Редактор Олег Николаевич Иванов
Корректор Игорь Георгиевич Абакумов
© Михаил Солдаткин, 2018
ISBN 978-5-4496-0205-3
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
…Неумолимо вращается гигантское колесо бытия. Суровая, почти бесконечная зима еще, кажется, далеко, но уже давно пришло время начать готовиться к ней.
На дворе- осень, пора воспоминаний, раздумий, неспешного подведения итогов. Грусть и меланхолия, умерив наши весенне- летние амбиции, помогают не размениваться на пустяки.
Поэтому так хорошо пишется осенью… или об осени, какая разница? Давайте грустить и радоваться вместе, уповая на то, что жизнь и любовь – бесконечны!
Ваш Михаил Солдаткин.
Замысловатая дорожка тянет к проруби,
пытаюсь грех свой стародавний замолить,
а в небе стайкой
пролетают чьи -то голуби,
они все утро будут в небе колесить.
Внизу река
она печальна и сурова,
сковал мороз ее крутые берега,
уходит вдаль
ее могучая подкова,
и лед хрустит, расправив острые бока.
Я обещал сюда приехать —
было дело,
лишь неба синь
и в этой сказке я – один,
со мной ты ехать напоследок расхотела
в прекрасный край седых березок и рябин.
А вот и прорубь,
я разбил руками наледь,
мои сомненья навсегда умчались прочь,
попив воды, я освежил былую память,
увидев давнюю Рождественскую ночь…
Величье дутых пирамид,
нам жить спокойно не давало,
карьера, деньги, яркий быт,
сознанье наше застилало.
Таская блоки день за днем,
стремясь добраться до вершины,
трудились мы, горя огнем,
чтоб разглядеть в конце руины.
И сколько было нас – таких,
теперь мы бродим по обломкам,
истратив пыл годов лихих,
оставив боль своим потомкам.
Но мы усвоили урок,
уж не поднять нам те каменья,
а впереди – конечный срок
земного вечного забвенья…
Я оттолкнувшись от причала,
уже не вижу четких линий,
а ты стояла и молчала,
казавшись издали богиней.
Я приналег на весла с пылом,
достойным силы Аполлона,
во мне любовь давно остыла,
я шел к стремнине из затона.
Мне не постичь чужую душу,
хватило в жизни ощущений,
я все, что было здесь, разрушил
за эти несколько мгновений.
Теченье мчится мне навстречу,
меня швыряя в быль другую,
а лодка жизни с явной течью
несет меня в волну тугую.
Мне б выплыть к берегу крутому
и затопить несчастий лодку,
я поклонюсь чужому дому,
забыв надменную красотку.
Моя дорога в даль пробьется,
я понимаю степень риска,
но смысл в дела мои вернется
и будет сердцу очень близко.
30.01.16г
А тонкий луч через окно
коснулся пальца на ноге,
и в этом есть свое зерно —
конец зиме, конец пурге.
Чего валяться целый день,
и дурь меня не бередит,
лишь на глаза напустит тень,
приляжет рядом и молчит.
Ну, и не надо,
мне – в пике,
а с ней общаться недосуг,
ведь будет легче налегке
принять свалившийся недуг.
Я даже встать не поленюсь,
взгляну на пыльное окно,
с утра взбодрившись, соберусь
в палатку рядом за вином…
Напротив в доме свет дрожит,
его деревьев тень ломает,
в ночи он по двору бежит,
то засверкает, то растает.
Жильцы под вечер по домам
устав от службы, разбредутся
по самым разным адресам,
и в телевизоры уткнутся.
Диваны нынче – первый сорт,
любых желаемых оттенков,
ну просто маленький курорт
в убогих каменных застенках.
Года летят, и в этом суть,
ведь жить иллюзиями – скучно,
и лет счастливых не вернуть,
и жизнь уйдет благополучно.
Мой нескончаемый поток воображения
не доставляет мне особенных хлопот,
каскады мыслей —
необычное движение —
меня давно уже спасает от невзгод.
Не сомневаюсь я в своем предназначении,
запал фантазий бесконечностью велик,
мне эти радости достались в увлечении,
изгнав навечно всех условностей тупик.
Я забываю все вокруг в пылу творения,
и мне легко на созидательном пути,
а в сам момент необычайного везения,
мне виден свет неугасимый впереди…
Притихший лес ветвями обнаженными
касаясь неба, ждет преображения.
иду вперед шагами осторожными
в минуты колдовства и отрешения.
Мой лес, ледовым панцирем охваченный,
узорами подтаявшего прошлого,
глядит на тучи снизу озадаченно
и рвет корнями мартовское крошево.
Зима не собирается покаяться,
стволы берез стоят в недоумении —
когда весна речушками покатится,
и лес проснется почками весенними.
Кусты в лесу сугробами завалены,
коряги под ногами непролазные,
дороги нет, но мне видны проталины,
разводьями поблескивают грязными.
Но время всем подарит оживление,
разбудит от зимы апрельской просинью,
дождемся и природы омовения,
и солнечных деньков до самой осени.
На мерцающем небесном лугу
первый клин проплыл, за ним – второй,
я тебя своей мечтой увлеку —
вслед за птицами умчаться долой.
В Вологодчину рвануть, на Двину,
или дальше – за Полярный круг,
только сам я не совсем пойму,
что на сердце накатило вдруг.
Захотелось мне познать глубину
всех дорог в тот несравненный край,
я тебя в прекрасный рай приведу,
будем жить среди приветливых стай.
И морошку есть, и клюкву топтать,
с жемчугами из реки колдовать,
о гнезде своем семейном мечтать,
дабы жизнь свою с нуля начать.
Как приятно на небесном лугу!
Солнце вторит мне, рассыпав закат,
соглашайся, я тебе помогу
убежать от всех житейских шарад.
Под шершавой корой бродит жизни тяга,
создавая волшебный садовый рай,
засиделся под деревом я, бедолага,
скоро кончится месяц желаний – май.
Соки прут из земли от корней корявых,
разливаются в ветках, стремясь в тупики,
привлекают к цветам и больших, и малых,
ярких пчел золотых, холодам вопреки.
На меня осыпается белая нежность
лепестков – этих главных примет весны,
над деревьями стелется неба безбрежность,
а ночами гуляют счастливые сны.
Скучают полки в шкафчике напротив,
они полны томов забытых книг,
когда -то я, на умном повороте,
к сокровищам, в них собранным, приник.
Теперь там, кроме книг, живут фигурки,
отечественных промыслов изыск,
они по вечерам играют в жмурки,
я слышу топот ног и тонкий писк.
Навряд ли кто из них заглянет в книгу,
им глазки строить с полок веселей,
а книжному дружку покажут фигу,
уж если гость – завзятый грамотей.
Я много книжек в тонком переплете,
сложив в суму, засунул на чердак.
и если вы в мой дом еще зайдете,
читать вам будет нечего. Вот так.
Застыл вопрос, ухмылка на лице,
пущу ли в дом, согрею ль у камина?
мы топчемся на маленьком крыльце,
со стороны – пикантная картина.
Взлетела бровь забытою дугой,
и пальцы рук встревожили косынку,
я б не пустил тебя, но я уже другой,
как не пустить заезжую блондинку?
Пустить – пустил, но вовсе не простил
Я помню, как бессонными ночами
любви волшебной пригоршню просил,
засыпав ночь горячими словами.
Но ты с другим обжечься предпочла,
и Бог тебе судья и пепелище,
а память и коварна и прочна,
и воздух стал прозрачнее и чище.
Горит камин, трещат в огне дрова,
и тщетны все любовные попытки,
слова твои – они и есть слова,
а сцены унижений – хуже пытки…
Потеряны ключи от прошлой жизни,
туман в глазах и старческая скорбь,
дрожанье рук и боли катаклизмы,
и топь кругом, одна гнилая топь.
И лестница крута, подъем не сдюжить,
любая кочка, трещина – подвох,
в любое время можно занедужить,
устроив вдруг в семье переполох.
Ведь скоро это все на самом деле
прицепится, попробуй не принять,
в огне горят продажные недели,
чтоб вновь кусочек жизни отобрать…
Потолок пестрит изъянами вразбивку,
представляя из себя пучки решетки,
не собрать мне вижу, мысли из обрывков,
накурился я за день, не чую глотки.
Примостившись за столом, чешу затылок,
привожу в порядок скомканный рассудок,
Мне б мелодию поймать среди фальшивок,
уловить забытый запах незабудок.
Дым убил мое пространство и растаял,
я с нутром громоздкой вытяжки не спорю,
приближается уже концовка мая,
захотелось все забыть и двинуть к морю.
Мне бы выбраться из всех хитросплетений,
заказав себе прекрасную погодку,
да влюбиться до потери ощущений,
повстречав на пляже дивную красотку.
Наевшись на ночь аспирина,
я пик давления прикрою,
мне ночью лампу Аладдина
мечталось в снах найти, не скрою.
Дары принять, взъерошить перья
и навсегда забыть о вечном,
прорвать решетки недоверья
и хоть во сне пожить беспечно.
Но мне приснился злобный демон,
он, как сапожник, матерился,
огрел меня гнилым поленом
и в черной дымке растворился.
С тех пор мне лампа не дается,
вы раритет тот не ищите,
ведь жизнь над вами посмеется,
а что не так? уж не взыщите.
Я, разбивая в пыль дороги,
прижавшись к посоху душой,
несу в закат босые ноги,
найдя в пути своем покой.
Размерен шаг, не ноют стопы,
и ночь вот – вот накроет даль,
я – налегке, слегка потрепан,
судьбой обиженный бунтарь.
Летят в сторонке две вороны,
не сбиться б с верного пути,
ведь где -то там деревьев кроны,
туда обязан я дойти.
Холмы сияют белой плешкой,
ни озерца, ни ручейка,
я гол, как шахматная пешка,
а степь зовет издалека.
Иду я к цели дни и ночи,
пытаясь главное понять,
где путь найти к себе,
короче – в степи напрасно не петлять.
В один из дней увидев море,
я ближе к скалам подойду.
Погасли страсти на просторе,
забрал рассвет мою беду…
19.05.16г
В потемках комната, обвисшие обои,
нежданный дождь кривляется в окне,
нахохлившись, синица на заборе
купается в весенней пелене.
Уснувший телефон не отвечает,
не светится зеленое табло,
без связи он по прежнему скучает,
и нам с ним, как всегда, не повезло.
В затворничестве жить пока надежней,
чем лбом ломиться в запертую дверь,
я занят ерундой пустопорожней,
приткнувшись в раздраженьи на постель.
Не радует наш лес на темном взгорке
и дождь наслал навязчивый мотив,
повсюду лишь сороки – тараторки,
выказывают сольный примитив.
Пожалуй мне пора, к чему раздоры,
кота втащу упрямого в авто,
проскочим вместе плотные заторы,
чтоб вновь сыграть в житейское лото.
Ты обручем стянула мысль мою,
надсадно прокричала что -то в ухо,
ты видишь, я пока еще стою,
уйди, прошу, несносная старуха!
Мне птичка до зари подарит трель,
я жду, когда рассвет уже над лесом
постелет мне цветочную постель,
и солнце глянет сверху с интересом.
Я выйду по росе, прижмусь к траве
всем телом, каждой клеточкой отдельно,
мне хочется остаться в сентябре,
и просьба для тебя не запредельна.
Ты рано притащилась, сгинь пока,
настанет день, я сам тебя окликну,
рассей над жизнью скорби облака,
а я к своим желаниям привыкну…
Я снял в прихожей башмаки,
повесил пыльную тужурку,
молчат жилища – тупики,
Лишь шум машин по переулку.
В квартире – стойкий полумрак,
и блики по полу играют,
над дверью крашеный косяк,
да тени под ноги ныряют.
Я не был здесь примерно год,
исчез от распрей и упреков,
и ты устала от невзгод
и от соседских кривотолков.
Я свет зажечь не тороплюсь,
пройду к окну, открою шторы,
обилью пыли удивлюсь,
она кругом сплела узоры.
Тебя здесь не было давно,
с тех пор, как я уехал, видно,
но где -то в мыслях все равно
за нас с тобой вдвойне обидно,
Что не сложилось, не срослось;
звонить и каяться не стану,
мы целый год прожили врозь,
не бередить же нашу рану.
Весь вечер в кресле просижу,
и вспомню лучшее, что было,
и все по полкам разложу,
чтоб наваждение остыло.
Открыв тетрадь с записками давнишними,
с которой я кокетничал порой,
искал следы запретного и лишнего,
Чтоб с чистым сердцем выбросить долой.
Печное пламя съест мои амбиции,
страница за страницей, боже мой!
мечтания, сомнения, традиции,
сметет мгновенно огненной метлой.
Лишь искорки в трубе и память цепкая
оставят привкус давнего в ночи,
пропала и любовь, и дружба крепкая,
и ныне это прошлое горчит.
Не жалко слез, они – из подсознания,
дожил я до серебряных волос,
придут когда -то сроки расставания,
а слезы от бессилья – не всерьез.
Да! Язык мой остер и безжалостен,
просверлил он бумагу насквозь,
этот день и не плох, и не радостен,
просто жить нам приспичило врозь.
Я с блокнотом сольюсь, трону прошлое,
нацарапаю символов вязь,
подчинюсь подсознанью дотошному,
только б снова не вляпаться в грязь.
Новоспасскую пристань обрадую,
Да взберусь на большой теплоход,
не стою, не лежу и не падаю,
просто скрыться спешу от забот.
Подыщу себе место укромное,
благо, в будни народ при делах,
в вышине – небо в перьях огромное,
значит, дождик кипит в закромах.
Я попробую снять наваждение,
уплыву в незнакомый край
как прекрасны свободы мгновения,
бесподобен цветущий май.
Майское утро в тумане обманчивом,
лес неподвижен, ни ветра, ни солнца,
птиц щебетанье – в порыве запальчивом,
радует звуком в проеме оконца.
Где -то по гнездам – птенцов оравы,
всех прокормить, как всегда, проблема,
всюду лесные блаженствуют травы,
нужно косить, но возникла дилемма —
Или, расслабиться, сердцу внимая,
иль норовистую выбрать косилку?
жалко весну, мы в концовку мая
вместе с судьбой проложили тропинку.
Выберу третье – вздремну, помечтаю,
вытянусь в струнку на мягкой качалке,
тихо в заоблачном сне полетаю,
день, надо думать, не будет жарким.
Вижу прогалы в затянутом небе,
ночью загадывать буду желанья,
мне б посидеть на воде и хлебе,
чтобы приблизить свои ожиданья.
Заприметил я стать стыдливую,
только парус осталось поднять
накатила любовь лавиною,
не сумеют нас в лодке догнать.
Заготовленный клок материи
на верхушку, как флаг, подниму
нам зеленые волны поверили,
не позволят пойти ко дну.
Разозленные толпы завистников,
сбились кучей на том берегу,
я далек от пророков и мистиков,
но устрою отпор врагу.
Ялик мчится, с волной беседуя,
вот он – плес и дремучий бор
в деревеньку свою приеду я,
на любимый тобой косогор.
Параллели сошлись в единое,
и желанья – в одну полосу,
а пристанище наше родимое
сбережет твою стать и красу.
Свой трон во дворе вижу чаще и чаще,
зовет он обнять исхудавшие чресла,
нет времени в жизни любимей и слаще,
чем эта забота усталого кресла.
Действительность тянет меня в нирвану,
куда с костылями, в душе разбитой,
я встану ступнями на мягкую траву,
и сердце наполню природной палитрой…
Сосед – горемыка врубил косилку,
какие тут могут возникнуть полеты?
в субботу и даль отдает лесопилкой,
когда же жильцы отдохнут от работы?
Душе нужно просто принять катаклизмы,
а я наберусь в понедельник флюидов
природа очнется от шумной жизни
приезжих из города эрудитов.
Ждут – не дождутся добытые строчки
выхода к небу, в словесной плотности
разные знаки – тире и точки
в пору заката моей беззаботности.
Все, что написано, волны бумажные
выплеснут в мир, рассыпаясь веером,
мысли ненужные, в меру продажные,
где -то живут между югом и севером.
Нет расстояний для них нехоженых,
с волнами разных людей смыкаются,
дней не считают в скитаньях прожитых,
вечно они по просторам шляются.
Все мы затихнем в последней плоскости,
больше ни слов, ни шарад – молчание,
волны заполнят земные пропасти,
смысла не видя в своем шатании…
Сегодня первое июня и среда,
да, лето накатило, так всегда,
а крыши от росы еще ржавеют,
и стекла по утрам пока потеют —
не беда.
Я утром, в три, таращился на свет,
валялся на тахте полураздет,
душа в потемках явственно дрожала,
как будто мне блаженства обещала —
в обед.
Растаял сон в глазах, встаю, бодрясь,
своей разгульной жизни устыдясь,
ступлю на пол прохладный и приятный,
взгляну на Лик суровый и занятный —
помолясь.
Все начинается с утра и вот – среда
меня не обманула, как всегда,
в свой мир непредсказуемый пустила,
соломки где -то даже подстелила —
без труда…
Надолго я видениями жив,
пришел к реке, а там – шуршанье ив,
как будто в измерении другом
и поле, и река, и этот дом,
мои босые ноги землю трут,
они меня в сомненья заведут,
а речка тихо всплесками гоняет,
под корни с наслаждением ныряет,
меня освободив от суеты.
А ты?
Со мной дождавшись темноты,
подол встряхнула мятый,
а цветы
привстали после пресса и, вздыхая,
тебя вдогонку тихо попрекая,
расправили бутоны и листы
и я пойду, я день провел не зря,
себя слегка за вольности коря,
тебе сказав от силы полсловца,
не потеряв от близости лица,
Достоинства в любви не уронив,
я все еще в податливости ив,
любовными видениями жив,
иду домой мотивчик напевая…
Деревья на погосте, видно, спят,
не смея шевелить своей листвою,
они стоят, как памятники, в ряд,
прижатые небесной синевою.
Я, силясь вспомнить, где и кто лежит,
Зайду в аллею скорбную у храма
здесь Дух святой их души сторожит,
его я вижу словно из тумана.
Иду, молчу, я знаю, что найду
могилу эту там, у самой стенки,
уняв в коленях дрожь, едва бреду,
кругом приметив скорбные оттенки.
Сияет день, но дальше – полумрак,
ведь сколько лет прошло, а не забылось,
как ты прошел сквозь стену просто так,
и смерть, тебя приняв, не удивилась.
А мы с тобой – ровесники, друзья,
и сколько б мы могли еще судачить
о жизни, о проблемах бытия,
и пиво пить на загородной даче.
Но нет тебя, а я один, как перст,
десяток лет судачу в одиночку,
пока ведь для себя земли окрест
не вижу, понадеясь на отсрочку…
2.06.16г
Я мальчишкой сражался на палках,
и каменья бросал во врагов,
все катилось ни шатко, ни валко,
много в жизни я сделал кругов.
Сколько обуви я перемерил,
сколько помню былых удальцов,
но до старости вовсе не верил
в предсказанья чужих мудрецов.
Временная узда бесконечна,
и до срока быть может мила,
только жизнь на земле быстротечна,
и во многом увы тяжела…
Я тебя обниму на счастье,
ты мне правильный путь укажешь,
по ступеням наверх все ненастья,
все узлы по дороге развяжешь.
Принесешь мне желаемый выбор,
разольешься горячей лавой,
не хочу быть льстецом и пронырой,
чтоб закончить житье канавой.
Ты одна мне укажешь правду,
не позволишь в делах усомниться,
никогда не позволив азарту
с середины горы скатиться.
Да покажешь мне тайные тропы,
к совершенству идти поможешь
ты, как истинная Пенелопа,
Лучшей доли дождаться сможешь.
Мы не зря столько лет в упряжке,
наши чувства судьба не гложет,
ведь по сути, мы две неваляшки,
нас беда уронить не может…
И что ж тут поделаешь, дождь обнаглел,
плюс шесть, это надо – в разгар июня!
Меня электрический друг обогрел,
но в доме теперь завелась шептунья.
Я зиму едва пережил, матерясь
от сборища самых нелепых недугов,
откуда она мне на горе, взялась,
попутчицей став и моей подругой.
Придет, подбоченясь, присядет на стул,
и, вроде, беззлобно, но очень настырно
наводит болезни, кричу: «Караул» —
Болеть среди лета вдвойне обидно.
Я съехал с квартиры, шептунья – за мной,
я в поле, я в лес, только все напрасно,
ну где же найти настоящий покой,
ведь с ведьмой на свете дружить опасно.
Где -то что -то крутится в природе,
в полночь затихает и горит,
звездами подмигивает, вроде,
в бездну взгляд приветить норовит.
Я, дрожащий, брошенный и трезвый,
взор свой поленился отвернуть
с неба, где красуется облезлый,
видимый заплатой, Млечный путь.
Что мне, муравью, глухая бездна,
здесь своих заботушек – не счесть,
все, что светит сверху, если честно,
мне за так не даст ни пить, ни есть.
Манна не обвалится, не думай,
кто ты, чтобы лопать задарма?
это даже кот мой – мот беззубый
знает, хоть и выжил из ума.
Посижу еще, набрав силенок,
чтобы груз проблемный донести,
знаю, мир наш призрачен и тонок,
Господи, послушай, но прости…
Свисают ветки, тлею недобитые,
что мне до тли, кусты цветут уже,
дорожки в сад затихли неумытые,
и град, летит похожий на драже.
Зима в июне сильно огрызнулась,
без вьюги и мороза, как тут быть?
сегодня вдруг стекляшками вернулась,
чтоб беды нам вперед наворожить.
Недолог срок, напасть к утру растает,
совок и веник сделают добро,
сгребу с дорожек все, что не летает,
и выброшу в прогнившее ведро.
Земля повсюду чистая, как прежде,
июнь на приключения горазд,
с котом пройдемся рядышком – в надежде,
что холод к нам пришел в последний раз.
Сидят две куклы на буфете,
напоминание о лете,
когда -то в них играли дети,
слегка потрепаны они,
мгновенья лета не продлить,
другие в нас горят огни,
теперь уж некого винить,
нельзя все снова повторить,
Да и виденья эти…
Я вновь стою на берегу,
уйти так просто не могу,
себе немножечко солгу,
ведь трудно быть в ответе
за дождь занудный на лугу,
который вызовет тоску,
но взгляд мой светел.
А жизнь отпущена не зря,
освоил сушу и моря,
себя нисколько не коря,
стою, но слезы льются,
о прошлом хочется забыть,
за все себя сейчас простить,
года ведь не вернутся…
Набедокурила гроза, взорвав пространство,
косые струи лупят – жди беды!
В саду от предыдущего жеманства
остались лишь поникшие цветы.
Картина удручающе знакома:
дождя неумолкающий размах,
дорожки всюду вспенились у дома,
и бочки под навесом – при делах.
Вся живность разбежалась, разлетелась,
скворечник на шесте подстать мячу,
ему под шквальным ветром захотелось
исполнить трюк, подобно циркачу.
Внезапно все движенье прекратилось,
и с неба льётся реденькая дробь
и тучка, поворчав, за лес скатилась,
оставив за собой разор и топь.