Read the book: «Дети Лимба»

Солнышко

Что же ты, тусклое грустное мертвое солнышко,

Ласково давишь мне трупом на психику,

И кровь твоя ядом стекла по заброшкам,

Стопоря на рефлексах тягу к развитию.

Что же ты, дрянь, улыбнешься за тучами,

Словно ждешь, что подам тебе признаки жизни.

Словно ищешь меня своим ядерным лучиком,

Чтобы вновь облучить отныне и присно.

Ты не светишь здесь. Тебя нет. Не бывает.

Ты лишь сумрачный призрак моей фантазии.

Эту землю не греет, не освещает.

И ты примешь за счастье свою эвтаназию.

Исходи эти сырые ночные тропы,

Зато здесь хотя бы бывает не каждый.

И фонари не светят, зато темень тромбом

Тебя единственная примет в объятьях жадных.

Ну а чего ты ждал? Давай посмотрим.

Загляни к себе внутрь – там гниющий гроб.

И опарыши с живого тебя пир устроят,

В лабиринтах непонятных грудных катакомб.

И ты не удивлен. Здесь никто не примет.

Потому что изуродован и так же мертв.

Каждый трусит, что его у себя отнимут,

Но не думает, что на глазах штрих-кодом надпись:

«Стерт».

И ты сушишь десна каждой встречной бездне,

Каждой пропасти безумия и каждой лжи.

Если здесь был Бог, то он не воскреснул,

И ему нет дела, что бы ни скажи.

И ты задыхаешься, пока не грохнет,

Не усохнет в голове последний сердца стук.

И ты твердо знал, из чего рвал когти,

Но не знал, куда ноги тебя приведут.

Приведут по цементной сырой дорожке.

Приведут по грязным лужам в тот промозглый день,

Где касаткой полумертвой нас туман до дрожи

Опоясает и примет как родных детей.

И там солнышко не ждет, ты его придумал.

Чтобы просто для чего-то в никуда прийти.

Чтобы просто не сдаваться, отвергать угрюмо

Все попытки бросить и потом найти.

Здесь найти хоть что-то. Найти кого-то.

Для чего бы можно было и не умирать.

Для чего бы можно было жить. Но вот он,

Твой последний эпизод с пометкой: «Потерять».

Так скажи же, почему ты улыбнешься грустно,

Если вовсе меня здесь ты больше не найдешь?

Мое солнышко больное в пересохшем русле,

Меня не было, не будет, ты со мной умрешь.

Тебя потерять

Снова проснусь, значит снова с тобою расстанусь.

Останусь оторванным тлеющим смятым листом.

И снова безмолвно будто во всем растворяюсь,

Остывая здесь сумрачным тихим костром.

Застревая мостом здесь, что тлеет над мутною речкой.

И ногами касаясь холодного вязкого дна,

Я на берег смотрел, и смотрел сквозь туманы бы вечность.

Только вечность жестоко разломит границами сна.

Я хотел бы остаться, хотел бы не ошибиться,

Как пришлось ошибаться несчетное множество раз.

И хотел бы позволить чему-нибудь сбыться,

Только утро нас вскроет, и вскроет живое в нас.

Зачем же придумано было все то, чего быть не может.

Для чего не отпустит, я все еще буду ждать.

Буду ждать, когда утро холодное вновь потревожит

И насильно заставит по новой тебя потерять.

Дети Лимба

По разбитым окнам я читаю город,

Чередою мелких капель мне плеснет за ворот

Темнота заборов, не хранящих слово.

И здесь может зазвучать лишь щелчок затвора.

И не скалься мне, мне тебя не видно,

Просто жми на спуск – я подставлю спину.

Я не обернусь, чем бы ни пробило,

Ведь смотреть назад еще хуже было.

Не откроют дверь, ведь мы дети Лимба.

Нам откроют смерть, чтоб не быть наивным.

Под ногами твердь из разбитых плиток,

И я режу ноги, чтобы сделать выбор.

Я один из многих и умру безлицым.

И единственное счастье нам здесь лишь приснится.

Рвать себя на части – есть инстинкт убийцы,

Чтобы в одночасье и себя лишиться.

И пылало небо, как пылали люди.

И сгорали белым, и сгорали в сути,

И сгорали в пепел, и сгорали в буднях,

И врезались в землю, словно сбитый спутник.

А воронье море жаждет новой крови.

Жаждет грязных туч, жаждет вечной бойни.

Если я вернусь, то беспечно спой мне,

Для чего я здесь и не сплю спокойно.

Ложь

Ты в чудо веришь?

Я вот, безусловно, да.

Все потому что видел его тело,

Нанизанное на штыри во льдах,

Да на асфальте внутри контура из мела.

Ты в сказки веришь?

Я вот, безусловно, да.

Ведь я писал их, и они все сбылись,

И ради жизни в горло мне вцепились,

Меня испив и высосав до дна.

В добро ты веришь?

Я вот, безусловно, да.

Я в этой жизни видел добрых,

Не получивших ничего, кто все отдал,

Но их всех выкинули и не помнят долго.

Ты в утро веришь?

Я вот, безусловно, да.

Оно придет, но только греть не станет.

И никого здесь не спасет, оно устанет

Нас греть, уже остывших навсегда.

Ты людям веришь?

Я вот, безусловно, да.

Им ничего не стоит жрать друг друга.

Я видел тех, кто больше не предал,

Но всем им стыдно в этом грязном круге.

Ты веришь, что однажды ты поймешь,

Что больше ни во что уже не веришь?

Я долго верил даже в ложь,

После того, как эту ложь проверил.

Инкассация

Время застыло, а я,

Я все еще жду перемены

В своем необъятном плене.

Искренне жду и верно,

Считая число вселенных

На каплях холодных дождя.

За стеклами звуки ветра

Повиснут на кабельных лентах.

И все, что хранилось в моментах,

Холодною горькою пеной,

Привычно и непременно

Зальется куда-то в меня.

И нам приходилось здесь видеть

Все то, от чего отказаться

Хотели, но нам суждено

Здесь только на веки остаться.

Я пробовал прикасаться,

Но здесь уже нет ничего.

Вызови инкассацию.

Пускай хоть они заберут

Весь этот никчемный труд,

Всю этой души деградацию.

И какой-то неясный маршрут

Выберут и увезут.

Пыль на их ресницах

Не остаюсь ни в памяти, ни в лицах.

И мне не страшно даже оступиться,

Пускай на этой скорости убьюсь.

Ведь я всего лишь пыль на их ресницах,

Что не задела ни единых чувств.

И что бы я ни делал, пылью остаюсь.

И пеплом.

Хоть заживо кремируй,

Здесь побывал лишь ветром,

И как себя ты ни терзай, ни препарируй.

Ты видишь меня день,

И мне не знать, где буду завтра.

Я словно каждый раз на точке невозврата.

И как бы ни хотел прийти обратно,

Я просто этой жизни тень.

Нас не найдет здесь ни одна координата.

В этой системе, что сломалась пополам,

Я сам пытался не сломаться.

Хоть и старался, но всего себя и не отдам.

Остановиться – значит сдаться.

А сдаться здесь сулит нам только смерть.

И может даже лучше, что нет шансов

Здесь становиться медленней, чем свет.

Так будет меньше боли, меньше веры.

Ты для других хотя бы просто один миг.

И для других все это лучше, но наверно,

Ты непременно сам сгоришь, себя убив.

Останки дня

И небо обнажило свои раны,

Залив прощальным светом этот миг.

А я все крыши бы отдал и вскрыл все карты,

Чтобы делить этот цикличный странный мир.

И на руках бы эти звезды засыпали,

Как я здесь засыпал, но все не так.

Я все это принес и все отдал бы,

Чтобы не видеть больше пепел на руках.

Сквозь этажи и сквозь пролеты зданий

На землю упадет пустынный взгляд.

И разобьется об асфальт, и перестанет

Смотреть туда, где поезда уходят вряд.

Фломастер тускло пару кирпичей испишет.

Храни застывшей тенью здесь себя.

Храни здесь память, даже если ты не дышишь.

Нам больше негде сохранить останки дня.

Карнавал

Сердце безмолвно сожмет.

И я где-то внутри потеряю сознание.

Был ли осознанно здесь?

Даже не знаю я.

Будешь опознан ли,

Если в тебе все умрет?

Что терять тебе,

Если сам ты потерян в вечности?

Что скрывать тебе,

Если клетка грудная вскрыта?

Моих мыслей петля

Станет галстуком черным,

Станет одной из конечностей.

Позовите ученых,

Пускай просветят меня.

Как дурак я сжимаю клинок,

Но он пополам поломан.

Скажи, кто его соберет,

Когда сам стал металлоломом?

Я смотрю снова в пасть,

В пасть всем своим драконам,

Молча жду,

Когда кто-то меня сожрет.

Не зови,

Не зови это место домом.

На моральных устоях

Своей аморальной цепи,

Мы все дружно дорожку в далёко свое построим.

Когда ты не вернешься, меня за собой позови.

Я губами прильну

И лизну языком штукатурку.

Такую безвкусную кожу всех этих стен.

Как качели на холоде,

На холоде самом жутком.

Будет больно, польют.

Обольют кипятком. Зачем?

Зачем же, скажи, зачем я мечтал о счастье?

Зачем люди отдали себя,

Отдали и пали здесь.

Отдали себя, себя разодрав на части,

Когда всех изнутри выжигала больная смесь.

Ты не смейся, здесь нет ничего смешного.

Мы поржем от души, ведь нам уже всем плевать.

Посмотри нам всем вслед,

Отвернись, не сказав ни слова.

Наше время пройдет,

Как пройдет и твое осуждать.

Осуди здесь сам -

Будешь сам не судимым вечность.

Всем так легче, и все этой гнилью больны.

Мне врачи рассказали -

Хреново фильтрует печень.

Я сказал: «Оттого, что я мир фильтровал изнутри».

Меня с мысли собьют,

Но мысли терять не страшно.

Ты себя здесь терял, терял этой жизни суть.

Нам здесь не привыкать,

Слепыми родившись однажды,

Тебе зрение это уже никогда не вернуть.

Посмотри сюда.

Моя жизнь в рекурсивных снимках.

Я все фото из детства за эту одну отдал,

Забыл и отдал, за эту, в чернильных фильтрах.

Это все как вода,

Которую в легких собрал.

И ты выплатишь это.

Выплатишь полную цену.

Выплатишь жизнью своей,

Болью своей, до конца.

Ваша жизнь – это роли,

Роли гниющей сцены.

Моя жизнь – это то,

Чего я здесь не отыскал.

Твое сердце сожмет.

Ты отдал бы его добровольно.

Отдал бы за то,

Чтобы кто-то не променял.

Но оно здесь лежит,

Лежит здесь в грязи произвольно.

И я вытру подошву об этот пустой карнавал.

Иллюзия

По нам не будет стен из плача -

Эти слезы не оплачены.

Есть только стены, что внутри.

Внутри мы ничего значим.

Все это бестолково,

Черновик и шарж.

Тебе не стать здесь чем-то новым -

Просто свежий фарш.

Рука не дрогнет – дрогнут нервы,

Что ее ведут.

Какая разница быть первым,

Если все умрут.

Мы могли лучше быть, но лучше

Нам уже не стать.

Здесь все иллюзия и скучно

Это не признать.

Шнуровкой на горло

Берцовой шнуровкой на горло

Давит родимая бездна.

Сколько таких распороло,

Которым дышалось здесь тесно?

И я также тащу свой непризнанный крест

На плечах, но в какую церковь?

И не пустят, сколько бы ты ни стучал,

Ведь внутри недостаточно места.

А за пазухой тихо так ждет и томится

Трехглавый голодный Цербер.

Без конца тебя жрет, не подавился,

И бумага объедки стерпит.

Ты мне, братик, однажды сказал:

«Раз отдал не туда, может, хватит?».

Я здесь все до конца так и не расписал,

И себя распластал, но не хватит.

Посмотри вокруг и раскрой глаза.

Мне много терять или мало?

И как ехать, скажи, если по тормозам

Сердце жмет, пока не отказало.

Сумрачным снегом

Замри.

Вместе с моим прилипающим взглядом.

Солнце выжжет нас белыми пятнами.

Отпечатками странной и жуткой зари.

Никого здесь нет рядом.

Я повязан и проклят безмолвною клятвою.

Не смотри.

Ощущай.

Если ты не боишься, прими этот ступор.

Раздели эту тяжкую глупую ношу.

И к участи этой не отпускай.

Нестабильная сеть из артерий вздутых.

Все плохое всегда здесь погубит хорошее.

Стопорящийся клапан – мой билет в Рай.

Просто усни.

И прикроет все сумрачным снегом.

Что так больно знаком и походит на щелочь.

Отвернись от него и наверх не смотри.

Этот мир нас своим растворит реагентом.

И в сугробах застрянет скорая помощь.

Нас с тобою накроет и растворит изнутри.

До нас не доедут.

Но я, замерзая,

Все еще буду таким.

Пускай уже поздно,

Буду выцветшим взглядом куда-то смотреть.

Страшно, наверное, быть не согретым,

Когда жизнь от тебя как всегда ускользает.

Ничего никогда не увидеть сквозь дым.

Но позволь этим звездам

Хотя бы с тобою тлеть.

Старое

Знакомое старое место,

Но только чужие лица.

Спасибо хотя бы за это,

Хоть что-то должно измениться.

И правда, так будет легче.

Оправданно не привыкать.

Искать здесь уже больше нечего,

И нечего отпускать.

И нечему больше вспомниться.

Спасибо, что больше не держит.

Вернемся на задней скорости,

К тому, что тебя зарежет.

Вернемся, но не останемся.

Не лапай сквозь мысли голову.

Ты смертью своею ластишься,

Но спасибо за что-то новое.

Отсыпь в запас тонну времени,

Которое здесь истратят.

Отплати и верни мне премией.

Только тебе не заплатят.

Все так же, как было прежде.

Где началось, пусть закончится.

Я мечтаю уйти к побережьям,

И мне возвращаться не хочется.

Отпечатки

Позволь смыть с себя отпечатки

Всех этих мертвых душ.

При жизни мертвы изначально,

Но оркестр сыграет туш.

И тянут все глубже цепко.

Устрой непристойный пир,

Поставив на шее метку,

Бритвою кровь пустив.

Губами прильнут и не пустят,

Вгрызаясь до жадных всхлипов,

До самого костного хруста,

Царапая грузом спину.

Позволь смыть с себя отпечатки.

Они все давно мертвы.

И ты с ними мертв изначально.

Но это всего лишь сны.

Карантин

На моих щеках заживают шрамы.

Аккуратно подрисуй мне один из них,

Чтобы не остыл от инфекций в ране.

Чтобы написал странный новый стих.

Дай нам повод жить, и мы будем рады.

Дай нам шанс простить и прости себя.

Я смотрел на мир за стеклом экрана,

И нашел лишь пыль на чужих полях.

На чужих полях в их чужих тетрадях

Мы пустой расчет, что сотрется сразу.

Мы как мягкий грифель, и нас не хватит.

Тушью потечем и все смажем грязно.

Обнажи мне душу в этом карантине,

Я заклеил свои губы синей изолентой.

Я зашил свой рот, захлебнувшись в тине,

И нутро стало чистилищем пустых моментов.

Подсознание сыграет свой изящный эндшпиль,

И все слито почему-то, как бы ни старался.

Ноги тонут в тазике с бетоном, скрежет.

Этот скрежет изнутри – я внутри порвался.

Хочешь красоту увидеть в самом мерзком?

Я пытался в кислоте здесь увидеть воду.

Я бы научился, но разбился с треском,

Собираясь по частям, спотыкаясь сходу.

Смой это все

Смой это все…

Смой это все со мной.

Я не боялся идти в неизвестность.

И не боялся руками лезть в гной.

Я искал этот шанс, но мне там не место.

Смой это все…

Я ненароком схожу с ума.

Потому что не знаю, сколько еще так нужно.

Пара чисел на счете, два пальца опять у виска.

Пара мыслей – это мое оружие.

Смой это все…

Всю пустоту во мне.

Я треть жизни отдал, чтобы текстом ее заполнить.

И еще треть отдал другим, не себе.

Треть отдам, чтобы здесь ничего не помнить.

Смой это все…

Смой эту веру в жизнь.

Я на инстинкте отбора убьюсь об свою безысходность.

Смой этот мир или лучше другой покажи.

Мое сердце рвет кровью.

Оно жрет свою черную полость.

Мы – не ангелы

Ангелам наголо выбрило крылья

И бросило к краю промзоны.

Небо не хочет принять их такими,

Земле не слышны их стоны.

Души зашить и ступать по растяжкам

Бесплодного минного поля

Готовы они, как бы ни было тяжко,

Но бритва сечет с головою.

И нимб был разбит, на колючую ленту

Заменен им петлею на горло.

Я на это смотрел и от этого слепнул,

А потом лишь проснулся дома.

Только грустная исповедь серых стен

Будет литься о них лишь эхом,

Чтобы быть неуслышанной больше никем,

Чтоб приемника стать помехой.

Мы помехой здесь стали на кромке сна,

Чтобы тоже стать частью цирка.

Мы – не ангелы, знаешь, но не просто так

Под лопатками сложен циркуль.

Я зашью в карман самого себя,

Чтоб себя сохранить на память.

И глазницей пустой подмигнет дыра -

Мое небо, с которого падать.

Мы – не ангелы, знаешь, странно так,

Мы все живы по их подобию.

Позволь воспарить здесь хотя бы во снах,

Промзоны моей надгробие.

Паразиты

Если подфартит, то это все переболит,

И я проснусь на остове разрушенного судна,

Что понесет меня куда-то вне земных орбит.

И я вдохну всю пыль от звезд так безрассудно.

Все эти разговоры – ни о чем, я замолчал.

Ведь никому из них не нужно в этом мире больше,

Чем просто в безысходности лишь скверну излучать

И перегнить с остатками себя, грызясь за крошки.

Я, несомненно, потеряюсь здесь и снова задохнусь,

Ведь кроме глупых строк здесь ничего не выйдет.

Я телом в рабство этой жизни отдаюсь,

Всю душу выхаркав на землю, что распилят.

Распилят меж собой и не за так.

И почему мы все не можем вдруг признаться,

Что мы лишь паразиты на планете в облаках?

И строим только то, что породит нас задыхаться.

Мешок с костями

Не приняли и не хотели подпускать,

А я растил себя на пустошах отказов,

И этим мне дышать не привыкать,

Как грызть себя не привыкать мне раз за разом.

В моих глазах утонет рваный горизонт.

И это облако рванья на полустанках

Напомнит мне, что я здесь быть не мог,

Но я здесь засыпаю постоянно.

Ведь я здесь был, и я здесь еще есть.

Ты знаешь, мам, я лишь мешок с костями.

И больше ничего. И в этом весь.

Тот самый бездарь, жрущий грязь горстями.

Я рук не опущу и не сдаюсь,

Но, знаешь, победителей не судят.

Не судят, потому что каждый пуст,

В моих сраженьях победителей не будет.

Я прокажен давно, но кто здесь виноват.

Мне кажется, у жизни нет виновных.

По нам здесь только постоянно бьет набат,

У жизни есть лишь звук его условный.

Кройщик

Давай, наройте еще больше.

Вам ведь так нужно, а мне все равно.

А из тебя такой паршивый кройщик,

Латай мой труп, и это будет решето.

Давай, перекроим минувший день и день грядущий.

Ты соберешь и переврешь всю эту тень.

Ты все здесь разгребешь на всякий случай.

Ради каких-то скучных новостей.

Все эти люди прочитают и забудут,

А у меня внутри лишь клетка арматур.

Сияние тушил, вошел без стука,

Не в их сердца, а вглубь своих текстур.

Ты что-то знаешь, что-то еще вспомнишь.

Осушишь зубы, словно это важно,

Как будто вместе с этим что-то стоишь.

Мне так плевать на то, про что расскажут.

Больше не вместится

Ты выпадаешь из их зрительной памяти.

Им невдомек, они теперь теряют тебя.

Ты запираешься в единственной камере,

В которой штопаешь все это день ото дня.

Они читают все друг другу за спинами.

Они считают тебя странным, но корят не в глаза.

Ты здесь извечно был отбит и покинутый.

Они обидятся за все, что ты им не сказал.

Ты наблюдаешься лишь гладкими стенами,

И твоей точки на экранах нет проблеска.

Ты запираешься единой вселенною,

В которой нет больше жизни и поиска.

Ты безысходно один в этой темени.

Ты безысходно здесь не рвешь свою голову.

В тебе умрет даже тяга к спасению,

В тебе умрет здесь надежда на новое.

А они рыщут и дергают за полночь.

Они хотят лицезреть твое тело,

Они хотят разомкнуть твою рамочность,

Но там все пусто и там нечего делать.

Ты выпадаешь из их зрительной памяти,

Но ты им нужен только чтобы не встретиться.

Вы навсегда здесь меня потеряете.

И в мою камеру больше не вместится.