Шум пройденного (сборник)

© М. Жванецкий, 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Пре-ди-сло-вие

Эта книга за спасибо.

Спасибо моему другу и исправителю Олегу Сташкевичу.

Что не давал мне отрываться:

– Пиши и пиши!

– Пишу и пишу, – не помню откуда кричал я, стараясь заглушить звяканье вилок и рюмок на фоне шума морской волны.

Такие, как эту – не пишут.

Их собирают.

Их соскрёбывают.

Их набрасывают лопатой.

И накапывают пипеткой.

Их растирают с солью, сахаром и слезами.

И каждый раз пробуют на вкус.

И дают попробовать друзьям: «Кажется, готово?…»

Сюжета нет. Одни ингредиенты.

Сюжетом служит общее впечатление, состояние и сострадание.

Включая постраничное.

Все!

Наклоняюсь и целую.

Отклоняюсь и жму руку!

Ваш со всей родней М. Жванецкий

Нижний Тагил

(январь 197… или 198… года)

Нет, не воспоминание, не воображение, а живая жизнь поступает ко мне.

Людская, а не выдуманная мной ради профессии.

Какая разница, когда и где ему сообщат.

Вечером или днём или ночью.

Какая разница, как ему сообщат.

Важно, что вдруг становится слышно.

Через три-пять-десять лет.

Вдруг шум, шум.

Что-то шумит.

Шумит то, что было сказано, забыто, пройдено и там осталось.

И что там такого?

А что там такого?

Спрашиваешь себя.

Спрашивают тебя.

Спрашиваешь ты.

И, слава богу, не можешь ответить…

Нижний Тагил

(январь 197… или 198… года)

Вот и вспоминай Нижний Тагил, конец января.

Советская власть.

Металлургический комбинат.

Ты приехал с полуподпольным выступлением.

Вспоминай. Ты же помнишь всё, кроме своего выступления. Они всё делали сами. Вспомни квартиру, что устроили тебе на эти два или три дня. Трёхкомнатная. Вся семья куда-то выехала.

Вспомни яблоки на столе.

Вспомни завтраки, которые хозяева готовили тебе и уходили.

Вспомни, как они спорили, кто тебя повезёт. Девять машин за три дня.

А в последний день – гонщик, – когда концерт позади.

Вот и вспомни, как они вдесятером готовили обед.

Как на завтрак были пельмени, пиво, водка, борщ – всё, чего не достать.

Как ради тебя не ушли на обед прокатчики, тебе показали, как катают четырёхсоткилограммовые бандажи.

Как все с тобой сидели в бане прокатного цеха ночью. И ночью голые, мокрые мужики выбегали из парной к прокатному стану. Летел раскалённый докрасна двутавр № 20, он пролетал, обдавал голых жаром, потом шёл ветер, потом – жар. Грохот, ветер, жар, двутавр метров десять, далеко наверху в кабине оператор. И мы с бокалами шампанского. Где, когда, какая власть могла нам помешать?

Какой ещё народ тебе был нужен?

Вот и вспоминай, как они, твои слушатели, по очереди взяли на себя все препоны, все барьеры, что выстроила на твоём пути власть.

От авиабилета до гонорара. Когда ты в этом государстве не потерял ни минуты. Кто-то уже стоял в очереди. А кто-то уже выстоял. Ты только появлялся, и очередь подходила.

Как партийные деятели не могли взять в толк, когда их обскакали, почему их ни о чём не просили и не попросили. И уехали, так ничего и не попросив, не сообщив, не поблагодарив.

Это их-то!

А когда у тебя поломались очки, ты их передал в народ со сцены и их вернули тебе починенными.

Вот и вспоминай, любимый, каким ты был.

Ибо тут возможны два варианта.

Либо ты называешь дерьмо дерьмом, невзирая на должности и звания. И народ тебе кричит: «Ура!»

Либо ты кричишь: «Ура!» И народ тебя называет дерьмом, невзирая на должности и звания.

С Новым, 2005 годом!

И вот снова собралась наша компания. Невзирая на расстояния, невзирая на убеждения, невзирая на материальное и семейное положение.

Уходящий год был потрясением для всех и многообещающим для населения.

Обещали все. Это был лучший по обещаниям год. И, как сказал Гарик: «Но так хочется поверить, так хочется поверить – в последний раз».

Да, Гарик. На этом и построены Кузбасс и Магнитка, Освенцим и Днепрогэс. Мы поверили в следующий год.

Не будем надеяться на что-то большое – вроде общего счастья.

Будем рассчитывать на что-то мелкое и твёрдое. Толя купит велосипед. Ира залатает крышу. Митька поймёт арифметику. Я ещё чем-нибудь вас рассмешу. На остальное заработаем. В последний раз предлагаю надеяться на себя. Будем счастливы снизу. Тогда смена властей не будет так радостна и так трагична.

А пока подумаем о себе.

Злой не бывает счастливым.

Добрый не бывает одиноким.

Умный не бывает красивым.

За Новый Новый год!

За подъём пресмыкающихся!

За вскакивание лежащих!

За рывок нерешительных!

За многообещающую встречу жён моряков с курсантами высшего мореходного училища!

За этот вечер четырёх поколений в нашем доме на спуске к морю!

За поцелуй молодости!

За крепкую руку старости!

За наслаждение этой старостью и возбуждение этой молодостью!

За общее движение от пения и танца к чтению и уму!

И как только каждый вдруг станет доволен своим результатом, от общего результата вздрогнут все!

Прогноз на 2005-й

Все надеются на петуха.

Знатоки этой птицы говорят: «Будет хорошо!»

Зная его неутомимость, ранний подъём, заботу о женщинах…

И обалденную мужскую красоту.

И очень вкусную жизнь после смерти…

Снова

Ура! Снова Новый год.

И всё у нас по-новому.

Старый год уходит вперёд.

Новый год зовёт назад.

Страна живёт уверенно, хотя есть странности.

В обществе, откуда ни возьмись, снова появились антисоветские настроения.

И даже стали популярными.

Как? Почему? Советской власти давно нет…

Учёные, с трудом оставшиеся в стране, исследуют эту странность.

И это при том, что механизм принятия решений налажен.

Детали механизма заняли места в зале заседаний.

Решения приняты.

Из решений самые решительные будут украшать стенды улиц и скверы площадей.

Затем будет принято самое решительное из всех решительных решений и под названием «Решение – в жизнь!» будет украшать все вокзалы всех городов.

Я какое-то время кричал:

– Жизнь становится лучше!

Сейчас кричать перестал.

Хотя ещё иногда так думаю.

На этих криках: «Жизнь стала лучше!» я потерял довольно крупную часть публики.

Президент и премьер на этом же тексте уверенно набирают голоса.

Или у нас публика разная, или я считаю по доходам, а не голосам.

Странно!

Мне отец говорил: «Делай, что говоришь! Но не говори, что делаешь!» – но я делаю и говорю одно и то же.

Отец от меня такой профессии не ожидал.

Жизнь за это время успокоилась, установилась: вернулись забастовки, голодовки, протесты.

То есть жизнь устаканилась.

Но если раньше по ночам окна горели – идея была.

Теперь окна погасли, горят глаза неугасимым голубым огоньком.

Раньше говорили – учитесь у стариков, теперь их толкают – бегите за молодыми, они, как собаки в метель, что-то чуют и куда-то бегут. Может, и вас куда приведут.

Весь народ этим занимается – следят за молодыми.

Хотя их движение тоже хаотичное.

И часто – в поисках женщин…

Ну, хотя бы это.

Если учесть, что наши люди ненавидят именно служебные обязанности, а всё остальное делают с удовольствием, может, что-то и получится.

Хорошо хоть мы перестали приставать к человечеству, рекомендовать тяжёлую работу, скудную пищу, коммунальные квартиры и низкий заработок с криком: «Кто с нами, друзья?!»

Друзья при первой попытке ослабить хватку – разбежались.

И нам надо опять надеяться на себя.

А это самая слабая из надежд.

А когда всё так светло и печально, неожиданно возникает хорошее настроение.

Что такое? Откуда?

Пройдёмся опять:

Этих нет.

Эти не работают.

Этот болеет.

Эти голосуют и голосуют.

Эти растут.

Эти падают.

И всё это ещё стало на год старше.

Чего же вдруг хорошее настроение?

А потому что всё!!!

Уже невозможно быть в плохом!

Прошу к столу.

Макаревичу

Самое смешное в этой стране, в этой культуре, что Андрею Макаревичу – пятьдесят лет.

Копеечный возраст.

Мелкий юбилей, не стоящий этих волнений.

Впереди – трудный пятьдесят первый, опасный пятьдесят второй и радостный пятьдесят третий.

Итоги подводить не надо.

Они появляются в тридцать пять, в шестьдесят их уже пересчитывают.

Но какое разнообразие Макаревича!

Сколько путей развития!

Как будто один человек одновременно открыл три двери тремя ключами и вошёл в три зала.

Критик начнёт разбирать музыку, поэзию, живопись, кулинарию, путешествия – запутается окончательно и вздохнёт «какой талантливый!», и заплачет.

Какой талантливый!

Пение – одна треть талантов, а варка овощей, а ныряние в подводный мир, чтоб просто помолчать в обществе тех, кого он потом так вкусно будет готовить.

Андрей один из двух или трёх музыкантов, для которых пение – это слова под красивую медленную музыку.

Его мелодии, как тополиный пух, – ни отклонить, ни выплюнуть, ни отодрать.

Смотришь чьё-то пение на экране ТВ: трудно петь без слов и без музыки, но когда этим занимаются массы – я снимаю шляпу.

Так поёт бензиновый мотор.

А вот когда на разбавленном бензине поёт «Машина времени», мне тоже этого хочется. Мне очень этого хочется. Хотя мои пять минут пения вызывают три часа угрызений совести.

Андрей пишет всё лучше и последние песни лучше первых.

Наша жизнь стала фоном для его тихого голоса.

И на фоне его тихого голоса остро проигрывает наша жизнь.

Как ни странно, Макаревич понимает то, что произносит.

Для шоу-бизнеса это уникальное дарование.

И ещё он старый русский интеллигент, и я прошу его этого не стыдиться.

Интеллект и хорошие манеры ещё войдут в моду.

Ещё кто-то его попросит: «Мне на приём к королеве, вы не покажете, какой платок?…»

Продвинутые журналисты часто спрашивают у космонавтов и «звёзд»: «Скажите, какое место в вашей жизни занимает еда?»

Андрей на это ответил всей своей жизнью.

«Из нашей еды, – говорит он, – выделяется настоящая музыка, настоящая живопись, настоящая поэзия».

Он вошёл и открыл нам три двери в три мира.

И ещё открыл нам подводный мир своего существования и надводный мир своего пения.

Судя по верхнему – и нижний прекрасен.

2003 г.

Владимиру Спивакову

Вот, Володя, тебе и шестьдесят.

Это такой жанр – стареть у всех на глазах под крики: «Вы совсем не изменились!»

Изменились. Но не там, где это видно.

Умные люди – единомышленники.

Дурак всегда думает иначе.

Сейчас такое время, когда настоящее плетётся в арьергарде современного.

Ничего. Наши взаимоотношения со временем, со временем и прояснятся.

Поздравляю, обнимаю, осторожно жму твою руку.

Береги женщину, что рядом.

Женщины – морские звёзды, создающие образ и место.

Мужчины – коньки морские, прыгающие вертикально.

Их сила в сутулости.

Разогнутый – не в счёт.

Движение денег

Нарушить закон земного притяжения можно, но это – большие деньги.

Закон всемирного тяготения – очень большие деньги.

Не знаю, как в других странах, у нас главное – найти, кому дать.

Нашёл сумму – улетел.

А чтобы выйти из метрической системы? Временно. Купить в акрах – продать в сантиметрах. А баррель? Добываешь в тоннах – продаёшь в баррелях. Добываешь в галлонах – продаёшь в литрах.

Народ не дурак, когда из канистры по бутылкам.

Это нас пугают законами экономики.

Даже в Высшей школе экономики есть спецкурс «Правила нарушения законов экономики».

Кому за сколько и как их обходить.

В одном случае страна процветает, в другом – ты.

Выбирай.

Многие себя выбирают.

Конечно, по законам страна процветает, но очень долго не процветает. Бывает уже, и терпения у всех нет, а она всё не процветает и не процветает. Депутаты уже по могилам разошлись – она не процветает.

Отдельные люди процветают быстрей.

Вот правила уличного движения автомобилей – уже давно правила движения денег.

Деньги всегда едут по встречной полосе.

Деньги возникают из нарушений и продолжают нарушать на протяжении всей суммы.

Движения денег на улицах хорошо видны сверху.

И пункты отбора – так красиво: разгон, свисток, торможение, отбор.

Так и видишь, как 100 тысяч мягко обходят 30, потом 50, потом 70. А тут слева из тумана – стремительно 130 тысяч евро с охраной в 70 – по тротуарам, по столбам, по головам уходят вдаль. Все стоят завороженные. Нет конкуренции.

Одинокие рубли – под землёй в переходе. Там их движение.

Миллиард – в море. В яхте, в шезлонге, в пижаме, в фуражке.

Миллион – в небе, по своему расписанию. Хочет – взлетел, хочет – сел. Хочет – задним ходом небо бороздит. Чартер называется.

Это всё мы говорим о движении денег.

Одно могу сказать: можно завидовать, можно участвовать, но останавливать – нельзя.

Мы же все помним, какой вид имело то, что остановилось.