Кроме простых форм предательства и обмана в круге восьмом также обитают грешники, которые совершили обман предав особую связь доверительности. Данте и Вергилий беседуют с грешниками круга восьмого, где находятся те, кто пошёл по неверному пути из-за потери разума. Духовное преобразование пилигрима Данте происходит не как линейное развитие, ему предстоит ещё многому научиться. Вергилий беседует с Улиссом (Одиссеем у Гомера). Поэт Данте представляет Улисса, каким он его знает по эпосу Вергилия «Энеида», но он не ограничивается этим, – Данте развивает персонаж далее.

Вергилий находит Улисса вместе с его другом Диомедом охваченными пламенем.

(Ад 26:52–57)

[ «]Кто в том огне, что верх свой разделить

стремится? Не с костра для трупов встали,

где Этеокла с братом мнили слить?» (054)

Ответил он: «Внутри, чтоб там страдали,

идут Улисс и Диомед вдвоем:

коль в гневе вместе, вместе и в печали. [»] (057)

(Inferno 26:52–57)

[“]chi è ’n quel foco che vien sì diviso

di sopra, che par surger de la pira

dov’ Eteòcle col fratel fu miso?” (054)

Rispuose a me: “Là dentro si martira

Ulisse e Dïomede, e così insieme

a la vendetta vanno come a l’ira;[”] (057)

Это Улисс придумал и сконструировал троянского коня, приведшего к падению Трои. Он наказан за это, но также за то, что украл статуэтку Минервы из храма, совершив этим святотатство. Поэт Данте сочиняет дальше судьбу Улисса, после его возвращения в Итаку через десять лет войны и десять лет странствий по дороге домой.

Улисс рассказывает, что он не захотел сидеть дома после своего возвращения и радоваться вместе с женой и сыном.

(Ад 26:94–99)

ни нежность к сыну, ни боязнь невзгод

отца седого, даже долг любовный,

что Пенелопе радость принесет, (096)

во мне не победили пыл греховный

людей узнать, их доблесть и порок,

чтоб мира стал знаток я безусловный. (099)

(Inferno 26:94–99)

né dolcezza di figlio, né la pieta

del vecchio padre, né ’l debito amore

lo qual dovea Penelopè far lieta, (096)

vincer potero dentro a me l’ardore

ch’i’ ebbi a divenir del mondo esperto

e de li vizi umani e del valore; (099)

Согласно Данте, Улисс отправляется в путь сразу после прибытия домой. Поэт Данте создаёт персонаж Улисса как анти-Энея, героя, не имеющего верности и стремящегося познать все человеческие страсти. В Песни 26 Данте описывает разницу между знанием, ради которого стоит идти на жертвы, и знанием, которое запрещено и опасно. Для Улисса нет запрещённого знания. Святой Августин стоял перед такой же дилеммой – будет ли он стремиться испытать все впечатления и искушения, которые жизнь предлагает, или он решит, чему он верит беспрекословно и во что он верит беспрекословно. Улисс верит только своим чувствам как единственному пути познания.

Улисс обращается к своим товарищам с речью, чтобы убедить их следовать за ним.

(Ад 26:112–120)

[ «]„О братья, – я товарищам сказал, —

на западе я караул столь малый

для тысячи опасностей собрал. (114)

Чувств наших на исходе пыл усталый;

не откажитесь все ж за солнцем плыть

в безлюдный мир, на опыт небывалый. (117)

Свою породу надобно ценить:

не жить вам, словно грубая скотина,

а доблести, Познанью вас водить“». (120)

(Inferno 26:112–120)

‘O frati,’ dissi, ‘che per cento milia

perigli siete giunti a l'occidente,

a questa tanto picciola vigilia (114)

d’i nostri sensi ch’è del rimanente

non vogliate negar l’esperienza,

di retro al sol, del mondo sanza gente. (117)

Considerate l a vostra semenza:

fatti non foste a viver come bruti,

ma per seguir virtute e canoscenza.’ (120)

Товарищи Улисса убеждены и следуют за ним, но их экспедиция заканчивается трагически – все они гибнут в кораблекрушении.

(Ад 26:121–142)

[ «]Хоть речь моя была не слишком длинна,

я заострил на путь моих друзей,

и не смогла их испугать пучина. (123)

Мы утром быстро снялись с якорей

и слева по борту всегда держались,

начав полет безумный средь зыбей. (126)

Как крылья, весла наши подымались.

Другие звезды освещали ночь,

а наши уж над морем не поднялись. (129)

Пять раз зажегся, снова скрывшись прочь,

свет лунный с той поры, как плыть решилась

компания, куда другим невмочь, (132)

когда гора пред нами появилась;

вдали темнея призраком удач,

нам столь высокой зреть не приходилось. (135)

Но радость вскоре обратилась в плач.

Волненье новая земля рождала,

наотмашь била нос, что несся вскачь. (138)

Три раза всех волной нас обдавало,

в четвертый – носом вниз и вверх кормой

нас чьей-то волей глубже погружало,

и волны тут сошлись над головой.» (142)

(Inferno 26:121–142)

[“]Li miei compagni fec’ io sì aguti,

con questa orazion picciola, al cammino,

che a pena poscia li avrei ritenuti; (123)

e volta nostra poppa nel mattino,

de’ remi facemmo ali al folle volo,

sempre acquistando dal lato mancino. (126)

Tutte le stelle già de l’altro polo

vedea la notte, e ’l nostro tanto basso,

che non surgëa fuor del marin suolo. (129)

Cinque volte racceso e tante casso

lo lume era di sotto da la luna,

poi che ’ntrati eravam ne l’alto passo, (132)

quando n’apparve una montagna, bruna

per la distanza, e parvemi alta tanto

quanto veduta non avëa alcuna. (135)

Noi ci allegrammo, e tosto tornò in pianto;

ché de la nova terra un turbo nacque

e percosse del legno il primo canto. (138)

Tre volte il fé girar con tutte l’acque;

a la quarta levar la poppa in suso

e la prora ire in giù, com’ altrui piacque,

infin che ’l mar fu sovra noi richiuso.” (142)

Талант Улисса убеждать других следовать за собой приносит плоды, однако сам он не верит никому, что и является грехом обмана по своей природе, в глазах поэта Данте. Поэт описывает, как они плыли к подножию горы Чистилища, где их корабль и затонул. Последнее путешествие Улисса схоже со странствием пилигрима Данте, с той разницей, что у Данте есть проводник Вергилий, которого Данте слушает. Улисс странствует по своему усмотрению, что приводит его и его товарищей к гибели.

Пилигрим Данте встречает другого грешника, наказанного таким же образом как и Улисс, за тот же грех. Это Гвидо да Монтефельтро (умер в 1298 году), который был современником Данте. Гвидо рассказывает другую историю, но грех оказывается тот же. Гвидо был из благородной семьи и руководил гибеллинами, однако в последние годы своей жизни он решил стать монахом и присоединился к ордену францисканцев. При папе Бонифации Восьмом он был замешан в политическую интригу, уже будучи членом ордена. Как и история Улисса, история Гвидо во многом похожа на собственную историю Данте в ссылке. Гвидо искренне раскаялся и оставил свою военную карьеру приняв клятву монаха, но дальше жизнь его сложилась совсем не так, как он предполагал – он был втянут и в политическую, и в военную игру на стороне папы.

(Ад 27:94–99)

Как Константин просил, чтоб сберегла

Сильвестра воля от лихой проказы

в Сиратти, так здесь просьба налегла (096)

избавить дух от гордости заразы.

Просил совета папа, я молчал:

мне пьяными его казались фразы. (099)

(Inferno 27:94–99)

Ma come Costantin chiese Silvestro

d'entro Siratti a guerir de la lebbre,

così mi chiese questi per maestro (096)

a guerir de la sua superba febbre;

domandommi consiglio, e io tacetti

perché le sue parole parver ebbre. (099)

Папа обещал Гвидо отпущение грехов, если Гвидо посоветует ему, как он сможет покорить Палестрину, итальянский город, где живут христиане. Сама ситуация абсурдна – прощение можно получить лишь при чистосердечном раскаянии, раскаяние только тогда чистосердечно, если личность перестаёт делать то, в чём раскаивается, а не даёт советы как лучше убить своих же христиан. Гвидо слишком быстро поддаётся на аргументы папы и советует ему, как лучше перехитрить жителей Палестрины. Францисканцы проповедовали мир и согласие во всём, что бы они ни предпринимали, так что Гвидо предаёт так же и свою клятву ордену, – ему следовало лучше знать об абсурдности обещания папы об отпущении грехов.

Гвидо рассказывает, что после его смерти Святой Франц явился чтобы принять его на небеса, но тут появился один из чёрных ангелов и заявил, что Гвидо должен отправляться в ад за свои предательские советы. Ангел объяснил всю абсурдность предложения папы с богословской уверенностью, которая превзошла и аргументы папы, и самого Гвидо. Гвидо был не в состоянии раскусить убедительную риторику папы и поддался ей так же, как другие поддались его собственным риторическим манипуляциям. Поэт Данте намекает на то, что Гвидо потерял добрую часть своего разума.

(Ад 27:112–120)

Франциск пришел, как перестал я жить,

но черный ангел встал с веленьем строгим:

„Он мой, не уноси, чтоб не вредить! (114)

Он должен вниз попасть к моим убогим;

если совет обманный смог он дать,

вцепляюсь в гриву я ему, как многим. (117)

Коль покаянья нет – не оправдать!

Нельзя в себе греховное желанье

с раскаяньем за грех соединять.“ (120)

(Inferno 27:112–120)

Francesco venne poi, com’ io fu’ morto,

per me; ma un d’i neri cherubini

li disse: ‘Non portar; non mi far torto. (114)

Venir se ne dee giù tra ’ miei meschini

perché diede ’l consiglio frodolente,

dal quale in qua stato li sono a’ crini; (117)

ch’assolver non si può chi non si pente,

né pentere e volere insieme puossi

per la contradizion che nol consente.’ (120)

Как Улисс, так и Гвидо, без сомнения, обладают талантом владения словом, но ни один из них не в состоянии использовать свой талант правильно. Пилигрим Данте, имеющий не меньший талант владения словом, признаёт для себя, что этим талантом необходимо пользоваться с осторожностью и достойным образом.

Ультимативное зло

(Уголино и Руджиреи.)

Круг девятый ада лежит на самом дне, там получают своё наказание грешники, совершившие предательство по отношению к тем, к кому мы имеем особое доверие – к семье, к стране, к гостям, к Богу. Те, кто предал Бога, сидят в пастях самого треглавого Сатаны: Иуда сидит в пасти у средней головы, Брут и Кассий в остальных двух.

Уголино (умер в 1289 году) и Руджиреи (1278–1295) стоит обсудить в связи с описанием этой части ада. Огонь как наказание используется поэтом Данте довольно редко. На дне ада огня совсем не найти, это самое холодное место, которое только можно себе представить, если верить поэту. Грешники вмёрзли в лёд, и это выражает состояние неподвижности и неизбежности. Впервые за своё странствие пилигрим Данте не выказывает ни малейшей симпатии по отношению к грешникам, которых он встречает, что свидетельствует о его знании, приобретённом через переживания. Можно проследит определённую повторяемость в описании ада у Данте, где грешники представлены парами – Паоло и Франческа, Фарината и Кавальканти, Улисс и Диомед. В этой части читатель также встречает пару, Уголино и Руджиреи, оба вморожены наполовину в лёд, причём Уголино грызёт затылок Руджиреи. Уголино жалуется Данте на то, что Руджиреи и его фамилия плохо отнеслись к нему, но он умалчивает о том, что сам он был вовлечён в заговор против Руджиреи. Пилигрим Данте встречает в аду и гвелфов и гибеллинов, но, как уже отмечалось выше, было бы ошибкой понимать «Комедию» Данте как политическое произведение, направленное против враждующей политической партии. Пилигрим Данте вынес из свои наблюдений за Фаринатой и Кавальканти то заключение, что создание клик уже само по себе вредное занятие, которое разлагает связующие нити между людьми. Как гвелфы, так и гибеллины представляют собой две стороны одной и той же проблемы.

Пиза была оплотом гибеллинов, окружённая соседями, которые управлялись гвелфами, как во Флоренции. Поэтому Пиза и её территории подвергались атакам со стороны различных группировок гвелфов. Руджиреи предложил нанять представителя гвелфов на пост городского управляющего с тем, чтобы можно было договориться с гвелфами. По его совету Уголино, гвелф, был нанят управляющим Пизы, но сразу же после его появления политика взаимного предательства разыгрывается в Пизе. Руджиреи осознаёт, что он потерял политическую власть, которая перешла в руки Уголино, и начинает компрометировать авторитет Уголино. Уголино, между тем, закрывает глаза на то, что его друзья гвелфы расхищают собственность Пизы. Оба – как Уголино, так и Руджиреи – предают свои обязанности. Эта история была хорошо известна во времена Данте, и он использует её, чтобы осветить проблемы предательства, эгоизма и сепаратизма; показать, каким образом они разрушают человека не только в жизни, но и после смерти. Это также обсуждение злоупотребления духовного и светского, неверного отношения между этими сферами – напомним, что Уголино занимал правительственную должность, а Руджиреи был кардиналом церкви. Как искажение в форме создания клик, так и искажение в отношениях между духовым и светским находят отражение в истории Уголино.

Уголино прекращает грызть затылок Руджиреи с тем, чтобы обратиться к Данте, что, мол, несмотря на то, что ему тяжело говорить от этом, он всё-таки расскажет ему свою историю. Поэт Данте намекает на то, что Уголино будет делать что угодно, лишь бы ранить своего врага, невзирая на ту боль, которую это может принести ему самому. В этом поэт видит природу греха.

(Ад 33:1–9)

От страшной пищи грешник оторвал

свой рот и губы вытер волосами

той головы, которую глодал. (003)

Потом он начал: «Хочешь, чтоб словами

отчаянное горе обновил,

что молча давит сердце мне клещами? (006)

Но если б тем бесславие взрастил

предателя, которого глодаю,

я вместе плакал бы и говорил. [»] (009)

(Inferno 33:1–9)

La bocca sollevò dal fiero pasto

quel peccator, forbendola a’ capelli

del capo ch’elli avea di retro guasto. (003)

Poi cominciò: ”Tu vuo’ ch’io rinovelli

disperato dolor che ’l cor mi preme

già pur pensando, pria ch’io ne favelli. (006)

Ma se le mie parole esser dien seme

che frutti infamia al traditor ch’i’ rodo,

parlare e lagrimar vedrai insieme.[”] (009)

В истории Уголино простые люди страдают из-за действий обоих – как Уголино, так и Руджиреи. Уголино был арестован и посажен в башню вместе со своими четырьмя детьми. Уголино подчёркивает в своём повествовании страдания детей – это его намерение, выделить свои страдания и показать жестокость Руджиреи. Однако Уголино сам повинен во всём в той же степени, как и Руджиреи. Поэт Данте использует описание страданий невинных детей из Библии чтобы показать, что эти страдания явились результатом грехов обоих персонажей. Воспринимать историю Уголино так, как он рассказывает её, было бы понять совершенно превратно намерение поэта представить эту историю как поучение для читателя о природе жестокости. Пилигрим Данте научился различать истину за словами, поэт Данте ожидает того же и от читателя, что и читатель научился тому, что познал пилигрим Данте. Когда дверь, ведущая в пизанскую башню была заколочена, Уголино стало ясно, что это означает: что все они умрут медленной и мучительной смертью от голода.

Уголино вспоминает смерть своих детей и как он был вынужден есть тела своих мёртвых детей.

(Ад 33:67–76)

[ «]Четвертый день проходит все немой.

Упал мой Гаддо, ноги обнимая,

вскричал: „Что ж не поможешь, отче мой?“ (069)

И тут же умер. На троих взирая,

смотрел я, как глядишь ты на меня.

Все пали, друг за другом умирая. (072)

И я ослеп в конце шестого дня,

наощупь брел над каждым, призывая

два дня еще, и умер, их храня. (075)

Ведь голод посильней, чем боль любая.»

(Inferno 33:67–76)

[“]Poscia che fummo al quarto dì venuti,

Gaddo mi si gittò disteso a’ piedi,

dicendo: ‘Padre mio, ché non m’aiuti?’ (69)

Quivi morì; e come tu mi vedi,

vid’ io cascar li tre ad uno ad uno

tra ’l quinto dì e ’l sesto; ond’ io mi diedi, (072)

già cieco, a brancolar sovra ciascuno,

e due dì li chiamai, poi che fur morti.

Poscia, più che ’l dolor, poté ’l digiuno.” (075)

Картина каннибализма, где отец поедает своих детей, задумана поэтом как картина, где преданность и обязанность теряют силу и пренебрегаются. Поведав свою ужасающую историю, Уголино возвращается обратно к своему занятию – грызть затылок Руджиреи, это стало его наказанием – он переживает раз за разом своё предательство всякого проявления любви, какое только можно найти на земле. Совершая этот ужасный акт, он принимает своё наказание и получает как раз то, чего он всё время жаждал – наказать своего врага.

Поэт Данте располагает историю Уголино в контексте и проводит параллель с Евангелием от Иоанна, главой 6, где Иисус говорит своим ученикам: «Я есмь хлеб жизни; приходящий ко Мне не будет алкать, и верующий в меня не будет жаждать никогда». В этом контексте Иисус говорит не буквально, но духовно. Воспринимать эти слова Иисуса буквально было бы каннибализмом и абсолютным непониманием духовного тяготения в соединении с Господом. Для поэта, проявление христианской любви заключается в участии причастия, в участии принятия тела и крови Господней, но если этот акт лишён духовного измерения, это становится актом каннибализма.

Песнь 33 повествует также о праздничном пире, где пилигрим Данте встречает группу грешников, которые сидят за праздничным столом, в какое-то время один из гостей произносит пароль, на который появляется слуга и убивает всех гостей. Этот эпизод служит как иллюстрация ко греху предательства против своих гостей.

Последняя Песнь 34 Ада повествует о самом Сатане и завершает переживания пилигрима Данте в аду. Если в Песни 3 «Ада» пилигрим встречает ангелов, которые были пассивны во время бунта Сатаны против Бога, то в Песни 34 пилигрим Данте встречает самого бунтовщика. Хотя картина воплощения зла вызывает страх и ужас, само зло бессильно против Данте. Иуда, Брут и Кассий представляют худших из грешников. Иуда предал Христа и в наказание съедаем средней пастью Сатаны. Римская Республика должна была привести к образованию Римской Империи, которая в глазах Данте является идеальной политической системой, свободной от борьбы за власть, поскольку партии не существуют. Юлий Цезарь должен был по словам Данте привести идею империи к осуществлению. Брут и Кассий были виновны в том, что препятствовали этому и бросили республику в гражданскую войну. Нужно было ждать восхождения на трон императора Августа, чтобы наконец свидетельствовать установлению имперской системы. Поэт Данте был уверен, что Бог не станет посылать спасителя в мир, пока мир находится в войне. Убийство Юлия Цезаря, таким образом, также препятствовало и замедляло план Бога. Брут и Кассий действовали против божьего замысла, утверждает поэт.

Для того чтобы покинуть ад, Данте и Вергилий должны пробраться через дыру, но вместо того, чтобы пробираться дальше вниз, они исхитряются проползти между лап Сатаны, после чего, неожиданным и таинственным образом, оба они могут лицезреть звёзды.

Часть вторая: «Чистилище»
Гора Чистилище в семь уровней

(Манфред.)

Чистилище не упоминается в Библии нигде, но рассуждая с практической точки зрения, если ад является тем местом, где обитают нераскаявшиеся грешники, а рай уготовлен для раскаявшихся грешников, которым их грехи были отпущены, то должно же было находиться место, где личность, начавшая процесс отпущения грехов, могла бы иметь возможность завершить этот процесс. Другой вопрос возникает в связи с тем, что существуют грехи, отпущение которых невозможно на Земле, – например убийство – где грешник раскаивается, но не в силах восстановить справедливость. Когда личность является в загробном мире со всей тяжестью своих грехов, которые влияют не только на самого грешника, но и на других, путь для такой личности в рай невозможен. Чистилище является, таким образом, тем местом, где личность готовится быть блаженной. В аду грешник оставлен наедине со своими грехами навечно; в чистилище грешник имеет возможность познать, что нужно сделать, чтобы можно было взглянуть Богу в лицо, и как грешник и его грехи выглядят со стороны. Из чистилища все души в конце концов отправляются на небеса. Ад и рай являются вечными пребываниями, так что, если душа прибывает к подножию горы Чистилища, то ей предстоит путь спасения, ведущий через восхождение по этой горе, уровень за уровнем, в беспрерывном процессе очищения души, или, в случае конца света, является на суд Божий перед Христом как она есть. Чистилище не имеет постоянных мест для разных грешников, как в кругах ада, – душа находится в постоянном движении, что делает чистилище местом более усложнённым, чем ад или рай. В чистилище есть наказание, личность страдает в раскаянии, что делает чистилище похожим на ад, но чем выше душа восходит от уровня к уровню, тем меньше общего между адом и чистилищем. Чистилище можно скорее определить как переднюю перед раем, чем как пристройку к аду. Душа проходит в чистилище через ворота, чтобы в конце восхождения прибыть на небеса. Если в аду нет никаких изменений, то в чистилище всё постоянно меняется, время измеряется сменой дня и ночи, тогда как в аду царствует вечная ночь, а в раю – вечный день. Пилигрим Данте восходит к самой вершине горы Чистилища наравне с другими душами, что приносит ему знание о моральном совершенствовании по отношению к самому себе. Само раскаяние представляет собой скорее коллективный, чем индивидуальный процесс. В аду грешники представляют себе реальность, где они являются центром мира, где другим нет места. В чистилище если что-то должно быть совершено, то это возможно только в совместном усилии, и научиться, как это совершать вместе, и является важнейшим уроком, который грешники должны пройти. Любой грех, если грешник кается чистосердечно, может быть прощён, и многие грешники, которых пилигрим Данте встречает, должны бы были быть в аду, если судить по тем грехам, которые они совершили, но вся разница в том, что все они в последнее мгновение покаялись. В первых Песнях Чистилища поэт Данте повествует о том, что эти грешники не готовы принять прощение, их грехи нанесли слишком много разрушения их душам, поэтому даже они сами не ожидают быть прощёнными. Поэт ожидает от читателя, чтобы его произведение воспринималось не только как таинственная мистерия, но также как духовное странствие с целью познания.

В Песни 2 Чистилища пилигрим Данте встречает других странствующих, только что прибывших к подножию горы Чистилище. Он узнаёт некоторых из них и они рассказывают ему о том, что как раз в это время особенно много грешников добираются к подножию благодаря юбилейному периоду, провозглашённому папой Бонифацием Восьмым. Поэт Данте меняет перспективу в описании персонажа папы, и хотя папа совершил много деяний, за которые ему уготовано место в аду, он также содействовал тому, что привело умершие души к движению в направлении небес. В чистилище пилигрим Данте встречает много музыкантов, артистов, поэтов.

Вновь прибывшие поют псалом 113, «Когда Израиль вышел из Египта», что освежает в памяти повествование о странствии Моисея, странствии из рабства к свободе, из ссылки на родину, от смерти к жизни.

(Чистилище 2:46–48)

Все пели на дыхании одном:

«In exitu Israel de Egypto»,

будто для них написан тот псалом. (048)

(Purgatorio 2:46–48)

”In exitu lsräel de Aegypto”

cantavan tutti insieme ad una voce

con quanto di quel salmo è poscia scripto. (048)

Гора Чистилище в семь уровней состоит из двух частей. Пред-чистилище (Antepurgatorio) служит как нижняя часть, где поздно раскаявшиеся ожидают своего часа. Здесь также находятся отлучённые от церкви, ленивые, умершие без раскаяния, неразумные, – все они ожидают своего часа прибыть к вратам чистилища. Верхняя часть горы представляет собой семь террас. Горделивые находятся на нижней террасе, завистливые на следующей, гневливые на следующей – все они образуют общую группу неверно наставленных. Ленивые находятся на четвёртой террасе и представляют тех, кто не имеет любви. Скупые и транжиры находятся на пятой террасе, обжоры на шестой, на седьмой – сластолюбивые, – все они представляют преувеличенную любовь.

В Песни 3 Чистилища пилигрим Данте встречает Манфреда (1231–1266), сына Фридриха Второго, который продолжал политику и военные действия своего отца и гибеллинов после смерти Фридриха Второго в 1250 году. Он – гибеллин, беспощадный воин, он к тому же был отлучён от церкви. В 1266 Манфред пал в битве при Беневенто.

Пилигрим Данте не узнаёт его, несмотря на то, что Манфред был известен при своей жизни.

(Чистилище 3:103–112)

«Кто б ни был ты, иди, нас не минуя,

и поверни лицо, – один сказал, —

меня узришь, о прошлом памятуя». (105)

Я повернулся, взгляд свой приковал:

светловолос, прекрасен, миловиден,

но след удара бровь пересекал. (108)

Отказ мой был любезен, не обиден.

Тогда сказал он: «Ну, еще смотри». —

Рубец от раны на груди был виден, (111)

Он улыбнулся: «Манфред я, гляди![»]

(Purgatorio 3:103–112)

E un di loro incominciò: “Chiunque

tu se’, così andando, volgi ’l viso:

pon mente se di là mi vedesti unque.” (105)

Io mi volsi ver' lui e guardai! fiso:

biondo era e bello e di gentile aspetto,

ma l’un de' cigli un colpo avea diviso. (108)

Quand’ io mi fui umilmente disdetto

d’averlo visto mai, el disse: “Or vedi”;

e mostrommi una piaga a sommo ’l petto. (111)

Poi sorridendo disse: “Io son Manfredi, [“]

Он повествует Данте о своей смерти с улыбкой. Повествование Манфреда состоит не в описании его героической смерти, но рассказывает о милости Бога: при последнем издыхании Манфред взмолился о прощении. Он рассказывает также о своём отлучении от церкви, что это не значит буквально отказ душе в жизни после смерти, но продление пребывания в этом самом месте перед тем, как душе будет возможно начать своё восхождение.