Read the book: «Измена. Я (не) вернусь!»

Font:

Пролог

– Алёна, я хочу развестись.

Я моргнула.

– Чего?

Вадим спокойно убрал телефон в карман и посмотрел на меня. Глаза у него были пустые, без тени сомнений.

– Я ухожу, Алёна.

Я стояла на кухне, всё ещё с тарелкой в руках. Только что разогревала ему ужин, потому что он поздно пришёл с работы. Потому что он мой муж. Потому что я люблю его.

– В смысле, уходишь?

– В прямом.

Тарелка дёрнулась в руках, я еле успела поставить её на стол.

– Это… Это шутка?

– Нет.

Я открыла рот, но не смогла выдавить ни слова.

– Ты знаешь, почему, – добавил он спокойно.

– Нет, не знаю, – я говорила быстро, слишком быстро, словно пытаясь угнаться за мыслями. – Мы с тобой с первого класса вместе. Вадим, с первого класса! Всю жизнь! Мы всегда были друг у друга, всегда! Ты… Ты добивался меня сам! Ты говорил, что без меня не можешь дышать! Мы поженились в восемнадцать, ты был счастлив, ты же был счастлив!

Он молчал.

Я сглотнула, чувствуя, как перехватывает дыхание.

– Ты сказал, что не можешь жить без меня… Ты говорил, что я единственная… Ты так меня любил…

– Я любил тебя, – произнёс он ровно.

Я вздрогнула.

– В смысле… «любил»?

Он отвёл взгляд.

– Ты не можешь больше иметь детей.

Я замерла.

– Ты серьёзно сейчас?

– Да.

– Но у нас же есть девочки…

– Есть.

– Тогда при чём здесь…

– Я хочу сына.

Я выдохнула, провела рукой по лицу, будто это могло как-то помочь собраться с мыслями.

– Ты… Ты мне тогда что сказал, а? Когда врач сказал, что детей больше не будет? Ты ведь помнишь?

Он промолчал.

– Ты сказал: «Главное, что у меня есть ты». ТЫ ТАК СКАЗАЛ, ВАДИМ!

Он сжал губы, но не ответил.

– А теперь что? Теперь это больше не главное? Теперь можно просто взять и… вычеркнуть всё?

– Я всё решил, – сказал он наконец.

Я покачала головой, сжимая руками стол, чтобы не упасть.

– У тебя кто-то есть?

Он отвёл взгляд.

Я закрыла глаза. Всё ясно.

– Кто она?

Молчание.

– Кто она, Вадим?!

– Это не имеет значения.

– ДЛЯ МЕНЯ ИМЕЕТ!

Он шумно выдохнул, будто ему это всё уже надоело.

– Я заберу вещи и поеду.

– Сегодня?!

– Да.

Я быстро вышла из кухни, направляясь в спальню.

Чемодан уже стоял у двери.

Я медленно подошла, провела пальцами по молнии. Он уже собрался. Он уже всё решил.

– Даже не собирался мне сказать заранее?

– Я не хотел скандалов.

Я обернулась, глядя на него в упор.

– А девочки?

Он посмотрел в сторону их комнаты.

– Я буду помогать.

– Помогать?! – у меня перехватило дыхание. – Они тебе нужны?!

Он молчал.

– Тебе так легко нас вычеркнуть? Меня, их?

Он сжал челюсть.

– Я всё решил.

Я замерла, чувствуя, как ноги перестают меня держать.

– Ты даже не оглянешься, да?

Он не ответил.

Просто подошёл, взял чемодан, открыл дверь и вышел.

Не обернулся.

Просто сел в машину и уехал.

Забрал с собой вещи.

И всю мою жизнь.

Глава 1

Я не спала всю ночь.

Лежала в пустой постели, завёрнутая в одеяло, и просто смотрела в потолок.

Вадим не звонил. Не писал. Не вернулся.

Я ловила себя на мысли, что жду. Всё ещё жду. Секунду назад мне казалось, что сейчас хлопнет входная дверь, послышатся знакомые шаги, он тихо зайдёт в спальню, ляжет рядом, обнимет и скажет: «Прости. Мне просто нужно было подумать. Я не знаю, что на меня нашло».

Но дверь не хлопнула.

Шаги не послышались.

Пустота давила со всех сторон, сжимая грудь, обволакивая, как плотный туман.

Я не плакала. Даже не могла. Как будто внутри что-то сгорело дотла, оставив только серый, холодный пепел.

Вадим ушёл.

Собрал чемодан, вычеркнул меня и девочек, выбрал другую женщину и ушёл.

Это должно было причинять боль. Должно было разрывать на части, душить, рвать изнутри. Но я ничего не чувствовала. Только тишину.

В какой-то момент в коридоре послышались лёгкие шаги. Потом шорох.

Я знала, кто это.

– Мам?

Я повернула голову.

Кира стояла в дверях босиком, с растрёпанными косичками и заспанным лицом. Маленькая, теплая, ещё совсем сонная.

– Мам, а где папа?

Она ещё не знала.

Я медленно села, протянула к ней руки.

– Иди ко мне.

Она подошла, забралась на кровать, уткнулась мне в грудь.

– Папа… уехал.

– Куда?

Я сглотнула.

– В командировку, солнышко.

Кира зевнула, потёрла нос.

– А когда вернётся?

Я закрыла глаза.

– Попозже, милая. Ложись спать, хорошо?

Она кивнула, спрыгнула с кровати и поплелась в свою комнату.

Я дождалась, когда дверь закроется, и медленно опустила лицо в ладони.

Как сказать им? Как объяснить, что их отец просто… ушёл?

Как такое вообще можно объяснить?

Сколько у меня есть времени, пока они не начнут задавать вопросы? День? Два? Неделя?

Я поднялась и включила свет в ванной.

В отражении смотрела на меня незнакомая женщина.

Глаза потухшие, тёмные круги под ними, волосы спутаны. Лицо бледное, как будто из него выжали всю жизнь.

Я подняла руку, провела пальцами по щеке.

Куда делась та Алёна, которая была счастлива?

Когда всё успело сломаться?

Вадим никогда не был таким.

Никогда.

Я вспомнила, как он узнал, что я больше не смогу иметь детей.

Помню, как закрылась в ванной, сидела на полу, сжавшись в комок, задыхаясь от слёз.

Помню, как он вошёл, сел рядом и обнял.

– Главное, что у меня есть ты, – сказал он тогда. – Только это важно.

И я поверила.

Я поверила ему.

А теперь…

Я резко включила холодную воду, зачерпнула в ладони, умылась.

Пора.

Сегодня выходной, а значит, мне придётся делать вид, что всё в порядке. Готовить завтрак, улыбаться девочкам, говорить, что папа просто уехал ненадолго.

А потом?

А потом как-нибудь справлюсь.

Я вышла на кухню, включила чайник.

Взяла кружку.

Вторую.

Только потом поняла, что делаю это на автомате.

Вторая кружка всегда стояла перед его местом.

Я смотрела на неё, пока вода внутри не остыла.

В голове снова пронеслось: «Он даже не обернулся».

Я резко взяла кружку и убрала в шкаф.

Будто это могло что-то изменить.

Будто что-то вообще можно было изменить.

***

Я готовила завтрак. Точнее, пыталась.

Глаза натыкались на пустой стул Вадима, на его тарелку в шкафу, на чашку, которую я вчера уже убирала, но сегодня по привычке снова достала.

Руки дрожали.

Я делала вид, что всё в порядке. Надо же как-то жить.

Кира и Надя с утра смотрели мультики, и, слава Богу, не задавали вопросов. Но они обязательно начнут. Не сегодня, так завтра.

Как объяснить детям, что их отец выбрал другую семью?

Громкий звонок в дверь пронзил утреннюю тишину.

Я вздрогнула.

Открыла.

На пороге стояла мама.

Тёплая, светлая, с доброй улыбкой, как всегда. В одной руке держала сумку, в другой – контейнер с пирожками.

– Алёнушка, милая, привет! – она шагнула ко мне, чмокнула в щёку. – Испекла вам пирожки. Вадиму любимые, с мясом. Ну что ты стоишь, помоги матери занести!

Я замерла.

Любимые пирожки Вадима.

– Доченька, что с тобой? Ты какая-то бледная…

Я не успела ничего сказать, она уже прошла на кухню, поставила контейнер на стол, посмотрела вокруг.

– Где Вадик? – спросила она, заглядывая в коридор. – Вадик, зять мой дорогой, ты где там? Иди пробуй, пока горячие!

Я сжала руки в кулаки.

– Мам…

Она обернулась.

– Что, солнышко?

Я сглотнула.

– Вадима больше не будет.

– Что? – она нахмурилась, потом рассмеялась. – В смысле «не будет»? Ты что, шутишь?

– Он ушёл, мама.

Голос дрогнул.

– Куда ушёл?

– Ушёл, мам. Навсегда.

Она смотрела на меня несколько секунд, потом помотала головой.

– Не говори глупости. Это Вадик. Он тебя всю жизнь любит. Он за тобой с первого класса бегал, надышаться на тебя не мог!

Я закрыла лицо руками.

– Мам, он нас бросил…

– Перестань! Может, ты что-то не так поняла?

– Он собрал вещи и уехал!

Мама замерла.

– Алёна… нет…

– Да, мам. Он сказал, что я больше не могу рожать, что хочет сына. И… и… – меня затрясло, – и у него другая…

Словно плотина прорвалась.

Я разрыдалась.

Бросилась к маме, вцепилась в неё, будто только она могла меня спасти.

– Мам, что мне делать?! Как жить без него?!

Она гладит меня по спине, но я чувствую, как её руки тоже дрожат.

– Нет… Нет… – она шепчет, качая головой. – Вадик так не мог. Не мог, доченька…

Но её голос тоже ломается.

Я всхлипываю.

– Мог, мама. Он ушёл.

– Это не может быть правдой, это какой-то сон…

– Я тоже так думала…

Мама закрывает рот ладонью.

Глаза у неё наполняются слезами.

И вот уже не только я плачу.

Она тоже.

Мы стоим в кухне, обнявшись, и рыдаем в голос.

Хорошо, что девочки в детской и ничего этого не слышат.

***

Мы долго сидели в кухне.

Я всхлипывала, уткнувшись в мамино плечо, а она гладила меня по голове, тихо повторяя одни и те же слова:

– Этого не может быть.

– Нет, Алёна, он так не мог…

Но он мог.

Он ушёл.

Мама тяжело выдохнула, обняла меня крепче.

– Как же так… Господи, как же так…

Я слышала, как её дыхание сбивается, как оно становится прерывистым. Она тоже не верит. Ей тоже больно.

Потому что для неё Вадик всегда был не просто зятем.

Для неё он был сыном.

Я закрыла глаза.

Помню, как ему было шестнадцать. Как они с родителями возвращались с дачи. Как их машина попала в аварию.

В один день Вадим потерял всех.

Я тогда ничего не понимала. Мне тоже было шестнадцать, и в моём мире такого просто не могло случиться.

Но оно случилось.

Помню, как он стоял в дверях нашей квартиры, такой потерянный, с опущенными плечами и пустым взглядом.

Помню, как мама прижала его к себе, погладила по голове, как маленького.

– Теперь ты наш, Вадик, – сказала она тогда.

Он молчал.

Но обнял её в ответ.

С того дня мама стала для него второй матерью. А он – сыном, которого у неё никогда не было.

Она пекла ему пирожки, проверяла, тепло ли он одет, следила, чтобы он вовремя ел.

Когда мы поженились, она плакала так, будто выдавала замуж сразу двоих детей.

А теперь он предал не только меня.

Он предал её.

Мама медленно отстранилась, посмотрела на меня покрасневшими глазами.

– Он вернётся, – вдруг сказала она, срывающимся голосом.

Я покачала головой.

– Нет, мама.

– Вернётся, – упрямо повторила она. – Он не мог просто так. Не мог.

Она всё ещё не верит.

Она отказывается верить.

Я понимаю.

Но я уже знаю правду.

Он не вернётся.

***

Полгода.

Шесть месяцев я жила в этой лжи.

Сначала казалось, что чуть-чуть подождать – и станет легче. Придумаются правильные слова. Найдётся момент, когда можно будет сказать, и это не раздавит их сердца.

Но легче не стало.

Каждый раз, когда девочки спрашивали, когда папа приедет, я улыбалась и говорила: «Скоро».

Каждый раз, когда Кира садилась у телефона, ждала звонка, когда Надя выходила в новой кофте, потому что папа её подарил, у меня внутри что-то ломалось.

Я должна была сказать им правду. Давно.

Но я не смогла.

И теперь момент выбора у меня украли.

– Мам…

Надя стоит в дверях.

Растрёпанные косички, заплаканные глаза, сдёрнутая шапка в руках.

Я даже не успеваю спросить, что случилось.

– Это правда? – её голос дрожит, маленькие пальцы сжимаются в кулаки.

– Что, милая?

– Что папа нас бросил.

Я не дышу.

Сердце резко проваливается куда-то вниз, а в голове только одна мысль: нет. Не сейчас. Я ещё не готова.

– Кто тебе это сказал?

– В школе… – Надя шумно втягивает носом воздух. – Девочка какая-то… Или мальчик… Я не помню. Они смеялись и сказали, что папа ушёл в другую семью. Что у него новая жена .Что… что он больше никогда не вернётся.

Я смотрю на неё и не могу сказать ни слова.

Она ждёт.

Ждёт, что я рассмеюсь, покачаю головой и скажу: «Глупости, милая. Это просто слухи».

Ждёт, что я скажу ей ложь.

Но я не могу.

Я вижу, как в её глазах загорается надежда. Как она ищет подтверждение, что это неправда.

Но я не могу её обмануть.

– Мама… – она делает шаг ко мне, шепчет, словно боится произнести это вслух. – Он правда нас бросил?

Я открываю рот, но слова не идут.

Что я могу сказать?

Что он собрал чемодан и ушёл, не оглянувшись? Что я рыдала ночами, но он ни разу не позвонил? Что я молилась, чтобы он одумался, но его не волновало, как мы тут без него?

Что он выбрал другую семью, другого ребёнка, другую женщину?

Я сглатываю и тихо киваю.

– Да.

Я слышу, как Надя резко втягивает воздух.

И всё.

Она падает на колени прямо в прихожей и закрывает лицо руками.

– Значит, правда…

И рыдает, захлёбываясь слезами.

Громко, надрывно, срываясь на всхлипы, сжимая шапку так, что пальцы белеют.

Я не могу её остановить. Не могу сказать ничего такого, что бы сделало этот момент легче.

Опускаюсь рядом, хватаю её в охапку, прижимаю к себе, глажу по голове.

Она дрожит в моих руках, цепляется за мою кофту, давится всхлипами.

– Он же нас любил, мама… – её голос ломается. – Он же говорил… Он обещал…

Я обнимаю её крепче, глажу по голове, целую в макушку.

– Наденька, солнышко, тише…

Но она уже не слышит.

Вдруг тихие шаги.

Я вздыхаю, поднимаю голову и вижу, как Кира стоит в дверях детской.

Глазки сонные, волосы растрёпаны. Она зевает, тянет к себе плюшевого зайца, а потом видит Надю.

Видит, как сестра рыдает.

– Надя? – тихонько спрашивает она. – Ты чего плачешь?

Надя резко поднимает голову.

– Папа нас бросил!

Голос полный боли. Громкий. Почти крик.

Кира моргает.

– Чего?

– Папа ушёл! Его больше не будет!

– Нет… – Кира качает головой, смаргивая слёзы, которые ещё не понимает. – Нет, это неправда!

– Правда! – Надя вскрикивает, глядя на неё с отчаянием. – Он не любит нас, Кира! У него теперь другая семья!

– Ты врёшь!

Кира топает ножкой, сжимает своего зайца.

– Ты врёшь! Папа скоро вернётся!

– Не вернётся!

– Вернётся!

– Нет!

– Вернётся! – Кира уже плачет, захлёбывается, губки дрожат. – Он обещал!

– Он солгал!

Я сжимаю виски, тяжело дышу.

– Девочки…

– Он не бросил нас! – Кира трясёт головой, шмыгает носиком. – Он не мог… он не мог…

Надя вскакивает, лицо залито слезами.

– Он ушёл, Кира! Он собрал чемодан и ушёл!

Кира смотрит на неё, потом переводит взгляд на меня.

– Мамочка… – её губы дрожат. – Это правда?

Я сглатываю.

– Правда, солнышко…

– Папа не любит нас?

Я резко выдыхаю.

Боже, как же больно…

– Нет, Кирюш… Это не так…

– А как?

Я не знаю, как объяснить это четырёхлетнему ребёнку.

Как сказать, что её отец выбрал другую семью?

Кира всхлипывает, утыкается в зайца.

– Я хочу к папе…

Надя взрывается.

– Его нет! Папа не придёт! Папа нас не хочет!

Кира рыдает в голос.

– Нет! Я хочу к нему! Хочу, чтобы он меня обнял! Хочу, чтобы он пришёл! Хочу, хочу, хочу!

Она падает на колени, качается взад-вперёд, ревёт так, что у меня сердце разрывается.

Я бросаюсь к ней, обнимаю, глажу по спине, но это не помогает.

Рядом рыдает Надя.

Обе мои девочки.

Обе разбиты.

Обеим больно.

Я чувствую, как внутри меня что-то ломается окончательно.

– Он нас больше не любит, мама?..

Этот шёпот врезается в меня сильнее ножа.

Я закрываю глаза, обнимаю их крепче.

– Я вас люблю, мои родные… Я вас никогда не оставлю…

Но этого мало.Этого никогда не будет достаточно.Потому что, сколько бы я их ни любила…

Им нужен был отец, которого у них уже никогда не будет.

***

Я думала, что дна уже достигла.

Но оказалось, что дно всегда можно пробить ещё глубже.

Прошло шесть месяцев с того дня, как Вадим закрыл за собой дверь.

Шесть месяцев тишины.

Шесть месяцев, за которые он ни разу не позвонил.

Шесть месяцев, пока я ждала, пыталась понять, пыталась объяснить девочкам, почему папа не появляется.

И вот теперь, спустя полгода, он вдруг вернулся.

Но не ко мне.

Не к девочкам.

А просто чтобы завершить свои дела.

– Мам… – мой голос дрожал. – Он был за границей. С ней.

Мама замерла.

– С Оксаной Долговой?

Я кивнула, чувствуя, как внутри всё кипит.

– Полгода, мам. Полгода он развлекался где-то с этой гадиной, отдыхал, строил новую жизнь. А теперь, когда вернулся, вспомнил, что неплохо бы оформить развод!

Я сорвалась на смех. Горький, рваный.

– Ты понимаешь? Даже не сразу! Не сразу, мама! Ему было настолько плевать, что он подумал об этом только сейчас!

Мама зажала рот ладонью.

– Господи, Алёна…

Я схватилась за край стола, пытаясь сдержать дрожь.

– Мы с ним три года работали на этой фабрике! ТРИ! И он даже не смотрел в её сторону!

Оксана Долгова всегда была из другого мира.

Дочь хозяина фабрики. Богатая. Уверенная. Знала, чего хочет, и всегда получала.

Её отец показывал Вадиму на неё.

Постоянно.

Намекал.

Подталкивал.

“Такая жена тебе бы подошла, Вадик. Умница, красавица, из хорошей семьи.”

А Вадим смеялся.

– Ты только посмотри на неё, – говорил он мне как-то вечером, когда мы вместе уезжали с работы. – Ну что мне с ней делать?

Я тоже смеялась.

Мы тогда смеялись вместе.

А теперь?

Теперь всё это оказалось ложью.

Он уехал с ней.

Вместо того, чтобы разобраться в своём браке.

Вместо того, чтобы поговорить со мной.

Вместо того, чтобы подумать о дочках.

Он просто собрал вещи и уехал с ней.

– Алён, давай ты сядешь… – мама дотронулась до моего плеча.

– Нет.

Я не могла сесть.

Не могла успокоиться.

Я ненавидела его.

До дрожи. До тошноты. До боли в груди.

Шесть месяцев.

Шесть месяцев я не спала ночами.

Шесть месяцев ловила себя на том, что слушаю, не хлопнет ли дверь.

Шесть месяцев пыталась объяснить дочкам, почему папы нет.

А он валялся на пляжах с богатенькой невестой.

Я глубоко вдохнула.

Всё.

Я больше не жду.

Я больше не надеюсь.

Я не верю в его сожаление.

Ему не было больно.

Он даже не вспоминал о нас.

Через два дня после его возвращения ко мне пришёл адвокат.

Не сам.

Не Вадим.

Он не нашёл времени поговорить со мной лично.

Просто прислал человека в дорогом костюме, с ровным голосом и холодным взглядом.

– Вам стоит подписать, – сказал он.

Я молчала.

– Ваш бывший муж теперь в достойной семье. Вам не стоит надеяться на его возвращение.

Я медленно подняла на него взгляд.

– В достойной семье?

– Да.

Я судорожно втянула воздух.

– То есть со мной было недостойно?

Адвокат не смутился.

– Просто другой уровень.

Другой. Уровень.

Эти слова врезались в меня, как нож в грудь.

– Вы ведь понимаете, чьим зятем он станет, – продолжил он. – Борис Александрович лично позаботится о будущем Вадима.

Фабрика.

Они всё купили.

Не только Вадима.

Меня они тоже купили – за жалкие алименты, которые он теперь присылает каждый месяц, как налог на совесть.

Я подписала документы.

Без истерик.

Без слёз.

Просто поставила подпись и молча вернула их адвокату.

Что мне оставалось?

Тягаться с дочерью хозяина фабрики?

Пытаться что-то оспаривать?

Ради чего?

Ради мужчины, который предал нас?

Я вышла из кабинета, сделала несколько шагов по коридору и остановилась.

Всё.

Конец.

Я больше не его жена.

Не его семья.

Он не мой.

Я развернулась и пошла к выходу.

Прямо мимо его кабинета.

В этот момент дверь открылась.

Вадим.

Мы столкнулись взглядами.

Я не помню, как дышала.

Помню только, что в его глазах не было ни капли сожаления.

– Всё подписала? – спросил он ровно.

– Да.

Он кивнул.

Я ждала.

Хоть чего-то.

Хоть слова.

Но он просто развернулся и захлопнул дверь.

Я ушла с фабрики в тот же день.

Как я могла там остаться?

Как могла ходить по тем же коридорам, где он теперь будет рука об руку с ней?

Как могла видеть людей, которые всё знали, но молчали?

Я не могла.

Прошло ещё два месяца.

Теперь я работаю продавцом в продуктовом.

Не потому что мне нравится.

Просто другой работы в посёлке нет.

Я не жалуюсь.

Но мама жалуется.

Сегодня она в очередной раз смотрит на меня с грустью, пока мы пьём чай на кухне.

– Алёна, ты могла бы найти что-то получше.

Я пожимаю плечами.

– Где, мам?

– У тебя высшее образование… Ты не для этого училась, чтобы работать в каком-то ларьке.

Я тихо усмехаюсь.

– А что ты предлагаешь? Вернуться на фабрику?

Мама сжимает губы.

– Конечно, нет.

– Тогда что? Ларек это единственное место, где я могу сейчас заработать.

– Ну а как ты дальше собираешься жить?

Я провожу пальцем по краю кружки.

– Посмотрим.

Мы молчим.

– Он каждый месяц присылает алименты?

Я сжимаюсь.

– Да.

– Ты хоть тратишь их?

– Нет.

Мама ахает.

– Почему? Это же для девочек!

Я сжимаю пальцы на кружке.

– Потому что это грязные деньги, мама.

Она тяжело вздыхает.

– Алёна…

Я сжимаю кулаки.

– Я сама вытяну девочек. Ради них. Ради себя.

Мама гладит меня по голове.

– Ты сильная, доченька. Ты всегда была сильной.

Я прижимаюсь к ней и закрываю глаза.

Где-то внутри всё ещё жила любовь. Остатки надежды.

Но я задушу их.

Потому что он не заслуживает даже моей ненависти.

Вадим больше не должен для меня существовать.

Глава 2

Вадим женился.

Я узнала об этом случайно.

Кто-то в посёлке сказал.

Вадим и Оксана поженились.

И улетели в очередной медовый месяц.

Как будто и не было у него прошлого.

Как будто он всегда был с ней.

Я не плакала.

Я не чувствовала вообще ничего.

Просто вышла на улицу и долго смотрела на серое, осеннее небо.

Жалко было только одного.

Я любила человека, которого никогда не существовало.

– Доченька, так больше нельзя.

Я вздрогнула.

Мама сидела напротив, в своём старом свитере, с чашкой чая в руках.

Она смотрела на меня долго, пристально, с болью.

– Мам…

– Мы должны уехать.

Я моргнула.

– Что?

– В Москву.

Она выдохнула, поставила чашку на стол.

– Продадим дачу, возьмём ипотеку, купим квартиру. Начнём заново.

Я уставилась на неё, будто она говорила что-то нереальное.

– Мам, какая Москва?..

– Алён. – Она смотрела тяжело, серьёзно. – Ты не можешь всю жизнь работать в этом чёртовом ларьке.

Я сжала губы.

– Это временная работа.

– Алёна! – вдруг резко сказала она, и я вздрогнула. – Прошло полгода!

Я отвела взгляд.

Мама тяжело вздохнула.

– Дочка, ты ведь не живёшь. Ты существуешь.

Я судорожно втянула воздух.

– Ты не можешь оставаться здесь. Здесь всё пропитано им. В каждом углу этот предатель. В каждом взгляде – жалость. Я вижу, как тебе тяжело, как ты с трудом борешься с этой депрессией, как ходишь на эту чёртову работу без сил, без жизни… Так больше нельзя.

Я промолчала.

Мама дотронулась до моей руки.

– Мы уедем. Ты найдёшь нормальную работу, возьмёшь ипотеку, а я помогу с девочками. Устроим их в садик и школу.

– Мам… – мой голос дрожал.

– Это наш шанс. Единственный.

Я сжала челюсть.

– Нет.

– Почему?

Я подняла голову.

– Эта дача… эта земля… это семейное.

Мама посмотрела на меня грустно, но твёрдо.

– Алён, эта земля не важнее твоей жизни.

Я покачала головой.

– Мам…

– Что мам? Я не могу смотреть, как ты угасешь в этом посёлке. Как твои дочки будут расти в этом болоте, в этой боли, в этих воспоминаниях!

Я стиснула кулаки.

– Здесь наш дом.

– Нет, доченька. Наш дом там, где мы будем счастливы.

В груди что-то дрогнуло.

– Мам…

– Ты же хотела другой жизни. Ты хотела мечтать. Хотела работать по профессии. Хотела жить, а не выживать.

Я прикрыла веки.

– Давай попробуем, Алён. – Мамин голос стал мягче, но твёрже. – Я с тобой. Я не отпущу тебя.

Я подняла глаза.

– Ты уверена?

Она кивнула.

– Я больше не могу видеть тебя такой.

Я глубоко вдохнула.

Посмотрела на маленькую квартиру, в которой мы жили.

Посмотрела на кухню, на чашки, на холодильник, на этот старый стол, за которым я сидела ещё когда была женой Вадима.

И вдруг поняла.

Здесь мне нечего ловить.

Здесь ничего не осталось.

Только воспоминания.

Я закрыла глаза.

А потом тихо сказала:

– Хорошо.

Мама вздохнула с облегчением.

А я впервые за долгое время почувствовала что-то, кроме боли.

Надежду.

***

С момента ухода Вадима прошло восемь месяцев.

Шесть из них мы просто выживали. Я работала в ларьке, мама пыталась хоть как-то поддержать меня, а девочки… девочки ждали папу, которого больше не было.

Последние два месяца ушли на оформление документов, продажу дачи, поиски квартиры, ипотеку. Мы погрязли в бумагах, сборах, подсчётах, но теперь, когда всё позади, я вдруг поняла, что не до конца верю в происходящее.

Мы в Москве. В своей квартире.

Я стояла в дверях, крепко сжимая в руках связку ключей, и смотрела на новую квартиру. Двухкомнатная, небольшая, с простыми обоями и пустыми стенами, пахнущими чужой краской. Почти без мебели – только старый диван, кровать, пара стульев и стол, купленный на местном рынке.

Но это было наше.

– Мамочка, смотри, тут балкон!

Кира выскочила из-за коробок, подбежала к стеклянной двери и принялась дёргать ручку.

– Надя, помоги!

Надя, в отличие от неё, не бегала и не прыгала от радости, но всё же подошла и легко отодвинула створку. Кира, радостно пискнув, выбежала на балкон.

Вечерний город гудел внизу. Машины тянулись по дороге, светились окна соседних домов. Где-то вдалеке раздавался детский смех, и вдруг стало так непривычно.

Я привыкла к тишине посёлка, к полупустым улицам, к знакомым лицам на каждом шагу. А здесь, в этом огромном городе, мы были никем. Обычными людьми, затерянными среди миллионов таких же.

– Мама, тут так красиво!

Я моргнула, возвращаясь в реальность. Кира прижималась к стеклу, будто пыталась рассмотреть город получше.

Надя встала рядом, молча наблюдая за улицей.

– Тут лучше, чем в посёлке, – наконец сказала она.

Я сглотнула.

– Девочки, идите сюда.

Они зашли обратно, и я тут же опустилась перед ними на корточки, заключила их в объятия, вдохнула родной запах их волос.

– Мы здесь. Мы справились.

Кира тихонько фыркнула, крепко обняла меня за шею.

– Нам здесь нравится, мамочка.

Я улыбнулась, сдерживая слёзы.

– Я рада, милая.

Мама в этот момент зашла в спальню, осмотрелась и тут же заявила, что эта комната будет моей.

– Ты будешь спать здесь. Девочки со мной.

Я потерла виски, готовясь к спору.

– Мам, давай не будем. Мне комната не нужна, я всё равно буду работать, а им нужно своё пространство.

Она нахмурилась, собираясь возразить, но потом только устало махнула рукой.

– Как скажешь.

Мы разбирали вещи весь вечер. Расставляли по местам посуду, распаковывали коробки с одеждой, мама застилала кровать для девочек, а я складывала свои вещи в шкаф в гостиной. Было непривычно осознавать, что теперь у нас есть свой угол, что мы начинаем жизнь заново.

В какой-то момент я поймала себя на мысли, что не помню, как это – чувствовать себя дома.

В нашей съемной квартире после ухода Вадима было невозможно находиться.

А здесь…

Я посмотрела на девочек. Кира, устроившись на полу, пыталась разобрать свои игрушки. Надя сидела рядом и внимательно изучала коробку с книгами.

Мы начали заново.

И, наверное, это и есть дом.

К ночи все устали. Девочки забрались под одеяло, Кира тут же свернулась калачиком, а Надя долго лежала, смотря в потолок.

– Мама, ты счастлива?

Я замерла.

Надя смотрела на меня серьёзно, внимательно, будто пыталась понять, правда ли я довольна этим домом или просто притворяюсь.

Я присела на край кровати, провела ладонью по её волосам.

– Я спокойна.