6748

Мальчик перестал ходить по спине, встал на одну ногу, пяткой другой ноги вдруг резко ударил Чормагана по пятому позвонку. Темник чуть не потерял сознание от резкой боли, но через мгновение боль ушла и лишь юношеская лёгкость осталась в его теле. Чормаган не уставал удивляться умениям отца и сына. Он уже решил, что пока орда будет стоять в этих краях, он будет возить мальчишку с собой. Мальчику в радость смотреть на новое, а ему старику время от времени спину вправлять тоже полезно. Условие, его отца, старого Харуна, непрерывное обучения лекарским умениям сына – Абу-ль-Фарадж ибн Гаруна, он – Чормаган выполнит. Чормаган успел полюбить этого умного сорванца, упрямо называвшего его Баба Ага – Дедушка, несмотря на все его звания, должности и авторитет. Закончив массаж, мальчик заботливо прикрыл разгорячённую спину пациента шерстяным одеялом и сам, улёгшись рядом, сразу уснул, наверное, мечтая о судьбе великого завоевателя. Чормаган еще некоторое время задумчиво наблюдал за мерцанием угольков в очаге, пока не задремал сам.

Все трое умудрённых жизнью воинов проснулись одновременно в тот час, когда ночь уже ушла, а солнце еще не начало свой победоносный путь по небосводу. Трудная жизнь в степи, с ранней молодости, заставила их вставать в такую рань, когда животные, как и люди крепко спят и поэтому наиболее уязвимы для хищников. Там, в это время, в далёком детстве, в Монголии они, вооружившись одной камчой, выходили в степь охранять стада от волков. Считалось, что подросток вполне мог справиться с одним волком, и не было большой необходимости взрослому мужчине прерывать свой сон ради одного волка, вот если нападёт целая стая, тогда мужчины могут и помочь мальчикам. Веками выработанное разделение труда в семье, где мужчина защитник, – воин, не тративший попусту свои силы на простую работу, помогало выжить в суровых условиях полупустынь Монголии. Когда мальчики взрослели и становились мужчинами, это время суток наиболее подходило для умыкания невест или коней, то есть для доказательства всей степи, что вырос батыр – богатырь – воин. В походах эта привычка, рано вставать, помогала проверять посты и спасала много жизней.

Три старых конокрада не делая лишнего шума, оседлали своих лошадей и никем не замеченные выехали из лагеря. Когда они отъехали на четыре ли⁸³, Чормаган повернул свою лошадь к главным воротам Орды его друзья, не задавая вопросов, сделали то же самое. Подъехав к воротам, он ударом камчой в гонг вызвал начальника караула. Взволнованный улан, в полном вооружении через несколько мгновений, изумлённо смотрел на своего начальника стоявшего по другую сторону ворот в окружении своих советников. Чормаган, негромко, что-бы не разбудить спящую смену приказал ему,

– Меня не будить, и не искать. Мой приказ,– подготовить несколько бурдюков воды, которые нужно будет привезти на мою днёвку. Я с друзьями еду на охоту. Отдав приказания Чормаган, вместе с Коркузом и Раббан – агой с достоинством удалились в степь. Несколько ли они проехали в молчании, охоться возле ставки, было глупо. Всё зверье, напуганное таким количеством людей, разбежалось на десять ли от ставки. Пользуясь тем, что до места охоты еще нужно было проехать около шести ли, Чормаган продолжил начатый, ранее в юрте, разговор.

–Интересно, когда бы мимо нас прошли три лошади?– спросил Чормаган.

– Никогда,– ответил Раббан – ага.

– Никогда?– переспросил Чормаган.

Потом добавил, – Но мы, же прошли через весь лагерь, почему нас никто не задержал? Если бы мы крали лошадей, монголы пошли бы домой пешком! Разве я не прав!?

– Ты прав, – согласились его советники.

–А почему так? А потому, что молодые не могут красть коней, их никто не учил этому. Они могут только воевать и убивать. Но это плохо, еще одно такое поколение и пасти скот будет некому, и монголы уйдут в небытие как народ табгач⁸⁴, который, возгордившись своими военными победами, ушел из степи, и был уничтожен покорёнными ими китайцами. Мы этого хотим?

– Нет.

– Поэтому, я и хочу дать монголам несколько лет мира, пусть даже вдали от нашей степи.

– Как ты это сделаешь Чори? – спросил Коркуз.

– Я решил отправить послов к далекому государю….

Но продолжить ему свою мысль не удалось здоровый, откормленный заяц двухлетка, презирая смерть и словно насмехаясь над неповоротливостью людей, пересёк путь охотников. Чормаган взвизгнул в охотничьем раже и, хлестнув лошадь, ринулся в погоню.

Раббан – ага тоже хлестнул свою лошадь, намереваясь составить компанию своему начальнику и другу, но увидя, что Коркуз стоит на месте, натянув поводья, остановил лошадь, и вопросительно посмотрел на друга.

– Пусть едет один, он худой и ловкий, ему охота гонять зайцев пусть и гоняет, – Объяснил своё поведение, толстоватому Раббан – аге – главному интенданту трехбунчужной монгольской орды, Коркуз – казначей этой же боевой единицы.

– Вспомни, как еще во время первой войны с меркитами, он погнался за бунчуком Кызыл хана, и добыл его, а мы с тобой медленно теснили охранника Бури хана, одетого в шёлковый халат и добыли его,– продолжил Коркуз.

– Кого добыли? Халат или хана? – переспросил Раббан-ага. любивший точность во всём, особенно в изложении давних событий своей героической жизни, и особенно в их дружеской редакции.

– И то, и другое, халат взял я, штаны и седло – ты, выкуп за хана делили уже на троих с новым десятником, бросившим в ноги Темучина⁸⁵ бунчук Кызыл хана, сделанный из хвоста дохлой клячи, старого татарина Туры, – немного сердясь на забывчивость друга, сказал Коркуз.

– Ты, имя того нового десятника, взявшего треть не принадлежавшей ему добычи, не забыл?– поинтересовался Раббан –ага.

– Нет. Этот новый десятник сейчас гоняет зайцев, наверное, потому что их хвосты напоминают ему размер, того первого взятого в бою, бунчука,– ответил Коркуз

– Вот может и сейчас, как и тогда он вернётся и получит повышение или выкуп? – предположил Раббан – ага

– Он прежде получит тебя, – старого дурака в шелковом халате, набитого салом и ленью, вместо новой должности. Какую должность может получить этот сын бедной шаманки и не чингизид к тому же? Все, что могло дать ему небо, оно ему дало, – отчитал друга Коркуз

– Да я что-то не вижу тут хана в шёлковых шароварах, за которого мы, стоя тут могли бы получить выкуп,– согласился Раббан-акга

–Его тут просто не было, и нет,– подтвердил Коркуз

– Так зачем же ты не поехал вслед за Чори и меня остановил? – спросил Раббан-Ага

– О Тенгре и Уч ыдук⁸⁶, помилосердствуйте, у этого старика сил, просто усидеть в седле, осталось на час – полтора, а он за зайцами гоняться собрался. Ты чего есть будешь, на обед Раббан, достопочтенный – ага. Наш начальник по великому своему уму дал команду нукерам привезти воды в двух бурдюках, заметь, не вина или кумыс, а именно воды. Чистой, холодной воды, от которой кишки мерзнут в брюхе.

– Те, те, так чего? – лепетал Раббан – ага, главный интендант.

– Нам надо добыть обед для нас. Для троих уставших стариков. И мы сможем это сделать только вместе, если один будет гнать зверя, а другой в него стрелять,– пояснил Коркуз.

– Ого,– только и смог ответить Раббан-ага.

Вместе они подробно осмотрели местность, потом, немного посовещавшись, разделились. Коркуз взяв собой еще двух пристяжных лошадей – для шума, не спеша, поехал вверх по склону небольшого холма, а Раббан-ага встал, спрятавшись за куст акации, – на номер. Вскоре с вершины холма раздался свист и три лошади, подгоняемые умелым охотником Коркузом, ринулись, вниз наводя ужас на всех обитателей маленькой долины. Раббан – ага терпеливо стоявший на номере, в засаде, пропустил мимо; семейство дикобразов, выводок диких свиней без кабана, одного волка и четырёх шакалов. Его выдержка и терпенье были вознаграждены прекрасным самцом трехлеткой безоарового козла, которого он прибил одним дротиком.

Пока его друг, умнейший Коркуз, ловил глупых лошадей, почему-то разбежавшихся в разные стороны, он неторопливо разделывал тушу козла. После того как пойманные лошади были стреножены, друзья пошли собирать дрова. Вскоре весёлые огоньки разгоравшегося костра возвестили уцелевших обитателей долины о том, что их новые хозяева начали готовить обед. Раббан – ага разделывал тушу козла по всем правилам. Собственно мясо он не трогал, вначале он осторожно, снял кожу, которую разложил подобно скатерти на земле, потом он очистил тушу от жира, который он сложил отдельно, слева от себя. Китайцы сказали бы с восхода солнца. Внутренности; сердце, печень части лёгкого, он сложил отдельно, но рядом с жиром. Остальные внутренности он выбросил, не поленившись отойти от лагеря на сто шагов. Голову и мясо он положил на западную сторону шкуры. Одобрительны взглядом, Коркуз оценил разделку туши в соответствии с общепринятыми в степи обычаями. С востока – направления, откуда всходит солнце, лежало то, что можно было съесть, сейчас, с запада – направления туда, куда солнце заходит, лежало то, что можно было съесть завтра. Свеже забитое мясо,– твёрдое и сохранит твёрдость даже после долгой варки. В степи, где воды не много, люди берегли воду, и старались варить то, что варится быстро. Поэтому убоине, монголы, равно как и другие кочевые народы давали возможность отлежаться сутки, что бы мясо стало мягче и не требовало много воды, и главное дров для приготовления. Сейчас Раббан-ага вывернул желудок козла на изнанку, перевязал один его конец сухожилием, другой немного расширил надрезом, куда положил сало. Пока он занимался желудком его друг, мелко резал сердце печень и лёгкое козла. Вскоре Раббан – ага, под своё одобрительное ворчание, отправил мелко нарезанные внутренности в желудок, куда добавил полупереваренной травы из желудка козла, предусмотрительно оставленной им для приправы. Всё это он энергично встряхнул, завязал концы желудка сухожилием, и положил его в костёр. Огонь весёлым, одобрительным потрескиванием дал знать людям, что он доволен, новой пищей и она ничуть не хуже сухих дров, которые он так любил. Мясо друзья завернули в шкуру.

Коркуз вдыхая дым, говорил, не скрывая своего восхищения талантом друга.

– Да, Доортур ты готовишь лучше всех, ясно, почему великий Чингиз любил тебя и прощал многое.

–Чингиз любил меня за то, что всегда, даже в походе, вы выглядели явственно лучше, чем другие уланы. Хотя, делов-то всего было, делить всё поровну и честно, и есть всем разом, в одно время,– ответил на комплимент друга немного обиженный Раббан – ага.

Он считал, что только природный ум и смекалка дали ему возможность занять этот высокий пост – главного администратора орды, а не простое умение приготовления, пусть и самого любимого блюда Чингисхана. Обиженно посапывая, он все-таки успевал ловко переворачивать Доотур, заставляя его покрываться ровной корочкой. Вскоре, когда урчание в желудке Коркуза стало слышно в трех шагах от костра Раббан-ага, сдул с плоского камня пыль и выверенным движением, путь немного картинным, выложил на этот «стол» готовое блюдо.

–Правда, же, двое телят третьего не ждут, а сосут матку, когда хотят? – спросил измученный голодом казначей, давая понять своему другу интенданту, что не мешало бы, начать есть, не дожидаясь Чормагана.

–Сейчас остынет. Есть горячее это не Фэн шуй. – ответил Раббан ага в крещении Симеон.

–Зелёное и белое есть нельзя вообще,– ответил другу Коркуз, давая понять, что он тоже помнит все наставления китайской кухни, в которой нельзя было смешивать цвета пищи.

–Вот ты, сейчас и не ешь, зелёное и красное!– посоветовал Раббан-ага

–Я не китаец, чтобы не есть это!– ответил Коркуз

–Ты и не монгол, что бы есть! – парировал Раббан – ага

–Если я в сотне, то я монгол,– настаивал Коркуз

–Ты не в сотне уже лет десять!! ты вообще уже не воин – дурень!! – гнул свою линию Раббан – ага

–Но всё равно, я уже монгол! – продолжал Коркуз

– Ты скорее еще не монгол и уже не уйгур! – сказал Раббан -ага

–Как скажешь,– ответил страждущий еды Коркуз и терпеливо стал ждать соизволения от Раббан-аги в принятии пищи.

Когда тень от куста акации удлинилась на один палец, победитель – почтенный и мудрый Раббан-ага вытащил лепёшку, переложил на неё готовое блюдо, осторожно разрезал его и милостиво протянул полагающуюся казначею одну треть. Коркуз перекрестившись, взял, и шумно вдыхая носом, аромат принялся трапезничать. На неодобрительный взгляд своего товарища он ответил,

– Не успею пережевать второй кусок, как он явится, не бойся.

И точно Чормаган явился, словно из неоткуда, не обращая внимания на то, что его друзья начали обед без него. Истребовав себе свою долю, он, молча, не отвлекаясь на такие мелочи, как непочтительность, к его начальственному авторитету, явно выраженную началом приёма пищи без его команды, начал торопливо есть.

–Куда он сейчас торопится? Скоро войны подвезут воду, мы омоем тушу барана водой с перцем, камни к этому времени раскалятся, пока я буду готовить, мы опять проголодаемся, потом отобедаем, а там и ночь. Чего ему торопится и куда? Вообще куда мы всё торопимся, и зачем-то, гнались за Хорезм шахом, то за его сыном, – думал про себя Раббан – ага, неторопливо, мелкими кусочками поглощая приготовленное им самим лакомство. Занятый своими полными жизненного опыта мыслями и вопрошениями, он не сразу понял, что его командир вот уже несколько раз тряся его за плечо, указывает ему на коня, в седельных сумках которого было, что-то приготовлено.

–А? переспросил он, медленно возвращая своё сознание с высот философии, на грешную землю поэтому, не вполне отчётливо еще понимая, что от него требуют.

– Оставь его Чори, я сам принесу зайцев,– останавливая друга, сказал Коркуз, и направился к коню Чормагана. Чормаган перестал трясти плечо Раббан – аги по просьбе Коркуза и принялся подбрасывать в костёр дрова. Пламя, радостным потрескиванием, живо откликнулось на этот знак внимания. Брошенные ветром, в его лицо, искры от разгорающегося вновь костра окончательно прервали мыслительный процесс в голове Раббан-аги и заставили его полностью вернуться с вершин этики к обыденной жизни, и вновь стать поваром, и забыть про политику. Пока Раббан-ага приходил в себя от несвоевременных мыслей, Коркуз вытащил из седельных сумок трёх зайцев, с которых он по пути обратно к костру прямо на ходу умело и быстро снял шкуры. Правда, свежевать тушки он стал уже на шкуре барана, а не на весу, годы уже не те, всё-таки, внимательно следя за тем, чтобы ненароком не раздавить ни желчь, ни мочевой пузырь. Вскоре каждый получил по тушке, зайца и удобно расположившись вокруг костра, они стали готовить зайчатину, каждый по своему вкусу, точнее по степени прожарки. Коркуз, например, любил мясо без корочки, но и без крови, Раббан-ага с корочкой, но с кровью, лишь Чори любил зайца такой степени прожарки, что и корочка хрустит, и косточки тоже хрустят подобно семечкам лесных орехов. Старики так увлеклись приготовлением зайчатины, что заметили разъезд только на расстоянии одной трети от полёта стрелы.

–Во время, молодцы,– похвалил улан Чормаган, пока они были на достаточном отдалении, что не могли слышать его похвалы. Полководец должен быть скуп на похвалу, особенно, в обыденное время постоя. Его товарищи дружным бормотанием так же выразили своё одобрение. Командир разъезда остановил отделение в десяти саженях от костра, и, сойдя с коня почтительно – шагом направился к костру. Не дойдя четырёх шагов до костра, он снял лисью шапку с жёлтым шёлковым верхом и склонил голову в ожидании приказа. Чормаган встал и подошёл к десятнику, что означало одно, командир готов принять доклад о состоянии Орды на стоянке. Десятник лишь сказал, что всё хорошо, и попросил дать новые указания об устроении жизни Орды.

–Раббан – ага распорядись,– сказал Чормаган и присел к костру, где его зайчатина стала приобретать коричневый цвет, что означало лишь одно, она вскоре будет вкусной, такой же вкусной и хрустящей как та зайчатина, которую он любил, есть с раннего детства. Чормаган не хотел терять эти редкие мгновения наслаждений. Раббан-ага торопливо сунул свою зайчатину Коркузу и принялся выслушивать доклад десятника.

Десятник по поручению куренных сотников вопрошал дозволения поить лошадей водой из стоячих озер, где она не такая холодная, как в реках и ручьях, так же просил разрешения выпускать лошадей на выгон в сады, где много плодов пропадало зря. Урожай было некому собирать. На все вопросы и просьбы десятника он ответил отказом. Вода в озерах была не такая холодная, но жёлтый цвет и большое количество помёта и следов от животных принадлежавших местному населению, приходивших на водопой, внушали Раббан-аге сомнения в безопасности её употребления. Он приказал речную воду набирать в бурдюки, выдерживать часа два и лишь, потом давать лошадям. Конечно, так было гораздо труднее напоить весь табун, но безопасней. Никто не знал, сколько времени придётся ждать для ремонта кавалерии или прибытия подкреплений из Монголии. В такое время мор среди коней смерти подобен. Вот почему Раббан – ага перестраховывался. По этой же причине он запретил под страхом наказания двадцатью палками любого провинившегося выпускать в сады на выпас лошадей или ослов. Животное часто передалась яблоками, и умирало в страшных мучениях от несварения. Как-то в молодости, когда он был молодым сотником, служившим в северном Китае, в пятидесяти ли к югу от великой стены. Раббан ага чуть не лишился половины лошадей своей сотни, а с ними и своей головы, если бы старый товарищ добрым советом, отказаться от выпаса в садах, не спас сотню лошадей, и его одну голову. Раббан-ага не повторял своих ошибок, поэтому общий выпас был запрещён. Но никто не запрещал воину подбирать плоды с земли вычищать их от гнили и есть самому, и из своих рук делиться лакомством со своим боевым конём. Десятник, молча, выслушал повеления и молча сев на лошадь, направился в сторону орды. Четверо других всадников встали, по периметру вокруг костра, на дозор. Остальные начали неторопливо готовить временную стоянку для командиров, вернее для штаба Орды. Они не торопливо распаковывали вьюки, ставили небольшие шатры и самое главное,– они подвесили над огнём казан и наполнили его чистой водой взятой из реки гораздо выше лагеря. Наблюдая за работой квартирьеров Чормаган, наконец-то продолжил, прерванную зайцем, свою утреннюю речь.

–Посольство уйдёт вместе с теми двумя рыцарями, что ищут пресвитера, которого уже лет как шестьдесят нет на свете. Посольство повезёт письмо – ответ к великим государям западного мира от нас. Мы будем предлагать свою дружбу.

–Как ты это сделаешь, если говоришь об этом так открыто?– спросил Коркуз.

– И далеко ли дойдёт посольство в стране, где власти, кроме власти, ножа, седла и копья нет?– спросил Раббан – ага, указывая своему товарищу, на то, что мира у монголов не с кем не было.

– Ты дашь им пол тумена в сопровождение? Где у нас эти пол тумена? Мы линию держим только потому, что в этой стране войско можно вести только по несельским дорогам,– не унимался старый Раббан –ага интендант, забывая о своей зайчатине, которую его друг – казначей Коркуз уже стал есть, жмуря глаза от удовольствия.

– Ие, чего кричишь зря. Ешь зайчатину и слушай!– сказал Чормаган Раббан-аге. Указание о зайчатине несколько встревожило Коркуза съевшего половину доли друга, Раббан-ага взял зайчатину у Коркуза, не обращая внимания на её количество, от волнения. Коркуз, вздохнув, довольный пересел на другое место, якобы от дыма.

Чормаган продолжил,

–Это так и надо, что бы все знали. Все знают, что идёт посольство, но не знают зачем. Все и враги, и недруги, и даже безразличные, будут думать зачем? Может в этом посольстве есть выгода и для них? Они пошлют своих людей выяснить! Неуверенность врагов или недругов позволит посольству пройти эти земли, а дальше связи рыцарей и авторитет их государей помогут пройти далее. Ведь дошли же рыцари сюда без войска?

–Что повезёт посольство?– спросил Коркуз. Ему надо было, как казначею, знать, сколько денег надо готовить на подарки. Он поэтому и волновался.

– Посольство повезёт письмо,– ответил Чормаган.

– Как письмо? Одно письмо? Кому письмо?– Спросил Раббан-ага не поверивший в своё счастье, что ему придётся снаряжать не сотню в поход, а лишь два десятка улан.

–Да, одно письмо, вернее для большей уверенности два письма,– пояснил Чормаган.

–Зачем два?– переспросил Раббан ага, мысленно уже удвоивший количество улан необходимых для посольства с двумя письмами. Ведь если письма два, то и количество людей удвоится и количество лошадей.

–Если, одно письмо пропадёт, а оно должно пропасть или быть выкраденным и прочитанным нашими врагами, то второе должно дойти до получателя,– ответил Чормаган, открывая только им тайну посольства.

–Мудро!– согласились оба главных советника успешно окончивших школу дезинформационных военных действий в Китае, где поражение означало смерть.

–Чтобы никто не понял, где, правда мы должны написать письмо так, чтобы только получатель догадался где, правда, а где ложь, а враги и недруги нет. Надо сделать так, что бы они усомнились в своих знаниях о нас и в наших силах. Потом когда они начнут искать правду и найдут её, время будет утеряно, а монголы получат год, а может и более отдыха.

–Мудро,– согласился Коркуз,– только скажи, к какому государю пойдёт посольство, и мы поможем тебе написать письмо от пресвитера Иоанна.

–Думаю, наследному князю франков. Он молод. И верит в бога. Мне сказали, что он часто держит пост и слушается свою мать!– поделился своими мыслями Чормаган.

– Последнее, хорошо. Если сын слушает мать, – значит у него есть стыд. Это хорошо. – согласился Раббан –ага.

– Ага – просто сказал Коркуз, его всё удовлетворяло и количество послов и количество денег, которые он сможет сэкономить на этом предприятии.

– Я пошлю Джуру с двумя сотнями в сторону Дамаска. Посольство пойдёт следом, как мои гонцы с распоряжением и предписаниями. Через три перехода они уйдут в степь, Джура будет их искать, и не найдёт. Он получит наказание за нерадение на службе, но как мой зять, пусть все так думают, не сильное. Я его отряд отправлю в Монголию.– Досказал свою мысль Чормаган.

–Хорошо, но кто повезёт письма, еще не написанные тобой, мудрейший? – спросил Раббан-ага.

– Письма повезут, твои близнецы Илия и Елисей. Как я помню, в них течёт кровь ханов в отличие от тебя. – Ответил Раббан-аге Чормаган.

– Как прикажешь!– Ответил, опечаленный Раббан-ага. Он немного был обижен таким решением. У него одного были мальчики, у Чормагана девочки, пусть красивые, но девочки. У Коркуза вообще не было детей, во всяком случае, законных. Он чувствовал, что друзья ревнуют его к его мальчикам. Но ведь небо в своей милости даёт грешным только то, что они заслужили. Чего ревновать? Тем более, что старики они уже все, но внуки есть у них, а у него еще нет. Не сподобились его «стражи⁸⁷» родить ему внука, девочки конечно хорошо, но все-таки внук как-то особенно хорошо и на душе спокойней, особенно когда к лику Господа готовишься направиться. От скорбных мыслей его отвлёкла рубиновая струя, льющаяся в пиалу из фигуристого серебряного кувшина с тонким изогнутым носиком. Неизвестный старик протягивал ему наполняющуюся пиалу, а красивый мальчик – любимец Чормагана, наливал в неё из другого кувшина прозрачную воду.

–Пей, это поможет и тебе, и мне тоже, и Коркузу,– говорил другу Чормаган.

– Сейчас вода охладит вино, а вино разгонит кровь. Мы снова захотим есть. Поедим. А, после, тогда и напишем письмо, а эти люди нам помогут.– Продолжал уговаривать своего соратника и друга Чормаган, указывая на мальчика Абу-ль-Фарадж ибн Гаруна и его отца старого лекаря Харуна бин Тума аль-Малати.

Как-то не заметно обед перешёл в военный совет, на котором были обговорены вопросы, связанные с посольствами, а именно; какими путями пойдут посольства, сколько людей возьмут в сопровождение? Как будет организована обратная связь, и самое главное был утверждён текст письма и что особенно важно, где оно будет спрятано от слишком любопытных глаз?

Последнее было самое значимое, связь во все времена была слабым звеном при начале любой военной кампании, достаточно было перехватить гонца, и отряд не успевал к началу боя, и сражение проигрывалось, а потом и вся кампания катилась в неизвестном направлении.

Во избежание этого письмо было решено, по совету мальчика Абу-ль-Фарадж ибн Гаруна, поместить на самом видном месте, так его никто не украдёт.

–Ведь редко находят то, что лежит на открытом месте. Вот мой отец часто ищет чалму, которая у него на голове, – пояснял своё предложение мальчик.

Поэтому письмо, поместили на кожаном футляре, написав послание к королю в технике теснения, упрятав его среди узоров и изображений зверей и жизни святых.

В футляр, для отвода глаз, был помещен текст, написанный на тонкой, но очень плотной бумаге тремя видами чернил;– золотыми красными и синими. Письмо начиналось словами, написанными золотыми чернилами, – «Пресвитер Иоанн, всемогуществом Божьим и властью Господа нашего Иисуса Христа Царь царей, Повелитель повелителей желает своему другу Мануилу, князю Константинопольскому, здравствовать и благоденствовать по милости Божией………».

Письмо получилось весомым, в прямом смысле этого слова, то есть весило более двух фунтов и это без футляра и печатей. Оно имело; почти три локтя длиной и локоть шириною, а когда его свернули и свиток завернули в шёлковую ткань небесного цвета с золотой вышивкой, изображающей летящего голубя, то оно вообще стало производить неизгладимое впечатление своим видом (важного документа) и внушало доверие, и священный трепет. Сам же текст истинного письма был оттиснут на кожаном футляре, и гласил,

– «Наследному владыке франков, Я деспот востока пойду на Град божий через четыре года, на литургию. Жду тебя там на Пасху».

Сам футляр сделали из бычьей кожи толстой и прочной. Он представлял собой цилиндр четыре дюйма в диаметре и имел длину в один локоть с половиной ладони. Это было сделано, чтобы уместить тяжёлые медные печати внутри футляра. Печати располагались на дне крышек, которыми закрывался футляр с двух сторон. Для сохранности писем футляры залили красным воском и прочно связали две крышки шелковыми золотыми нитями.

Особенно нужно сказать о художественной композиции украшавшей футляр. Сам по себе золочёный орнамент не представлял собой ничего интересного; так, лоза винограда, переплетающая розу. В центре футляра мастер изобразил ослика с большой переметной сумой, размером три на два дюйма, на которой и было оттиснуто главное послание.⁸⁸

Письмо получилось таким красивым, что, по словам строго Харуна бин Тума аль-Малати, кстати, принимавшего непосредственное участие в его написании на греческом языке и дальнейшем переводе на латинский и арабский языки, могло быть написанным, и в синклите императора.

В приготовлениях к походу, пусть даже и маленькому, время летит так быстро, что порой, и не замечаешь, как, ведь нужно сделать так много. К примеру, Раббан – ага, он же в крещении Симеон, должен заказать благодарственные службы, поставить свечи; во здравие послов, во здравие друзей своих, и главное во здравие принимающих сторон. Последнее самое трудное. Ну, кто подскажет, рабу Божьему Симеону, за кого молиться, если принимающая дружественная сторона расколота на две враждующие половинки халкиндонитов и монофизитов⁸⁹.

И еще как узнать, кому молиться, что бы головы посланников сохранить? Святому духу, Отцу? Сыну? Как молиться? Сидя? Стоя? Какому святому свечки ставить во здравие друзей – союзников, и нужно ли ставить их вообще? Он не досыпал ночами, заставляя всех священников и богословов рассказывать ему о символе веры принятом у тех или иных народов. Умом, не отягощённым предубеждениями и запретами, он понял, что схимникам-богумилам, несмотря на то что они кресты носят и Святой Троице молятся как христиане, свечи во их здравие ставить нельзя, и держаться от них нужно как можно дальше, а при встрече лучше истребить их. Но как соотнести это истребление с мирным характером посольства он не знал. Он так же не знал, как платить богумилам за услуги проводников, если вдруг православные армяне – павликиане откажутся вести посольство через горы, а нечестивые богумилы проведут? Кроме всего прочего он должен был составить и график движения посольств, что бы они, или хотя бы одно из них, вернулись во время, за год до начала общего похода с тем, что бы успеть сообщить в Орду сведения, добытые посольством! Чори, на время, благоразумно, ушел в тень и не стал мешать деятельности своего друга, своим присутствием. Скряга Коркуз через три дня, после тяжёлой внутренней борьбы самим с собой, вместо мешочка с медными монетами, молча, принёс мешочек с серебряными монетами, и, сопя, положил его по левую руку Раббан-аги, после чего тихо удалился. Он, стараясь быть незаметным, приходил каждый вечер, осведомляясь, у охраны, не взял ли кто безотчётно денег без спроса, если вдруг при вечернем осмотре мешочек оказался пустым, сразу менял его на полный.

Как ни старились Симеоновы друзья и подчинённые, но подготовка похода требовала всё большего времени и казалась, будет закончена только через два месяца, что было неприемлемо. Камнем преткновения, срывавшим все мыслимые сроки отправки, послужил вопрос об обеспечении посольств путевыми росписями, т.е. сборниками, содержавшими краткие сведения, о странах через, которые посольства должны пройти. Как говорил Чормаган, – Даже заяц, смотрит куда прыгать,– и напрочь отказывался отправлять посольства без росписей.

Посольства, из-за успехов или провалов, которых, возможно будет зависеть кампания по освобождению Гроба Господня, не могут быть отправлены в путь без описания пути следования, т.е. без путевых росписей, где указаны; расстояния и время пребывания в пути, и время отдыха!!! Было из-за чего досадовать. Положение спас мальчик Абу-ль-Фарадж ибн Гарун. Он, посмотрев как-то во время утренней молитвы, по прошествии недели подготовки посольств, на землистый цвет лица Раббан – аги, отлучился из Орды, правда, испросив сопровождающего и пропуск на день у Чормагана. Он вернулся вечером того же дня с незнакомцем, назвавшимся Абу Мухаммадом Муслихом ад-Дином ибн Абд Аллахом Саади из города Шираза, знавшим; арабский язык, латынь, франкский. А самое главное прошедшим многие дороги и пути, и имевшим опыт проживания среди многих, других народов. То, что этот опыт проживания среди различных народов и в разных странах, включал в себя в основном опыт сидения по различным тюрьмам, и монастырям, главнокомандующих орды не встревожило. Главное он имел знания, и он хотел делиться ими. Через десять дней работы путевые росписи были готовы, тогда Саади отложил калам и, улыбаясь, сказал,