день каким-то образом узнала вся школа, включая учителей, но я так и не поняла, кто и зачем им сообщил. Однако только этой переменой и можно было объяснить тот факт, что я сдала на пятерки выпускные экзамены, в том числе тригонометрию, по которой мне реально грозила отметка «удовлетворительно». И если этого недостаточно, то вот другой пример: учительница английского, раздавая проверенные экзаменационные работы, положила мою на парту, задержав на ней руку, и мне пришлось посмотреть ей в глаза.

– Тебе сейчас, должно быть, тяжело учиться, – негромко проговорила она, как будто мы были наедине, хотя весь класс ловил каждое слово. – Просто старайся насколько сможешь, хорошо, Тейлор?

Я прикусила губу и самоотверженно кивнула, сознавая, что притворяюсь, делая то, чего она от меня ожидает. Разумеется, за экзаменационную работу я получила «отлично», хотя из «Великого Гэтсби» прочитала только самый конец, да и то по диагонали.

Все изменилось или, вернее, вот-вот должно было измениться. Но пока этого не случилось, и потому слова сочувствия производили странное впечатление, как будто мне говорили: «Как жаль, что у вас сгорел дом», – хотя он стоял невредимый, но рядом, ожидая своего часа, курился уголек.

– Передам, – быстро проговорила я, стремясь избавить себя от необходимости выслушивать очередной монолог о каком-то знакомом знакомых, который чудесным образом исцелился благодаря акупунктуре/медитации/тофу (не стоит ли и нам попробовать что-нибудь такое?). – Спасибо.

Эти речи произносили благожелательно, с частыми паузами, и я их уже слышать не могла без тошноты.

– Береги себя, – заключила Конни, вкладывая в эти слова особый смысл, и похлопала меня по плечу. В ее взгляде читались жалость, страх и желание держаться от меня подальше – раз это случилось у нас в семье, то может произойти и с ней.

– Вы тоже берегите себя, – я старалась сохранять на лице улыбку.

Она снова махнула мне рукой, и собака потащила ее дальше по улице. Только тогда, перестав улыбаться, я пошла в противоположном направлении, но теперь мне стало казаться, что бегством ситуацию не исправить. Что толку бежать, если тебе упорно будут напоминать о том, от чего ты убегаешь?

Последнее время я не испытывала необходимости удирать из дому, но еще несколько лет назад предпринимала такие попытки довольно часто.

Началось это с пяти лет. Меня раздражало, что мама все внимание уделяла малышке Джелси, а Уоррен не играл со мной. Я ушла, и с тех пор большой мир за подъездной дорожкой манил меня. Я уходила по нашей улице, просто желая узнать, сколько пройдет времени, прежде чем родители заметят мое отсутствие. Меня, разумеется, быстро находили и возвращали домой, но начало было положено и побег стал моим излюбленным ответом на любое огорчение. Эти уходы стали настолько обычным делом, что когда я, обливаясь слезами, объявляла с порога, что ухожу навсегда, мама, едва взглянув на меня, лишь кивала и просила не опаздывать к ужину.

Готовая пострадать, я бы послушала и «Бентли Бойз», лишь бы отвлечься от мрачных мыслей. Я достала айпод сестры и вдруг позади услышала тихое урчание спортивного автомобиля.

Оборачиваясь, я уже знала, что увижу. Тут мне пришло в голову, что с момента ухода из дому, должно быть, прошло больше времени, чем мне казалось. За рулем серебристой машины с низкой посадкой, улыбаясь, сидел отец.

– Привет, малыш, – помахал он в открытое окно. – Хочешь, прокачу?

Понимая, что разыгрывать бегство из дома теперь просто бессмысленно, я открыла дверь и села рядом с ним. Он посмотрел на меня и приподнял брови.

– Что нового? – задал он свой обычный вопрос.

Я пожала плечами и уставилась в пол, на серые коврики под ногами, все еще как новенькие, хотя отец ездил на этой машине уже год.

– Знаешь, просто захотелось прогуляться.

Отец кивнул.

– Само собой, – сказал он совершенно серьезно, как будто поверил мне. Но мы оба знали, что́ это было на самом деле – обычно в подобных случаях меня отыскивал именно отец. Казалось, он всегда знал, куда я отправлюсь, а найдя, не сразу вез меня домой, а сначала кормил мороженым, предварительно взяв обещание не рассказывать об этом маме.

Я пристегнула ремень безопасности. К моему удивлению, отец не развернулся, а поехал в прежнем направлении и затем свернул в центр.

– Куда едем? – спросила я.

– Нам, наверно, не помешает позавтракать, – ответил он и, останавливаясь на красный свет, мельком взглянул на меня. – Почему-то все бублики в доме – с кунжутом.

Я только усмехнулась, и когда мы подъехали к кафе «Стэнвич-Дели», вошла следом за отцом. Народу было много. Отец встал в очередь, а я ждала в сторонке, пока он закажет и расплатится. Блуждая взглядом по залу, я заметила Эми Карри, стоявшую ближе к началу очереди и державшую за руку высокого симпатичного парня в футболке с надписью «Колледж Колорадо». Я не очень хорошо знала Эми, которая только прошлым летом вместе с мамой и братом переехала в дом на нашей улице, но она улыбнулась и помахала мне, а я в ответ – ей.

Подошла наша очередь. Отец, расплачиваясь, что-то сказал, и кассир, молодой парень, рассмеялся. При взгляде на отца нельзя было представить, что с ним что-то всерьез неладно. Я посмотрела, как он бросил сдачу в банку для чаевых, стараясь не замечать ни худобы, ни слегка желтоватого оттенка кожи, ни утомленного вида, и глубоко вздохнула, изо всех сил стараясь не думать о том, что, по прогнозам врачей, жить ему осталось примерно три месяца.

Глава 2

– Нам обязательно это слушать? – в третий раз за последние десять минут простонала Джелси с переднего пассажирского сиденья.

– Можешь узнать что-нибудь новое, – сказал Уоррен с водительского сиденья. – Верно, Тейлор?

Я вытянулась на заднем сиденье и после этих слов опустила на глаза солнцезащитные очки и прибавила громкость айпода. От нашего дома в Стэнвиче (штат Коннектикут) до Лейк-Финикса всего три часа езды, но мне казалось, что более долгой поездки у меня в жизни не бывало. И поскольку брат вел машину как пенсионер (однажды ему выписали штраф за слишком медленную езду), мы тащились более четырех часов.

В старом, отделанном деревянными панелями «ленд крузере», который обычно водили мы с Уорреном, нас сидело всего трое. Родители поехали впереди на маминой машине, набив ее запасами на все лето. Большую часть пути я старалась не обращать внимания на пререкания брата и сестры из-за того, что именно слушать. Джелси не желала ничего, кроме «Бентли Бойз», а Уоррен требовал, чтобы поставили его компакт-диск с «Великими лекциями». Брат победил в последнем раунде, и лектор стал монотонно, с британским акцентом рассказывать о квантовой механике – я узнала о ней больше, чем хотела.

По этой дороге я не ездила уже пять лет, но все равно помнила каждый поворот. Родители купили дом в Лейк-Финиксе еще до моего рождения, и одно время мы проводили в нем каждое лето. Уезжали туда в начале июня, а возвращались в Стэнвич в конце августа. По будням отец оставался в Коннектикуте, а в выходные приезжал к нам. Лето для меня было главным временем года, и в школе я считала дни до начала каникул, мечтая о Лейк-Финиксе.

Но мое двенадцатое лето закончилось печально, и я испытала облегчение, когда было решено, что на следующий год мы не поедем в дом у озера. Тем летом Уоррен решил, что ему надо максимально улучшить аттестат, и записался на интенсивную программу подготовки в колледж при Йельском университете. Джелси недавно начала заниматься балетом с учителями и не хотела на лето прерывать занятия. А я, не желая возвращаться в Лейк-Финикс к той каше, которую там заварила, нашла себе летний океанографический лагерь (одно время я хотела стать морским биологом) и уговорила родителей отправить меня туда. И с тех пор каждый год случалось что-нибудь, что мешало нам провести лето в Лейк-Финиксе.

Джелси стала ездить в балетные «спящие лагеря»¹. Мы с Уорреном участвовали в летних программах (он строил игровую площадку в Греции, а я провела лето, безуспешно пытаясь освоить китайский методом погружения в Вермонте). Мама стала сдавать наш дом у озера: было ясно, что мы слишком заняты, чтобы всем вместе проводить там лето.

Нынешний год обещал быть таким же, как и предыдущие: Джелси планировала снова поехать в балетный лагерь, где теперь считалась восходящей звездой, Уоррену предстояла стажировка в отцовской юридической фирме, а я собиралась просто позагорать. На самом деле я с огромным нетерпением ожидала конца учебного года. Мой друг Эван порвал со мной за месяц до окончания занятий, а все наши общие друзья, чтобы не раскалывать компанию, приняли его сторону. Внезапная потеря друзей и хоть какого-то общения при обычных обстоятельствах сделала бы перспективу отъезда из города на лето очень привлекательной. Но я не хотела возвращаться в Лейк-Финикс. Пять лет не ступала моя нога на землю Пенсильвании. Еще три недели назад мысль провести лето всей семьей никому и в голову не приходила, но теперь мы ехали в Лейк-Финикс.

– Прибыли! – радостно провозгласил Уоррен, притормаживая.

Я открыла глаза, села и огляделась по сторонам. В глаза бросилось обилие зелени – ярко-зеленые деревья и трава по обе стороны дороги. Деревья росли очень густо, лишь кое-где за ними угадывались подъездные дорожки и дома. Я взглянула на термометр: здесь было на десять градусов меньше, чем в Коннектикуте. Хотелось мне того или нет, но я снова вернулась в горы.

– Наконец-то! – проворчала с переднего сиденья Джелси.

Я вытянула шею, затекшую ото сна в неудобном положении. Впервые я была полностью согласна с сестрой. Уоррен поехал еще медленнее, посигналил и свернул на посыпанную гравием дорожку, ведущую к нашему дому. Все подъездные дорожки в Лейк-Финиксе имеют такое покрытие. По нашей я определяла, много ли прошло времени с начала каникул. В июне мне с трудом удавалось пройти босиком от машины до крыльца, я морщилась на каждом шагу – камни больно впивались ступни. А к августу кожа грубела, и на темно-коричневой предплюсне резко выделялись белые полосы от шлепанцев – и я уже с легкостью бегала по подъездной дорожке туда-сюда.

Я отстегнула ремень безопасности и подалась вперед, насколько позволяли передние сиденья, чтобы лучше видеть через лобовое стекло. Прямо передо мной расположился летний дом. Я сразу обратила внимание, что он точно такой же, как и прежде: темная древесина, остроконечный фасад, окна от пола до потолка и опоясывающая его со всех сторон терраса.

Потом я заметила собаку.

Она сидела на крыльце рядом с дверью и при приближении машины не поднялась, не убежала, а завиляла хвостом, как будто все это время только и делала, что ждала нас.

Уоррен заглушил мотор.

– Это что такое? – спросила Джелси.

– Где? – уточнил Уоррен. Джелси указала, и он прищурился, глядя через окно. – О, – сказал брат, и я обратила внимание, что Уоррен не собирается вылезать из машины. Он боялся собак, хоть и отрицал это, с тех пор, как няня-идиотка позволила ему в семилетнем возрасте посмотреть «Куджо»².

Я открыла дверь и ступила на дорожку, желая рассмотреть собаку получше. Вид у нее был не самый привлекательный. Не крупная, но такую в сумку не положишь и случайно на нее не наступишь. Темно-рыжая шерсть торчала во все стороны, придавая ей какой-то игрушечный вид. Это была дворняга с непропорционально большими, стоячими, как у немецкой овчарки, ушами, короткой мордой и длинным, как у колли, хвостом. На шее собаки я обнаружила ошейник и прикрепленную к нему бирку с именем – псина была явно не бродячая.

Джелси тоже вышла из машины, но Уоррен оставался за рулем и, когда я подошла к нему, открыл окно.

– Я тут посижу… гм, займусь сумками, – пробормотал он, передавая мне ключи.

– Серьезно? – я с удивлением взглянула на него. Брат залился краской и быстро поднял стекло, будто эта собачонка могла броситься через окно на переднее сиденье «ленд крузера».

Я перешла через подъездную дорожку и, поднявшись на три ступеньки, оказалась на крыльце. Я думала, при моем приближении собака убежит, но она только сильнее завиляла хвостом, стуча им по доскам.

– Пошла, пошла отсюда! – сказала я, подходя к двери.

Однако собака и не думала уходить. Напротив, она тоже подошла к двери, всем своим видом показывая, что собирается войти в дом вместе со мной.

– Нет, – твердо сказала я, подражая Рэндольфу Джорджу, очкастому британцу, ведущему программы «Победитель». – Пошла! – Кажется, собака наконец поняла меня и отскочила, затем спустилась по ступенькам крыльца и с чрезвычайно недовольным видом пошла по гравию.

Убедившись, что опасность от норовистого представителя семейство псовых миновала, Уоррен открыл дверь, осторожно выбрался из машины и осмотрел подъездную дорожку. Других машин на ней не было.

– Мама с папой должны были уже доехать, – предположил он.

Я вытащила из кармана шортов телефон и, взглянув на часы, решила, что брат прав. Родители отправились на несколько часов раньше нас и, скорее всего, ехали все время со скоростью 60 миль в час.

– Джелси, можешь позвонить… – Я повернулась к сестре, согнувшейся так, что едва не касалась носом коленей. – Все нормально? – спросила я, наклонившись, чтобы увидеть ее лицо.

– Нормально, – ответила Джелси сдавленным голосом, – просто растягиваюсь. – Она медленно выпрямилась. Ее ярко-красное лицо на моих глазах приобретало свой обычный вид – становилось бледным, с веснушками, к концу лета более заметными. Джелси вскинула руки, образовав ими над головой безупречную окружность, потом опустила их и развернула плечи. На случай если ее пучок и грациозная походка недостаточно ясно указывали окружающим, что она занимается балетом, сестра имела обыкновение растягиваться на людях с завидной регулярностью.

– Как покончишь с этим, – спросила я, когда угол ее наклона назад меня всерьез встревожил, – сможешь позвонить маме?

Не дожидаясь ответа в духе «а ты сама не можешь?», я выбрала из связки нужный ключ, вставила его в замочную скважину и впервые за последние пять лет вошла в летний дом.

Осмотревшись по сторонам, я вздохнула, ожидая, что за несколько лет, пока дом сдавали посторонним, он сильно изменился – мебель передвинута, появились новые вещи – или возникнет едва уловимое чувство, что в вашем доме кто-то побывал. Мне, как трем медведям из сказки, это ощущение было хорошо знакомо. Например, вернувшись из океанографического лагеря, я сразу поняла, что, пока меня не было, мама мою комнату сдавала.

Но сейчас, внимательно все осмотрев, я этого чувства не испытала. Летний дом был именно таким, каким я его помнила. Как будто все это время он ждал моего возвращения.

Планировка первого этажа позволяла видеть все помещения разом, кроме спален и ванных комнат. Высокий потолок под двухскатной крышей пропускал сквозь окна солнечные лучи, освещавшие потертые половички на деревянном полу. Тут же находился и выскобленный обеденный стол, за которым мы никогда не ели и который давно служил местом для сушки мокрых полотенец и складывания почты. Справа располагалась кухня – крошечная по сравнению с нашей огромной, оборудованной по последнему слову техники кухней в Коннектикуте. Дверь из нее вела на застекленную террасу с видом на озеро. Тут мы обычно ели, за исключением редких случаев, когда шли проливные дожди. Сразу за террасой – спуск к нашему причалу на озере Финикс, а из кухонных окон можно наблюдать, как отражается в воде послеполуденное солнце.

Рядом с кухней, перед камином, – два дивана. Тут после обеда родители проводили время за чтением или работой. Далее находилась гостиная с диваном, обтянутым вытертым вельветом, на котором мы с Уорреном и Джелси любили посидеть вечерами. В одной из секций встроенных шкафов хранились настольные игры и пазлы, и обычно мы все лето посвящали какой-то определенной забаве. На самой верхней полке (чтобы труднее было достать) игра «Риск» – ее убрали подальше после того лета, когда мы так ею увлеклись, что проводили за игрой все свободное время, заключая тайные союзы, и вообще перестали выходить из дома.

Двери всех спален, кроме родительской, расположенной наверху, выходят в один и тот же коридор. Уоррену, Джелси и мне придется пользоваться единственной ванной на первом этаже, и не могу сказать, что я от этого в восторге, поскольку в Коннектикуте у меня собственная ванная комната.

Я прошла по коридору в спальню, заглянув по дороге в ванную. Она оказалась гораздо меньше, чем в моих воспоминаниях, совсем крошечной, чтобы одновременно в ней находились сразу трое.

Дойдя до своей комнаты со старинной табличкой «Поместье Тейлоров» на двери, о которой уже успела позабыть, я рывком отворила дверь и занервничала в ожидании воспоминаний пятилетней давности. Но оказавшись в комнате, я ничего подобного не испытала, зато ощутила уют знакомой обстановки. Все было на своих местах: кровать со старым железным каркасом, красно-белым одеялом и низенькой выдвижной секцией на колесиках, деревянный комод с зеркалом в деревянной раме, старый сундук в ногах кровати, где хранились запасные одеяла на случай обычных в горах даже летом холодных ночей. Но ничего в комнате не напоминало обо мне. Дурацкие афиши с изображениями юного актера, кумира прошлых лет (с тех пор он прошел несколько курсов реабилитации, о которых много писали), висевшие над кроватью, сняли еще раньше. Награды, завоеванные нашей командой по плаванию, исчезли вместе с коллекцией блеска для губ, которую я собирала несколько лет. Мне подумалось, что так даже хорошо, ведь за прошедшее время срок годности косметики наверняка истек, но это все равно расстроило. Бросив на пол сумку, я села на кровать и обвела взглядом комнату в надежде найти хоть какие-то признаки того, что проводила здесь лето двенадцать лет подряд, но не заметила ни одного.

– Джелси, что ты делаешь?

Вопрос брата заставил меня отвлечься от своих мыслей и посмотреть, что происходит. Выйдя из комнаты, я увидела сестру, выкидывающую из комнаты в коридор игрушечных животных. Я уклонилась от летящего слона и встала рядом с Уорреном, с тревогой наблюдавшим за неуклонно растущей горой игрушек перед дверью его спальни.

– Что тут происходит? – спросила я.

– Мою комнату превратили в детскую, – ответила Джелси с презрительной гримасой и швырнула за дверь очередную игрушку – на этот раз пурпурную лошадку, которую показалась мне знакомой.

В спальне Джелси, конечно, сделали ремонт. Теперь в углу стояли колыбель, рядом столик для пеленания, а на кровати высилась целая гора мягких игрушек, присутствие которых так оскорбило сестру.

– У жильцов, вероятно, был малыш, – сказала я, уклоняясь, чтобы не получить по голове мохнатой желтой уткой. – Может, подождешь, пока приедет мама?

Джелси закатила глаза. Подобные ужимки у сестры появились в этом году, и она использовала их, чтобы выражать самые разные эмоции. Сейчас она давала мне понять, насколько я отстала от жизни.

– Мама не появится еще час, – сказала Джелси, взглянула на очередную игрушку – маленького кенгуру – и повертела ее в руках. – Только что говорила с ней. Им с папой пришлось поехать в Страудсберг, знакомиться с новым онкологом. – Последнее слово Джелси выговорила старательно, как произносили его все мы, хотя несколько недель назад я вообще не знала о существовании такого врача. Тогда я думала, что у отца пустяковые, легко поддающиеся лечению боли в спине. В то время я даже не имела понятия, что такое поджелудочная железа, что рак ее почти всегда смертелен и что четвертая стадия – это приговор, которого боятся и стремятся избежать любой ценой.

Доктора, лечившие отца в Коннектикуте, разрешили ему провести лето в Лейк-Финиксе, но при условии, что он дважды в месяц будет показываться онкологу, а когда придет время, если не захочет ложиться в хоспис, пригласит на дом сиделку. Болезнь у него обнаружили довольно поздно, так что, судя по всему, сделать уже ничего нельзя. Поначалу у меня это в голове не укладывалось. В фильмах с подобным сюжетом всегда в последний момент находится какое-то лекарство, чудом обнаруживается нужное средство и никто не отказывается от борьбы за жизнь пациента. Но в реальности, как оказалось, все обстоит иначе.

Мы на мгновение встретились с Джелси взглядами, и я сразу перевела свой на кучу игрушек на полу. Никто из нас не сказал ничего о больнице или о том, что она означает для отца, но этого я и не ждала. Мы вообще не говорили о его болезни и старались избегать обсуждения тем, которые могли бы вызвать проявления чувств. Видя, как мои друзья ведут себя со своими близкими – обнимаются, делятся впечатлениями – я иногда испытывала не столько зависть, сколько неловкость.

Уоррен, Джелси и я никогда не были близки. То, что мы такие разные, нашему сближению, видимо, не способствовало. Уоррен с дошкольного возраста проявлял недюжинные способности, так что ни для кого не стало сюрпризом, что прощальную речь по окончании старшей школы от имени класса произносил именно он. Наша с Джелси пятилетняя разница в возрасте не способствовала установлению теплых сестринских отношений, не говоря уже о том, что она, как никто на свете, умела вывести человека из себя. К тому же сестра увлекалась балетом, а мне это было совсем не интересно. Между Уорреном и Джелси тоже не было доверительных отношений. Мы никогда не были друзьями. Раньше мне хотелось, чтобы все было по-другому, особенно в младшем возрасте, когда я читала «Хроники Нарнии» или «Дети из товарного вагона»³, где рассказывалось о том, как братья и сестры заботятся друг о друге. Но вскоре стало понятно, что такая дружба между нами невозможна. Это не плохо – просто так сложилось, и никаких перемен я не ждала.

Меня в семье всегда считали обычной: Уоррен умный, Джелси талантливая, а я – просто Тейлор без каких бы то ни было выдающихся способностей.

Джелси снова принялась выкидывать игрушки из комнаты в коридор, а я поспешила вернуться к себе, решив, что и так чересчур много времени провела сегодня с братом и сестрой. Тут на глаза мне попалось что-то оранжевое.

– Эй, – я наклонилась и подняла с полу игрушку, показавшуюся мне знакомой, – кажется, это моя. – Небольшого плюшевого пингвина в полосатом оранжево-белом галстуке я помнила хорошо. Он заметно поистрепался: плюш, из которого он сшит, довольно дешевый, да и набивка повылезала сразу в нескольких местах. Но в тот вечер, когда я впервые поцеловалась с мальчиком, который выиграл для меня эту игрушку, она казалась мне лучшей на свете.