Read the book: «Меня зовут Джеффри Дамер. Подлинная история серийного убийцы»

© Нокс М., 2019

© ООО «Издательство Родина», 2019

* * *

Было бы здорово, если бы кто-то ответил мне, зачем я все это сделал. Что послужило для этого поводом; потому что у меня подходящего ответа нет.

Джеффри Дамер

Пролог

1992 год

– Мистер Ресслер, мистер Ресслер, вы уже провели несколько сеансов с Милуокским монстром, вы можете дать предварительное заключение?

– Сеансы проводят психотерапевты и с целью излечения больного, я же всего лишь могу лишь беседовать с людьми. Подчеркиваю тот факт, что в моей компетенции беседы лишь с людьми, с монстрами общается Стивен Кинг, наверное.

Роберт Ресслер говорит с налетевшими журналистами, еле сдерживая свое раздражение.

Тогда, в 1992 году, он вот уже два года как был на пенсии. Двадцать лет безупречной службы, создание общей базы данных всех нераскрытых преступлений в стране, создание уникального метода профайлинга серийных убийц, – все это уже осталось в прошлом. Кажется, что тогда, после второй или третьей беседы с Дамером, он впервые начал осознавать это. Он продолжал, как это принято в Чикаго, работать двадцать четыре часа в сутки, выступать с лекциями, давать свои заключения о вменяемости или невменяемости преступника. За полтора года, которые он провел в отставке, у него просто не нашлось времени для того, чтобы осознать тот факт, что его карьера в ФБР закончилась.

Когда начался суд над Джеффри Дамером, не было ни одной газеты, журнала или вечернего ток-шоу, в котором так или иначе не затронули тему Милуокского монстра. Эта привычка журналистов придумывать клички всем серийным убийцам всегда раздражала людей, занятых расследованием преступлений маньяков. Понять ход мыслей человека, совершившего убийство, можно. Но вот что можно сделать с монстром? Как понять его мысли? Придумывая клички, пресса не только тешила самолюбие преступников, но и как будто лишала их статуса человека. «Кто, кроме чудовища, сможет убить десятки человек?» – часто восклицали на ток-шоу так называемые «эксперты». Ресслера постоянно приглашали на подобные мероприятия, и таких выкриков он слышал множество. Профайлер должен понимать преступника, представлять себя на месте серийного убийцы, а журналисты низводили этот труд до статуса зоопсихолога, разгадывающего мысли утконоса.

22 июля 1991 года Джеффри Дамера арестовали в его квартире под номером 213. Узнав об этом, Роберт предполагал, что со дня на день его пригласят провести серию бесед с Дамером. Но этого не произошло. Ни через неделю, ни через несколько месяцев. Конечно, профессиональное любопытство буквально сжигало его. Ресслер продолжал считаться главным специалистом по серийным убийцам в стране, и на всех встречах, лекциях и интервью его теперь спрашивали лишь о том, когда он даст свое заключение по Дамеру. О том, что это заключение Ресслера никто даже не попросил сделать, никто даже подумать не мог.

Ресслер решил задействовать свои старые связи и сделал несколько звонков, чтобы организовать встречу с Дамером. В конце концов, это было необходимо, хотя бы для его новой книги. Ему пообещали «сделать все возможное», но так и не позвонили.

Лишь в январе 1992 года, когда выяснилось, что судьбу Дамера будет решать суд присяжных, Роберту удалось встретиться с ним. Обвинение настаивало на том, чтобы было принято заключение нескольких психиатров, уже проведших экспертизу Дамера, но против прошения о заключении самого Ресслера никто выступить не решился.

Наверное, нужно сказать несколько слов о нем. По нему никогда нельзя было сказать, сколько ему лет. Поначалу такие люди выглядят много старше своих лет, а затем пересекают грань усталости и начинают поражать всех своих родственников прогрессивностью своих взглядов. Все просто. Человек выглядит не на свой возраст, но на то количество опыта, которое ему отмерила судьба. Заметили, наверное, что многие путешественники, певцы и музыканты, как ни стараются, попросту не могут выглядеть моложе своего возраста, лишь потому, что пережили значительно больше своих ровесников. Одетый в строгий костюм, в своих неизменных огромных очках, заслонявших его от самых темных глубин самых черных в истории душ, сейчас он выглядел уже немного уставшим. Нужно было признать, что он больше не незаменим, да и может ли вообще человек быть незаменимым? Если речь идет о такой огромной системе, как ФБР?

– Пройдемте, мистер Ресслер, мы уже подготовили переговорную, – сообщил подошедший парень в форме, на вид ему было лет двадцать и на лице его явственно читалась гордость от того, что он участвует в этом историческом событии: встрече двух легенд.

В переговорной Ресслер встретил адвоката Дамера Джеральда Бойла, без присутствия которого Ресслер не имел больше права беседовать с обвиняемым. Они поздоровались и начали разговаривать о какой-то никому не интересной ерунде. По негласному закону, в переговорной не заводили разговоров о семье, даже самых обобщенных и нейтральных. Ресслер как никто знал, как важно максимально оградить семью от повседневного ужаса, с которым приходилось сталкиваться на работе.

Дверь переговорной открылась, и небольшое помещение моментально переполнилось людьми. Три конвоира вели невысокого, хорошо сложенного молодого человека в точно таких же очках на половину лица, как и у самого Ресслера.

– Здравствуйте, – тихо кивнул он и продолжил стоять.

Роберт отодвинул стул, но, заметив вопросительный взгляд Дамера, вспомнил о конвоирах и предложил ему сесть вслух.

– Как ты отнесся к известию о том, что тебе предстоит еще одна серия бесед с психиатром? – поинтересовался Роберт, когда конвоиры вышли из переговорной.

– Хорошо. Мне кажется, что это то единственное, что я могу сделать для пользы общества. Чем больше вы выясните, тем лучше сможете защищать людей от таких монстров, как я, – тихо, но уверенно говорил он. – И мне бы хотелось, чтобы вы сказали, безумен ли я. – На этой части фразы голос его дрогнул. Вряд ли это заметил сидящий рядом Джеральд Бойл, но Роберт отчетливо услышал это изменение интонации.

– Возможно, ты болен, или безумен, возможно, нет, но я против того, чтобы кого бы то ни было называли монстрами, – размеренно произнес он.

В первую встречу Роберт задавал те же вопросы, что и десятки психиатров до него. На следующий день беседа была уже чуть менее формальной. Дамер пришел на нее с большой коробкой, которую отдал Роберту, когда интервью подошло к концу. Профайлер осторожно взял ее, но, прежде чем открывать, поинтересовался, что в ней. Конечно, там не могло содержаться чего-то пугающего, но часом ранее Дамер рассказывал о том, как поместил голову одной из жертв в железный сейф и долгое время хранил ящик в своей комнате. Сейчас перед Робертом стоял обычный человек, пациент или клиент, но иногда забыть о том, что сделал сидящий перед ним человек, бывало трудно.

– Это письма моих поклонников. Я уверен, что эти люди нуждаются в психологической помощи, и думаю, что им еще можно помочь. Вам они нужнее, чем мне, – пояснил Дамер.

Это была лишь малая часть корреспонденции, которую получал Джеффри Дамер. На тот момент его популярность лишь немногим уступала популярности хип-хоп-исполнителей тех лет. Фанаты серийных убийц – особая категория людей. В абсолютном большинстве случаев они не рисковали стать убийцами, как думал Дамер, но вот стать жертвой маньяка они могли легко. Впрочем, даже это не было главным. Страшнее было то, что те люди, кто когда-либо всерьез задумывался о том, чтобы совершить убийство, перейти за грань самого страшного порока, видели то, как моментально серия чудовищных преступлений превращала тихого и незаметного человека в звезду. Жажда славы и признания редко была целью действий маньяка, но практически всегда являлась сопутствующим мотивом. Когда Роберт Ресслер заглянул в коробку, он увидел аккуратные стопки писем, перевязанные почтовой бечевкой. Их никто даже не пытался прочесть.

В тот момент не было уже в Штатах журналиста, не написавшего статью про Милуокского монстра по имени Джеффри Дамер. Стоит ли говорить, что в уединенном и обособленном штате Милуоки все разговоры рано или поздно сводились к обсуждению ужасов, творившихся в квартире 213.

После той второй встречи я решил поинтересоваться у Роберта, в чем, по его мнению, заключается феномен Дамера.

– Что обычно женщины называют, когда описывают свой идеал?

Не помню точно, что я перечислял, но среди прочего я назвал чувство юмора, интеллект, искренний интерес к личности, желание создать семью. На последнем пункте все, кто был тогда в офисе, начали саркастически улыбаться.

– Девушки все прощают красивым парням, – откликнулся собирающийся домой парень, имени которого я не знал. Он был полноват для своих лет, что, судя по всему, стало причиной его проблем с девушками.

– Дамер просто пример искреннего интереса к внутреннему миру людей и любви к животным, – хмыкнул Ресслер. – Он ведь хотел, чтобы его искренне любили, хотел безраздельно властвовать над любящим его человеком. Не получив этого в должном объеме, его сознание извратило эти вполне обычные для мужчины желания в эту страшную и уродливую форму, – задумчиво добавил он.

Это тогда показалось дежурной шуткой старого профайлера, но чем больше я узнавал о жизни Дамера, тем больше в ней появлялось смысла. Его действительно интересовал внутренний мир человека, и единственным осмысленным мотивом его действий было желание искренней и безусловной любви. И вот это уже пугало. Кто-то направляет эти желания в работу, желая спасти сначала весь мир, а потом хоть кого-то. Кто-то сосредотачивается на благополучии своей семьи, из тех же самых побуждений. Иногда по тем же причинам человека сжигают приступы необоснованной ревности, ярости или агрессии. Иногда человек приковывает свою вторую половину к дому (иногда и в прямом смысле, но чаще в переносном). А если нет ни семьи, ни работы, способных создать эту иллюзию безусловной любви? Ответ на этот вопрос зависел от психиатрической экспертизы Дамера. Ведь если он безумен, это проблема природы, но если вменяем, это бы значило, что чудовище скрывается в душах каждого из нас.

Глава 1

Меня всегда злит, когда кто-то пытается обвинить во всем произошедшем моих родителей. Эти заблуждения не имеют ничего общего с реальностью. Мои родители не имели понятия о том, чем я занимался, о чем думал…

Джеффри Дамер

1959 год

– Погодите, то есть вы больше не выпишите мне эти таблетки?! – воскликнула красивая девушка в кабинете врача терапевта центрального госпиталя Милуоки.

– Нет, мисс Дамер, мне очень жаль. Курс пока не закончен, но мы не можем рисковать. Действие этого препарата на беременных пока не изучено, – сообщил врач. Красивая девушка была замужем за уважаемым ученым и ждала ребенка, какой тут может быть повод для грусти? По правде говоря, он не понимал, зачем ей вообще нужны антидепрессанты.

Депрессия – самая удивительная из всех психических болезней. Ее можно и, безусловно, нужно лечить, но невозможно вылечить. Нет-нет, это вовсе не повод лезть в петлю. Депрессия проходит, но вовсе не оттого, что вы ее лечили. Она проходит сама по себе. Рано или поздно вы почувствуете, что ваши глаза наполнились слезами. Родственники и друзья встревожатся и начнут переживать, но на самом деле слезы – это хорошо. Это значит, что депрессия пока еще медленно и неохотно выпускает вас из своих крепких и липких объятий.

Поразительно, но именно в ХХ веке число людей, в той или иной форме страдающих от этого заболевания, перевалило за 30 %. Больше трети всего человечества. Упомянем тот факт, что во время войн, природных или техногенных катастроф этот процент падает до совершенно незначительной цифры. Да и кому вообще интересны люди с депрессией, когда идет война или надвигается очередное цунами? Если убрать из статистики страны Африки и некоторые страны Азии, в которых у людей попросту нет времени на то, чтобы обращать внимание на свое психическое здоровье. Итак, мы получаем поразительные цифры. В условиях более или менее благополучной и размеренной жизни, когда один день отличается от другого не больше, чем вид из вашего окна вчера отличается от того пейзажа, который вы видите сегодня, мозг попросту перестает замечать гормоны радости, которые продолжает получать. Хотя, если он их не видит, зачем эти гормоны вообще нужны? Организм человека – самая точная и эргономичная машина, какая когда-либо существовала на свете. Все то, что не используется, моментально начинает отмирать, атрофироваться, давая возможность развиться другим системам.

Вполне успешные в своем деле, имеющие семью и друзей люди в какой-то момент вдруг начинали гаснуть. Большинство из них списывали все на сезонную хандру или первые приметы возраста, но кое-кто утрачивал способность работать и поддерживать видимость нормальной жизни. Тогда они шли к врачам, которые поначалу попросту не знали, что посоветовать таким пациентам. Конечно, доктор Фрейд прописывал таким людям вполне безобидное средство¹, которое имело весьма приятный веселящий эффект, но очень скоро стало очевидно, что эта безобидная микстура подозрительно быстро вызывает привыкание. Чуть позже появились антидепрессанты, а уже во второй половине ХХ века появились и лекарства нового поколения. Они не вызывали привыкания в обычном понимании этого слова, никак не ухудшали качество жизни человека и, самое главное, делали мир человека с депрессией нормальным. В нем все так же было мало красок и радости, но теперь с этим можно было жить, а это ведь немаловажно. Мозг получал достаточное для нормального функционирования количество гормонов, отвечающих за положительные эмоции, и продолжал работать в привычном режиме. Если что-то дается просто так, зачем это вырабатывать? Зачем тратить драгоценные ресурсы (а мозг – самый энергозатратный орган, за время шахматной партии человек тратит столько же калорий, сколько и во время пробежки) на то, что и так дадут минут за пятнадцать до приема пищи? Такие таблетки существенно снижали выработку гормонов радости, но, согласитесь, это ведь не такая высокая плата за возможность жить более или менее полноценной жизнью? Человек пропьет длительный курс препаратов, психика стабилизируется и накопит достаточно ресурсов для того, чтобы настроиться на нормальную работу уже без препаратов.

Это 1959 год. По телевизору беспрестанно рассказывают о различных митингах и акциях против войны во Вьетнаме, которые устраивают странные люди в брюках клеш, цветных рубашках и с давно не мытыми волосами. Поразительно, но среди них очень много девушек-студенток. Впрочем, это где-то там, далеко, в Нью-Орлеане, Вашингтоне, Нью-Йорке. Хуже осознавать, что ее муж Лайонел каждый день видит сотни таких же девушек, приезжая в университет на занятия. Когда Джойс впервые приехала к Лайонелу в университет Маркетт, она была поражена тем, какое количество девушек там учится.

Студенческий городок занимает довольно обширную территорию, в сердце которой находится небольшой парк и лужайка. Джойс приезжает в середине дня, когда у Лайонела уже закончились занятия. Молодой человек ведет девушку на лужайку. Так проводят свое свободное время сотни других студентов. Здесь прогуливают пары, замышляют безумные выходки, пьют пиво, прикрывая банки бумажными пакетами, за углом можно было купить какие угодно наркотики… Здесь уже ощущался дух свободы, который привнесла с собой хиппи-культура, но только здесь, на лужайке перед университетом. В других уголках штата все еще правят консервативные 1950-е.

Джойс приехала в аккуратном белом платье с пышной юбкой ниже колен и небольшой корзинкой для пикника. Она выглядит так, будто бы сошла с экранов дневной мыльной оперы. Именно этим девушка и нравится ему.

– Может быть, мне тоже попробовать поступить в университет? – в очередной раз интересуется она.

– Не говори глупостей. Тебе же нравится работать на почте, ты сама же об этом говорила.

Они собираются пожениться, а в Висконсине и по сей день считается признаком нищеты, если белая замужняя девушка выходит на работу. Что уж и говорить о 1959 годе. Джойс работает на почте, принимает сообщения для телеграмм, вполне приличная для девушки работа.

– Кто будет платить за твое обучение? – уже чуть спокойнее спрашивает Лайонел, доставая новый сэндвич из корзинки.

– Я же работаю на почте! – возмущается девушка.

Это звучит скорее как шутка. Даже если двадцать лет работать на почте в две смены, вряд ли можно было бы оплатить обучение в университете, а Лайонел только через пару месяцев должен был получить степень бакалавра-химика. О каком-то серьезном доходе вряд ли можно будет мечтать в ближайшие пару лет. Конечно, им бы одобрили кредит на обучение, но какой в этом смысл, если кредит на дом значительно нужнее?

Родители Джойс говорят девушке то же самое, добавляя к этому, что она окончательно сошла с ума. В семье Джойс эти слова имеют особое значение. Бабушка девушки всегда была немного не в себе, а ближе к сорока окончательно сошла с ума. Возможно, на то повлияла тяжелая жизнь, которая выпала на ее долю после переезда из Швеции в Штаты, или же Великая депрессия, которую ей также довелось пережить, но факт оставался фактом: бабушка Джойс с сорока лет начала впадать во все более длительные периоды безумия, которые вскоре перестали сменяться краткими просветлениями. Та же судьба была уготована и тете девушки, которая пока еще была в здравом уме.

Джойс не оставили выбора. Вскоре они с Лайонелом поженились. Молодой человек, как и полагается мужчине, настоял на том, чтобы его жена ушла с работы и посвятила себя дому. Денег у молодой семьи пока нет, поэтому им приходится арендовать небольшой одноэтажный дом на окраине Вест-Эллиса, городка на сотню домов рядом с Милуоки.

Маленький дощатый дом на окраине еще более захолустного городка, чем тот, в котором прошло ее детство, на долгое время стал ее тюрьмой. Никогда и ничего больше не поменяется. Все будет только хуже. Когда она родит детей, последняя надежда на счастье и свободу будет сожжена.

С каждым днем Джойс становится все более мрачной и грустной. С каждым днем приходящий с занятий Лайонел раздражает ее все больше. Молодой человек старается, как может, подрабатывает везде, где удается, но денег все равно не хватает, а раздражение – накапливается.

Чтобы как-то себя развлечь, Джойс частенько посещает публичную больницу. Здесь, в обществе бродяг и алкоголиков, она ждет своей очереди к врачу. Если повезет, здесь можно получить рецепт на сильные обезболивающие, которые хотя бы ненадолго успокаивают ее тревогу. На фоне бродяг и алкоголиков девушка в элегантном платье ниже колен, да еще и замужняя, производила очень приятное впечатление.

– По моему мнению, вы совершенно здоровы, мисс, – заключил очередной терапевт в публичной больнице Милуоки.

– Миссис, – гордо подчеркнула Джойс, – но у меня болит спина, понимаете? Я не могу ни есть, ни спать от этих болей! – Голос девушки уже звенит от напряжения.

Доктор внимательно смотрит на девушку, но ничего не говорит. Мужчина долго и задумчиво крутит ручку у себя в руках. Джойс продолжает сидеть на стуле, даже не пытаясь как-то еще аргументировать свое желание получить рецепт на обезболивающее.

– Вы бы не хотели обратиться к еще одному специалисту, миссис? – наконец спросил доктор.

Терапевт советует девушке обратиться к психиатру. Как ни странно, Джойс не возмущается, а даже напротив, благодарит врача и пересаживается в очередь к психиатру. В тот день ей выписывают антидепрессанты.

Когда Лайонел приходит со своей смены в магазине, он попросту не узнает свою жену. Джойс не осыпает его упреками, не устраивает истерики, она… Она даже улыбается.

Конечно, антидепрессанты, тем более 1950-х годов, не могли подействовать сразу. Ощутимого эффекта можно было ждать только через пару-тройку недель, но уже само предвкушение этого результата помогло ей. Внезапно она почувствовала, что жизнь все же продолжается и, вполне вероятно, впереди ее ждет еще много удивительных событий. Скоро Лайонел получит работу, они переедут, а там, в другом прекрасном городе, ее обязательно ждут новые удивительные события.

Постепенно ее настроение стабилизируется. Кажется, что мир вокруг хорошенько помыли и высушили на ярком солнце. Ах да, еще вдруг появилось и само солнце, которое почему-то Джойс уже давно перестала замечать. В сочетании с обезболивающими прописанные врачом антидепрессанты дают удивительный эффект. В теле появилась легкость, время пролетало незаметно, жизнь казалась легче и проще.

Врачи в публичных больницах меняются с завидной периодичностью. На тяжелую и низкооплачиваемую работу соглашались в основном выпускники-троечники, которые не успели в последний год обучения найти себе более или менее приличное место работы. Проработав пару месяцев, они благополучно переходили на любую другую службу, притом желательно не только в другом городе, но и в другом штате, подальше от вечно хмурого Висконсина.

Джойс узнает о своей беременности незадолго до того, как ее запас рецептов на антидепрессанты стал заканчиваться. У нее еще даже живот не заметен, а этот врач ей уже предлагает забыть об этом замечательном, солнечном мире, который она обрела благодаря таблеткам. Как она и предполагала, ребенок означает только одно: прощание с надеждами на лучшую жизнь. Проблема состоит в том, что она не предполагала, что это прощание произойдет так быстро.

В тот вечер она закатывает мужу невероятный скандал за его небольшую задержку на работе. Мужчина уходит из дома, хлопнув дверью, и возвращается лишь под утро. Нелюдимый и довольно мрачный Лайонел никогда не имел друзей, и уж точно у него нет приятелей, к которым он мог бы обратиться в трудную минуту. Всю ночь ему пришлось провести в машине, в компании с упаковкой дешевого пива из супермаркета. На следующий день все вновь повторяется. И потом, на следующий, тоже.

– Ты уже перестала пить свои таблетки? – интересуется он спустя пару дней.

– Врач запретил мне их пить, – хмуро бросает девушка, доставая тарелки для завтрака.

– Мне кажется, тебе стоит возобновить курс, – говорит Лайонел. – Для ребенка важнее всего, чтобы мать была счастлива.

Эти слова даются ему с трудом. Он точно знает, что поступает неправильно, но в то же время он понимает, что именно это хотела от него услышать Джойс. И оказывается прав. Услышав это, девушка просияла и настроение ее моментально изменилось. Лайонел списал тогда все на гормональные перепады, свойственные всем беременным.

Получив официальное разрешение, пусть и не от доктора, но от мужа, девушка получила карт-бланш. Она тут же записывается на прием в публичную больницу в соседнем городе. Естественно, называет вымышленные имя и фамилию, и, конечно, в такой больнице никто и никогда даже и не думает проверять данные, полученные от пациента. Проделав такой маневр несколько раз и с разными больницами, девушка скапливает целую стопку рецептов на антидепрессанты, которые, как драгоценности, складывает в красивую резную шкатулку, когда-то подаренную ей свекровью.

* * *

Спустя девять месяцев Лайонел отвозит Джойс в Евангелистский публичный госпиталь Вест-Эллиса, где девушка и благополучно рожает здорового мальчика.

Когда Лайонел узнает о том, что у младенца две руки, две ноги и одна голова, он впервые за долгое время вздыхает с облегчением. Джойс принимала таблетки в течение всех этих долгих месяцев. Несколько раз он пытался заставить девушку прекратить принимать лекарства, но всякий раз это заканчивалось дикой истерикой и угрозой выкидыша. Лайонел всякий раз пасовал и на некоторое время оставлял попытки образумить жену.

Каждое утро Джойс как ни в чем не бывало заходила в ванную комнату, открывала вечно скрипящий шкафчик с зеркалом и начинала методично открывать баночки с лекарствами. В итоге набиралась целая горсть препаратов, образующих специфический коктейль из обезболивающих и антидепрессантов. Благодаря этому набору в их семье сохранялась видимость нормального существования. Правда, день за днем тревога за малыша у Лайонела нарастала. Он стал читать всевозможные книги и брошюры для будущих родителей. Поначалу это были бесплатные проспекты из школы, в которую он устроился работать, затем это уже были недорогие книги в мягком переплете из раздела распродаж в книжном магазине, потом – уже довольно дорогие издания и подписки на журналы для будущих родителей. Все это вызывало отвращение и гнев со стороны Джойс.

– Ты думаешь, что я буду плохой матерью? Думаешь, что я не могу справиться даже с этим?! – кричит девушка, выкидывая новую порцию журналов. С подобной интонацией можно было бы выкидывать порнографическую продукцию, коей у Лайонела было предостаточно, но вот что плохого в этих книгах, понять невозможно.

Джойс ведет себя все более странно. Доходит до того, что она начинает переключать телевизионные каналы, когда видит на экране какого-то ребенка, и даже перестает смотреть пару своих когда-то любимых ей сериалов.

– У тебя сын, – говорит девушка, когда видит Лайонела в дверях больничной палаты. На ее лице сейчас не читается никаких эмоций.

– Мне уже сказали, – отвечает ей муж и улыбается.

– Лайонел, дорогой, ты принес мне таблетки? – спрашивает девушка.

– Не думаю, что тебе уже можно их… – начинает было Лайонел, но договорить не успевает.

– Зачем ты тогда вообще пришел? – верещит девушка. По лицу ее уже градом катятся слезы.

Эту картину и застает медсестра, принесшая в палату ребенка. Она с укором смотрит на Лайонела и направляется к молодой маме.

– А его вы зачем принесли, зачем мне это вот принесли, я не могу… – плачет Джойс. Вот тут уже акушерка отступает. Она проработала в госпитале уже без малого двадцать лет и видела немало девушек, которые поначалу пугались материнства. Обычно это были слишком юные девушки, еще не созревшие для брака. Джойс исполнилось уже 23 года, самое лучшее время для родов, но кто его знает, все ведь по-разному взрослеют.

Медсестра начинает медленно отходить к стене, чтобы положить малыша в кроватку, но Джойс не дает этого сделать. Девушка хватает лежащую рядом подушку и швыряет ею в акушерку. Медсестра успевает увернуться от подушки, не потревожив ребенка. Тем не менее все же уносит его.

Джойс оставляют в больнице на пару дней, чтобы убедиться в том, что ее самочувствие пришло в норму. С каждым днем девушке становится все хуже. Она вот уже несколько дней не принимала лекарства. Внезапно на нее обрушивается невероятная, свинцовая усталость. Она встает с кровати лишь для того, чтобы сходить в туалет, а затем вновь вернуться в постель. Несмотря на наличие молока, наотрез отказывается кормить ребенка и предпочитает спать по двадцать часов в сутки. Проснувшись она продолжает лежать с закрытыми глазами. Изредка сквозь свинец тошноты и усталости до нее доносятся чьи-то голоса, то ли врачей, то ли Лайонела, но вскоре она вновь падает в бездну тяжелого, мучительного сна.

На третий день этого непрекращающегося ада Лайонел забирает жену домой, так как денег на то, чтобы оплачивать палату, уже совсем не остается.

Знакомая обстановка благотворно влияет на девушку. К удивлению Лайонела, девушка начинает кормить ребенка, ухаживать за ним и даже кое-как проявлять тепло и заботу по отношению к сыну. Более того, она перестает принимать таблетки. Ну, по крайней мере, так говорит.