Еж забился в угол багажника и не подавал признаков жизни. Наверняка ведь жутко перепугался, когда понял, что здесь с трассы никуда не убежать. Я ехал медленно, расслабился, никуда не торопился. Наверное, потому и заметил серый комочек, мечущийся по правой полосе.

Ежу повезло: при плотном движении, как в выходные, я бы не рискнул тут останавливаться – слишком велика вероятность, что кто-то прилетит тебе в зад на большой скорости. Сейчас же, днем, посреди недели, я резко тормознул свой «Дастер» у обочины, включил аварийку и бросился ловить непутевого ежа, используя куртку в качестве сети.

Буквально через полминуты мне удалось его поймать, и я потащил свой трофей в багажник. Сзади моей машины, надежно закрыв меня от потока, остановился камазовский самосвал. Бородатый водитель через стекло наблюдал за моей ежиной охотой, а когда увидел, что я иду с трофеем, высунулся и крикнул:

– Кого ловил?

– Ежа!

В ответ он показал мне большой палец вверх.

Ближе к Гатчине я свернул на какой-то технологический съезд возле небольшой рощицы и начал возвращать колючего пешехода в природу. Выпущенный на волю зверек не спешил убегать, я тоже никуда не торопился, а потому стоял и смотрел, пока не услышал, как сзади рядом остановилась машина. Обернулся. Рядом с моей стояла «Шкода» дорожно-патрульной службы, и ко мне уже шел сотрудник.

– Старший сержант полиции Озеров. Разрешите ваши документы? Что вообще ищете на технологическом съезде?

Похоже, они приняли меня за закладчика. Я показал рукой в направлении ежа. Естественно, его уже не было на месте. Пока я отвлекся на полицейского, колючий рванул в ближайшие кусты.

– Ежа выпускаю. Он на дорогу выбежал. Я его спас, можно сказать.

Сержант внимательно посмотрел на пустое место, где уже никого не было, и переспросил:

– Ежа? Ничего умнее было не придумать?

Я помотал головой и пошел за документами.

Читал права старший сержант медленно, явно получая удовольствие. При этом он зачем-то переспрашивал меня, будто не доверяя документу.

– Карпов? Кирилл Сергеевич?

– Ага.

– 1986 года рождения?

– Ну там же написано.

– Куда едете?

– На дачу, к родителям. Отпуск у меня.

– Зачем тогда остановились на технологическом съезде, что искали?

– Ежа выпускал, подобрал пятнадцать минут назад на трассе.

– Ежа? Ты не лечи давай, – сержант мгновенно перешел на «ты», а в голосе послышались колючие нотки. – Лучше сразу показывай, забирал закладку или прятал.

– Я же говорю: ежа выпускал. Хотите – можно по камерам глянуть.

Сержант начал злиться.

– Кирилл, ты давай лучше по-хорошему.

Дело начало приобретать дурацкий, но отчетливо неприятный оборот. Просидеть первый день отпуска в обезьяннике мне не улыбалось от слова «совсем». В это время из машины ДПС вышел капитан и быстро, чуть прихрамывая, пошел в нашу сторону. Странно, но походка напоминала что-то очень знакомое. Если бы не моя отвратительная память на лица, я бы его наверняка узнал.

– Карпов! Кирилл! Ты, что ли?

Я кивнул. Вот теперь узнал – мой одноклассник. Андрей Субач, Дрон. Тысячу лет его не видел!

– Я это! Андрей, слушай… Дрон, я тут объяснить не могу, что я не закладку прятал. Я ежа выпускал.

Субач повернулся к напарнику.

– Это точно не наш клиент. Это мой кореш и одноклассник, Кир Карпов! Нормальный парень, но чудила редкостный. Если говорит, что ежа гонял, то так и есть.

Затем он снова повернулся ко мне.

– Кир, а ты чего к нам, в Сиверскую, не заезжаешь? Кто одноклассников проведать не хочет? Может, мы уже недостаточно хороши для тебя?

И он громко захохотал, словно придумал отличную шутку.

– Да как-то не получается. Работа, дела, снова работа, – я начал оправдываться, хотя вины за собой не видел. – Да и мне кажется, что у нас нормальный нейтралитет: я к вам не приезжаю, вас это устраивает. Дрон, или что-то поменялось?

– Да ладно тебе дуться, столько времени прошло. Мы все поменялись уже сто раз. Но школьные друзья – это ж святое, не?

Я был не согласен с ним, но кивнул. Субач еще раз рассмеялся, я показал, куда убежал еж, и мы расстались, пожав друг другу руки. Сержант шел с ним рядом, всем видом показывая, что он с решением отпустить меня не согласен, но другого варианта не видит.

Стало накрапывать. Скоро стемнеет, а мне еще надо было проехать семьдесят километров до Сиверской и растопить баню на даче. Я выехал на дорогу, прибавил газу и помчал отдыхать.

Огонь не хотел разгораться. Сырые дрова в банной печи никак не могли схватиться. Была бы это береза – с ней таких проблем не было бы. Аккуратно отрывай бересту и складывай кучкой. А это осина, с ней такой фокус не пройдет.

Вылезать на улицу и колоть щепки, пританцовывая под холодным августовским дождем, совсем не хотелось. Я полез в комод посмотреть, не найдется ли там прессы для растопки. В нижнем ящике обнаружились два выпуска «Вестей» – типичной областной газеты, радости дачников.

Ниже лежала стопка рекламы, явно папина. Запчасти для «Транзита», что-то мебельное. Еще ниже нашлась книжонка в занюханном переплете – «Мертвые города и деревни Ленинградской области». Судя по виду и истрепанному сшитому блоку, вышла она в какой-нибудь местной типографии тиражом экземпляров сто, не больше. Задней обложки нет, вместо нее топорщатся обрывки вырванных страниц. Странно: такой книги я не помнил, а кроме меня притащить ее домой было некому. Может, это Кузнецов издавал, все-таки в нашей местности он считался главным краеведом.

Мужик он не без тяги к нездоровым сенсациям, но дело свое знает туго. Я помню даже его газету – «Гатчинский краеведческий альманах» или как-то так, занятное чтиво. Нет, это точно Кузнецов, кому ж еще это делать? Лист с выходными данными отсутствовал, не было и оглавления. Нет, в огонь такое рано, да и для розжига отлично сгодилась газета «Вести».

Бумага загорелась мгновенно, языки пламени заплясали по красноватым осиновым поленьям. Сейчас они начнут парить, высохнут и жарко загорятся. Еще пара часов – и самая лучшая баня на свете будет готова.

По-другому и быть не может, ведь я остался на даче абсолютно один. Сегодня первый день отпуска, и помешать мне не сможет даже удивительно мерзкая летне-питерская погода. Жена с детьми в Испании, на море, с ними друзья, у них годовалый карапуз. Им вместе весело, зуб даю. Я бы и сам не отказался сейчас с ними выбирать, а потом уничтожать прекрасную риоху, обсуждать кино и фотографировать солнечную, старенькую, но такую потрясающую Валенсию. Увы, не сложилось, нужно было доделывать очень приятный по деньгам проект. Жена даже не ругалась, махнула рукой и объявила, что я сам себе злобный Буратино.

Родители тоже уехали, и дача стояла пустая. Я доделал все необходимые дела, написал редактору о том, что в ближайшие дни меня не будет, а статью я добью к понедельнику, и рванул на дачу. Семьдесят километров на юг по Киевскому шоссе. Черт, иногда мне кажется, что этот маршрут я могу проделать даже с закрытыми глазами. Особенно сейчас: четверг, середина дня – жители области еще с работы не возвращаются, дачников нет, катайся да радуйся.

Я занимался делами на автомате, как привык. Подкинул вторую закладку дров, закрыл на ночь парники, заботливо открытые нашей соседкой, проверил все калитки и загнал машину во двор.

Русская баня – это не только про гигиену, это медитация. Спокойный, выверенный годами ритуал, который очищает не только тело, но и душу. Баня в одиночку – это одновременно духовная практика и реальная возможность побеседовать с собой на самые сложные темы. Обычно для того, чтобы поговорить с собой о сокровенном, нужно идти в поход. День на пятый все самые сложные проблемы решаются на раз. Трудные дилеммы «нужно ли увольняться» и «стоит ли жениться» в таком состоянии щелкаются как орешки.

Баня, конечно, не поход, но чтобы подумать – вариант идеальный. Сидишь, потеешь, стряхиваешь щекочущие капли. И кажется, что все возможно, ты все успеешь и вообще нет никаких нерешаемых проблем.

В этот вечер я раза четыре в парилку сходил. Веником хлестаться не особо люблю, а вот посидеть, попариться – обожаю.

Когда собрался в дом, вдруг заметил так и не убранную на место книжку про мертвые города. Решил захватить с собой, чтобы почитать повнимательнее.

Когда я вышел из бани, было уже совсем темно. Дождь закончился, и небо, проколотое тысячами звезд, словно навалилось на землю. Лишь раскидистые яблони не давали ему упасть на меня. Хороший нынче год, яблочный. «Коричная» уже дала плоды, по участку лежали упавшие за время дождя яблоки, и в воздухе стоял сладковатый аромат падалицы. Комаров уже не было, но какая-то мерзкая ночная мошка попыталась укусить меня, такого чистого и умиротворенного. Я чертыхнулся и ретировался домой.

Готовить что-то серьезное не хотелось. Я нашел в холодильнике пачку длинных финских сосисок и стал вдумчиво варить их, распивая параллельно бутылочку «Жигулевского». Телевизор не работал: скорее всего, родители забыли заплатить за «Триколор». Я взял со стола книжку и начал читать. С деревнями все было более или менее понятно. Эти названия у многих жителей Ленинградской области на слуху. Верхние Никулясы на берегу Ладожского озера, исчезнувшие после того, как финская территория стала советской. Большая была деревня, зажиточная, больше тысячи крестьян. Дальше – Выборгская Дубровка, на месте которой шли страшнейшие бои во время Великой Отечественной. Там не то что домов не осталось, половину фундаментов взрывами вывернуло наружу. Ее даже восстановить было нельзя, только поставили стелу: «Потомок, знай. Здесь с XV века была деревня Выборгская Дубровка. Уничтожена в 1942 г.». Большое Заречье, километрах в пятнадцати от меня по дороге на Волосово. Сожжена немцами, остались только белые печи на месте домов. Вместе с деревней погибли шестьдесят девять ее жителей, их тоже сожгли.

Сосиски давно закончились, я открыл уже третью бутылку пива. Пустые я аккуратно ставил возле стола, с твердым намерением убрать завтра. Давно пора уже было спать, но я никак не мог оторваться от, казалось бы, знакомых и давно известных вещей.

Дальше пошли финские деревни – Малое Манушкино, Мертуть. В 1939 году оттуда уехало большинство жителей, а оставшиеся разъехались по другим местам. Уехали те, кто так и не смог принять факт, что они вдруг оказались в другой стране.

Деревни представлялись мне людьми. Разные судьбы, разные истории. Богатые и бедные, живущие торговлей или добывающие себе пропитание сельским хозяйством. В этой же книге все сводилось к одному – сейчас на этом месте фундаменты, заброшенные кладбища, а то и вовсе дачные участки, напрочь перекрывшие любую память об исчезнувших местах.

Несмотря на слово «города» в названии, заброшенный город в книжке нашелся только один – Старый Плёс. И вот тут я напрягся не на шутку. Автор рассказывал про город на Оредеже с населением почти в две тысячи человек, заброшенный сразу после революции. В статье, посвященной Плёсу, нашлись даже две черно-белые фотки – колокольня и пристань. Был и фрагмент дореволюционной карты. Все было вроде бы по-настоящему и выглядело отлично, только мне внезапно стало очень холодно и тоскливо. Я был на этом месте не один раз и точно знал, что никакого города там нет.

Я судорожно продолжил читать, чтобы узнать, что же могло такое случиться со Старым Плёсом, чтобы от него не осталось даже фундамента. Но сразу после слов: «С этого времени Плёс теряет свое значение перекрестка транспортных путей и постепенно превращается в маленький провинциальный городок», – книжка заканчивалась. Начинались те самые вырванные страницы. И почему их не дернули из начала или хотя бы из середины?

Я ругнулся и схватился за смартфон. Интернет меня не порадовал. Старого Плёса там не было. Был просто Плёс в Ивановской области, а о Старом – ничего. Я переформулировал запрос в «Гугле» и подождал еще пять минут. Ноль по фазе. Совсем ничего, ни намека. Логично было предположить только два варианта. Или автор книги свой город выдумал, и тогда все нормально и логично. Сумасшедших домов в нашей местности достаточно. Это и больница Кащенко в Никольском, и психиатрическая клиника в Дружноселье. Так что желающих быть писателями должно быть пруд пруди.

Или все-таки я наткнулся на что-то интересное, чего еще не знает всеведущий «Гугл»? Даже если так, то сначала надо проверить первоисточники, спросить в местном краеведческом музее. Я набросал план на завтра и пошел спать. В темноте долго и жутко выла собака. Я же, устав от такого насыщенного дня, вырубился, едва упав на кровать.

Глава 2

Утром меня разбудила рабочая переписка. Я забыл вырубить мессенджер и теперь был вынужден слушать трели десятков редакционных сообщений. Полвосьмого, ребята делят новости, хвастаются интересными поводами или просто о чем-то спорят. Я вылез из кровати, отключил мобильный и отправился искать кофе.

За чашкой растворимой бурды я составил прекрасный план, состоящий всего из трех пунктов: съездить в музей «Дачная столица», найти там Кузнецова и узнать про Старый Плёс. Я допил кофе и поехал в поселок, вписав в него по ходу четвертый пункт – купить чего-нибудь из продуктов.

В конце девятнадцатого века художник и архитектор Иван Иванович Гольмдорф построил себе дачу в Сиверской, выбрав прекрасное место на излучине Оредежа. Затем этот дом на высоком берегу купил издатель Иван Александрович Иванов, к которому на летний отдых ездили Блок, Ахматова, Гиппиус. Потом дачу национализировали, организовав на ее территории санаторий, затем во время войны в здании размещались немецкие летчики, а после дача стала использоваться как спальный корпус Сиверской лесной школы. В 1988 году дом отдали школе-интернату, Кузнецов договорился с ее директором и открыл здесь выставку предметов дачного быта. Большую часть экспонатов приносили со своих чердаков и мезонинов местные жители. Лет семь назад здание официально стало музеем истории летнего отдыха «Дачная столица».

Серый одноэтажный дом расползся по территории участка, расставив во все стороны окна, чтобы уловить побольше света. Я дошел до двери и уперся в табличку, сообщавшую, что музей работает с 11 до 17. Совсем себя не берегут. Хотя при таких музейных зарплатах хорошо, что вообще работают. До открытия музея оставалось еще сорок минут. Я развернулся и начал искать какую-нибудь скамейку, чтобы убить время, когда сзади со скрипом открылась входная дверь.

– Молодой человек, вы кого-то ищете? – раздалось за моей спиной.

Всю дорогу до музея я надеялся встретить Кузнецова, но внутренне готовился выдержать битву с «пятидесятилетней непреклонной тетушкой». Такие, по-моему, обитают во всех музеях мира – и горе, если вы им не понравились с первого взгляда. Любой шпион окажется бессилен, пытаясь выведать хотя бы телефон руководства.

Сегодня боги были на моей стороне, смотрительницей музея оказалась светловолосая девушка моего возраста с бледноватым лицом, одетая в сарафан.

– Добрый день! Мне бы Кузнецова. Он здесь? – включив на максимум обаяние, спросил я.

– Нет, – ее голос почему-то стал жестким, в нем проступила музейная непреклонность будущей «тетушки».

– Может, как-то с ним связаться можно? Ну или вы его телефон или хотя бы почту электронную подскажете? – попробовал я добиться своего.

– Нет, – она помолчала и вдруг добавила, словно удивляясь своим словам: – Он уже месяц как исчез, и никто не знает, где он.

Барышня развернулась на месте и исчезла за дверью, оставив меня наедине с музейной табличкой. Хорошие у них тут нравы, даже дверь не закрывают – заходи кто хочешь, бери что хочешь. Из-за прикрытой двери выглянул здоровенный рыжий кот и внимательно на меня посмотрел. Я наклонился, чтобы погладить его, но котяра рванул в ближайшие кусты. Отлично, даже кошки меня игнорируют.

Любимое занятие высших сил – смеяться над самыми лучшими и продуманными планами. Я уже собрался уходить, когда дверь распахнулась и блондинка вновь обратилась ко мне.

– Вы же Кирилл Карпов? – пока я молчал, раздумывая, откуда же она знает мое имя, блондинка удивила меня второй раз: – У меня для вас письмо.

Я давно замечал, что чем глупее ситуация, тем более глупую реакцию я на нее выдаю.

– Давно лежит? – только и спросил я.

– Да месяц с лишним уже. Как его Игорь Михайлович оставил, так и лежит.

– А с чего вы решили, что оно мне? – я по-прежнему не понимал, как вести себя в такой ситуации.

– Оно подписано.

Железная логика. Ну и что можно ответить на такое? Зачем местный краевед, с которым я не знаком, будет оставлять мне какое-то письмо? Я вообще не уверен, что он знает, как меня зовут. Я кивнул самому себе, словно пытаясь смириться с этой ненормальностью.

– Несите его сюда.

Девушка взметнула юбкой сарафана и исчезла за дверью музея. Через пару минут она возникла вновь с большим конвертом, который и передала мне. Я посмотрел на него – ничего интересного, запечатанный белый конверт формата А4 с парой кривоватых строчек, написанных шариковой ручкой: «От Игоря Кузнецова Карпову Кириллу».

Я посмотрел на блондинку в сарафане, так и стоявшую на крыльце. Похоже, она решила, что я прямо тут буду вскрывать и читать полученное письмо. Не на такого напала. Я вообще был уверен, что это розыгрыш, а письма с розыгрышами гораздо приятнее открывать в одиночку, когда над тобой никто не будет смеяться.

Я еще чуть-чуть потормозил, буркнул «спасибо» и пошел к машине. На полпути меня нагнал ее голос:

– Кирилл, и аккуратнее с зеркалами.

Когда я обернулся, на крыльце уже никого не было. Возвращаться и выпытывать, о чем это она, не тянуло совершенно, я и так за последние десять минут достаточно отличился. Гораздо проще оказалось убедить себя, что мне это послышалось.

Письма в конверте не было. Внутри лежало несколько листов писчей бумаги, по оформлению – будто вытащенные из чьего-то диплома, текст – без начала и без конца. Я быстро пробежал по нему глазами. Речь шла о датировках полученных от местных жителей фотографий. Я перевернул, с обратной стороны листков ничего не было. Если это розыгрыш, то глупый. Я бросил бумагу на пассажирское сиденье и направился домой. Настроение за это время успело окончательно испортиться.

На даче за это время ничего не изменилось. Я открыл парники, нашел пару огурцов и, усевшись на скамье возле дома, стал изучать полученный в музее трофей.

Действительно, первого листа не было, как и следующих шестнадцати. Судя по нумерации, мне предлагалось читать с восемнадцатого по двадцать второй. Занятия интересней у меня все равно не было, поэтому я с головой погрузился в чтение:

«Таким образом, мы имеем дело с образцами, датировка которых затруднена. Основная проблема заключается в том, что подобные экспонаты не сгруппированы. Среди поступивших за последнее время и переданных в фонд музея документов почти в каждой группе (в семи из девяти случаев) находился хотя бы один предмет, который мы относим к „невозможным“. Чаще всего это фотографии (78 единиц), но есть и книги (14 штук), два журнала (подробный список в приложении 1, страницы 52–53). В каждом из этих случаев установление даты создания не просто затруднено, оно неосуществимо.

Один из самых ярких и показательных предметов – фотография бойца Красной армии на площади Восстания на фоне Знаменской церкви, которая была уничтожена одиннадцатью годами ранее. Церковь на заднем плане однозначно дает датировку снимка до 1921 года, а награда (орден Красной Звезды) на гимнастерке военного указывает на время после 1930 года, когда он был учрежден и состоялись первые награждения.

Согласно заключению экспертов, фотография следов монтажа не имеет.

Наше обращение к экспертам не дает четкого ответа на поставленный вопрос. Часть из них пытаются трактовать это как брак производства фотографии, двойное экспонирование или неверное определение ордена. Анализ фотобумаги (проведен в лаборатории археологической технологии (Институт истории материальной культуры РАН), запрос № 789365, результаты см. в приложении 2, страницы 54–58) указывает на 1930–1938 годы.

И таких экспонатов с невозможной датировкой нами было получено 14 за 2015 год и уже 45 с начала 2016 года. Ни один из них не имеет следов постобработки и однозначно определяется как качественный».

Дальше вразнобой, лист за листом, описывались различные вещи, найденные на чердаках бабушкиных дач и заботливо принесенные в музей. И среди всех этих замечательных вещей находились такие, что не лезли ни в какие ворота.

Розыгрыш с письмом оказался слишком странным: я не понимал, зачем это Кузнецову было надо, тем более он меня не знал. Внезапно в голове появилась отличная, просто удивительная идея. А может быть, это письмо вовсе не от Кузнецова? Может, блондинка просто разыграла меня? Схватила несколько листов из пачки черновиков, что обычно используют для записей или растопки, и сунула в конверт. А я и уши развесил, сижу, пытаюсь логику в этом найти.

Я посмотрел на последний из листов и замер. На фотографии был изображен тот самый причал Старого Плёса, что я видел в найденной книге. На всякий случай, не надеясь на собственную память, я пошел домой, достал из комода «Мертвые города» и сверил фото. Сомнений не оставалось, это была другая фотография того же самого причала. Все совпадало: и церковь, и те же складские здания с двойной крышей.

Хорошо. Плёс существовал не только в воображении автора книжонки. Более того, судя по тому, что он был в материалах Кузнецова, краевед тоже знал о его существовании. И что мне стоило взять книжку с собой и спросить у блондинки, их это издание или нет? С другой стороны, какая разница? И так прекрасное летнее приключение наклевывалось.

Времени море, я могу быстро метнуться к тому месту, где находится Старый Плёс, осмотреть там все, отснять на телефон и сделать восхитительный пост в Телеграм. Я почувствовал себя настоящим археологом. Жаль, что у меня нет шляпы Индианы Джонса, да и хлыст я последний раз видел еще у бабушки.

День только перевалил за обед, и казалось, что у меня еще масса времени. Теперь мне нужно было определиться с точным местом назначения, собраться и ехать навстречу приключениям.

Проблема в одном. Я уже бывал в том месте, где должен был находиться Старый Плёс, и ничего не видел. Ну как бывал – на самом деле я просто проплывал мимо. Четыре года назад мой брат задумал покорение Оредежа на пластиковых офисных бутылях из-под воды. Мы сделали плот и отправились вниз по течению. Прямо на плоту стояла палатка, мы пили пиво и прекрасно проводили время.

Так вот, то место, что было указано на старой карте, мы проплывали. И ничего похожего на заброшенный город не видели. Мы вообще останавливались у всех интересных мест по пути – старых и много лет не работающих мельниц и мостов. Такую замечательную вещь, как заброшенный город, мы просто не могли пропустить.

Я открыл страницу с картой, рядом положил тот же телефон с открытой гугл-картой. Вроде все сходилось: совпадение не идеальное, однако и поворот русла в этом месте, и все остальное было похоже. Я просто не знал, что и подумать. Ну и как мы могли пропустить этот город? Скорее по наитию я переключил отображение карты в спутниковый режим, присмотрелся и чуть не заорал от восторга.

Чем ближе к своему устью подходит Оредеж, тем больше он разливается, образуя по пути небольшие озера. Вот в этом месте зоркий спутник и углядел разделение русла реки надвое. И если раньше Старый Плёс стоял на основном русле, то теперь большая река ушла от него. Русло двинулось на запад, а остров, образовавшийся в течении Оредежа, своими деревьями надежно укрыл разрушенный город от таких раздолбаев, как мы.

Обиднее всего, что в этом месте как раз проходила граница одного спутникового прохода, и большая часть города оказалась почти неразличима – слишком плохое качество съемки. Я приближал и отдалял карту, но ничего, кроме размытых пятен наподобие города, так и не мог рассмотреть.

Хуже другое: дорога к этим местам в наше время подходит только с одной стороны. Подходы к Старому Плёсу со стороны суши надежно прикрывало огромное Мшинское болото. Пройти его полностью за день – задача более чем сложная, придется ночевать, а если брать в расчет дождливость лета, то вообще малореальная. С другой стороны, судя по карте, была грунтовка, почти подходящая к берегу. Если подъехать и взять бинокль, то можно увидеть город на том берегу. Или опять поросший лесом остров помешает?

Хотя я, по-моему, опять накручиваю лишнего и усложняю. Все гораздо проще – подъехать с удобного заезда, переплыть реку и осмотреть достопримечательности. Идеальное решение, мне просто нужна лодка.

12 3 Next

Там, за рекой

* * *

Глава 1

Глава 2

People who read this book also read