Она, не переставая хлопотать, над украшением стола, для удовольствия гостей, ответила,
– Ход есть всегда, только в этот раз ведёт он в одну сторону, на суд Божий.
– Ты не темни, а то бог тебя накажет, и мужа не найдёшь,– решил попугать молодку Арсений.
– Мужа мне более не надо. Двоих озеро взяло. Детей тоже не хочу рожать. Четырёх родила, троих вырастила, а скольким жён найду, не ведаю. Впереди ещё четыре зимы у них. Кто из них зимние путины переживёт, и до женитьбы доживёт, даже загадывать не хочу. Сегодня трое дома, и на том богу, и Николе спасибо,– буднично ответила женщина
Арсений, онемевший от услышанного, смог лишь благословить вдовицу, и сел наместо пристыженный.
– Так что ж ты не дома, а тут с мужиками? Наверное, хозяина боишься? Или еще кого желаешь, тут на усадебке? – спросил хитро Василий.
– Хозяина не боюсь. А хочу я тебя Василий Валентинович. Как увидела тебя на Торгу, так и возжелала. Пойдёшь со мной в спаленку? Ты монах меня не стыди, меня завтра к вечере уже может не быть. Терять мне уже нечего!
Васька, услышав такое прямолинейное признание в желании вожделения, от неожиданности даже чуть с лавки не скатился, лишь молча полусидел в оцепенении. Арсений читал молитвы, Лёха старался подавить взрыв смеха так некстати ставшего его разбирать. Ситуацию спас Никита Захарьевич, уже переодевшийся к ужину.
– Не отвергай её Василий, без греха это, не блуд,– сказал опешившим гостям хозяин.
– Так как же это? Что же это, если не блуд?– спросил Арсений.
– Жизнь это. Даже владыка епитимью за это не накладывает. Как им в озеро идти без ласки, им молодым бабам всё потерявшим? За что страдать? За то что в Новгороде всегда рыба была? – ответил Никита Захарьевич.
–Так нам, поэтому идти нельзя сегодня, дань натурой отдать надо?– спросил Леха.
– Нет, совсем нет. Если не по согласию то это грех и насилие, сего владыка не прощает! Идти вам нельзя потому, что по берегу, полудурки посадские железные наконечники от рала собирают, чем пахать будут весной не думая. Опасные они, пьяные и злые, даже моих поозёров трогать стали, ну а вас то уж и подавно. Много вы им добра сделали за последние полгода? По воде ветер не даст сегодня уйти, вот под утро стихнет, так под одним парусом и пойдёте. В предутренней темени вас никто спросонья не заметит. Осознали ватажнички?
Молчанием друзья выразили свое почтение умственным способностям хозяина Острова. Вечерний ужин прошёл в атмосфере полного взаимопонимания, даже постоянные отлучки куда-то в тёмные закоулки терема, сначала Василия, а потом и Алексея, не смогли нарушить плавное течение общей беседы. Как и было обещано Никитой Захарьевичем, под утро колючий ветер стих, волна успокоилась, превратившись в мелкую рябь. Друзья сели в лодку, поставили парус и под благодарные взоры женской половины жителей острова отчалили в темноту. Парус быстро взял ветер, лодочка бесшумно понеслась в сторону Новгорода.
Через час с небольшим, Людкины мостки приняли лодочку и трое друзей бережно неся грамотку, вошли на двор Людмилы вдовицы Ивановой. Кузьма, через слюдяное оконце, увидев пропавших гостей, побежал докладывать Людмиле и её сестре о прибывших гостях, чуть не ставших утопленниками.
Тут в усадебке случилось следующее. Ближе к вечеру, после того как друзья отчалили, появился перед воротами Гераська Кособрюхий. Он пришёл за инструментом опрометчиво им оставленном на Виткинском ручье во время осеннего бдения за Людкой. Он бы вообще про него и не вспомнил, но брат – Озарий, задумавший восстанавливать свой двор после пира с ватагой Гервасия и Протасия Онаневичей, в решительной форме, но пока без рукоприкладства потребовал возврата, взятого взаймы инструмента. Про арендную плату за пользование Озарий тоже некстати напомнил. Придя на Витку за инструментом Гераська увидел, что одной лодки на Людкиных мостках не хватает, хотя сама хозяйка и старый Кузьма были в доме. В его голове находящейся в постоянном состоянии – злобствующего зломыслия то есть в состоянии радости тогда, когда другим плохо появилась крамольная мысль напугать Людку. Что бы напугать Людмилу и испытать радость Гераська специально выдумал дурную весть, не подумав о последствиях. Чтобы посмотреть, как взволнуется Любка, как поблеет она от горя, как только услышит о смерти своих пестрюков. Гераська прокричал в окно терема,
– Людка, не на твоей ли лодке, что трое сегодня потонуло? Людка, как только услышала это, спустила на Гераську псов. Гераська был вынужден оставить свою лодочку и свой инструмент до весны на Витке, чтобы сохранить свою жизнь.
Однако цели своей он добился, Людка в волнении прикусила губу, а чтобы не расстраивать Кристю – сестру свою названную, дурными домыслами, она заставила её следить, затем, как мальчики делают домашнее задание. Сама же Людмила, сидя у окна, ждала и молилась про себя Илье Пророку и Николе Чудотворцу о ниспослании чуда спасения.
Три сорванца так замучили Кристину, что она, вскоре притомившись, уснула за столом, среди разбросанных берестяных листов с каракулями и работой над ошибками. Ребята, как только увидели, что их строгая надзирательница уснула, тихонько скрылись из дома, смотреть, как поновляют фрески в Антониевом монастыре и как монахи в квасоварне квас варят. Как не старалась Людмила, но после вечерней бани волнения дали о себе знать. Кристя поняла, чем взволнована Людмила и после ужина просто сев рядом с ней стала молиться, держа обеими руками перед собой святой образок девы Марии. В молитвах ночь пронеслась быстро поэтому, когда под утро Кузьма стукнул в дверь для того, что бы сообщить о прибытии друзей женщины были готовы выслушать любые дурные новости. Однако Кузьма сообщил обыденно,
– Пришли ватажники, дверь им открывать?
Получив указание открыть дверь немедленно, Кузьма взял свечу и, гремя ключами, открыл дверь.
Когда троица ввалилась в горницу, Кристина захлопала в ладошки от радости, а Людмила со всего размаху заехала Лёхе и Василию по лбу кулаком, а потом обессиленная села, утирая слёзы радости.
– Вот и пойми баб, если выжил, получи в лоб, если утоп, то не получи, и где, правда, – изрёк избежавший расправы, благодаря своему сану, Арсений.
Когда кончились, приличествующие таким моментам, взаимные упрёки и уверения в верности, друзья показали грамотку от Никиты Захарьевича, что из Кучковичей к своему брату Кобыле Захарьевичу, проживающему на Кучковом поле, в своём дворе, подле холма с дубовым бором.
–Надо в дорогу собираться, а как поедем так еще и не решили,– сказала Людмила в знак прощения.
– Чего тут решать. Поедем, через меня, так на лодочке по Веряжке спустимся до Ильменя, там по льду до Мсты, от туда до Верхнего Волока там до Торжка, с Торжка на Волгу, далее по Оке и в Москва реку. Путь известный, в общем. Главное никто не увидит, если сейчас тронемся, – отчеканил Василий.
Он был самый опытный из всех, не раз, ходивший до Суздаля и Владимира на Клязьме, бывал он и в Рязани по делам торговым. В Булгаре тоже был, но проездом. В знак согласия все промолчали. Людка, не мешкая, стала собирать всех в дорогу. Несколько старых заспинных коробов с лямками были признаны ей негодными по причине того, что вид имели не ахти какой. Пришлось Кузьме с мальцами лезть под самую крышу терма и доставать новые короба. В короба Людмила положила съестного. В один положила сушёной рыбы, во второй сушёного мяса, в третий вяленую птицу, в четвёртый сушёных ягод грибов. Все съестные продукты подбирались с таким расчётом, что их можно было легко приготовить, была бы вода да костёр. Ни с тем, ни с другим проблем не предвиделось, зима обещала быть снежной, леса по берегам рек стояли густые. Городки и деревни по пути следования встречались в избытке. Загрузив короба, она принялась собирать одежду на всю компанию. Для одежды она выбрала непромокаемые кожаные мешки, и только положив туда по четыре смены белья, успокоилась. Уставшая она села на лавку в светелке, как вдруг самый младший, из её сыновей, давясь слезами, сказал,
– Мама благослови меня в монастырь с тобой, не хочу без тебя в миру жить.
Мальчики, глядя на сборы, решили, что материнскому терпению пришёл конец, и Бог покарал их за баловство и хроническое непослушание уходом матери из дому в монастырь. Монаха Арсений они приняли за настоятеля, дядю Лёшу – за смотрителя монастырского, а дядю Васю за монастырскую охрану. Поразмыслив над своей сиротской долей, они решили во что бы то ни стало вымолить у матери прощения и оставить её дома. Если же она откажется, то пойти с ней монастырь, но младшенький от волнения и страха одиночества всё перепутал, стал сразу проситься в монастырь, а не молить о прощении. Исправить, что либо в таком состоянии было уже невозможно и два других мальчика молча, встав на колени, протянули свои руки для последнего материнского благословления. Ни кто не ожидал такого, когда дети сознательно в монашеский затвор идут гораздо ранее назначенного богом срока. Картина оказалась настолько трогательной, а самое главное правдивой, что даже Арсений, повидавший на своём монашеском веку много последних прощаний и людского горя не смог смотреть на это, он молча вышел в сени, где стал, истово молится о вразумлении матери Людмилы. Тишину, воцарившуюся в светелке, прерывали только всхлипывания Кристины, вспомнившей своих близнецов Петера и Пауля. Людка на негнущихся ногах подошла к своему сокровищу, обняла всех троих и перекрестясь дала клятву, что до их женитьбы она из дома ни ногой.
– А потом, всё одно уйдёшь?– не унимался младший.
–Конечно, уйду, туда, куда все уходят,– ответили Людмила.
–На небо?
– Ну, да,– не совсем уверенно ответила Людмила сыну.
– Ура, мы тебе божьих коровок с письмами посылать будем,– ободрил маму младший.
– И на том спасибо,– ответила мать.
Отказавшись от поездки, под давлением семейных обстоятельств, Людмила, тем не менее, свой короб и мешок с нарядами оставила Кристине, мало ли, что понадобится, посол ведь всё-таки, и лишнее платье молодой красавице не помешает.
–Так давайте теперь отобедаем, когда еще удастся вот так тихо, по-домашнему, в тепле,– предложила Людмила и, не дожидаясь согласия, хлопнула в ладоши, давая приказ дворне накрывать праздничный стол.
После застолья, в среду, путешественники были отвезены Кузьмой к Василию в Колмово, где были бережно пересажены в сани, потом на Веряжке были перенесены в лодочку, доставившую их к владениям Никиты Захарьевича. Никита Захарьевич отдал приказ не будить утомлённых путешественников, а пока те спали, велел готовиться к переходу по льду до Мсты. На прощанье, уже в устье реки он сказал им,
– Если спрашивать, кто будет, «куда идёте?», отвечайте, «паломники мы». Ясно?
Ясно,– ответил за всех Арсений и малое посольство пошло вверх по Мсте.
Василий оказался прав путь действительно оказался известным и удобным, в первый же вечер они расположились в гостевой избе Ольгиного погоста, как будто в своём доме. Они оказались первыми путниками, этой зимой идущими в низовые земли, по этому их везде принимали, как дорогих гостей иногда даже вместо платы за ночлег слушали новгородские известия. Кристина с удивлением смотрела на эту странную страну, где много лесов рек, а люди так доверяют друг другу, что не боясь, пускают в свои дома вооружённых путников, порой даже не спрашивая о цели их путешествия. Путь не изменил ни пристрастия, ни привычки друзей, каждую пятницу Арсений постился, каждый четверг они принимали баню, а каждое утро Василий выпивал кувшин молока и лишь, потом шёл на службу, которую служил Арсений. Так не спеша, и без особых приключений они за месяц никем неузнанные, дошли до московского кремля. Глядя с Алабовой горы на сожжённый город, укрытый снегом Лёха изрёк.
– Не Константинополь.
–Глупо сравнивать, этот город сожжённый, возможно, когда они детинец свой отстроят, он тоже не будет лишён своего очарования,– вступился за Москву патриот всего русского Василий.
– Где же тут в этих головёшках двор Кучковича найти? – спросил Арсений.
–Как где!? Он единственный должен быть не сожжённый. У Кучковичей всегда так, если голод и мор в городе, то у Кучковичей пир и благодать, если сушь или пожар в городе, то у них во дворе воды по колено!– поведал Василий отличие рода Кучковичей от всего остального рода человеческого.
–Следуя твоей логике вон та, огороженная высоким тыном, от всего остального мира, область и есть двор Кобылы Захарьевича? – Спросил Алексей.
–Да!
–А на спор, что нет!
–Проиграешь ты ему Лёша,– предостерёг друга Арсений.
–Так как скажите, пойду, проверю,– с этими словами увлекая за собой друзей, чуть не бегом, спустился с Алабовой горы Алексей слуга Владыки Спиридона. Только один Василий пошёл медленно и степенно.
– Мы же посольство не бегите дурни,– кричал он им вслед.
Только около ворот троица остановилась и, приняв степенный вид, стала дожидаться Василия. Васька подошёл важной походкой, достал кистень, стукнул в ворота, на стук вышел худой старик в старом зипуне, но подпоясанном шелковым поясом. Василий поклонился и со словами,
– Поклон вам от брата, – протянул грамотку, бережно упакованную в узкий берёзовый туесок пролитый воском, чтобы вода, если вдруг какая неприятность не подмочила грамотку.
– Ты ли Василий?
–Да я.
–Подрос то как, за двадцать семь лет. Что ж входи ватажник Новгородский,– старик открыл ворота пошире и маленькое посольство вошло во двор усадьбы, действительно избежавшей пожара.
– Кобыла Захарьевич, можно спросить, чего всё горело, а твой двор нет, – обратился к хозяину любопытный Арсений.
– Когда татары город подожгли, я ворота оставил открытыми, они как увидели амбар с овсом, так сами огонь тушить стали, овёс весь взяли, но всё остальное в целости осталось и головы наши тоже,– ответил Кучкович.
–Чего все так не сделали?
– Да бог его знает, пьяные все перепились, тут войска вражьи стояли под городом, когда народец на правёж богатые дворы грабить стал.
–А ваш чего не пограбили?
– Так я ворота открыл и в погреб всех пустил они там, и перепились все, ну, а потом когда татаре на стены пошли не до правежа уже было,– ответил умный Кучкович монаху.
– Людей, небось, много побили?
–Нет, тут народец прыткий, в лес, как пожар начался, побёг, через речку и болото. Ну, прибили человек двадцать стариков да особо умных, ну девок потискали, всё как всегда, входите же в терем, чего встали? – пригласил всех хозяин.
– А баня будет,– спросила Кристина.
– Конечно, как же без бани– то, мы же христиане, – Ответил Кобыла Захарьевич в святом крещении Лука.
Только тогда, когда посольские гости наелись, напились в баню сходили, Лука Захарьевич Кучкович по прозвищу Кобыла при свидетелях открыл туесок и прочитал Грамотку.
От Никиты к Луке.
Что дали нам родители тем и владеем. То, что у тебя произошло, дошло до князя Олександра. А теперь это разносит Его брат Ондрей. Так что позаботься об этом и город ставь. Как в Переславль князь вернется, ему крест целуй. Пришли ему же буро-красный плащ, а я деньги отдам. Да скинь, сколько дашь за сукно.
Умилосердись же, брат, дай мне место на задах города, не на чем кормиться будет, как к тебе приеду. Я и в прошлом году надел хотел, а теперь бы я надел взял и послал денег тебе, а не князю.
И еще теперь я слышу, что соседи наши больны. Если их Бог приберет, то пришли их сына ко мне, пусть он побудет у меня за сына, и я им утешусь, а потом отошлю обратно в город. Если же не исполнишь того, то я предам тебя Святой Богородице, перед которой ты приносил клятву.
Дай подателям сего железа. Если же не дашь, то, сколько сраму ни заставит Владыка меня принять из-за этого железа, он весь твой.
И кланяюсь тебе
Никита.
Хозяин задумался.
– И много железа надо,– спросил он.
–Не очень, на одну лодью.– Ответил Василий.
–Лодьи, бывают разные, с плоским дном, однодревные, с комарами71, или без.
Васька, привыкший к новгородским стандартам, призадумался, чего-то подсчитал про себя и изрёк,
–Чтоб на сто пудов, волок нам не нужен, значит однодревную. (Переведём на более понятливый язык. Грузоподъёмность – тысяча шестьсот килограмм, не плоскодонка, с килем для морского плавания).
–Есть такая, десяти вёсельная, потяните? Людей – то не дам, сейчас они лес рубят, как земля оттает, так городок ставить будем.
– Потянем, не волнуйся, – ответил за всех Василий.
–Ну, что ж пошли почивать, завтра день тяжёлый, железо искать будем,– подытожил переговоры Лука Захарьевич.
Мужчины ушли в отдельную комнату на первом этаже, а Кристину повела наверх специально отданная ей в услужение девица. Дом Луки Захарьевича отличался, от Людкиного терема лишь тем, что был построен из дуба и крыт берёзовым тёсом в прокладку из соломы для тепла, и ещё оконца имел маленькие затянутые бычьим пузырём, а не слюдяные.
Кристина позволила себя раздеть и после краткой молитвы легла в заботливо нагретую постель. Сон сразу увёл её в страну мечтаний и сновидений, где её ждали дети и любимый муж. Утром прислужница принесла ей теплой воды для умывания, после, терпеливо ждала, пока Кристина выберет наряд к завтраку.
Московская кухня мало отличалась от новгородской, лишь, только большее количество хлебных вкусностей свидетельствовало о том, что они находились в низовых землях, которые кормили Новгород хлебом. После завтрака оставив монаха, молиться за всех, чтобы не терять времени на службу, во главе с Лукой Захарьевичем посол и два его сопровождающих пошли искать железо. Задача лишь на первый взгляд казалось простой: найти сгоревший дом, затем найти целый погреб, из погреба вытащить сто пудов железа, осложнялась тем, что толстым слоем лежал снег, а земля промёрзла на пол сажени. Но худо-бедно, через шесть часов поисков отряд поисковиков наткнулся на вход в погреб. Васька полез первый и выволок один на свет божий четыре пуда железных чушек.
– Хватит на сегодня. Есть пошли, – скомандовал Лука Захарьевич.
–И выпить, за находку не помешает,– призрачно намекнул Алексей.
– Хорошо,– согласился хозяин.
За столом после четвёртого кувшина Переяславского пива, хозяин, вдруг ни к селу, ни к городу, предложил обсудить вопросы посольства.
– Когда собираетесь с железом в путь? Или не собираетесь уже? Насколько я понял вам железо для торговли не очень-то и надобно. Вам в низовую землю надо письмо передать.
– Откуда же такие мысли, в письме, про письмо ничего не сказано?– спросил Арсений.
–Это не мысли, это – наблюдательность и ум. В грамотке действительно ничего не сказано прямо, но ответственность моя за честь брата, перед Владыкой, указана точно. А у нас свой епископ есть во Владимире и ответственность я перед ним несу, зачем мне перед другим пастырем ответ держать? Смысла нет. Но смысл есть, если брат пишет о том «сколько сраму ни заставит Владыка меня принять»– то это значит, что владыка Новгородский сам за железо Никиту просил. Владыка Спиридон просит тогда, когда не хочет расходы – траты свои, перед всей своей паствой показывать, случается же это,– если князю путь хотят показать, или сношения у него есть с другими князьями, которые вечу новгородскому не нравятся. Было у нас уже такое похожее дело, с братом, когда Ярославу Всеволодовичу путь показывали и черниговских князей звать хотели. Тогда он зерно в Новгород так покупал, а сам гонцов новгородских меня ловить заставил. Так что железо это так – пустое, правду скажите?
– Письмо везём в низовья Волги, там, где до Дону два дня пути, ждать нас будут. Посол у нас Кристя, она письмо везёт, от короля Людовикуса к пресвитеру Иоанну,– ответил Арсений, монах не мог врать.
–Ну, что ж это соответствует моим домыслам, поэтому послушайте меня старого, Вы все тут сидеть будите до мая, отсюда по большой воде пойдёте в Оку и далее по Волге. Пойдете без днёвок иначе к августу не успеете. Если же невтерпёж сидеть на месте в тепле и довольстве, и сейчас возжелаете пойти пешком или на возках по рекам, то знайте по голодным -разорённым местам пойдёте, к октябрю может, и добредете до места означенного. Как нравиться или нет?
Все призадумались, всем хотелось, как можно раньше уйти отсюда, но все понимали, что хозяин прав и идти сейчас не куда. Кругом прошла война, везде, по суздальской земле голод болезни и стаи волков, отведавших человеческого мяса, надо ждать.
– Как скажешь, хозяин,– ответил Василий.
– Молодец Вася умом в папу вышел. Слушай, что скажу. Сидите на Москве, как я и сказал, до мая, но пока сидите, помощь ваша нужна, рыбы наловить, зверьё дикое разогнать.
Все молча выразили свое согласие, Арсений перекрестился, выказав тем самым чистоту своих намерений, и показав тем самым чистоту помыслов своих друзей.
Вдруг отпив из ковша пива, Лука Захарьевич совершенно неожиданно заявил немного дрожащим от волнения голосом,
– Вот еще скажу. Спасибо вам гости, за доброту ко мне старику, скучно тут одному, век доживать. Спасибо!
Кристина стоически перенесла вынужденную задержку и по мере своих сил решила помогать старику по хозяйству.
Трое друзей, пока пиво было немного покуролесили по сгоревшему городу, через два дня, вдруг остепенившись, решили сделать хозяину приятное и пошли на охоту. В результате успешной охоты пищевой рацион московских погорельцев пополнился медвежатиной, а через две недели и олениной с лосятиной. Правда, от старого седого кабана им пришлось убегать, но ведь у всех бывают неудачи.
Пока друзья способствовали по мере своих сил восстановлению Москвы и ждали на берегу реки большой воды, мы расскажем о других героях и их деяниях, без которых не было бы этой истории.
Поиск друзей!
621 году по Хиджре или в 6739 году от сотворения мира был предательски убит несгибаемый Джалал ад-Дунийа ва-д-Дин Абу-л-Музаффар Манкбурны ибн Мухаммад последний Хорезмшах, не раз заставивший склониться, перед силой своего духа, монгольские знамёна.
«Со смертью Джелал ад Дина монгольская конница вырвалась на простор, и никто не смог оказать ей, во всей вселенной, достойный отпор. Войско Хорезм шаха, ранее призиравшее смерть, стало похоже на стаю сусликов боявшихся появления тушканчика. Все народы и племена от Инда до Тигра боялись всадников, молящихся великому Синему Небу – Тенгре, и несущих на своих знаменах красный крест»,– написал в своём «Собрание описаний всех известных: путей, направлений и дорог полуденного мира» Абу Али Хусейн ибн Абдуллах ибн Хасан ибн аль Гиссари.
В это время где-то в верховьях Тигра или на рубеже верхнего Тигра, или еще, точнее, в том месте, где должен был находиться райский сад, до грехопадения Адама и Евы, три сотни монгольских всадников проводили разведку боем. Однако вот уже четвертые сутки, только стаи шакалов, лающим смехом и надсадным воем, беспокоили покой воинов на роздыхе. Селения были пусты, поля не убраны, ветки деревьев в садах ломались под тяжестью плодов.
Чормаган72 не скрывал своего беспокойства, отсутствием людей. Неделей ранее он не поверил своему зятю Джуре, когда тот сказал, что на три дня пути нет людей. В ответ на недоверие молодой и поэтому, вдвойне обидчивый Джура собрал своих воинов, и стал отдельным станом в половине полёта стрелы от юрты Чормагана. Что бы сохранить дружбу и уважение родственника после войны, Чормаган был вынужден сам провести глубокую разведку по местам предполагаемого расположения противника, чтобы самому доказать, либо правдивость, либо ложность сведений услышанных им от зятя. Четыре дня бесплодных скитаний утомили его воинов и его самого. Признавая правоту своего зятя, он должен был теперь оправдать своё четырёхдневное скитание, чтобы не потерять своего лица перед ним и своими воинами.
Ночь опустилась быстро без сумерек, луны не было, тьма сокрыла дорогу. Доверившись чутью своих лошадей, монголы отпустили поводья, лошади уверенно пошли туда, где, по их мнению, была и вода, и тихое место для ночлега. Часа через два, когда на небе робко показался тонкий полумесяц, передние войны замедлили шаг, а после вовсе остановились. Чормаган подъехал к Гайдару73, тот доложил,– впереди в двадцати шагах река, но надо отойти, утром может быть разлив. Чормаган приказал сделать конникам круг, а потом всем спать до рассвета, он сам будет охранять покой своих воинов. Отряд, слажено и без замешательства, несмотря на темень, выполнил манёвр и приказ.
Поясню действия полководца людям не знающим, что значит спать на голой земле. В степи ночью, когда вся живность выходить на охоту спать без подстилки на земле опасно, насекомые могут укусить, что порой бывает смертельно. Чтобы обеспечить безопасный ночлег, кочевники прогоняли по месту, где будет краткий ночлег или будет долго стоять юрта, стадо баранов, или табун лошадей. Животные копытами растаптывая норки скорпионов, фаланг, каракуртов, змей, давали тем самым людям возможность спокойного сна.
Чормаган не знал, какие гады живут в этой стране под землёй, поэтому он, старым, проверенным столетиями способом решил обеспечить своим воинам спокойный сон. Как только он увидел, что усталые воины спешились и, намотав поводья на левую руку, ложатся спать, он, въехав на маленький холм, заступил на пост.
Ему нужно было всё обдумать, обстоятельства были таковы, что любое поспешное решение могло привести к катастрофе.
Он рассуждал, – «Побитый воин не значит убитый воин». Джелал ад Дин лишний раз показал, что и без него было известно всем тем, кто держал в руках саблю более двадцати лет. А именно, что толпы испуганных баранов под предводительством льва могут разбить стаю львов. Так сделал Темучин, воюя с меркитами, так сделал Джелал ад Дин, воюя с монголами.
«Джелал ад Дина больше нет, его армии тоже нет, но есть туркмены, половцы, армяне, грузины, все они были в его армии и познали вкус победы. Они могут создать новую – свою армию. Монголы сделать этого не могут. Монголы устали. Ведь нельзя же всю жизнь провести в седле с короткими стременами74.
Монголы живут далеко, половцы армяне, грузины, турки живут тут. Если монголы отсюда уйдут, то они все могут придти в Великую степь, где много пастбищ и воды. Куда идти тогда монголам? Как уйгурам кормить китайских детей!? Убить всех врагов нельзя, земля пустой не бывает. Придут другие люди с длинной волей и длинными копьями. Они могут стать новыми врагами монголов в степи. А, если чаша весов склониться в их строну, и бог отвернется от монголов, то куда им идти, где прятаться? Кто поможет монголам»?
Чормаган обдумывая ситуацию, не заметил, что давно уже говорит сам собой вслух, лишь, когда конь обеспокоено, стал перебирать копытами, он замолчал. Ночь и роздых войска подходили к концу, но Чормаган не находил решения. Вдруг чья-то рука взяла за повод его коня и повела к воде.
–Ты кто? – Спросил Чормаган.
–Друг,– ответил неизвестный в зелёном халате.
Появление пешего невооружённого незнакомца в предутренней мгле в безлюдном месте его ничуть не испугало и не удивило. Чормаган перестал бояться лет тридцать назад во время первого своего боя, когда лучший стрелок меркитов Мерген–тулы выстрелил в него и промахнулся. А главный силач Туркан промахнулся, когда намеревался убить его ударом своей палицы, наводящей ужас на целую сотню, с которой Чормаган шёл в свой первый бой. Его сотник, увидев бледное лицо юнца, после первой сшибки сказал ему,
– Будущее людей записано на скрижалях небожителями, своего предначертанного срока никто не избегнет, поэтому бояться глупо, к тому же трусость отягощает карму.
Чормаган запомнил слова мудрости доблестного воина Ташили и, перестав бояться смерти, уже вовремя второй сшибки испытал радость победы над поверженным врагом. С тех пор прошло много лет и битв, но Чормаган не изменился всё так, же бесстрашно он шёл в бой и так, же бесстрашно смотрел в глаза смерти. Поэтому Чормаган даже не стал поправлять саблю при появлении незнакомца.
Чормаган с интересом наблюдал, как неизвестный поит его коня, как заботятся о его ногах, проверяя подковы. От его взгляда не сокрылось умение незнакомца ладить с лошадьми, и любовь лошадей к нему. Конь Чормагана, не доверявший никому кроме своего хозяина и друга, с удовольствием фыркая, тянулся губами к руке незнакомца. Одно показалось Чормагану странным – лёгкий дух, наполненного запахами трав весеннего утра, который шёл от незнакомца. Да ещё лицо с густою седой бородой, такой густой, что её вид вызвал удивление даже у Чормагана.
–Наверное, дух охранитель уезда – «небожитель», пришёл узнать меня поближе или попросить жертвоприношений для себя, и своего храма.– Подумал Чормаган, проведший пять кампаний в Китае и знакомый не понаслышке с подобными чудесами. Однако дух охранитель ничего не просил, а только нежно и ласково гладил гриву коня. Убедившись в том, что с конём все в порядке, и конь выпил холодной воды немного, а в самую необходимую меру, чтобы утолить жажду и не переохладить внутренности, и пневму, незнакомец вдруг сказал, обращая свой ясный взор к Чормагану,
– Место хорошее комаров, слепней нет.
И исчез, словно растаял в предутреннем тумане, поднимавшемся от реки. «Наверное, Власий75 о лошадях заботится. Корме него никто о лошадях, или какой другой животине созданной богом, для пропитания человека так не беспокоится» – подумал Чормаган.
Выразив признательность исчезнувшему святому почтительным поклоном, он въехал на холм и скомандовал отряду, «всем в седло»!
С восходом солнца войско уже стояло в ожидании приказов. Чормаган объявил войску,
– Военный поход закончен. Враг разбит. Мне теперь скучно потому, что нет друзей, с которыми я мог поохотиться на диких лис. Орда будет стоять тут, а я искать друзей!– с этими словами он слез с коня и пошёл спать, немало не беспокоясь более о войске.
К вечеру: были поставлены юрты, разведаны удобные места водопоя для лошадей и для людей, выставлено постоянное охранение. На следующий день Чормаган отправил гонцов с приказом собраться всем темникам и сотникам в его ставке через неделю на малый курултай.
Сам же он велел поставить свою палатку возле воды, в полёте стрелы от ставки. На просьбу охранников далеко не уходить одному и возвращаться ночевать в лагерь он ответил громким, показным смехом и со словами,
– Не зачем тратить силы десятерых на охрану одного воина, когда нет войны,– отправил всю охрану в лагерь.
После чего он сам: сходил за дровами, развел костер, натаскал воды для себя и коня, подвесил казан над огнём, стал варить кашу. За несколько минут до готовности он положил в казан кусок вяленого мяса, снял казан с огня, поставил его в сторону оставив преть до готовности. Он никого не ждал, он сготовил то, что привык есть в походе. После краткой молитвы он сытно поел и улёгся спать на кошму, постеленную возле входа в палатку. Утро разбудило его блеяньем бараньего стада, которое, страдая от жажды, торопилось к воде, с возмущением огибая палатку,– незнакомый предмет, неизвестно откуда взявшийся возле их водопоя. Стадо шло без пастуха, но потому, что матки без опаски разрешали ягнятам заходить далеко в воду, Чормаган понял, что это место для стада родное. Пустив стрелу в сторону орды, он вызвал дежурный наряд.