– Чиста и бела как постель девы,
С тех пор у басков существует блюдо «постель девы»134.
Эля трудилась, не замечая усталости, она три раза выносила блюдо наверх и укладывала рыбу кусок к куску. На обед, она по-быстрому обжарила в золе рыбьи хребты. И, вручив каждому по пресной лепешке с рыбьим хвостом, молча закрыла дверь кубрика, перед жаждущей вчерашнего чревоугодства командой. Команда сиротливо помолилась и молча, изредка громко чавкая, совершила трапезу. Ближе к вечеру Эля собрав все своё мужество, пошла, проверять и пробовать свой кулинарный шедевр. Она зря беспокоилась солнце и ветер за считанные часы высушили рыбу до нужного состояния. Рыба получилась не очень сухой, но и не очень влажной, и в меру солёной. На радостях она каждому из команды дала пол фунта филе на двоих. Все молча ели потом команда, подойдя к ней, спросила.
– Брат дай нам всем слово, что научишь нас готовить это блюдо – «постель невесты».
Слово было дано и на следующий день после всеобщей молитвы, и отхода капитана ко сну, старший помощник терпеливо полоскал льняную скатерть в забортной воде. Вскоре вся команда уже более или менее умело окунала рыбий филей в кипящий соляной раствор. За два дня обучения они все вместе наделали еды на недели две, что было кстати.
Как-то утром капитан не пошел спать, а громким голосом собрал всех и принялся читать молитву о спасении души. Эля не могла понять к чему эта набожность посреди моря, когда ветер дует не сильно, а волны так красивы? Она спросила, зачем всё это? Сам капитан, прервав молитву, ответил ей.
– Брат наш. Мы сегодня поймаем ветер, и волны понесут нас вдаль. Вот чтобы ветер и волны не разбили наш корабль, мы и молимся.
– Разве это не сильный ветер? – спросила Эля
– Нет, что ты, это так лёгкий ветерок, который никогда не сможет сорвать колпак с головы. Сильный ветер это, когда ты держишь руками колпак, чтобы его не унесло в море. Вот к этому ветру мы и идем, посмотри туда, немного левее мачты там, где серое пятно, там ветер и мы идем туда. Поэтому молись с нами.
Эля посмотрела туда, куда показывал капитан, и увидела темную серу массу с каждой минутой увеличивающуюся. Ей стало не по себе. Поэтому молитва её была искренной, хотя руки предательски дрожали. Лишь беззаботная улыбка юнги стаявшего рядом с ней внушало ей некоторую толику веры в хороший исход путешествия. После общей молитвы вся команда принялась убирать корабль. Эля помогала, как могла и незаметно для себя устала. Она присела, на минутку передохнуть возле мачты и незаметно для себя уснула. Проснулась она в своей каюте, как ей показалось очень рано – в предутренних сумерках. Она, как обычно, попыталась встать, но неведомая сила опрокинула её на кровать. Эля сделала несколько попыток встать с кровати, но все безрезультатно, что то мешало ей. В полуоткрытое окно ей было видно лишь серое небо, как ей тогда казалось. Вскоре открылась дверь, и помощник капитана протянул ей руку, и помог сесть, когда же неведомая сила опять потянула Элю вниз, он придержал её.
–Брат мой не бойся это волны, пойдем, я помогу тебе выйти и оглядеться,– успокоил её названный брат.
Эля, опираясь на руку названного брата, боязливо пошла рядом с ним до двери, дверь открылась, и увиденное настолько поразило её, что она упала на колени. То, что она приняла вначале за серое небо, оказалось волнами настолько высокими, что не было видно горизонта. Голете стеная, словно человек, старалась взобраться на гребень волны и всегда срывалась вниз со странным уханьем.
–Хорошо идем!! Еще неделю бы такого ветра, то скоро были бы на месте, – прокричал ей помощник капитана, стоящий у руля.
Эля молчала, она испугалась, ей вдруг захотелось, как в детстве укрыться простынёй и ни о чем не думать. С трудом, вернувшись в каюту, она, завернувшись в простыню, как в саван попыталась забыться сном. Ей ничего не хотелось, ей казалось, что ад сошел на землю, и нет пути назад. Вскоре она впала в некоторое подобие сна, её никто не беспокоил. На третьи сутки чувство жажды заставило её сделать несколько шагов за дверь каюты к мачте, где был привязан бочонок с питьевой водой. Она жадно выпила несколько пинт воды разом и, пошатываясь, вернулась в каюту, где опять впала в полузабытьё. Она пришла в себя, лишь тогда, когда луч солнца золотого, прорезав темные облака, осветил изголовье её кровати. Она, превозмогая страх, вышла на палубу, и громкие приветствия команды полностью вернули её к жизни. Она стояла возле мачты не совсем понимая, зачем её поздравляют.
– Ты теперь, как мы, обвенчан с морем, брат наш, ты победил свой страх,– пояснил поведение команды капитан.
Вот и награда, для тебя и для нас всех, – продолжил капитан, указывая на остров видневшийся вдали.
– Что это?– спросила Эля, никогда не видевшая, как выглядят острова со стороны моря.
– Это остов Джерси, подле которого нам дадут, свежую баранину, много эля, за две медных монетки. Таков обычай.
–Так скоро мы пристанем к нему,– спросила Эля, не совсем понимая как это можно подле острова не приставая к нему получить баранину и эль за две медные монетки.
– Нет, после смерти одного святого, убитого разбойниками, только шести кораблям в год дозволено причаливать к острову. К нам выйдут навстречу и передадут баранину с борта на борт. Таков обычай, – пояснил ей помощник капитана.
– Хорошо пусть будет баранина,– ответила Эля и отравилась на камбуз наводить там порядок, после своего недельного отсутствия. Хотя, по – совести говоря ей, очень хотелось увидеть преподобного отца Бартоломео Хельерского, что из Джерси и его остров.
Вскоре лодка с четырьмя гребцами с громким стуком пришвартовалась к голете. Рулевой не сходя с лодки, протянул руку капитану голете для приветствия. Капитал ответил на него, но руки они пожали не ладонями, а ближе к локтю. Такое пожатие считалось более честным. После чего капитан молча протянул две медные монеты рулевому. Тот с поклоном принял их. Потом лодка отошла от голете на длину весла, и рулевой прокричал, на странной смечи из английского и франко-бретонского.
– Братья, скажите всем на свете, что у нас чудесным образом появилась новая церковь и статуя нашего святого. Святой Хельер надоумил самаритинянку дать нам злата достаточного для сооружения навеса над источником, там, где баптистерий. Молитесь же о чуде. Братья!
Эля с трудом, но все-таки поняла смысл фразы, и, подпрыгнув от радости, прокричала в ответ,
– Передайте преподобному отцу Бартоломео, что только тут он может получить еще пол монеты.
На лодке замолчали, потом попросили еще раз повторить сказанное, эля повторила, чуть ли не по слогам. Тогда на лодке гребцы сняли шапки и, поклонившись, молча отправились в сторону острова. Вскоре в сторону голете шли уже шесть лодок с развивающимися стягами. На носу самой большой, двенадцативёсельной лодки возвышалась монументальная фигура преподобного отца Бартоломео Хельерского, что из Джерси. Он изредка благословлял окружающих его людей и море. И море и люди с благодарностью принимали благословление. Вся команда голете с удивлением смотрела на процессию. Как только лодка с преподобным отцом подошла поближе Элю поразила одна деталь. На голове преподобного, на том месте, где благочестивые монахи выбриваю голову в знак принадлежности к святой матери церкви, покоилась красная кардинальская шапка. Все остальное одеяние монаха мало изменилось со дня их последней встречи. Как ни силилась Эля припомнить каким папским указом сей, преподобный, отец Бартоломео был возведен в кардинальское достоинство, она так и не смогла, хотя все папские буллы, за последние четыре года она знала, чуть ли наизусть. Вот настал миг долгожданной встречи, лодка подошла к голете и крепко привязалась к ней. Удостоверившись в прочности узлов скреплявших голете и лодку в единое целое, отец Бартоломео попытался прейти на голете для благословления своей любимой духовной дочери и всей благочестивой команды, но был вынужден отступить. Те полтора фута, что палуба голете возвышалась над лодкой, стояли непреодолимой преградой перед благочестивым порывом преподобного. Конечно, в наше время отец Бартоломео был бы с честью доставлен на палубу с помощью корабельной лебедки и совершил бы свое благословление, но тогда, как не пыталась команда голете втянуть преподобного на палубу так, и не смогла. Святой отец нашел выход, он вспомнил, как на востоке говорили нехристи – агаряне, – «если Магомед не идет к горе, то гора идет к Магомеду». Поэтому, поманив к себе Элю, якобы для благословления он взял её за руку и силой перетянул к себе на лодку. Эля лишь успела сказать,
–Ой!
–Не бойся, дщерь моя, пока они обходят остров, я переговорю с тобой, отпущу все стой грехи и подниму бокал во здравие твоих детей, ведь они есть у тебя, надеюсь!
И указав капитану, где ему надлежит ожидать свою благочестивую пассажирку, отец Бартоломео властным движением руки отправил свою маленькую флотилию восвояси.
На берегу прихожане, бережно предавая Элю, друг другу перенесли её на берег и поставили в удалении от волн. Она стояла в недоумении и не могла поверить, в то, что сошла на берег, не замочив ног. В отличие от неё, благочестивый прелат, пыхтя и сопя, боролся с волнами, замочив себя по грудь. Наконец он вышел на берег и словно Моисей, воздев руки к небу, совершил последнее на сегодня благословение моря.
– Всё, хватит служб на сегодня, пойдем, посмотрим на плоды твоей щедрости. Они тут недалеко. Вот тебе лошадка, а вот осел для меня,– сказал отче, подводя Элю к маленькому, но крепкому пони. Через мгновения они дружно трусили вверх по дороге ведущей в глубь острова, а лодочники, молча шли рядом, изредка вздымая руки в знак восхищения. Вскоре, буквально за первым поворотом Эля увидела крытый шатром баптистерий, дольно милый, а чуть поодаль статую святого, сделанную из белого песчаника. Эля осмотрелась, белого камня она нигде не увидела, ни на склонах гор, ни в расселинах, ни на Берегу моря.
–С Англии везли, из Дувра, – не дожидаясь вопроса, откуда тут белый камень сказал святой отец.
– Вот еще саженей пятнадцать и, вот она,– моя церковь с подворьем. Входи. Дверь не закрывай. Присаживайся вот на эту скамью, – утомлённым голосом сказал ей падре. Эля подчинилась, Он сел следом, и тут же добрый прихожанин подал запыхавшейся и еще взволнованной Элеоноре бокал с каким-то питьем, а святому Отцу целый кувшин.
– Прими дары земли этой. Сказал ей отче и принялся пить жадно и со вкусом.
Эля пригубила питье, оно оказалось сладким, немного вязким, и слабо пощипывало нёбо.
–Это местный эль, совсем недурный, ну ты сама поймешь, когда распробуешь. А пока пробуешь, расскажи, что и как с тобой случилось!
Эля начала, рассказ с момента их отъезда из Компьени, твердым голосом, но когда она подошла к расставанию с детьми в Кагоре, слезки стали капать из её глаз на кожаную куртку. Рассказать о плавании по бурному морю, она не успела, так как отче неожиданно вскричал,
–Да ты как святая! Смотрите Люди на подвижницу, что служит богу своей жизнью, детей оставила не убоявшись, что бы долг свой выполнить перед мужем!
Эля подняла глаза, пустая церковь и паперть, где никого не было в самом начале её рассказа, оказались заполненными людьми. Было видно, что многие пришли в церковь, бросив свои занятия, как-то: пастух пасти овец и овцы частично пришли с ним, хозяйки готовить обед и в руках у многих были окровавленные ножи. Кожевенник пришел с вонючим, до конца не обработанным куском кожи и поэтому стоял у самих ворот. Сам отче, сказав фразу на едином дыханье, не находя больше слов, глядя в небо молился, осеняя крестом как Элю, так и паству вкупе со стадом овец. Вскоре все присутствующие усиленно крестясь, чуть шевеля губами, повторяли за святым отцом слова молитвы за подвижницу Элеонору. Даже овцы не блеяли. Наконец отче произнёс – Аминь,– все перекрестились и расселись, кто, где в ожидании дальнейшего рассказа. Но Эля смогла только два раза шмыгнуть носом и опять залиться слезами. Отче встал, подошел к ней и, обняв её, стал гладить по голове, приговаривая.
–Не плачь дитя, бог своих видит и не оставит тебя.
Вскоре Эля упокоившись, вытерла глаза ладошкой как делала в детстве и позволила сделать себе еще один глоток из своего бокала. Увидя, что её стало легче, благородный отче сказал,
– Теперь ты спрашивай?
Эля, чуть кашлянув, спросила,– Ваше высокопреосвященство, когда вы стали кардиналом?
–Да никогда, не стал и не буду. Монахом быть лучше. Что монаху надо? Ослика да суму. А кардиналу? Кардиналу надо и в Рим, и в епископию, и людей судить, и в конклаве сидеть, и мессы служить. Нет, монахом лучше. Утром помолился, сел на ослика и поехал, как Христос слово истины нести, грехи отпускать и не судить строго. «Ибо кто не судит, тот не судим, будет!!135
–Так шапка красная откуда???
–Так всё оттуда же из Компьени. Когда легат, на следующий день после вашего отъезда, до конца осознал, что значат для церкви, подписанные тобой бумаги. Он, после вечери, выпил вина на два бокала больше и, увидя меня идущего под дождём без головного убора, отправил меня в ризницу городского собора, чтобы я подыскал там себе головной убор. Ну, я и нашел вот эту шапку. А чтобы не ввергать его в греховное сожаление от содеянного им доброго дела, а именно, – обеспечения бедного монаха головным убором, я и ушел сразу же. Странное дело, даже погони не было. Значит, правильно я сделал. Так ведь, дочь моя!?
Эля, улыбнувшись, кивнула. Ей было покойно рядом с этим буйным монахом и честными поселянами, правда, сильно походившими на разбойников. Но тень, отбрасываемая крестом баптистерия, неумолимо указывала на окончание свидания. Все поняли, что пора прощаться.
Отче молча перекрестил её и, взяв за руку, вывел за ворота церкви. Она хотела сесть на пони, но островитяне молча подхватили её на руки и понесли на руках до самой голете. Было что-то необъяснимо трогательное в этом. Стоя на голете Эля долго махала рукой джерсийцам стоящим по грудь в морской воде.
–Ну, на сей раз, Бог миловал,– сказал капитан, вернув этими словами Элю к жизни.
– Почему? – спросила Эля. Ей непонятно было, почему «Бог помиловал на этот раз» её и всю команду голете от этих милых островитян, которые так искренне сочувствовали её горю?
Капитан, как будто только этого и ждал, и увидя долгожданное любопытство во взгляде названного брата заговорил,
–Брат наш, да будет тебе известно, мы вышли в море раньше римлян и гораздо раньше, чем фризы и англичане, да и французы. Не в обиду тебе будет это сказано. Мы баски, и никто иной, везли святого Якова на проповедь святого слова. И мы, баски его нашли после…..
Тут капитан истово перекрестился и три раза помянул деву Марию. К чему, правда, он это сделал не совсем ясно.
Он продолжил,– Мы – баски, выйдя в море, искали врата райские, и не было у нас никогда мыслей о наживе в море. А другие, именно подлые береговые крысы – фризы вышли в море, чтобы грабить. И первыми кого они грабили, стали мы. Ибо, мы – баски вооруженные лишь словом и смиреньем господним, мы, становились легкой добычей нехристей, не знавших, что творящих. Вскоре, мы нигде не могли пристать к берегу без боязни быть убитыми. Но припасы пополнять надо было, ведь воды в море нет. Вот тогда, мы решили сделать, на островах вне досягаемости от лодочных стай фризов склады, где каждый мог найти и лес, и верёвку для ремонта. А что бы на голете знали куда идти, на островах жили семьи, в чью обязанность входило по ночам разводить костры и помогать всем несчастным, кому не повезло в море. Так было долго, все были счастливы, мы везли в Рим олово из Британии, дерево из Ливана мёд из Египта. Золото из Африки. Но лет через двести или триста, на этих островах стали пропадать семьи, костры не разводились, корабли гибли. Сначала мы думали, что это дело нечисти, и стали освящать суда и строить церкви на островах. Но напрасно. Всё продолжалось. Наконец, вот тут на Джерси, мы – баски, построили первую церковь, обнесённую стеной, выстой в полторы сажени. И на следующий год отец Клавдий арианин из вестготов поведал нам, что зимой пришли фризы на лодках, не убоявшись ни шторма, ни туманов, ни скал. Они побыли на острове три дня и так же неожиданно исчезли. Церковь разграбить они не смогли, так как не было у них лестниц. После, мы везде стали ставить церкви, окружённые стенами, и жизнь наладилась. Но вскоре фризы стали приставать к берегу и оставаться там жить, предварительно убив наших друзей. Вот и этот их святой, он ведь из фризской земли. Значит, приплыл он сюда, когда все были уже убиты или сам всех убил, и стал жить в чужой церкви, Потом, весной пришли баски и увидя разгром, и опустошение, отрубили ему голову. Но на зиму баски не остались. А фризы вернулись и объявили его святым. И с тех пор они грабили каждое судно, приговаривая, что нужны деньги для строительства церквей и маяков для всех страждущих в бурном море оказавшихся. Вскоре, однако, они перегнули палку так, что: и арабы, и баски, и англы, и саксы, словом все народы моря,– все выгнали их со своих побережий, и только тогда они разрешили, в год шести кораблям входить в их порты. Остальные корабли должны платить десятину от стоимости товара серебряной монетой, взамен фризы – джерсийцы снабжали их бараниной и элем. Да, и баранина, и эль хорошие.
Отметил капитан, с видимым удовольствием заканчивая излагать свой взгляд на историю появления святого Хельера на острове, а фризских купцов – конкурентов басков, возле побережий Англии и Франции.
Эля с интересом выслушала рассказ капитана, и не стала с ним спорить. Затем, удостоверившись, что баранины и эля хватит на несколько дней для всей команды, она, после вечерней молитвы, ушла к себе, предварительно, до молитвы, повелев отнести к себе в каюту новый бочонок с напитком. Бочонка ей хватило на три дня и три ночи. Погода установилась на редкость удачная: ветер дул туда куда надо, облака не закрывали ночное небо и были видны все звезды, а по утрам и вечерам не было туманов.
–Наверное, святой Барт из Джерси выпросил у Бога хорошей погоды для меня грешницы, – повторяла Эля, беседуя с бочонком эля в своей каюте. Её все дни никто не беспокоил, команда полагала, что ей лучше побыть одной, после того как она одна бесстрашно побывала, почитай, в пасти самого дьявола, согласившись ступить ногой на остров населенный бандитами, чем и спасла всю команду.
Последнее происшествие случилось тогда, когда их голете проходила канал, отделявший Британию от Бретани. Случилось это ночью, такой ясной, что на голете никто не зажег ни одного огонька, так все было светло. Луна светила так ярко, что были видны белые дуврские скалы. Поражённая красотой лунного света, Эля в ту ночь, не закрыла дверь в свою каюту, а оставила её открытой, что бы любоваться лунным морем. В одно долгожданное мгновение, когда луна должна была предстать во всей своей величавой красе, то есть полностью стать видной для Эли, голете вдруг резко накренилась и изменила свой курс. Луна, к досаде Элеоноры, оказалась не прямо над её дверью, а, легко скользнув, стала удаляться по правому борту. От досады Эля вскочила и пошла на мостик, где как ей показалось, уснул капитан, потому, что кроме как сном старшего названного брата, нельзя было объяснить рысканье и резкую смену курса голете. Но капитан оказался на своём месте, более того он являл собой образец стража стерегущего покой и сон своих товарищей. Подойдя Эля, осмелилась спросить,
– Что это было!?
– Это есть. И никуда не ушло. Вот смотри, – ответил капитан и показал в сторону левого борта. Там в серебряном свете лунного диска, под парусами, беззвучно шли несколько нефов.
–Если луна не закроется облаком, то нам придётся вскоре предстать пред господом без покаяния.
–Так кто же это?
– Это Лев моря непобедимый Майкл владелец замка Кенилворт, что в Уорикшире, – ответил, крестясь, что бы отвести беду бесстрашный капитан.
– Не бойся, если это Майкл Кенилвортский, я найду, что ему сказать, верни лучше голете на прежний курс, так чтобы видна была луна,– ответила Эля. Она не успела спуститься к себе как голете уже шла прежним курсом, и луна приветливо светила ей. Ближе к утру, когда солнце еще не показалось над морем, а луна уже ушла Эля была разбужена громким криком, требующим остановки. Выйдя на свет божий, она увидела в нескольких саженях по левому борту три нефа с вооруженными людьми, размахивающими руками, для устрашения. На самом больше корабле, на носу возвышалась фигура в сером плаще и с большим топором на левом плече. Изредка прикладывая свободную от оружия руку ко рту, фигура, что то выкрикивала скрипучим голосом. Что конкретно хотел обладатель Серго плаща, она не могла понять.
Эля, подошла к борту, прокричала на кастильском наречие,
– Кто там?
Потом она повторила тот же вопрос на французском, и на английском наречиях. В ответ серый плащ прокричал на английском,
– Я Михаил владелец моря и замка Кенилворт……
Он не успел договорить свой титул и назваться Львом морей, как Эля перебивая его, в ответ обозвала его теми именами, которыми её Нянька из Кента называла пажей из Кенилворта. Там самой безобидной номинацией было bastard136.
От неожиданности воин в сером опустил топор. Он хотел, что то скомандовать своим людям, но дикий смех заглушил все его слова. Буйство смеха продолжалось около часа. За это время неф поравнялся с голете и воин в сером смог обраться к экипажу голете.
– Покажись мне, равный мне. Скажи, кто ты и откуда ты знаешь мою кормилицу из Кента.
Эля помахала рукой в знак приветствия и ответила.
– Она вспоминала тебя, всегда приговаривая, что именно из тебя выйдет толк, а не из твоих братьев. Она учила меня языку и манерам. Ты прости меня, я не могу прийти к тебе. Мне надо идти в море мрака, мы везем туда соль, если тебе нужна соль, то мы тебе дадим.
–Спасибо тебе брат мой, у меня все есть, вот возьми лучше рыбу и воду, чтобы не приставать к фризским берегам. И вспоминай Льва морей в своих молитвах.
–У нас еще есть эль из Джерси,– не унималась Эля. При этих её словах вся команда голете разом перекрестилась и вознесла молитву всем святым, что бы Лев морей не расслышал этих слов. И бог услышал их молитвы. С носа нефа Эле ответили,
– Благодарю тебя, хотя джерсийский эль и хорош, но он менее уместен в это время, и в этом месте. Я дарю тебе двухведерный бочонок вина из Шампани. Выпей его сейчас со своими друзьями, оно не храниться долго.
– Я знаю шампанские вина, их было много при дворе Компьени, на моей свадьбе тоже было шампанское – спасибо!
– Так ты та дама, что устроила по новому владение Брей.
–Да!
– Я благодарен небесам, что они дали возможность увидеть тебя Элеонора Кристина Констанца Екатерина де Трасьерра-Тьеррас-де-Гранадилья, синьора Ордино, дама д. Альбре, маркиза Монт де Морсан виконтесса де Фезенсак. хранительница Камино Устроительница (кастелянша) Брей.,– Ответил Лев морей
Не будем скрывать, Элеоноре было приятно услышать всю свою титулатуру именно здесь посреди моря. Она улыбалась, свысока наблюдая, как её верная команда трудилась.
С голете на неф уже были перекинуты сходни, и команда живо приняла солёную рыбу около пуда и три бочонка воды по 5 ведер каждый. За бочонком с вином на неф отправились сразу четыре человека во главе с помощником капитана. Во избежание потери драгоценного груза, бочонок сначала обвязали веревками. Затем концы веревок бросили на голете, где их обвязали вокруг мачты и лишь, потом, убедившись, что бочонок крепко соединен с голете. Они начали его осторожное перемещение по сходням. На голете бочонок приняли заботливые руки капитана голете. И только тогда, когда бочонок намертво привязали к мачте, капитан взял снова руль в руки. Рыцарь в сером плаще так не подошел к ней, хотя возможность была, он все время простоял на носу нефа. Но когда корабли оттолкнулись, друг от друга Эля услышала.
–«Ни поглотит тебя, ни ночь, ни тьма.
С тобою пребывает вечный свет светильника любви небесной,
навек связав тебя, меня, …..– говорил ей вслед, приклонив колено, рыцарь в сером плаще.
В конце она явственно расслышала, – Я помолюсь за тебя Элеонора, сестра моя.
После этого случая капитан не стал ей рассказывать очередную историю о том, что баски первые вышли в море, а подлые британцы были только третьими или четвертыми, он просто перекрестился и пошел спать, отдав руль своему помощнику. Эля же до полдня оставалась на палубе, ей было и грустно, и в то же время отрадно. Она надеялась, что утреннее море поможет ей справиться с грустными мыслями. После службы Эля приказала открыть бочонок и после первой пробы вина всей командой, так велел закон моря, она взяла самый большой кувшин наполнила его вином и отправилась к себе в каюту. Команда ещё четыре раза производила пробу вина и обсуждение его качеств. Так же команда обсудила подробно и своего брата.
Вечером на молитве вся команда знала, что брат их есть святая подвижница и поэтому с ними ничего не приключится плохого. С этой мыслью они за восемь дней137 без проблем прошли земли фризов, датские проливы и аккурат после утренней службы, в пятницу отдали концы на острове Готланд.
Эля же после этой встречи загрустила, ей вдруг стало жалко: умного и смелого епископа Урхельского, забияку Тибальда шампанского, словом всех тех, кто любил её безответно. Она плакала сидя у себя в каюте, и лишь красное пенящееся вино намного унимало её боль. Команда её не беспокоила, ни днем не ночью.
В пятницу капитан без стука открыл дверь и произнёс.
–Вот берег, вот я, давай плату.
– Где берег? Не вижу!
–Ну, так выйди и посмотри, и молю тебя поскорее. Пока не прибыли мытари.
Эли стало интересно, чего так вдруг капитан стал торопить события? Она позволила ему поддержать себя за руку и не твердой походкой вышла из своей кельи. Небо серого цвета, серебряное солнце больше напоминавшее луну во время полнолуния у неё на родине, и мелкая серая волна: все разом доказывало, что они прибыли на место. По левому борту было ясно видна земля – а именно остров, поросший густым лесом, до которого, по мнению Эли, считающей себя уже опытной капитаншей, было еще пол дня хода, при хорошем попутном ветре.
– Брат мой, нам еще идти с пол дня, мы успеем: и отслужить полную мессу, и расплатиться с мытарями, и выгрузит весь груз до вечери в порту, а там и расплатиться с тобой. К чему торопливость, когда путь пройден? – спросила Эля.
– Я не тороплюсь, просто через пол часа тут будут мытари, взимающие плату за вход в порт с груза, предназначенного на продажу. Это,– одна десятая с каждой бочки. У вас десять бочек, значит, вы отдадите им одну. Но если они засчитают мои бочки с вашими, то мы отдадим уже одну и одну пятую бочки. Я получу вместо двух бочек одну полную, другую початую. Початую бочку я не продам, так как власти Готланда дозволяют к продаже только запечатанную в бочки соль, что бы никто ни торговал мокрой солью. Ну, это же так просто.
Эля припомнила ордонанс своего папеньки о солеторговле в Кастилии и в сопредельном Леоне, где так же был запрет на торговлю мокрой солью.
– Брат решай сам, я не знаю, что тут делать,– ответила ему Эля.
– Все просто, нужно только отделить твою соль от моей.
– Ну, что ж дели, – Элеоноре было интересно посмотреть, как посреди моря четыре человека перенесут часть неделимого груза из одной части голете в другую. Бочки были связаны так, что, если нужно было взять одну, то неизбежно отвязывались все, и голете теряла устойчивость и могла перевернуться на волне. Это было сделано во избежание воровства в открытом море, когда вся команда рисковала жизнью при попытке продать часть груза. Она, что бы им не мешать, пошла к помощнику капитана, стоявшему на руле. Команда споро взялась за дело. Канаты и веревки были сняты со всех бочек буквально за десять минут, таким образом, груз оказался не закрепленным и если бы хотя бы одно неловкое движение рулевым веслом, то бочки сместившись, могли бы перевернуть голете. Но помощник знал свое дело, голете спокойно перекатывалась через волну, не теряя продольной остойчивости. Команда быстро отделила по одной бочке с носа, и с кормы, и в такт волнам вкатила одну бочку в носовой кубрик, а другую в кормовой. Что бы бочки там не перекатывались, их зажали в распор в дверях. Потом команда, так же как и при отплытии из Байонны связала оставшиеся бочки Элеоноры в единое целое. Как только судно приобрело былую, устойчивость рулевой круто повернул голете левым бортом к волне и, не обращая внимания на боковую качку, устремил голете в сторону острова.
–Молодцы,– только и смогла сказать удивленная Элеонора, так и не привыкнув к изобретательности львов морей,– басков. Она хотела, было отправиться к себе в каюту, что бы привести себя в порядок, то есть просто переодеться в наряд присущей ей по происхождению, но рулевой сказал ей,
– Не торопись, о, донна, не пройдет и часа, как ты сойдешь на берег, а я так и не смогу получит от тебя благословления.
– Нет, не торопись. Какие, пол часа? До берега еще долго.
– Поверь мне и позволь выпить с тобой, у меня есть еще полкувшина того вина. С этими словами он оставил рулевое весло, а сам вытащил из-под банки кувшин и два бокала. Закуска – кусок джерсийской баранины висел в снастях над веслом, в холщовом мешочке для защиты от чаек. Эля не стала возражать, после второго бокала она присела на банку и немного задремала, так ей показалось. Её разбудил легкий толчок и новый доселе неизвестный ей звук, который как, оказалось, издало днище голете, соприкасаясь с береговым песком.
–Как уже? – спросила она.
–Да,– ответил рулевой.
Эля осмотрелась, солнце чуть сместилось, значит прошло не более часа с момента дележа солевого запаса. Ветер также дул в корму, деревья на берегу казались такими же далекими, как и ранее, до утреннего разговора с капитаном, но голете стояла и команда убирала парус и опускала мачту. Она опустила руку за борт, она хотела, как часто делала на голете зачерпнуть морской воды и освежить лицо, но в руке оказался песок и немного воды. Эля долго трясла рукой, что бы освободится от грязи,
–Да, так всегда с теми, кто прибывает в море Мрака в это время, тут, что песок, что вода всё одного цвета,– сказал капитан, выходя из-под мачты.
–А деревья как же?
–Это кусты.
Эля посмотрела повнимательней, но опять ничего не увидела, кроме острова в недосягаемой дали. Её разум отказывался воспринимать очевидное, то есть видимое для всех остальных членов команды.
–Где город, где замок? – спросила она.
–Подожди, вот сейчас солнце выйдет, и ты увидишь, и город, и замок, и своего епископа, вот он в красной шапке бежит сюда во главе своры чиновников,– ответил капитан.