Эпоха рыцарских каруселей и аллегорических маскарадов в России

Хор невежества пел:

 
То же все в ученой роже,
То же в мудрой коже
Мы полезного желаем,
А на вред ученья лаем,
Прочь и аз, и буки
Прочь и все литеры из ряд!
Грамота, науки
Вышли в мир из ада.
Лучше жить без заботы,
Убегать работы.
Лучше есть, и пить, и спати,
Нежели в уме копати.
Трудны к тем хоромам
В гору от земли подъезды.
В коих астрономам
Пялиться на звезды.
 

Хор к мздоимству пел:

 
Если староста бездельник, так и земский плут,
И совсем они забыли, что ременной кнут.
Взятки в жизни красота,
Слаще меда и сота:
Так-то крючкотворец мелит,
Как на взятки крюком целит;
Так-то староста богатой,
Сельской насыщаясь платой, —
Так их весь содом.
Крючкотворцев жена —
Такой же сатана!
А от эдакой наседки —
Таковые же и детки;
С ними тварьми одинаки
Батраки их и собаки:
Весь таков их дом.
 

Хор к превратному свету:

 
Приплыла к нам на берег собака,
Из заполненного моря,
Из-за холодного океана;
Прилетел оттоль и соловейка,
Спрашивал гостью приезжу,
За морем какие обряды,
Гостья приезжая отвечала:
Многое хулы там достойно,
Я бы рассказати то умела,
Если бы сатиры петь я смела,
А теперь я пети не желаю,
Только на пороки я полаю;
Соловей, давай и оброки.
Просвищи заморские пороки – свист
За морем хам-хам-хам-хам и т. д.
 

Хор к гордости исполнял:

 
Гордость и тщеславие выдумал бес,
Шерин да берин, лис-тра-фа,
Фар-фар-фар, люди-ер-арцы,
Шинда-шиндара, трандру-трандара,
Фар-фар-фар-фар и т. д.
 

Хор игроков голосил:

 
Подайте картежникам милостинку;
Черви, бубны, вины, жлуди всех нас разорили
И, лишив нас пропитанья, гладом поморили.
 

Хор к Златому веку воспевал:

 
Блаженны времена настали
И истины лучом Россию облистали,
Подсолнечна, внемли!
Астрея на земли,
Астрея во странах российских водворилась,
Астрея воцарилась,
Рок щедрый рек:
Настани россам ты, златой желанный век
И се струи российских рек,
Во удивление соседом,
Млеком текут и медом.
 

Хор к Парнасу пел:

 
Лейтесь, токи Ипокрены,
Вы с Парнасския горы,
Орошайте вы долины
И прекрасные луга!
Наполняйтесь, россияне,
Теми сладкими струями.
Кои Греция пила,
И, имея на престоле,
Вы афинскую Богиню,
Будьте афиняне вы!..
 

Государыня смотрела на маскарад, объезжая улицы Москвы в раззолоченной карете, запряженной в восемь красивых неаполитанских лошадей, с цветными кокардами на головах. Императрица сидела в алобархатном русском платье, унизанном крупным жемчугом, с звездами на груди и в бриллиантовой диадеме на голове. За нею тянулся огромный поезд высоких тяжелых золотых карет с крыльцами по бокам, карет, очень похожих на веера, на низких колесах, в которых виднелись распудренные головы вельможных царедворцев, бархатные или атласные кафтаны, расшитые золотом или унизанные блестками с большими стальными или стеклянными пуговицами, пюсовые камзолы, лосиные чинчири в обтяжку и т. д. В других осьмистекольных ландо виднелись роскошно одетые дамы в атласных робронтах и калишах на проволоке, в пышных полонезах, в глазетовых платьях и длиннохвостых робах с прорезами на боку, с фижмами или бочками, головы были также распудрены – прическа а la la Valiere, или палисадником, ноги в белых атласных башмаках стерлядкою (т. е. остроносые). Лакеи сзади карет стояли одетые турками или албанцами, были и настоящие арабы.

Отъезд императрицы в Москву на свою коронацию по отчетам полицейским потребовал на переезд до 19 000 лошадей и около 80 000 народа. Петербург на это время совершенно делался пустым: на его улицах не было видно ни одной кареты, и даже улицы заросли травою.

В первые года царствования Екатерины в Петербурге часто происходили карусели или турниры на царицыном лугу. Этими играми императрица воскресала времена рыцарства.

Великолепная такая первая карусель была дана в Петербурге летом, в 1766 году, 18 июля. На эту карусель была выбита золотая медаль, на которой с одной стороны – изображение императрицы Екатерины II, с надписью: «Б.М. Екатерина II, императрица и самодержица всероссийская». На обороте представлено в отдалении ристалище, над которым парит орел с венком, а на первом плане гений, с надписью: «С Алфеевых на Невские брега». Вейдемейер говорит: «Богатство одежды, доспехи, панцири, драгоценные камни, красота женщин – все это представляло зрелище необыкновенное».

Участвовавшие в карусели были в костюмах разных народов и разделялись на четыре кадрили: славянскую, индийскую, римскую и турецкую. Над последними двумя начальствовали графы Григорий и Алексей Орловы. Церемониймейстер в французском платье носил на поясе шарф с золотою бахромою, и в конвое его были 1 унтер-офицер, 8 человек конных и 2 трубача. Для вспоможения дано ему восемь человек герольдов; каждый из них имел при себе четырех конных и одного трубача. При кавалерах особые люди несли дротики, значки; участвовавшие в турнирах выказывали свою ловкость, отрубая головы куклам, изображавшим мавров, и пронзая копьями тигров и кабанов, сделанных из картона. На места, назначенные для карусели, пускали по билетам. Две великолепные ложи были приготовлены – одна для императрицы, другая для великого князя. Судьи, в числе которых был главным фельдмаршал Миних, приехали в придворных каретах и вошли в свои ложи, причем играли трубы и литавры. Посреди карусельного места находилась трибуна, в которой присутствовал главный судья; он чрез трубачей давал сигнал к въезду и выезду карусельных кавалеров. Кроме него было 12 судей, записывавших число выигранных призов, сохранял ли рыцарь на лошади должное положение, с правой ли ноги лошадь начинала скачку и не сбивалась ли с ноги. Позволено было и неизвестным кавалерам принимать участие в турнире, с тем однако, чтобы они избрали для себя девиз и знак, какой заблагорассудят, и чтобы при появлении своем извещали обер-шталмейстера императрицы о своем имени и фамилии с доказательством о дворянстве, а обер-шталмейстер ручался бы своею честью сохранить тайну ненарушимо, и никому оной без дозволения того кавалера не объявлять. Если неизвестный кавалер не хотел открыться и обер-штал-мейстеру, то мог назвать кого-либо из знатных особ, присутствовавших на карусели, которая бы ручалась за его дворянство.

По окончании турнира судьи и кавалеры возвращались во дворец, кавалеры в особой зале ожидали назначенных призов; судьи присуждали их по большинству голосов, решительное определение делал главный судья. По окончании этого, обер-церемониймейстер со всеми герольдами вводил кадриль в залу для получения призов.

Фельдмаршал Миних как главный судья произнес речь на французском языке; вот она в переводе:

«Знаменитые дамы и рыцари! Всем вам известно, что не проходит дня, ни минуты, когда бы не выражалось внимание ее императорского величества, нашей всемилостивейшей государыни, к умножению славы ее империи и благоденствия ее подданных вообще и в особенности к возвышению блеска ее дворянства. Сия несравненная монархиня назначила сей день, чтобы доставить случай избранному дворянству ее империи ознаменовать свое искусство в воинских упражнениях блистательной карусели, какой до сих пор еще в России не было видано. Кто не разделит со мной чувства удивления и благодарности, которые она так справедливо внушает своею благостною и прозорливостью материнскими. Знаменитые дамы и рыцари! Сии благородные упражнения выполнены вами достойным образом и так, что вы можете быть уверены в благоволении ее величества, его высочества цесаревича и во всеобщем одобрении».

Потом, обратясь к графине Бутурлиной, которой был присужден первый приз, он сказал: «По поручению ее величества, вам, милостивая государыня, должен я вручить первый приз, приобретенный ловкостью необыкновенной, заслужившей всеобщее одобрение: позвольте, милостивая государыня, мне первому принесть поздравление с сим почетным отличием, доставляющим вам право на раздачу из рук ваших прочих заслуженных призов».

В 1770 году во время приезда принца Генриха, брата короля Прусского, императрица Екатерина II всячески старалась сделать его пребывание в Петербурге приятным. При дворе почти ежедневно были даваемы праздники; особенно был замечателен маскарад, данный для него в Царском Селе: императрица, великий князь, принц Генрих и разные придворные особы, числом шестнадцать, сели, когда смерклось, в огромные сани, запряженные шестнадцатью лошадьми, и поехали из Петербурга в Царское Село; сани были внутри и снаружи; обставлены двойными зеркалами, отражавшими все бесценные предметы внутри и снаружи; за этими санями следовало более двух тысяч других саней; сидящие в них все были замаскированы и одеты в домино. В семи верстах от Петербурга они проехали сквозь большие триумфальные ворота, великолепно освещенные. Затем на пути чрез каждые семь верст стояла пирамида, искусно иллюминированная, и противнее гостиница; в каждой из них сидели люди различных наций, которые плясали и играли на инструментах. На Пулковской горе был представлен Везувий, извергавший пламя, – это извержение продолжалось во всю ночь. От Пулковской горы до Царского Села стояли деревья, на которых висели разноцветные фонари в виде гирлянд; по прибытии в Царское Село дворец был освещен a giorno (как днем); после танцев по выстрелу из пушки бал прекратился, вместе с ним погасли и все огни во дворце; затем все стали у окон и увидели великолепный фейерверк. Новый пушечный выстрел дал сигнал, и моментально опять засветился дворец; затем последовал роскошный ужин. Принц Генрих после этого бала отправился в Москву и прибыл туда с изумительною быстротою – в 36 часов!

Не менее торжественными и богатыми бывали маскарады и другие празднества, которые давали в честь императрицы богатые вельможи ее царствования. Так, известный Л.А. Нарышкин дал для Екатерины маскарад, стоивший ему более 300 тыс. руб. Описание этого маскарада мы берем из прибавления к № 85 «Московских ведомостей» 1772 года.

«29-го июля 1772 года Л.А. Нарышкин всеподданнейше просил государыню Екатерину II удостоить высочайшим присутствием своим его приморский дом, именуемый Левендаль, где в роще предназначил он быть маскараду и представлению увеселительных огней, на что, получа высочайшее благоволение, старался заблаговременно пригласить чрез билеты как чужестранных министров и знатных особ обоего пола, так и именитое купечество. По приглашению в 3 часа пополудни как благородство, так и гражданство в великом множестве начали собираться, и прежде 6 часов вся роща наполнена уже была народом, гуляющим между деревьев и с приятностию взирающим на различие предметов, вкуса услаждающих. Одни с удивлением смотрели на домы и беседки, по вкусу и образцу китайцев состроенные, другие, входя в рощу, читали на разных языках изображенное на доске от хозяина дозволение в следующей раз. „Хозяин здешнего дому весьма будет рад, если приезжие пожелают посещать сие место своим гуляньем, когда угодно“. Некоторые осматривали места, испещренные всякого рода цветами, кустами различных растений, иные восхищались изгибистым течением речки, протяжением островов, дикостью буераков, безразмерным ведением дорог, непрозримою густотою леса, мрачностью пещер, возвышением при удолиях гор и другими привлекающими внимание явлениями. Между тем при наступлении семи часов изволили прибыть из Петербурга императрица с его высочеством и со всего двора своего свитою. При приближении императрицы к даче играла музыка на трубах и литаврах в горней китайской беседке, стоящей при входе в рощу. При приезде государыня вошла в покои хозяина, затем изволила пойти в провожании домохозяина в рощу, куда вскоре последовал и цесаревич. Звук разной музыки раздавался по всей роще, и каждое оной место украшено было особливого рода увеселениями. Остров, где находятся качели и другие игры, наполнен был представлением разных забавных игр и позорищ. Государыня, пройдя это место по излучистой дорожке, обсаженной кустами и деревами, незаметно пришла в густоту дремучего леса, внутри которого находилась глубокая пещера, мохом и дерном обросшая; цветы и плоды, служащие пищею и увеселением пустынных жителей, находятся на поверхности оной. При осмотре всего императрица вдруг услыхала голос пастушьих свирелей. Следуя сему эху, нечувствительно приближалась к холму, покрытому лесом и испещренному цветами, наверху коего стояла пастушья хижина; под нею на пологости горы видны были пастухи, стерегущие овец, и пастушки, упражняющиеся в собирании цветов для украшения хижины своей, но как только увидели они императрицу, вдруг музыка умолкла, и две первенствующие пастушки, Филлида и Лиза (это были дочери Нарышкина – Наталья и Екатерина), будучи одеты в простое, но приятное пастушье платье, и держа в руках увитые цветами посохи, разговаривали с собою о прибытии столь драгоценной гостьи и спешили на дол для приглашения ее в свою хижину. Ее величество изволила сидеть у подошвы горы, сев, на сделанной из дерну скамейке, и, вняв усердному сих пастушек прошению, благоволила к хижине их восприять путь, который усыпали они благовонными и прекрасными цветами. Но не меньше их, как и всех зрителей, было удивление, как гора, к которой государыня подходила, вдруг расступилась, и вместо хижины открылся огромный и великолепный храм победы, состроенный о двух жильях, для входу в который сооружены были крыльца; при дверях каждого входа стояли истуканы, представляющие победы, на море и на сухом пути торжественным оружием императрицы одержанные. В средине сводов был виден орел с распростертыми крыльями, у коего на груди было вензелевое имя императрицы, а в когтях свиток с надписью: „Екатерине II победительнице“.