Read the book: «Ванкудесса, или Третий крестовой поход мормонов. Неисторическая фантасмогория»

Font:

ISBN 978-5-0060-6132-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВАНКУДЕССА
Или третий крестовой поход мормонов

Неисторическая фантасмагория

От автора

Замысел этой книги возник в начале весны на пляже в Ванкувере. Погода была прекрасной, на небе ни одного облачка, воздух прогрелся до температуры вполне приличного московского лета, вдоль берега ходили важные белоснежные чайки, выискивая среди камней мелких крабов. Отлив только начался, и добычи у них было не так уж и много, и как только одной из них удавалось что-либо найти, к ней тут же подлетали товарки, но не для того чтобы попытаться отнять добычу, а просто чтобы полюбопытствовать и оценить находку. Некоторые из них (как я полагаю из вежливости) начинали свои собственные поиски где-нибудь неподалёку, но никакого галдежа и разборок не возникало. Я сидел на огромном бревне, которое очевидно было выброшено волнами на берег (несколько рядов таких брёвен были живописно уложены вдоль пляжа, что собственно и представляло собой всё его оборудование). Чуть выше пляжа параллельно берегу среди живописных лужаек и тенистых деревьев проходила аккуратная асфальтированная дорожка, по которой блаженно прогуливались совершенно разомлевшие от такой тёплой и ласковой весны жители города. Подивившись воспитанности ванкуверских чаек, я начал осматривать дальний берег залива, северную часть города и горы, вплотную подходившие к берегу океана, с их вершин ещё не сошёл снег. Очевидно, девственно чистый, насыщенный кислородом и запахом водорослей, охмеляющий воздух гор и океана подействовал на меня. Мне вдруг неудержимо захотелось искупаться в океане. Моя деловая поездка в Ванкувер была случайной, и я не был уверен, что мне удастся посетить этот райский уголок ещё один раз, и уехать отсюда не искупавшись представлялось мне весьма обидной нереализованной возможностью. Конечно же, я понимал, что это не Рио-де-Жанейро, но мне приходилось купаться в Енисее, и даже в Байкал я окунулся с головой, ну словом – где наша не пропадала! Аккуратно разложив на бревне отутюженные брюки и белую рубашку с галстуком, я с разбегу плюхнулся в океан. Океан отозвался на моё вторжение тысячью огненных укусов, явно пытаясь выбросить меня обратно. Что-то подсказывало мне, что я выбрал плохое время, океан был явно не в настроении со мной общаться. Но, тем не менее, я решил его покорить и на глазах изумлённой публики проплыл метров тридцать брассом стараясь поднять как можно больше брызг, полагая, что это поможет мне согреться. Выбравшись на берег и усевшись на бревне, чтобы обсохнуть, я ощутил довольно сильную боль в левой стопе. Решив, что это мышечный спазм, я начал энергично её разминать, но боль не проходила, а наоборот становилась всё сильнее и сильнее. С большим трудом я оделся и добрался до своего отеля, благо он располагался как раз напротив пляжа. Наутро боль не прошла, я боялся даже слегка наступить на больную ногу. Найденный в телефонной книге доктор китаец, после осмотра отказался делать мне иглоукалывание. Вместо этого он наложил мне на стопу повязку с какой-то целебной мазью и приказал во избежание более серьезных последствий три дня не двигаться. Я позвонил в компанию, где я работал, оказалось всё, включая питание и проживание в отеле, покрывается моей медицинской страховкой. Об истинной причине моей внезапной болезни я, разумеется, умолчал. Сидеть в отеле три дня щелкая пультом телевизора, было выше мои сил. Менажер отеля, который очень внимательно отнесся к визиту доктора в отель, подарил мне весьма элегантную трость, любезно оставленную в отеле полгода назад одним английским джентльменом. Всё на что меня хватало это добраться до скамейки, стоящей у дорожки как раз напротив того места на пляже где я так неудачно искупался, и часами неподвижно созерцать корабли на рейде, бухту и живописные берега Ванкувера. Не оставил я без внимания и ванкуверцев, благо за полчаса их проходило мимо меня больше сотни (от нечего делать я произвёл и такой подсчёт). По ночам я спал плохо, нога жутко болела, к тому же сказывалась разница во времени. Я принимал туленол и пытался заснуть, читая на ночь библию на английском (других книг в отеле не было). Под утро ко мне приходили странные видения, после чего мне удавалось часок другой подремать. Через три дня я улетел из Ванкувера. Трость осталась у меня, я её на всякий случай храню. Когда какое-нибудь облако долетает от Тихого океана до того места, где я живу боль в ноге всё ещё даёт о себе знать. Вернувшись домой и покопавшись в библиотеках, я решил, что обязан написать эту книгу, хотя особенности сюжета делали эту задачу крамольной и трудновыполнимой. Я не в коей мере не настаиваю на некоторой доле реальности или возможности нижеизложенных событий. История, как известно, не терпит сослагательного наклонения. Я даже не стремился придать повествованию хотя бы кажущееся правдоподобие, ибо то, что появилось как видение, имеет право оставаться таким как привиделось.

Глава 1

У ребе Шломо Зальцмана пропала корова. Дочка ребе Ривка ещё задолго до захода взяла верёвочку и пошла к окраине местечка, где хозяева обычно встречали коров, которых пастух пригонял с оврагов, тянущихся вдоль извивавшейся вокруг местечка речушки. Где-то по дороге она заигралась и вспомнила о милке, когда сумерки уже сгущались. На обычном месте уже никого не было. Ривка побегала немного вокруг огородов. Милка была корова шкодливая и вполне могла забраться кому-нибудь в картошку, а то и чего доброго добраться и до капусты; крику было бы не оберёшься. Однако, милки ни где не было. Девочка побежала к соседям, их корова была уже в хлеву. Милку они не видели, хотя обычно коровы шли домой вместе, на ходу пощипывая траву вдоль заборов, явно полагая, что заборная трава мягче и вкуснее, чем овражная, а заодно как бы нечаянно, пытаясь просунуть голову между жердями, чтобы дотянуться до чего—нибудь более привлекательного. Ривка побежала к дому хромого Якова, пастуха в местечке не было, и коров пасли по очереди. Племянник дяди Якова пригнавший коров с пастьбы уверил Ривку, что корова была в стаде, и он видел, как она сама направилась в сторону дома рабби. Девочка побежала домой, радостно надеясь, что милка уже дома. Стало уже почти совсем темно, и по дороге она потеряла верёвочку. Вместо коровы у калитки дома она увидела отца. Лея, жена ребе Зальцмана обеспокоенная отсутствием дочери оторвала его от вечерней молитвы и послала его на поиски. Глотая слёзы, девочка начала сбивчиво рассказывать, как она искала милку. К концу рассказа она совсем разрыдалась. На её плач из дому выскочила мать с двумя младшими сестрёнками. Едва разобравшись в сути происшествия, она начала причитать.

– О горе нам Шломо! Пропала корова, а с ней и верёвочка! Корову теперь съедят волки, а мы что будем есть!

Ребе жил бедно, корову всё же он надеялся найти, а вот пропажа верёвочки его самого огорчила.

– Ну что ты так завелась, на ночь глядя. Никуда корова не денется. Коровы животные стадные, потерявшись, они прячутся где-нибудь на ночь, а утром находят своё стадо.

– Шломо, что ты говоришь? Это в твоём талмуде так написано, что коровы находят стадо, а наша корова его искать не будет. Она если потеряется, то потеряется. Ты за хозяйством не смотришь (в доме помимо коровы было ещё несколько кур), ты только читаешь свои книги и молишься богу, а свою корову знать не знаешь, и знать не желаешь.

В словах Леи была доля истины. Милка была скотина хоть и кошерная, но ужасно вредная и самовольная, к тому же ребе она недолюбливала и за хозяина не считала.

– Ну, тогда всё равно её кто-нибудь найдёт. Меня все вокруг на двадцать верст знают. Найдут корову и приведут её прямо к нам во двор.

Ребе скромничал, молва о его благочестии простиралась гораздо дальше.

– А может и не приведут, может её цыганам продадут, и поминай потом как звали.

Ребе понял, что Лея не успокоиться и будет пилить его до утра, даже во сне бормоча причитания. И он решил ретироваться.

– Всё, уведи детей в дом, я сам пойду её искать.

Он подтолкнул Ривку к матери. Взял прислонённый к калитке посох и решительно направился по уже плохо различимой тянущейся вдоль заборов дорожке в сторону выгона.

– Где ты её сейчас найдёшь. Сам заблудишься и пропадёшь. – Услышал он себе вослед.

Шломо не стал отвечать, он просто намеревался пройтись по местечку и если милка не обнаружится, то не торопясь, вернуться домой, надеясь, что к этому времени жена уже немного успокоится.

На улочках местечка было пустынно, и ребе с полчаса прогуливался, повторяя про себя прерванную вечернюю молитву. Потом он помолился о возвращении коровы и со спокойной душой повернул домой. Но к тому времени уже взошла луна, местечко осветилось её бледно-жёлтым цветом, и ребе решил, что будет хорошо, если он пройдёт по краю оврага и посмотрит вниз. Милка была весьма распространённой в этой местности коровой чёрно-белой породы и её белые пятнистые бока, и даже чёрная голова с большой белой звёздочкой должны быть хорошо видимы на расстоянии.

Когда Шломо по извилистой тропинке подошел к краю оврага, его взору открылась величественная картина. Луна светила уже в полную силу, обращённые к ней склоны оврага отсвечивали спокойным зеленовато-голубым сиянием, тёмная полоска реки лежащая внизу отражала в себе яркие звёзды и тёмно—синее марево небосвода, пространство за рекой наполненное покоем было тихо и неподвижно. Божье творение раскрывало себя в совершенной красоте и холодном вселенском безразличии. Ребе осторожно уселся на ещё не покрытой росой траве и предался созерцанию.

Ни одна мысль не посещала его, он внимал немой гармонии природы и какой-то выступающей из неё щемяще тоскливой удалённости бога. В такие минуты сомнения одолевали его душу. Что бы укрепить себя в вере он прочёл ещё одну молитву. Ничто не отозвалось в его душе. Шломо подождал ещё немного и со вздохом вслух произнёс.

– О господи, если ты не хочешь со мной говорить, дай мне хотя бы знак, что ты есть, покажи мне, где эта корова!

И в тот же миг он её увидел.

Милка стояла в двадцати шагах от ребе, вытянув рогатую голову почти в одну линию с шеей, будто собираясь замычать, и глядя вверх прямо на луну. Возможно, пока Шломо молился, она незаметно подошла к краю обрыва. Ребе приходилось видеть, как коровы смотрятся в лужи, однако зачем корове смотреть на луну? Шломо пригляделся внимательней к блестящему лунному диску и с удивлением различил в его тёмных пятнах контуры массивной бычьей головы. Невесть откуда набежавшее на луну небольшое продолговатое облачко как бы дорисовывало бычьей голове достающие до звёзд огромные серебристые рога. Шломо даже показалось, что голова шевелится. Пока ребе пристально разглядывал лунные пятна, серебристое облачко оторвалось от луны и растворилось в темноте. Видение исчезло. Шломо покосился в сторону, корова осталась, она повернулась в сторону ребе и опасливо его рассматривала. Ребе начал медленно приближаться к ней сбоку, на ходу снимая с себя бекише, чтобы обмотать его милке вокруг рогов и отвести домой.

– Смотри, милка, это я ребе Зальцман твой хозяин. Не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю. Мы сейчас вместе пойдём домой, и я дам тебе кусочек хлеба с солью.

Так приговаривая, ребе приблизился к настороженно стоящей Милке, охватил одной рукой её тёплую шею, а другой накинул бекише ей на рога. Милка казалось, только этого и ждала. Она резко рванулась вперёд, заставив Шломо, боявшегося её упустить, бежать в обнимку с ней. У края оврага она перешла на галоп, отчего тщедушный ребе, подброшенный мощным движением милкиного торса, оказался распластанным у неё на спине, а затем Милка, изо всех сил оттолкнувшись от земли всеми четырьмя копытами, взлетела над оврагом вместе с насмерть перепуганным ребе.

Глава 2

Шломо пришёл в себя, когда Милка, набирая высоту, сделала полукруг над речкой и начала быстро удаляться от местечка. Ребе стараясь не смотреть вниз, ухватился правой рукой за свободный конец своего бекише, свисающий с Милкиных рогов (левой рукой он всё ещё обнимал Милкину шею) и, устроившись на коровьей спине понадёжнее, попытался использовать своё бекише как вожжи и чуть-чуть натянул зажатый в руке его конец, чтобы принудить Милку развернуться. Милка повернула голову и покосилась на ребе дьявольским красным глазом, но направление полёта не поменяла. Шломо попробовал потянуть ещё раз посильнее и неожиданно получил в ответ хлёсткий удар хвостом, от которого он едва не съехал с коровьей спины.

– О господи, взмолился ребе, зачем ты даровал корове такой длинный хвост?

Ребе показалось, что позади него кто-то хмыкнул, однако оглянуться он не решился. Под ним с огромной скоростью проносились освещённые бледным светом луны луга и пашни, темными полосами проскакивали леса, за несколько мгновений они пересекли большую реку, по поверхности которой за ними неслась их огромная тень, напоминающая двуглавого дракона.

– Наверно я умер, – подумал Шломо, – и ангел переносит меня в иной мир.

Однако ни в танахе, ни в талмуде ничего не говорилось об ангелах в образе коровы. А вот сатана мог вселиться в любое животное. От этой мысли ребе стало не по себе, и чтобы окончательно не запаниковать, он мудро решил подойти к вопросу с другой стороны. А почему бог захотел, чтобы ребе Шломо Зальцман оседлал сатану? Наверно бог решил испытать его. Да ребе, да, ты должен доказать силу своей веры. Ибо праотец твой Исаак боролся с богом всю ночь, и бог не победил его, а только повредил состав его бедра. Так неужели ты ребе не одолеешь сатану. Шломо прочёл молитву, которой научил его отец и почувствовал прилив духа. Он даже представил себе, как на глазах у всей общины, он наутро приземляется на Милке посреди местечка возле лавки кривого Хаима и рассказывает всем, как бог решил испытать его и потому позволил сатане овладеть его коровой, и как он боролся с сатаной и победил, изгнав его из Милки. Молва о чуде, свершённом великим цадиком, дойдёт до каждого еврейского домика по всей российской империи и даже дальше. Шломо возгордился, дело было за малым, изгнать дьявола! Ребе был признанным знатоком танаха, каббалы и хасидских книг. Чуть-чуть приподнявшись, он стал раскачиваться из стороны в сторону и нараспев читать древнее заклинание против нечистых сил, закончив его строкой из псалма: «Шивити Адонай ле-негди тамид». * Однако заклинание не подействовало. Милка продолжала свободный полёт, как ни в чём не бывало, бока её подымались и опускались в такт могучему дыханию. Судя по всему, летать ей нравилось, она посапывала носом, и даже начала жевать жвачку, ритмично двигая челюстями. Никаких признаков усталости в ней не появлялось. Поняв, что одним заклинанием сатану не проймёшь, Шломо осторожно стянул своё бекише с Милкиных рогов и, разорвав его вдоль шва почти до конца, подпоясал им Милку, завязав его концы прямо перед собой. Просунув свои ноги между получившейся подпругой и коровьими боками, и почувствовал себя в куда как более безопасно, ребе вытянулся вперёд и, ухватив Милку руками за рога, начал поворачивать её голову вниз, предвосхищая тем самым направление самолёта на посадку при помощи штурвала. Конечно, об этом ребе знать ничего не мог, но изобретатели штурвала о полёте ребе были осведомлены. И так, слегка напрягшись, он заставил Милку пойти на снижение, потом он потянул её рога на себя и Милка, растопырив ноги начала плавно замедлять полёт. Прочитав ещё одно заклинание, ребе вынудил Милку летать по кругу над самыми верхушками деревьев. Убедившись, что теперь управление полётом коровы не представляло для него большого труда, Шломо решил развернуться и лететь назад. Однако под ним насколько хватало глаз, простирался дремучий лес, и спросить где находится Жмеринка, можно было разве что у местных волков, если бы они вдруг появились (Шломе начало казаться, что он видит внизу горящие желтые огоньки волчьих глаз). Ребе подумал немного и отпустил рога Милки, решив, что возможно у коровы развился птичий инстинкт, и она знает, где её дом. Милка, почувствовав свободу, свечой взмыла вверх, отчего у ребе заложило уши. Теперь они летели почти, не видя земли. Луна уже начала заходить, но до рассвета было ещё далеко. От такой безумной высоты Шломо опять запаниковал и начал молиться о спасении своей души.

– О, Господи сохрани душу мою, ибо я благоговею пред Тобою; спаси боже раба Твоего, уповающего на тебя… Помилуй, меня, Господи, ибо к Тебе взываю каждый день…

Вскоре ребе потерял счёт времени, тела своего он уже не чувствовал, а душа его парила где-то между природных и Божественных сфер. Вдруг Шломо отчётливо услышал голос Великого Магида – ребе Дов Бера из Межирича: «Весь мир, Шломо, освещён душой Создателя. Очнись Шломо и возликуй! Всевышний выбрал тебя для великой миссии. Мело кол га-арец, кеводо! **

Где-то далеко впереди ударил разряд молнии охватившей полнеба. Земля внизу на мгновение съёжилась и осветилась, и ребе с высоты увидел неподвижную гладь разлившегося между холмов озера с островком посредине. Вспышки молний повторялись снова и снова, гром гремел уже почти непрерывно. Милка начала быстро снижаться. Ударил ещё один разряд и на островке вспыхнул костёр, освещая кусочек берега и тёмную поверхность озера перед ним. Милка, немного не дотянув до острова, тяжело плюхнулась в воду, и поплыла к берегу, на ходу глотая воду. Ребе, не умевшего плавать и за всю жизнь лишь один раз перешедшего вброд местечковую речушку, купание в озере испугало больше чем полёт над облаками. Он стащил с себя талит и, завязав его вокруг коровьей шеи, вцепился в его концы обеими руками, здраво рассудив, что, если Милка начнёт в воде барахтаться и попытается его скинуть он может соскочить с неё и держась за талит вместе с коровой выбраться на берег. Однако Милка и не собиралась больше показывать свой норов. Она вышла из воды па пологий травянистый берег прямо напротив загоревшегося от удара молнии сухого дерева. Ребе, увидев под собой землю, мигом соскочил с коровьего хребта, забыв про свой талит и разорванный бекише.

От радости, что он сумел благополучно завершить свой безумный полёт и опасное плавание Шломо пустился в пляс вокруг горящего дерева.

– Благослови, душа моя, Господа! Господи, Боже мой! Ты дивно велик, Ты облечён славой и величием; Ты одеваешься светом, как ризою, простираешь небеса, как шатёр… Ты простираешь тьму и подымаешь солнце. Как велики дела твои, Господи! Да будет Тебе слава во веки; да веселится Господь о делах Своих!

Так во весь голос распевая псалмы, ребе скакал вокруг горящего дерева, не обращая внимания на вспышки молний и раскаты грома, пока первые капли дождя не охладили его благочестивый пыл. В отблесках пламени он заметил наклонённую над берегом скалу, имевшую у самой земли неглубокую впадину вполне способную защитить его от дождя. Наспех наломав веток кустарника, Шломо соорудил себе вполне приличную постель и с удовольствием вытянулся на ней, он чувствовал страшную усталость. Завтрашний день нисколько его не волновал: «Бог знает, что делает – думал Шломо – придёт день и посыпится манна небесная».

* Вижу Господа перед собой всегда

** Вся земля полна славы его

Глава 3

Проснувшись, Шломо увидел над головой лоскутки чистого голубого неба, просвечивающие через кроны деревьев, и долго не мог сообразить, где он находится. Всё тело его болело. Утро было прохладное, а бекише и талита не нём не было. Он хорошо помнил, как отправился искать корову, и как побежал с ней к краю оврага, а вот всё остальное ему казалось дурным сном. – Наверное, я упал в овраг и заблудился – решил ребе – и мне пришлось переночевать в лесу. Но, оглядевшись вокруг, он с удивлением и досадой обнаружил почерневшею головешку, в которую превратился ствол дерева, незнакомый берег и свежую коровью лепёшку, чуть ли не у самых своих ног. Всё еще, будучи не совсем уверен в реальности происшедшего, ребе умылся холодной озёрной водой и совершил утреннюю молитву.

– Приклони, Господи, ухо Твоё и услышь меня, ибо я духом слаб и потерян в царствии Твоём. Сохрани душу мою, ибо я благоговею пред Тобою; спаси, Боже мой, раба Твоего, уповающего на Тебя. Помилуй, меня, Господи, ибо к тебе взываю каждый день. Верни меня, Господи, к жене моей Лее и малолетним деткам моим. Ты, Господи, благ и милосерден, и многомилостив ко всем, призывающим Тебя. Услышь, Господи, молитву мою и внемли гласу моления моего.

Так помолясь, Шломо, отправился бродить вдоль песчаного берега. Милки ни где не было и каких-либо следов пребывания человека тоже.

«Ничего себе – подумал ребе – ни тебе молока, ни клёцок». Жена ребе Лея умела делать из мацы удивительно вкусные клёцки, которые она бросала в кипящий куриный бульон и подавала на стол, как только они, набухнув и впитав в себя жир, всплывали со дна кастрюли. Шломо побродил вдоль берега ещё немного, теперь уже обращая внимание на прибрежную растительность, но ничего кроме берёз и ёлок не обнаружил. Он ещё не успел по-настоящему проголодаться, однако мысль о голодной смерти на необитаемом острове уже начала преследовать его. Вооружившись крепкой сухой палкой, Шломо обошёл весь остров. Результаты обхода были неутешительны, озеро было глубоким; через прозрачную воду прекрасно было видно круто уходящее вниз дно, до ближайшего берега было не менее полверсты, и добраться до него на каком-нибудь упавшем стволе дерева, ребе ни за что бы не решился.

Вернувшись к месту своего ночлега, ребе подошёл к кустам в спешке, обломанным им ночью. К его радости кусты оказались орешником. Ребе наклонил большую ветвь и сорвал несколько крупных гроздей. Орехи были почти спелыми, в середине они имели крупное вкусное сочное ядрышко. Подкрепившись, Шломо повеселел, и заметив на земле всё ещё дымящийся обломок дерева, решил развести огонь. Он насобирал сухих еловых лапок и, наложив их сверху на тлеющие угли, принялся дуть на них изо всех сил. Через полчаса, изрядно повозившись и перемазавшись еловой смолой, он смог разжечь небольшой костёр. Вот так, сидя у костра на необитаемом острове и не будучи отвлекаем абсолютно ничем, ребе задумавшись о сущности бытия и о превратностях судьбы, обратился к Господу с молитвой.

– Воспламенилось сердце мое во мне; в мыслях моих возгорелся огонь; я стал говорить языком моим: Скажи мне, Господи, кончину мою и число дней моих, какое оно, дабы я знал, какой век мой. Вот, Ты дал мне дни, как пяди, и век мой как ничто пред Тобою. Подлинно, совершенная суета – всякий человек живущий. Подлинно, человек ходит подобно призраку; напрасно он суетится, собирает и не знает, кому достанется то. И ныне чего ожидать мне, Господи? надежда моя – на Тебя. Услышь, Господи, молитву мою и внемли воплю моему; не будь безмолвен к слезам моим, ибо странник я у Тебя и пришлец, как и все отцы мои.

Ребе прислушался, но ничего в прозрачно ясной голубизне небосвода не говорило ему, что его молитва была услышана.

– Эге-гей! – закричал Шломо. Через несколько секунд ему показалось, что он слышит слабый отклик. Он вскочил и закричал опять – Эге-гей! – Эге-гей! – Люди!

– Лю-ди-ди – отозвалось эхо, отразившись от противоположного берега.

– Эй, кто-нибудь! Милка! Люди! Господи!

Что-то тяжёлое сорвалось с вершин деревьев. Раздался хлопот крыльев, огромная чёрная птица не спеша совершила полукруг над озером и плавно снижаясь, направилась прямо в стороны ребе. У самой земли она последний раз тяжело взмахнула крыльями и приземлилась рядом с костром с противоположной стороны от ребе.

Шломо шагнул назад поближе к брошенной на землю палке. Мысли его путались и вращались в основном вокруг одного вопроса – А кошерная ли птица ворона?

Неизвестно мучил ли ворону какой—либо вопрос. Одним прыжком она взобралась на небольшой выщербленный камень, очевидно лежащий на этом месте от сотворения мира, и начала внимательно рассматривать ребе, поворачивая и наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. На ребе это движение произвело какое-то гипнотическое воздействие, и он тоже в такт вороне начал поворачивать и кивать головой. Между ними установился какой-то сдержанный бессловесный контакт. Шломо почувствовал, что ворона понимает речь, но заговорить с ней не решался. И тогда, заговорила… ворона.

– Ну чего ты, Шломо, разорался? Это тебе не ярмарка и не синагога, и ты тут не кантор. Молился бы себе потихоньку, а кричать то зачем?

Ребе так и застыл на месте. Он был не в состоянии определить источник звука. Несомненно, ворона что-то говорила, но на своём птичьем языке. А перевод звучал у него прямо в голове плавно и синхронно, да и голос был ему знаком, так зачастую его выговаривала старая Хана, мать его жены, мир праху её. Хотя ребе покойную тёщу недолюбливал, это был тот самый случай, когда будешь рад любому голосу.

Шломо присел на корточки, чтобы лучше видеть и слышать собеседника.

– А позвольте узнать, любезная птица – ребе не был уверен ворона ли это или очередное воплощение сатаны – это вы от себя говорите или это моя тёща через вас вещает?

– Ворона чуть не каркнула от возмущения, но вовремя поперхнулась.

– Тебе, Шломо, следовало бы знать, что я вовсе не какая-нибудь птица, а ворон вещий Гамаюн. И о тебе, ребе, я давно всё знаю. Я, можно сказать, жду тут тебе уже полсотни лет. Через меня, Шломо, Господь вещает. Что же до твоей тёщи, то хоть она была и бойка на язык, и умела вставить словечко, где надо и где не надо, так ведь ума в ней большого не было. Всё что она знала так это дорогу от дома до базара вместе со всеми базарными сплетнями, да и дочка недалеко от неё ушла.

– А об этом не тебе судить – ребе обиделся и вступился за жену – вы вороны одиночки и самолюбцы, а людям положено жить парами и заботиться друг о друге. Ибо Господь повелел, чтобы оставил человек отца своего и мать свою и прикрепился к жене своей, и будут они одна плоть, а рабби Акива пояснил, что когда Господь создавал женщину из состава ребра Адама, его больше заботила форма, а не содержание. А рабби Иосиф Каро добавил, что когда мужчина смотрит на женщину, то должен понимать, что Бог ему дал не то, что он бы хотел, а то, что он может взять, не ущемляя себя. А великий Баал-Шем-Тов пояснил, что, если жена твоя не царица Савская, так и ты ведь не Соломон, умей жить с тем, что есть и не распаляй себя напрасными мечтаниями.

– Ворон внимательно выслушал ребе и с расстановкой произнёс.

– Да, я вижу, ребе, что ты человек умный и образованный, и мне будет приятно с тобой беседовать, а что до жены своей, то вряд ли ты её когда-нибудь увидишь.

– Это почему же!? – всерьез обеспокоился Шломо, который, несмотря на всё происходящее, в глубине души был совершенно уверен, что вскоре вернётся домой.

– А тебя, Шломо, Всевышний выбрал для великой миссии.

– А почему меня!? – Шломо вспомнил слова Великого Магида, услышанные им под небесами, и содрогнулся.

– Когда Богу что-нибудь надо, он выбирает не тех, кто хочет, а тех, кто может. Ты думаешь, я всегда был вещим Гамаюном?

Всё ещё не пришедший в себя ребе был не в состоянии произнести ни слова. Ворон посмотрел на него и продолжил.

– Я был просто вороном, вожаком стаи. Однажды почувствовал в себе силы необыкновенные, поднялся высоко, туда, где воронам летать не положено, вот меня и приметили.

– Господи, не смею я и в мыслях приподняться к тебе – взмолился Шломо, став на колени – не подхожу я для такого служения, ибо беден я духом и ничтожен, и вера во мне слаба. Но Ты, Господи, Боже щедрый и благосердный, долготерпеливый и многомилостивый, и истинный, призри на меня и помилуй меня; даруй крепость Твою рабу Твоему, и спаси сына рабы Твоей. Наставь меня, Господи, на путь Твой, и буду ходить в истине Твоей; утверди сердце моё в страхе имени Твоего. Буду восхвалять Тебя, Господи, Боже мой, всем сердцем моим и славить имя Твоё вечно.

– Хорошо молишься, Шломо, с душой – заметил Гамаюн.

Шломо, не обращая внимания на реплику ворона, продолжал, стоя на коленях, теперь уже беззвучно молиться. Тело его слегка раскачивалось, губы чуть-чуть шевелились, глаза были неподвижны, и казалось, ничего не видели. Гамаюн подождал немного, и, решив, что ребе впал в транс, спрыгнул с камня и клюнул ребе в плечо.

– Очнись Шломо, достаточно. Бог тебя уже услышал.

Ребе понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя и повернуться в сторону Гамаюна.

– А откуда ты знаешь, что Господь меня услышал?

– Он давно уже тебя услышал, но твои восхваления и прославления Ему не нужны. Тебя, Шломо, сюда перенесли, чтобы ты помог не словом, а делом. Все знают, что ты на память знаешь Танах, и в других писаниях прекрасно разбираешься. Увидел тебя Господь и хочет, чтобы ты ему сослужил. Я же послан к тебе, чтобы через меня ты мог услышать слово Его. Ибо записано в книгах твоих, что человек по рождению своему глух к произнесению Господа.

– А как же тогда Моше говорил с Богом, и пророки тоже ведь глас Божий слышали.

– Не повезло тебе, Ребе, поздно ты родился. Нет таких людей более на земле и наверно, уже не будет. Мы птицы дело другое, мы созданы в четвёртый день творения из воды, которая под небом была, мы Бога не видим, но слышим ухом небесным, а вы люди вышли на день пятый из праха земного, потому вы и глухи к произнесению Господа.

– Ребе, задумался – Нет, ворон, неверно это. Мы люди созданы по образу и подобию божьему, а о вас птицах ничего такого не сказано.

– Это вначале Бог создал человека по образу и подобию Своему, а потом Он сотворил человека ещё раз из праха земного. И когда Господь изгнал людей из рая, они смешались на земле, и стали смертными. Первые люди жили дольше, потому как, в них образа Божьего было больше. Но тварные людишки множились быстрее, хотя и жили меньше. И потому сейчас в человеке почти не осталось образа Божьего. Зачем так Бог поступил – мудрость непостижимая и тайна великая. И только в свой смертный час человек может её постигнуть. Я слышал это древнее предание от своего прадеда, а ему его прадед рассказывал.

Ребе знал об этих преданиях, не вошедших в священные книги. Но объяснять ворону, что означает знание добра и зла, и за что роду человеческому предназначено страдать не стал. Тайна присутствующей в творении скрытой противоположности не раз мучила его самого. Но как учил Великого Магид, тайна есть предпосылка веры и она же лежит в основании пути к истине. Не будь тайны, не было бы истины, не было бы любви и надежды, не было бы пути и призвания рода человеческого. Был бы грех, и не было бы спасения.