6748

Но на мольбы провинившегося о прощании и поиски меча – знака дарованного прощения, пришлось потратить несколько драгоценных часов, и корабль вынужден был выходить в море поздним вечером во время прилива.

Объяснялись, эти действия, приведшие к задержке довольно просто; капитан не приклонив колени, нанес удар по авторитету виконтессы. Эту оплошность ему необходимо было исправить, во что бы то ни стало, ведь моряк не имел дома в общепринятом значении этого слова. Он имел только зимние стоянки, и, где его заставала зима, там и был его дом. Вдруг еще, когда, ему придется зимовать в Байонне, а городской глава, памятуя о его непочтении к властям и обычаям Байонны, откажет в предоставлении места для голете на песчаной части городского берега и ему придется оставить свою Голете на камнях, что во время зимних штормов опасно. Поэтому ругаться с владетельными особами, и местными властями ему было никак нельзя. Напомним, Эля была и владетельной особой, и местной судебной властью одним словом – виконтессой. Получив прощение ему было необходимо получить и знак прощения. Вот именно для того что бы показать всем, что он прощен ему и был выдан короткий меч. Длинный меч дарить было нельзя, он хоть и лев моря, но все-таки не рыцарь. Нож, тоже не по чину, не бандит же он, в самом деле, а просто моряк. Да и владетельной особе нельзя, дарить подлое оружие. Вот и получилось, так, что в знак прощения он получил меч, но короткий, из рук особы королевской крови с вытекающими привилегиями и обязанностями. На мольбы и обсуждения уровня и размера «свидетельства о прощении» в нашем случае – меча, ушло драгоценное время.

Вечером жители Байонны с удивлением смотрели, как одномачтовый Голете с изображением святого Климента на корме, несмотря на прилив, мужественно, преодолевал волну и двигался в сторону открытого моря. На корме стояла женщина в белом платье, ее волосы покрытые золотым шелковым тюрбаном, горели в лучах заходящего солнца. Капитан судна, высока подняв за лезвие меч, крестил море и кричал слова молитвы Богородице. В сумерках горожане успели рассмотреть, как на голете подняли парус, и как судно быстро растаяло в тумане. В этот вечер, после прощания с кораблем, они не разошлись как всегда по домам, а направились в ближайшую церковь, где заставили кюре провести внеурочную службу, «В дарование успеха Справедливой подвижнице Элеоноре, в её странствиях по бурному морю в страну Мрака, на помощь своему мужу, во имя святого долга супруги и матери». Среди Басков, равно как и среди Гасконцев долго жила легенда о золотой Элеоноре-королеве. Многие жены моряков до 18 века заказывали службу «В дарование успеха в странствиях по бурному морю в страну Мрака, во имя святого долга супруги и матери». Лишь, когда Людовик XIV ввязался в войну за испанское наследство, ему пришлось, во имя лояльности испанских католиков, объявить на землях своего королевства, о запрете этой службы как еретической.

Как только ночь стала поглощать судно, капитан, светя фонарем, крепко держа Элю за руку, привел её в отведенное ей помещение на корабле, небольшую каморку на корме две на полторы сажени. Там на кровати занимавшей почти всю каморку был расстелен тюфяк, набитый соломой, лежало стопкой постельное белье, и стояло на полу несколько кувшинов с водой.

Эля присела на кровать, чтобы помолиться перед сном как Капитан спросил её.

–Дозволь Хранительница помолиться рядом с тобой и всей остальной команде.

–Только не долго, молитвы две или три, я устала. Прости.

– Что ты, что ты и одной «Отче» дольно нам грешным для благодати.

Капитал свистнул и разом, еще четыре человека, вся команда голете, боязливо заглянули в каморку.

–На колени,– вдруг рявкнул он.

Пришедшие опустились. Как показалось Элеоноре, не все правильно крестились, некоторые крестились и справа налево. Эля вспомнила начало монастырской службы из своего далекого детства, начала.

– Я люблю тебя святая дева Мария, Матерь Божья,………– нестройные голоса людей моря повторяли её слова, порой как ей казалось сквозь слезы. По окончании службы они, вытерев глаза, поцеловали подол её платья и, пятясь, вышли, закрыв за собой дверь. Эля сквозь сон услышала.

– Я Сабино из Адурра, и Я Луис из Бильбао клянусь всеми святыми, что исполню любое повеление своей госпожи подвижницы Элеоноры в странах Мрака и пойду за ней во Мрак и Тьму добровольно, согласно Божьему проведению, назло врагу рода нашего. Аминь.

Клятву остальных членов команды Эля не слышала, она спала, ей снились её близнецы и муж. Ей было хорошо во сне. Бискайские волны нежно укачивали корабль словно колыбель¹³²!

На следующее утро Эля была разбужена участливым стуком в дверь. Встав и поправив юбки, она отодвинула задвижку, слепящее солнце разорвала мрак каморки такой яркий, что Эля непроизвольно зажмурившись, прикрыла ладонью глаза. Пока глаза привыкали к свету, прошло несколько мгновений, прежде чем она попыталась посмотреть на свет божий из-под пальцев руки. Она увидела всю команду, стоявшую возле лежавшей мачты, в молчании, с напряжёнными лицами. Ей стало не по себе. Увидя её беспокойство, капитан, поклонившись, спросил,

–Как спалось тебе наша Светлость?

–Благодарю, но чем вызвано ваше внимание? Мне достаточно одного человека в помощь.

–Это мы знаем, но и ты знай женщина на корабле это к смерти всей команды. Так говорят наши предания и обычаи, но ты не женщина ты подвижница, почти святая. Мы не можем тебе отказать. Нас Бог не простит. Но и идти с тобой в море, нам трудно. Иногда и не захочешь, а испугаешься ветра и волн. Мы поэтому соблюдаем все приличествующие обычаи, что бы диавол через женщину не утащил нас в пучину…

Эля не понимала, что хотел сказать ей капитан команды, еще вчера просившей ее помолиться за них за всех. Увидя как она сморщила лоб ,что бы понять его речь, капитал продолжил уже говоря более громким голосом.

– Мы молим тебя, заступница перед невзгодами понять нас…..!!!

–Да скажи мне, ради всех святых, что делать то?? – перебила она тираду капитана.

–А? Чего? Ну да. – Пробормотал он, потом продолжил, уже без волнения.

–Мы решили, что если женщинам на море не место, то ты должна стать мужчиной.

–Чего!!?

–Не перебивай, мы оденем тебя мужчиной и Диавол – морской бес, не узнает, что у нас на борту женщина, и он не сможет нам пакостить. Мы получим ветер и волны попутные. Ты оденешься вот в это, а мы все разом побратаемся с тобой. Чтобы он даже в разговоре не узнал что ты женщина. Ты будешь нашим братом Констанатом. Соглашайся.

Не раздумывая Эля, сказала, – Да.

Капитан сказал, – Выбирай, – и указал на одежду лежавшую, на мачте. Эля, придерживаясь за услужливо подставленные руки матросов начала выбирать мужской костюм. Из десяти рубах, четырех кожаных курток и восьми штанов Эля оставила себе; три рубахи, две куртки и три пары кожаных штанов. Причем две пары штанов были с нательным подбоем из шелка, что было особенно ценно. Куртки были из двух видов кожи козьей и бычьей, и украшены тиснением. Не было только сапог. Но это решилось быстро. Как только команда увидела приодевшуюся Элю так сразу пять пар сапог были предложены ей. Она остановилась на испанских мягких сапогах с маленькими каблучками.

После переодевания к ней подошел капитан и громко, так что бы было слышно и небесах, и на воде, и под водой сказал,

–Здравствуй брат мой Констанат!!!!! И пожал руку Эли по-мужски, чуть выше локтя.

Затем каждый из членов команды повторил слово и дело капитана. После чего все встали на молитву после, которой опять все разом стали смотреть вводу силясь разглядеть там черта. Никого не увидя, через полчаса, проголодавшийся капитан скомандовал.

–Хватит пялиться, наш брат голоден, и не умыт.

Две пары рук тот час подготовили лестницу для туалета. Поясним, тогда гальюн представлял собой лестницу, которую выдвигали за нос корабля. Страждущий шел по ней за пределы корабельной палубы и как только оказывался над морем, то садился и делал свое дело. Иногда, наиболее боязливые садились лицом к носу корабля и задом к морю, держась за руки товарищей. Конечно, в нашем случае этого делать было нельзя не из-за чувства стыдливости, а потому, что морской бес разглядит, что у моряка нет того, что Бог ему дал, в отличие от женщин и утащит на дно, и корабль, и груз. А самое страшное, что и души моряков. Поэтому один моряк, держась за лестницу, нагнулся и наполнил ведро водой, которое сразу передал Эли. Использовать лестницу было необходимо, фальшборт у Голете был не более локтя высотой, просто техника безопасности, ибо море не терпит шуток. Второе ведро, уже для оправления нужды, было так же предано ей, но чуть погодя. Эля зашла к себе и вышла только через несколько минут, она заметила, что её братья смотрят в сторону от кормы вперед, лишь, когда она опорожнила ведро за борт и с громким стуком поставила его на палубу, вся команда повернулась к ней. Капитал пробормотал что-то вроде,

–Хлеб нам, дай и прости.

И перекрестился.

После чего все принялись стоя завтракать. На завтрак были орехи и сушеные фрукты, все запивалось вином, чуть разбавленным морской водой и поэтому солоноватым на вкус.

Сразу после завтрака капитан встал за рулевое весло Голете и энергичными движениями стал выравнивать судно по ветру. Как только ветер начал дуть в корму, а волны явственно давить на руль капитан скомандовал,

–Ставь!

А затем быстро,

–Тяни, тяни.

Команды капитана отличаются от общеизвестных команд капитанов более поздних времен потому, что Голете того времени не имела еще прямой мачты. Мачта того времени напоминала стрелу крана и поднималась под углом до шестидесяти градусов с помощью блоков. На краю мачты располагался косой римский парус. Поэтому команда,– «Ставь»,– означала, – поставить нижний конец в специальный упор-паз, а команда, – «Тяни»,– означала поднять мачту с закреплённым на ней парусом. Подобная конструкция могла бы показаться нам неудобной, но имела два преимущества, первое поднимался весь рангоут разом, второе мачту нельзя было сломать. Можно повредить; канаты, прус, но не мачту. В сильный ветер вернее при неожиданном, сильном порыве ветра, обыденном в Бискайском заливе, мачта выскакивала из паза, оставаясь целой и далее, не калечила ни рангоут, ни людей.

Эля чтобы не мешать команде ушла к себе, но через полуоткрытую дверь с интересом наблюдала за командой. После второго, «Тяни» мачта поднялась на тридцать градусов. Парус как-то неожиданно, три раза громко хлопнув, надулся, и что-то загудело. Голете неожиданно толкнуло поперек ветра, но капитан два раза крутанув веслом, заставил свой кораблик идти правильным курсом. Через полчаса, убедившись в силе и постоянстве ветра, он опять скомандовал,

– Тяни.

Мачта послушно поднялась еще на пятнадцать градусов, площадь паруса увеличилась, что-то опять загудело, но более весело и призывно. Эля решила посмотреть, что и вышла из своих апартаментов. Увиденное заставило её непроизвольно задержать дыхание, так же как, при прыжке с высоты. Голете, высоко поднимая нос, неудержимо неслась вперед на поднимающуюся волну. Волна, казалась, вот-вот убежит от кораблика, но тщетно. И словно в наказание за глупый побег, Голете настигая её, безжалостно разрезала носом, поднимая большие белые брызги. Эля вдруг поняла, что теперь она всегда будет стремиться; на море, что бы вновь и вновь пережить восторг погони за волнами.

Пока Эля любовалась игрой в догонялки Голете с волнами, капитан передал руль самому молодому моряку – почти мальчику, четырнадцати лет, спустился с мостика и зашел в каюту Эли, плотно прикрыв за собой дверь. Эля в недоумении смотрела на закрытую дверь, гнев от непонимания действий капитана, стал переполнять ее. Через пять минут, она решительно двинулась к каюте, сжимая в руке кинжал, что бы наказать нахала. Когда она, уже взявшись за ручку, хотела открыть дверь, молоденький матрос стоявший на руле крикнул ей,

– Брат, не беспокой капитана, он должен спать сейчас, что бы мы спали ночью.

Эля, не отпуская дверной ручки, внимательно посмотрела в его сторону силясь понять, почему капитан должен спать именно сейчас? На помощь мальчику пришел помощник капитана. Подбирая испанские слова, он сказал.

–Брат, ты не знаком с нашими правилами. Я тебе их поведаю. Главное для нас на море это ветер. Ветер наполняет паруса и ведет корабль наперекор волнам, туда, куда нам надо. Если ты поймал ветер, ты должен его не потерять. Если ты потерял ветер, то волны тебя отнесут к берегу, и ты погибнешь. Ты всегда должен не упускать ветер. Днем, когда, солнце мы знаем, куда идти вслед за ветром, что бы не потерять его. Ночью, тоже, мы не должны терять ветер. Без солнца это трудно. Из нас только капитан ночью может поймать ветер и не отпускать его. Вот почему он сейчас спит, а мы трудимся. Скоро я сменю усталого рулевого, потому, что стоять на руле тяжело, потом сменят меня, а капитан всю ночь будет на руле один. Мы все будем молиться, чтобы он не уснул от усталости.

Услышав объяснения на довольно корявом, но все-таки кастильском наречии, Эля отпустила дверную ручку и спрятала кинжал. Но до конца не доверяя словам о тяжести труда рулевого, она решила попробовать насколько это трудно управлять кораблем стоя на руле. Держась за подставленную помощником капитана руку, она подошла к рулевому и попросила дать ей весло в руки. Рулевой посмотрел на помощника капитана, ища ответ на просьбу Эли. Тот сказал.

–Дай ей весло, но смотри не отпускай сразу.

Как только рулевой убрал одну свою ладонь с весла, так Эля сражу же, схватилась за освобожденное место. Сначала она ничего не почувствовала, но по мере того как рулевой ослаблял свое давление на весло, она стала все сильнее и сильнее напрягать свою руку, а вскоре, держа уже двумя руками, она пыталась хоть как-то смирить буйное весло. Помощник капитана, видя её тщетные старания, услужливо помог ей вернуть весло в правильное положение и подхватил её, когда низкая, но подлая волна ударила не в нос, а в борт судна. Он отвел её назад к мачте, на которую она присела. Ей было стыдно, за свою несдержанность, и она, пряча глаза, сказала.

–Можно я буду молиться вместе с вами за капитана, и за вас за всех, одна.

– Мы будем только рады оказанной нам чести,– ответил в лучших традициях куртуазности морской волк.

Эля, смиренно приняв еще один удар провидения по своему самолюбию и гордыни, принялась наслаждаться наблюдением за игрой волн и света, однако ей вскоре это наскучило, но к счастью пришло время обеда. Помощник капитана пробормотал какие-то слова, по видимому молитвы и раздал каждому причитающую долю продуктов. Немного сушеных фруктов, орехов и вина. Конечно, Эля как представитель нобилитета получила свою долю на отдельной деревянной тарелке, принесенной ей молодым матросом уже сменившимся на руле. Жуя сушеный виноград, заедая его орехами вместо хлеба, она спросила у него.

– Когда будет горячее?

–О, донна горячие мы готовим, когда подходим близко к берегу и есть возможность освободить человека от несения обязанностей матроса.

– Где вы готовите?

– В каюте на носу. Там есть очаг и печь.

Действительно на носу судна в помещении, где спали все члены команды, у самого носа находился очаг, одна часть которого была накрыта половиной большого двухведерного горшка. Это печь догадалась Леона. А вторая накрытая плоским камнем служила плитой. Дрова были сложены тут же. Не раздумывая Эля, стала искать место, где команда прятала свои припасы. Она нашла их в четырех горшках, стоявших при входе и крепко привязанных к стене каюты. В одном было зерно, в двух других были сушеные фрукты и орехи в четвертом масло. На полках сиротливо лежали сухие лепешки. Эля тут же взяла их и, разломив на части, положила в кувшин с широким горлом, затем она влила туда две кружки воды и кружку прошлогоднего, а поэтому уже кисловатого вина. Наказав мальчику развести огонь, она пошла к помощнику капитана с вопросом,

– Что они хотят есть вечером?

Морской лев долго не мог понять, что от него хочет дорогой брат, но, в конце концов, осознав, ответил шутя,

– Кашу с орехами и медом.

–Может лучше с рыбой, уточнила Эля не вполне уверенная, что тут среди моря, где то есть улей с медом.

– Тогда со свежей рыбой,– не унимался он.

– Хорошо, рыбу принеси к очагу,– ответила Эля и, повернувшись, ушла на кухню проверять, как мальчик развел огонь. Войдя, она увидела, как огонь пожирал сухие дрова практически бездымно. Мальчик стоял и улыбался, всем своим видом давая понять Леоне, что он старался. Эля стало забавно, и в знак благодарности она протянула руку для поцелуя. Благородный паж, опустившись на колени, поцеловал её.

Эля поставила кувшин с уже разбухшими лепешками на огонь и, дождавшись, когда вода начнет закипать, влила туда немного масла. Вскоре вода выкипела наполовину, Эля тут же сняла кувшин с огня и дала ложку своему помощнику, что бы он снял пробу, что и было им незамедлительно исполнено. Правда, Эли показалось странным, что для пробы он взял полную ложку, а не четвертинку, но видя как быстро большая ложка опустела, а на лице дегустатора явно проявилась желание получить еще, она успокоилась. Отняв у него ложку, она направилась к помощнику капитана стоявшему еще на руле, с вопросом,– кого она может накормить сейчас? Помощник ответил.

–Сейчас, Донна, я закреплю руль, и мы все придем.

–Потом рыбу принесите!!

– Ну, да. Конечно.

Не совсем веря своему новому брату, он все-таки закрепил руль и, собрав всю команду, отправился в каюту. Там к своему удивлению он получил большую ложку и доступ к кувшину с вкусным варевом, немного кислым, но очень хорошо пахнувшим. Вся команда, кроме спящего капитана естественно, целых десять минут молча поглощали незнакомое им блюдо. После чего каждый из них глубоким поклоном выразил свою благодарность Эли. В конце обеда сытый помощник капитана сказал юнге,

–Налови рыбы на всех,– и увидя страх в глазах ребенка, добавил,– я помогу тебе, не бойся.

Ловля рыбы, в те времена отличалась от нынешней только тем, что снасти были более примитивными, а поэтому менее опасными для рыбы и более опасными для рыбака. Так для ловли рыбы тогда использовали сеть, которую нужно было забросить с идущего судна и суметь удержать, и конечно попытаться не оказаться самому за бортом. Покоряясь неотвратимой судьбе, мальчик пошел на нос выглядывать косяки рыб в воде. Примостившись на бушприте, он читал молитву святому Николе из далекого и неизвестного ему города Миры Ликийские. Вскоре к нему подошел помощник капитана и протянул сеть, конец которой мальчик обвязал вокруг бушприта. Необходимая осторожность, если не хочешь упасть в море и утонуть, к слову сказать, из пяти членов команды голете только пятеро не умели плавать. Другой конец сети помощник капитана привязал к багру, получилось, что то вроде большого сачка. Рыбу ловили следующим образом: мальчик смотрел в воду, ища косяк рыб, увидя его, он показывал рулевому, куда нужно править, как только голете подходила к косяку, тогда помощник капитана опускал багор в воду. Затем сеть вытаскивали, если везло то через два часа такой ловли, команда получала и рыбный ужин, и рыбный завтрак. Трудность состояла в том, что рулевой не должен был слепо повиноваться командам раззадорившихся рыбаков, иначе судно могло бы потерять ветер, поэтому, как правило, пять шесть косяков рыб приходилось пропускать. Удача сопутствовала нашим героям, через три заброса пять больших рыбин по восемь фунтов каждая, били хвостами возле мачты.

Эля взяла в помощники молодого рыбака только, что рисковавшего своей жизнью ради чревоугодия всей команды, и с его живым участием принялась разделывать рыбу. Внутренности сразу были положены на крышу каюты, для чаек, а не сброшены в море. Это сделано было, по старому обычаю, и во избежание того чтобы не привлечь внимание хищных рыб к Голете, которых водилось тут в великом множестве. Кости рыб, напротив были выброшены за борт далеко в море, потому, что кости тонут быстрее и не плывут вслед за кораблём по ветру. И пусть хищные рыбы, и морские бесы едят рыбьи хребты и хвосты, они, в этом случае, когда корабль идет в противоположную сторону, от выброшенной еды, ему не опасны. Оставшуюся – филейную часть улова Эля сразу унесла на камбуз, плотно прикрыв за собой дверь, так как вздорные чайки пытались вырвать лакомый филей из рук её, и её помощника.

Эля решила приготовить рыбу, так как в Андорре готовят мясо, только вместо камней использовать верхнюю часть печи, которая как мы помним, состояла из полвины большого двух ведерного, толстостенного кувшина. Она быстро развела огонь и, подождав пока печь, раскалится, положила на неё большие куски рыбного мяса предварительно вываленного в золе¹³³.

Всё таинство приготовления заняло более чем два часа, в течение которых повар и его помощник через каждые десять минут выбегали из камбуза, чтобы глотнуть свежего воздуха. Окна камбуза, они были вынуждены закрыть, во избежание воровства рыб чайками. И во избежание получения травм от чаек во время защиты рыб. Когда все было готово, и каждый кусок жареной рыбы был завернут в тонкую хлебную лепешку. Эля успела и их приготовить, благо большего времени на это не требовалось. Всего-то взять муку, смешать с водой и маслом, и выложить все на раскалённую пропитанную рыбным жиром поверхность печи, и подождать минуты три четыре, потом в ещё горячую лепёшку завернуть кусок жареного филея, и положить на большую деревянную миску. Таких кусков у Леоны получилось 15 штук и без боязни, что на всех не хватит, она позвала экипаж на обед или может быт на ужин. Она, как-то уже перестала предавать значение, когда на море принято обедать, а когда ужинать, так как постигла великую истину,– «Едят на море тогда, когда есть, что есть и когда море позволяет это сделать». Экипаж явился в полном составе, даже рулевой пришел и нетерпеливо шевеля ноздрями вдыхая запах нового для него блюда, ждал, совей очереди, не обращая внимание, но то, что Голете в это самое время его ожиданий, оказалась брошенной, его чревоугодием на произвол волн и ветра. Увидя нетерпение рулевого и пустое место, где рулевое весло болталось под ударами волн, Эля дала ему вне очереди два куска рыбы и, нахмурив брови, указала ему на покинутый им пост. Рулевой бормоча,– Прости меня мадонна,…!!– быстро ретировался на свой покинутый пост, теша себя мыслью, что никто кроме Эли не заметил его преступления. Убедившись, что рулевой занял своё место, Эля дала каждому страждущему по куску рыбы, а сама же она,– героиня кухонного действа – вышла наверх, просто подышать свежим воздухом. Ей так надоел запах жареной рыбы, что находится там, она больше не хотела.

Подойдя к мачте Эля, смотрела на соревнование волн с ветром за право управления путем следования Голете. Это борьба её заворожила настолько, что только через несколько минут она осознала, что её настойчиво зовут оглянуться на рулевого.

– Брат мой,– кричал он,– ради всех святых зайди и найди мне замену, скоро вот уже как две части времени (так он обозначил час) я жду своей смены, а они все не идут.

Поняв, о чем идет речь, Эля быстро соскочила с мачты и решительно открыла дверь каюты – камбуза. То, что она увидела, еще долгое время, вспоминалось на всем побережье Бискайского залива, как, – «тот единственный случай на Голете с Мадонной», так как увиденное ею больше никогда не повторялось у баскских моряков. Так как сразу, по пришествие в порт, был принят новый закон, запрещающей всей команде есть разом, всем, за одним столом.

Открыв дверь, она увидела слипшийся клубок тел. С трудом, отыскав плечо, принадлежавшее помощнику капитана, она несколько раз, со всей силы трясла его, пытаясь разбудить помощника капитана. Но помощник мужественно сопротивлялся этому, и не хотел покидать приделы царства морфея. Эли стало как-то не по себе, не имея достаточно опыта в хождениях по морям, она, своим чутьём начала постигать всю опасность своего положения, на Голете со спящей командой и уставшим рулевым, который еле, еле стоит на ногах. Добавим, именно вот именно это отсутствие опыта, не позволило Эли в пасть в панику. Ведь достаточно ветру было, лишний раз немного сильнее ударить под нос Голете, и обессиленный рулевой не смог бы удержать Голете на курсе, то любая следующая волна, пусть даже совсем обычная, похоронила бы всю команду и все надежды Эли на дне залива. Обстоятельства требовали неординарных действий. Эля сделала то, что ей пришло на ум. Не имея возможности набрать забортной воды ведром, просто на ходу Голете она бы одна не удержала его в руках, она, выхватив уголек из печки, и приложила его к щеке помощника капитана с криком,

– Пожар!!

…..Взрыв эмоций, произошедший в каюте, выбросил её вон, на палубу и лишь невесть откуда взявшийся леер не дал ей вывалится за борт. Кутерьма на судне продолжалась недолго. Рулевой, улучив минутку, тремя оплеухами вывел команду из царства морфея и грез в бытие окончательно. И проклиная грех чревоугодия, он, всучив руль сменщику, отправился на нос справлять нужду как большую, так и малую. Ибо терпеть ему, больше не было мочи. Эля, держась за часть такелажа, молча наблюдала за происходящим и когда все упокоилась, повернувшись к помощнику капитана, спросила,

– А, что же есть капитан будет!

–Брат мой, что бог ему подаст. Было так вкусно, что осталось самая малость, одна лепешка, правда, с достаточно большим куском рыбы. И это хорошо, он не уснёт от сытости как мы. А и ты не говори ему об этом! Ведь братья должны защищать друг – друга. А???

–Хорошо! – ответил брат и поудобней устроившись на мачте, принялся любоваться игрою волн до самой ночи. Готовить он, больше, во всяком случае, сегодня не хотел.

Когда солнце как-то вдруг скрылось за большой, но не очень крутой воной, на мостике неожиданно появился капитан. Осеняя себя и всех остальных крестным знамением, он быстро произвел осмотр корабля и команды, после чего отправился в кают компанию отобедать, чем бог послал перед ночной вахтой. В отличие от команды он целомудренно удовлетворился половиной доставшейся ему рыбы и лепешки, после чего, позвав своего помощника, он категорически заявил ему.

– Брат мой Святому Николя противно обжорство. Умерь свой греховный пыл и умерь порцию в два раза. Что будет если пойдёт волна? Ты все сам убирать будешь?

– Старший брат мой!– ответил помощник.– Воля святого это,– слова Божьи. И нам на море подчиняться лучше на них и не гневить бога, и не привечать дьявола. Я принимаю их, как принимаю святое Евангелие, не сомневайся во мне и во всей братьи нашей. Дай команду ко сну, и мы в вечерней молитве помянем твою прозорливость.

– Иди с богом, – ответил польщённый капитан и знаком руки отправил прочь.

Эля с улыбкой смотрела на это проявление братских отношений, но молчала, что бы ненароком не выдать смертельные проступки всей команды. Как и было обещано, она нашла свою каюту свободной, а свою постель чистой, капитан спал на своём тюфяке. Она помолилась за капитана и всех своих названных братьев. После чего, до конца не раздеваясь, то есть, не снимая кожаных штанов, чтобы морской чёрт не узнал, что она женщина, из-за изящества нижней рубашки через тонкую почти невесомую ткань, которой было всё видно, она легла в постель и, не успев, как следует укрыться одеялом, уснула.

Как только полукруг солнца решил показаться над волнами, Эля проснулась и успела сделать самые интимные части туалета до того, как полукруг превратится в огромный оранжевый шар, дарующий тепло людям и волнам.

Ей было интересно узнать как же там капитан после бессонной ночи, и она отправилась на корму, как только собрала свою постель, освободив тем самым место для сна благородного капитана. Капитан вместо приветствия сказал ей,

–Брат мой успел ли ты помолиться, что бы праведно начать этот день и не навлечь нечистого. Ведь день, начатый без молитвы это день, отданный нечистому.

Эля не зря провела большую часть жизни в монастыре и поэтому она быстро нашла, что ответить названному старшему Брату.

– Молитва без пастыря не всегда доходит до бога. Тут посреди волн, где не всегда есть служитель господа, пастырем душ наших поставлен капитан, ибо от него зависит наша жизнь. Вот поэтому я пришёл к тебе Брат Капитан, для правильной молитвы угодной богу.

Капитан немного подумал и по-видимому не найдя в силлогизме младшего брата каких-либо богопротивных положений, соединил руки для молитвы, отпустив при этом рулевое весло, доверившись воле Божьей, закрыл глаза, и впал в молитвенный экстаз. Минут пять пока капитан молился, «о даровании благостного дня» и «спасения от грехов», показывая пример благочестивой жизни посреди моря, Эля просила Бога лишь об одном, что бы любая из этих показывающихся из-за горизонта волн, не стала для них последней. Наконец капитан произнёс,

–Аминь,– и взял весло.

Судно как-то сразу, более уверенно стало взбираться на волну, а Эля со вздохом облегчения поблагодарила Бога за то, что он услышал её молитву, и эта волна не стала последней. Вскоре вся команда появилась на палубе. Капитан дождавшись, когда все встанут рядом с ним, осенил всех крестным знамением и приказал всем читать молитву. После чего он объявил им, что ему было сказано ангелом,

– Брат, каждое утро теперь начинай с молитвы всей братии, и вечер тоже.

После чего он передал весло своему помощнику, еще раз перекрестившись, пошел спать уверенный, что его молитва не даст кораблю перевернуться от неожиданного удара волн. Эля – ранняя пташка, просидевшая, всё это время на мачте как на любимой веточке спрыгнула на палубу, спросила у оставшейся не удел части братии,

– Братья, что сделать вам, когда пройдет время после молитвенного поста, рыбу или чего?

Помощник капитана ответил,

– Не мог бы ты, сделать такое, чтобы мы могли, есть и не собираться вместе как вчера, и в то же время никто бы не ел одиночестве.

Эля призадумалась, справедливая, в общем, просьба начинать трапезу всем разом, то есть после общей молитвы, и, не прерывая вахты рулевого, заставляла её отказаться от половины известных ей блюд, большинство из которых полагалось, есть с пылу с жару и за одним столом, и из одного глубокого сосуда. Поэтому, каши пришлось вычеркнуть из меню сразу, хотя кашу не расплескаешь, но рулевому придется бросать весло, так как есть одной рукой кашу из миски и держать той же рукой миску, не возможно. Жидкие блюда она вообще не рассматривала. Оставались лишь жаренные или запеченные блюда. И тут она вспомнила, как в Андорре готовили мясо впрок. Обмакивая куски баранины в соляной раствор, после чего выкладывали куски, сушится либо на крышу, либо к огню. Мясо через некоторое время можно было есть и главное, оно хранилось три четыре месяца. Она решила попробовать эту технологию на Голете. Вчерашний помощники с радостью наловили рыбы и распотрошили её, пока длился лов Эля разведя огонь стала выпаривать морскую воду делая из неё соляной раствор. Только ближе к полудню ей удалось приготовить раствор похожий на раствор тетушки Туше. Еще раз, помолившись Эля, стала окунать рыбьи ломтики в горячий раствор на пять минут. Затем она выкладывала ломтики, на деревянное блюдо, следя за тем, чтобы они не соприкасались друг с другом, когда блюдо заполнилось, она расстелила на крыше кубрика льняную скатерть, предварительно хорошо выстиранную за бортом. И выложила на ней ломтики рыбы. Чтобы чайки не воровали рыбу, она другой половинкой скатерти накрыла рыбу, а по периметру придавила скатерть деревянными брусьями, предназначенными для ремонта такелажа. Вскоре под лучами солнца скатерть высохла и стала белей от соли. Издали казалось, что иней покрыл крышу кубрика. Глядя на эту красоту, самый младший брат сказал,