Read the book: «Пепельное Солнце»

У нас изначально не было шанса, но теперь у нас хотя бы есть воспоминания.

Пролог

– Кто там говорил, что «никто не уложит меня на лопатки»?

Он дышит мне в ухо, жадно, горячо. Кожа моментально реагирует волной мурашек, в животе становится приятно.

– Не понимаю, о чём ты.

Мне трудно сопротивляться под чувственным взором этих тёплых, как весеннее солнце, глаз, ныне же окрашенных полутьмой. Прядь карамельных волос касается моей щеки. Опускаю взгляд на его руку, что едва указательным пальцем касается бедра. Даже сидя он нависает, но не теснит, а скорее накрывает одеялом. В моих глазах он всегда казался ходячим сплетением света и радости.

Молочная кожа бугрится от вен, рука оказалась полностью на бедре – прикосновение обжигает даже через джинсу.

Верчу пальцами шариковую ручку, совершенно забыв об этом – через секунду мягкие, тёплые, но с печатью мозолей, руки бережно убирают ненужный предмет, обе мои ладони оказываются закутаны в его ладони. Всё ещё не поднимаю взгляд. Лицо зарделось.

– Это был спор. Я написал твой тест, – медленно, с мёдом в голосе, звучат слова. Большой палец поглаживает бессознательно кожу на левой руке – ощущаю небольшую, но приятную щекотку. – И даже не списывал. Потому ты проиграла спор.

От него пышет жаром, как от камина, я облизываю губы, словно от жажды. Внезапно ощущаю себя такой глупой девчонкой рядом с ним, забываю про все ненужные социальные ярлыки. В груди саднит, словно что-то вот-вот лопнет, мои глаза почти закрыты, так мне приятен этот голос.

Внезапно утыкаюсь ему в плечо, пряча раскрасневшееся лицо. Тихий глубокий смешок щекочет волосы на макушке. Он склоняет голову и пытливо, выжидающе, хищно, словно что-то пытается понять, смотрит в мои глаза. Столько всего, кажется, проносится в них.

– И каково желание победителя? – шепчу я, в голосе не в силах спрятать хрипотцу от желания, не в силах отвести взгляда от чудесных глаз в раме пушистых ресниц. На шее посреди двух родинок краснеется укус – его девушка явно хотела пометить свою собственность. Это так по-детски.

Верхняя губа, как и всегда при разговоре, немного выпячивается вперёд словно уточкой, немного по-капризному, смотрю на неё и внутренне умиляюсь. Снова облизываю пересыхающие губы и про себя отмечаю, что не дышу последние минуты три.

Левая рука опускается мне на плечо, скользит ниже, к центру, замирает у лопаток.

– Забыла? «Никто не уложит меня на лопатки. Даже на спор». – Ему весело, в глазах вспыхивают огоньки. – Неужели не помнишь? Настолько была уверена, что победишь, что вовсе выкинула из головы собственные слова? Как непредусмотрительно.

Он такой красивый, ещё больше, когда вот так читает тирады, учит чему-то, растолковывает… В голосе нет снобизма, какой-то крутости, желания утереть нос. Наоборот, ему искренне хочется помочь, направить на путь, указать на самое главное. В мире мало таких людей, которые просто хотят сделать добро, без всяческих ухищрений.

Цокаю языком, описав глазами круг.

– Вот же…

– М-м-м, ха, – уже совсем радостно мычит он, растягиваясь в улыбке с характерным придыханием, которое постоянно сопровождает звон его смеха, после чего он так же в полсилы оскаливается, обнажая аккуратные зубы, кончик языка быстро касается края верхних зубов. Прежде я не встречала никого, кто бы смеялся вот так. Обычно люди открывают рот широко, когда им весело, он же наоборот стискивал зубы, как бы делал затяжку из собственного смеха, после чего, с мягким шипением, являл того миру.

Описывать это кажется таким сложным, в жизни же этот смех и улыбка казались мне самыми прекрасными. Ну, одними «из» точно.

Всё ещё не могу оторвать голову от его мягкого плеча, но делаю это, чтобы лучше видеть лицо. Он проводит рукой по светлым волосам, немного потряхивая головой, но они всё равно вновь свешиваются ему на глаза. Часто он задирает голову вверх именно по этой причине, хотя со стороны может показаться, что это от завышенной самооценки.

– Откинься, – шепчет он мне в лицо, дыхание ласкает губы. Недоумевающе смотрю в ответ.

– Куда? Сломать спинку стула?

Несколько наигранно закатывает глаза.

– Всему вас учить надо, мисс.

Поднявшись со стула, он поднимает меня за руку из-за письменного стола, усаживает на край кровати, сам садится на корточки у моих ног. Лицо окрашивает мягкая тень.

– Запомни этот момент. – Нежно и залихватски произносит он, полностью опускаясь на колени и теперь уже обжигая ладонями мои собственные коленки, скользит бережно вверх, смыкая кисти на пояснице. Выгибаю спину дугой, он привстаёт так, чтобы быть ближе и на одном уровне глаз, но всё равно чуточку владея положением. Правая ладонь, горячая и проскользнувшая под свитер к голой коже, замирает на середине позвоночника. – Запомни, когда тебя уложили на лопатки. И кто это сделал.

– В следующий раз буду аккуратно выбирать слова, – ехидно изучаю контур радужки в жёлто-зелёных глазах. Ему мой ответ нравится.

– В следующий раз? Думаю, тебе уже сейчас стоит этим заняться, потому что «в следующий раз» не отыграешься…

– Ох, заткнись и уже поцелуй меня! – выпаливаю я, не в силах больше терпеть пусть и такой чудный голос. Ухмылка затопляет его лицо, квадратный подбородок выпячивается вперёд. Опускаясь на одно колено, он зарывается левой рукой в мои волосы на затылке, притягивая к себе. Несколько робкий, мягкий, но в то же время страстный поцелуй запечатывает мои губы.

И медленно он направляет меня вниз, на кровать, по-прежнему не убирая руку со спины. Ему всё-таки удалось уложить меня на лопатки.

Часть первая. Солнце

Глава 1

– Доброе утро, класс.

Первый день на новой работе. Как ни старалась я скрыть волнения, кончики пальцев всё равно слегка подрагивали.

На меня смотрит выпускной класс, пытливо, изучающе. Когда-то и я была на их месте: та же школа, тот же класс. За моей партой, у восточной стены, сидит ученица в очках, лицо скрывают непослушные кудри.

– Меня зовут мисс Сомерсби, я ваш новый учитель европейской литературы.

Неловкое молчание. Они выжидают.

– Знаю, знаю, – начинаю я протяжно, подхожу к первой парте и так далее по классу, раздавая листы, – вы не особо рады, но то ваш последний год, так что, думаю, вы сможете пережить. А сейчас хотелось бы узнать, что вы вообще усвоили из предыдущего курса.

Кто-то устало зевнул, пискнул. Две девчонки переглянулись с улыбкой, что явно не касалась моего предмета. Парнишка-зубрила радостно выхватил листок, который едва коснулся парты, лихорадочно стал вчитываться в текст.

– А сколько правильных вариантов ответа? – поинтересовалась кудрявоволосая девочка в очках. – Один?

Я встала посередине класса, слегка присев на письменный стол.

– Внимание, класс! – повысив голос, привлекла внимание ребят. – В работе три части: первая полностью тестовая, с одним вариантом ответа, вторая – развёрнутый ответ на вопрос, третья – небольшой текст, что-то типа эссе по указанным темам, одной из пяти. Урока вам должно хватить, а если нет…

Внезапно открывшаяся входная дверь заставила меня вздрогнуть. В класс заходит высокий парень и следом за ним ещё один, но значительно ниже и даже как-то младше его. Высокий встаёт у порога и берёт слово:

– Здравствуйте. Мы слегка опоздали, дописывали тест по химии. Можно войти?

Его лицо кажется мне смутно знакомым, товарища лицо совсем ново. Длинный смотрит куда-то в класс, криво изгибаясь в улыбке, снова переводит глаза на меня, удерживает взгляд.

– Конечно, – отвечаю я, жестом пропуская их в кабинет. – С одной контрольной на другую.

Парень вытягивает шею, удивлёнными глазами отвечает мне, занимает пустующее место прямо у меня под носом, как бы складываясь в несколько частей за счёт собственного роста. Кладу на его парту листок с работой. Он бросает на него пустой взгляд и роется в рюкзаке в поисках ручки.

Где же я его видела? Неужели, это сын…

– Мисс Сомерсби, а мы ещё не изучали Мильтона, – тянет с последней парты девушка с кислотными розовыми волосами. – Мы остановились на Дидро.

Проверяю работу на предмет её вопроса.

– Э-э, странно. Но ладно, пропустите этот вопрос, – отвечаю я, хмуря лоб. – Хотя по программе он у вас быть должен.

– А-а, это всё потому, что мистера Уэсли не было последние два месяца семестра, – восклицает широкоплечий парень с середины третьего ряда. – А если ты собираешься поступать на лингвистический, то давно бы сама прочла его.

Девушка фыркает, не отвечая. Прохожу по кабинету, изредка заглядывая в работы учеников. Солнце заливает светом всю комнату, в нём ещё остаются летние тёплые нотки. Опускаюсь на стул за учительским столом.

Делая неглубокий глоток воздуха, отмечаю, что волнение покинуло меня. Волноваться – глупо. Да, я всё ещё не чувствую себя учителем, часть меня по-прежнему тянется к молодому поколению, не к учителям из коллектива. В прошлой школе работать было нетрудно, потому что городок был маленький, северный, захолустный, типичный для дождливой Монтаны, это был мой первый год после университета. Здесь же, в Небраске, с её умеренным климатом и ярким солнцем, большой и просторной школой, я не знала, что меня ждёт, но догадывалась. Странные чувства накрывали меня, когда я смотрела на эти стены неделю назад, когда шла по коридорам, в которых некогда выросла. Если бы я не приехала в гости к родителям, то возможно бы и не была замечена директрисой, что уговорила меня «осмотреться». Прежний учитель уволился из-за синдрома Альцгеймера.

Не знаю, что потянуло меня вернуться в родной городок: может, это всё из-за последних неудавшихся отношений, парня, от которого мне хотелось убежать как можно дальше, хотелось начать что-то новое… Или мне хотелось вернуться в знакомые места, хотя я такой человек, который всегда бежит от прошлого, сжигает мосты.

Несколько шаркающие шаги отвлекают меня от размышлений – девочка в очках кладёт мне свою работу на край стола, на груди поблёскивает цепочка со значком известной южнокорейской группы. Незаметно улыбаюсь, отмечая сходство музыкального вкуса.

Звонок с урока оживляет остальных ребят. Белые листы один за одним опускаются на стол. Ученики выходят из класса, самым последним остаётся всё тот же светловолосый опоздавший. Неуклюже вставая из-за парты, он бредёт ко мне и хлопает своей работой по чужим.

– Я не совсем всё успел, – виновато и легкомысленно вещает он, вертя большим и указательным пальцем шариковую ручку, – не ставьте плохую оценку.

Поднимаю на него глаза, выгнув дугами брови. Нежно-зелёные глаза упрашивающе впились в меня, взгляд, знающий себе цену, потому и требовательный или… избалованный? Усмехаюсь и поднимаюсь с места.

– Хм, с чего бы? Не надо опаздывать, – непреклонно отнекиваюсь я, сгребая в одну стопку хрустящие листы бумаг. – В следующий раз приходи вовремя.

Он вздыхает со всей тяжестью мира на плечах, носок ботинка что-то усиленно трёт на полу.

– Эх, ладно, – сдаётся он, поправляя лямку рюкзака, кусает кончик ручки. Наверное, он не привык к отказам. – Постараюсь исправиться.

Большими тихими шагами он покидает классную комнату, я беру кончиками пальцев его работу: «Нюд Стреттер, 12А». Стреттер. Это же фамилия…

До меня наконец доходит, где я могла видеть его. Это же тот самый мальчишка, что бегал в парке в паре кварталов от моей улицы, когда мне было шестнадцать. Вот только тогда ему было всего одиннадцать лет. Вот почему он упрашивал меня пощадить его.

Нюд Стреттер – сын директора школы.

Глава 2

На следующем уроке он появился вовремя. Вернувшись с обеда, я застала его уже в классе о чём-то сильно задумавшимся, чёрная шариковая ручка быстро вращалась между указательным и средним пальцем.

– Здравствуйте, класс, – громко говорю я во всеуслышанье, пишу на доске тему урока. Что-то заслонило мне свет из окна. Поворачиваю голову и утыкаюсь глазами в мужскую грудь. Нюд.

– Вы ведь знаете китайский, да? – выпаливает он, скользя взглядом везде, кроме моего лица. Голова наклонена, передние длинные пряди волос достают практически до кончика носа.

– Э-э, ну да, знаю. А что? – мало найдётся людей, которые учат язык просто из собственного желания. Я была одной из них. Факультет в университете лишь упрочил мои знания, но преподавать я так и не решалась.

– Отец хочет отправить меня учиться в Мин Дэ, что в Шанхае, – по тону голоса заметно, что особой радости по этому поводу он не испытывал, – и мне мама сказала, что вот, «мисс Сомербси учила китайский в университете…»

Светлые глаза упираются в мои. Он закусывает губу, ждёт, прислонившись плечом к стене. От его взгляда мне почему-то становится неуютно. Быстро окидываю взором с виду разобщённый класс, рой муравьёв, занятых каждый своим делом.

– А ты сам-то хочешь этого? Это тебе не итальянский или немецкий, не русский, конечно, – несколько шучу я, – но всё же язык этот сложный и…

– «Открывает большие возможности, дорогу в Поднебесную» и бла-бла-бла, – договаривает он за меня, вяло улыбаясь. Открывает рот, чтобы что-то возразить, но одёргивает себя и вздыхает, голова поднимается вверх, чуть заваливаясь назад, пряди волос скользят прочь.

Я небольшого роста, так что мне приходится задрать голову кверху, чтобы вглядеться в его лицо.

– Хм, мне несложно, но вряд ли ты сможешь усвоить хотя бы базу, если желания совсем нет. С языками не получится иначе. Придётся постоянно заучивать и проговаривать про себя, в обычной жизни сотни иероглифов.

Тяжёлый вздох, вместе с которым вздымается грудь и плечи. Нюд роняет голову, волосы вновь падают на лицо.

– Может вы сумеете меня разубедить в этом и вызовете желание… м-м-м… изучать этот чёртов китайский.

Что-то внутри меня щёлкнуло от этих слов, на лице расцветает сиюминутная гримаса замешательства. Странные ощущения поселяются в животе.

– В смысле, если вы согласны помочь мне учить его, – договаривает он, едва смутившись, – то я постараюсь заинтересоваться в нём.

Резко он отходит от меня, молча садится на своё место. Прослеживаю за всем этим с ощущением рассеянности. Понимая, что залипла, одёргиваю себя, дописываю тему на доске практически машинально, не думая. Кладу маркер, глубоко втягиваю воздух, поворачиваюсь к классу.

– Хотелось бы отметить ваши прошлые работы на уроке, – заготовленная пачка с контрольными оказывается у меня в руках, которые я начинаю раздавать по порядку. – В целом, ваши познания в литературе очень даже неплохи, в эссе я заметила точку зрения каждого, пусть и не совсем позитивную…

Нюд скрючился за партой, отвлечённо рисуя на обложке тетради. Глаза лениво дёргаются на мою руку, кладущую листок с работой, снова возвращаются к рисунку.

– …но я думаю, что мой предмет поможет вам развить эстетику, всё ту же точку зрения, вашу речь, ведь как сказал Луи Габриэль Амбруаз Бональд: «Литература есть выражение общества, так же как слово есть выражение человека». Так что давайте развеем предубеждения насчёт нашего скептицизма, тупости и материального интереса.

Класс поднял на меня взгляды, задетый за… живое?

– Или просто попробуем не получать новые параши, – воскликнул широкоплечий парень. Ребята засмеялись.

– И это тоже, – закончила я и начала урок.

Когда прозвенел звонок, девочка с кудрями и в очках, Делла, как я узнала из урока, подошла ко мне:

– Мисс Сомерсби, а сложно было учиться в Гарварде? Просто я хочу туда поступить, тоже на филологический факультет.

– Хм, всё возможно, но придётся работать до последних сил. И очень много читать, – слежу краем глаза за Нюдом, который всё ещё не покинул класса. – Давай я составлю тебе список книг для экзамена, ты посмотришь, подумаешь и решишь, надо ли тебе это. Идёт?

– Хорошо, – закивала она, кудряшки заискрились на солнце. – Спасибо!

Как только она убегает, Нюд подходит и встаёт напротив. Взгляд блуждает по полу. В руке листок с работой прошлого урока.

– Спасибо, что пощадили, за «тройку», кстати, – указывает он на оценку. – И да, я так и не ответил. «Нет».

– Что «нет»? – не понимаю я.

Он усмехается, белые зубы обнажаются с одной стороны.

– «Нет» значит «не хочу учить китайский», как вы спрашивали, но всё может измениться, – пауза. Поднимает голову, проводит рукой по волосам, отводя их назад. – Так что мне сказать маме? Вы поможете?

Взгляд мечется от одного моего глаза к другому. Смотрю в его лицо, пытаясь понять выражение с примесью надежды, словно я – последний шанс на спасение.

– Да.

Лицо светлеет, он выпрямляется во весь рост:

– Круто! Скажете, когда вам удобно и где. До свидания!

Развернувшись на пятках, в приподнятом настроении, парень покидает класс, оставляя меня в размышлениях.

Может уже тогда я подошла к краю пропасти?

Глава 3

Стук в дверь поднимает меня с дивана. Откладываю в сторону пачку тетрадей, которые ранее проверяла. В квартире тихо.

– А, это ты, – на пороге стоит Нюд с рюкзаком на плече, волосы немного влажные от осеннего дождя, – входи.

Он делает шаг вперёд и сбрасывает обувь, не желая пачкать мои полы. Закрываю за ним дверь. Запах сырости окутывает меня, незаметно вздрагиваю.

– Уютно у вас тут, – заключает он из быстрого осмотра вокруг. – Вы одна живёте? А как же муж?

Кривлю брови, подавившись смешком.

– Если мне двадцать четыре, то не значит, что я должна быть замужней, – поясняю я в шутливо-наставническом тоне, проходя внутрь. – И да, я живу одна.

Встречаюсь с ним взглядом – он быстро отводит взор, проводит рукой по волосам, тряхнув головой. Стаскивает рюкзак с плеча, держит лямку в руке.

– Куртку снимать не будешь? Она, кажется, немного промокла.

Он удивлённо осматривает свою синюю джинсовку.

– А, да. Можно, – вручает мне в руку вещь, оставаясь в серой удлинённой толстовке. – Спасибо. Там и вправду поливает от души.

Давлю улыбку, непонятно чем вызванную. Наверное, его раскованная манера общения так действует на меня.

– Ладно, пошли.

Провожу его за кухонный стол. Он вытаскивает из сумки тетрадь, пенал и большой словарь по китайскому. Откидывается на стуле, вытянувшись во все свои сто восемьдесят сантиметров.

– А ты подготовился, – отмечаю я, на что Нюд поводит плечами. Сажусь на стул рядом. Взгляд его блуждает по комнате.

– Типа того. Ну, этот словарь у меня уже два года лежит, как мне его отец вручил. Давай, говорит, начинай учить. Ну а я попробовал, да ни хрена не вышло, потому что это какой-то азиатский бред.

Шея напрягается, щёки едва вспыхивают румянцем из-за… злости? О да, он более чем не в восторге от всей этой идеи с китайским и учёбой за границей. Его это бесит. Поэтому он даже не стал выбирать выражения. А я никак не поправила, хотя видела, как он с приподнятым уголком рта изучал меня, ждал реакции.

И не знаю, почему я это делаю, но я… беру и кладу свою ладонь на его сжатую, почти в кулак, кисть. Светло-зелёные глаза заглядывают в мои, полные удивления. Немного сжимаю руку.

– Да не переживай ты так. Я постараюсь тебе помочь, – мои голос полон ободряющих ноток, незаметно вибрирует. – Зато будешь жить в другой стране, да ещё в какой. Я всегда хотела жить где-нибудь в Токио или Сеуле, Гон Конге… Но меня занесло в Гранд-Айленд, сменила Монтану на Небраску, первую школу на вторую, хотя не планировала работать сразу после университета. А тут ты, моё «окно в Азию», как бы странно это не звучало.

Говорила я это с рукой на его руке, которую он тоже не одёрнул. Поняв это, резко отнимаю руку, прячу под стол, оставаясь невозмутимой, хотя чувство такое, будто их костра только что её вынула.

– Так что не стоит так убиваться из-за этого, – после секундного молчания продолжаю я, он разжал руку, постукивает пальцами по отполированному дереву, взгляд завис на собственной конечности. – Всё будет хорошо.

Нюд поднимает на меня взгляд в очередной раз, долго смотрит. Это заставляет меня улыбнуться и отвести глаза.

– Не смотри на меня так, – прошу я полушёпотом, ощущая неловкость.

– Почему? – тоном «А почему бы и нет?» спрашивает он, но я не могу подобрать ответа. Повисает молчание. – Просто, эм, вы не такая, как в школе. Вы… другая.

Издаю приглушённый смешок, открываю словарь, не глядя листаю, но всем своим слухом впитываю его слова:

– Да прям-таки.

– Да, – гнёт он своё, заставляя тем самым посмотреть на себя. – В том смысле, что, к примеру, вы мою маму видели? Так вот она из тех учителей, как и вы, которые лишь в школе кажутся такими неприступными, дома же они очень даже классные…

Это он мне сейчас в симпатии признался, что ли?

– …и есть такие, – продолжал он, – которые ни на секунду не дают себе расслабиться, всё время такие вредные снобы, циники и пи…

– Плохое слово на букву «п», угу, – поправляю я с тенью задора, который он замечает. В глазах что-то проносится. Радость?

– Да, плохое слово на букву «п» да и другие плохие слова. Знаю, что так делать нельзя, но вот мисс Бергер, историчка, такая заноза в заднице, вы уж простите, но иначе не скажешь, что от таких, как она, мы все воем, потому что даже шуток не понимает, когда же сама шутит, то всё какое-то плоское, отстойное, никто не смеётся, а она, видимо, от этого бесится, начинает трещать ещё более непонятно, на следующий урок даст письменную, ну а дальше вы поняли. Многие вообще думают, что учителя не люди, что вы не можете быть собой, носить что желаете, говорить и прочее. Типа вы роботы, у которых лишь две задачи: учить и ещё раз учить.

Замечая моё изумлённо-умилительное выражение лица, Нюд упирает локти в стол, скругляет позвоночник.

– Вот почему я смотрел так на вас, – договаривает он. – Сравнивал, размышлял.

– И какую оценку я заслуживаю? – решаюсь поддаться этой забавной беседе. Он улыбается, глаза, и без того миндалевидные, немного сужаются, на левой скуле возникает едва заметная полоска-ямочка.

– Ну-у, я знаю вас всего две недели, так что, эм, «четвёрки».

– Хм, спасибо, что «пощадил». – Цитирую я его слова, сказанные в классе. Ему нравится, что я запомнила. Улыбается во всю ширь, но смущённо, прячет лицо, глаза лихорадочно, словно заяц от волка, косят в сторону. Пряди волос падают на лоб, хочется протянуть руку и коснуться их, убрать, но – как я вообще об этом думать могу? – я не могу. – Ладно, ты сюда не болтать пришёл.

Он смотрит со словами «Вообще-то как раз да», и я досказываю:

– Разве что на китайском, но до этого ещё далеко. Мы ещё основные части иероглифов не выучили. Кстати, вот они, – указываю на предисловие в словаре: на бумаге напечатана таблица с базовыми элементами, из которых строятся слова. – Смотри, это как наши буквы, только в китайском процесс словообразования несколько иной.

– Он сложнее. Намного, – вклинивается он, бросаю на него взгляд. Он прослеживает за моей рукой, пальцем, парящим над бумагой. Следующий вопрос вновь отвлекает меня: – А почему именно китайский?

Моргаю пару раз, сбитая с толку.

– Так и не знаю. Просто всё остальное казалось банальным, однотипным. На русский я не решилась, а китайский как раз входил «в тренд», к тому же по сложности близок к русскому, так что скорее всего поэтому, – отвечаю на вопрос, едва вникнув в суть занятия. Я понимаю, ему интересно узнать обо мне, чтобы потом разболтать это друзьям, и часть меня даже считает, что все эти занятия – лишь предлог для родителей, утешение. Это могло быть вполне реальным, блестящим решением. – Но ты снова отвлёк меня.

– Простите, – виновато говорит он, подперев лицо руками. – Больше не буду.

И сдержал слово. Все два часа ни разу не вставил ничего не по теме, лишь попросил стакан воды под конец. Признаки усталости и шокированного мозга были на лице написаны.

– А тяжело быть учителем?

Подаю ему стакан, он выпивает его наполовину. Встаю спиной к столешнице, скрестив на груди руки.

– Я пока не поняла этого, но настоящий учитель скажет «да», плохой – «нет». Склоняюсь к первому варианту. Особенно с вашим поколением Z, ещё ведь изловчиться надо, чтоб вы взяли готовое.

– Да, нас сложно заинтересовать, – допивает воду, ставит стакан на стол. – Зато у вас бесплатная страховка. И отпуск хороший. И… всё. Ну, это как мама говорит.

Смотрю в окно на темнеющую улицу, асфальт блестит под светом фонарного столба.

– Ну да, свои плюсы в этой профессии имеются, – только и говорю я, поддавшись странной рассеянности. – И я могу помочь людям. Хотела сперва животным, но так уж вышло. На ветеринара я так и не поступила.

– Почему?

Как же ему нравится болтать не по теме. Всё ему интересно.

– Да так, конфликт интересов с родителями. Отец был против, мать была лояльна, но всё же поддержала отца. Я поступила на филологический. Когда была на третьем курсе, отец умер от инфаркта. Я могла бы бросить и поступить на медицинский, но почему-то не стала. Наверное, мне было жаль потраченного времени.

– Или вы так отдали память отцу, который бы не хотел этого.

– Не совсем, – обрываю я ход его мысли. – Мы практически перестали ладить, когда я закончила школу. Было даже такое, что я хотела сбежать из дома и переехать в другой город, даже штат. Но… не стала. Побоялась.

Зачем я вообще ему это рассказываю? Что на меня нашло?

– О, – удивляется он, сидя верхом на стуле. – Очень… отчаянный был бы поступок. Я тоже так временами думаю, когда сижу с братом и сестрой, желая повеситься или убежать. Сочувствую. Правда.

Поднимаю взгляд с пола, сталкиваюсь с его взором. Где-то внутри опять что-то щёлкает. Или это аритмия? Около десяти секунд мы смотрим друг другу в глаза. Но я разрываю момент:

– Ладно, на сегодня всё, – сбрасываю пелену расслабленности и оживляюсь. – Тебе пора домой.

Поворачивая голову, заглядывает в окно, сгребает в рюкзак принадлежности и встаёт, ставя стул в нормальное положение. Прохожу в холл, он следует за мной. Стою рядом, пока он одевается. Когда он набрасывает на себя уже подсохшую джинсовую куртку, до меня долетает шлейф его духов. Приятный шлейф.

Спускаемся в молчании до первого этажа.

– Спасибо за занятие, – собранный и стоящий на пороге, говорит он, с улицы тянет прохладой и влагой. – Постараюсь на следующий раз выучить хотя бы процентов тридцать из этого «алфавита».

Шагает на улицу, высокие кеды тихо скрипят по мокрой дорожке из бетона.

– Тебя может быть подвезти? Уже темнеет, – окрикиваю я его у двери. Нюд разворачивается на пятках, делает шаг в моём направлении.

– А, да не надо. Тут недалеко до автобусной остановки. Сяду там и через полчаса буду дома, – указывает он рукой на северо-запад. – Не утруждайтесь.

– Будь по-твоему. И не сломай себе ничего по дороге – мне же отвечать, – говорю я напоследок. – До встречи!

Он тихо смеётся, кивает и с крутым поворотом на месте направляется в сторону остановки. Пару секунд смотрю ему в след, после чего запираю дверь.

Вечером того же дня – легла я рано даже для субботы – мне приснился сон с его участием. Уже не помню, что было в начале или в конце, как и в любом другом сне, известна и отчётлива в памяти всегда середина, самый пик развития событий.

Помню, как иду по двору школы и вижу его у ворот, неподалёку от склада спортинвентаря, единственном месте, треугольнике два на три метра, куда не падает обзор камеры наблюдения. Он стоит там, куртка расстёгнута, на улице солнце, но ветрено, волосы хлещут по лицу, в руке у него сигарета. Я о чём-то спрашиваю его, он улыбается мне, делая затяжку. Вид при этом у всей позы расслабленный, отстранённый, «крутой».

Позже, перед следующим уроком в среду, я скажу ему об этом сне – он посмеется, поклявшись, что точно не курит. Да я и сама знала это. Интересно другое: почему моё подсознание нарисовало Нюда именно таким? Почему именно «плохим мальчиком»? Потому что мне в юности нравились точно такие?

И сам факт появления во сне. Что он значит? «Зацикленность на предмете»?. Не совсем. Я не могу думать о нём. Он мой ученик. Ничего больше. Да, между нами уже назревало что-то типа дружбы, приятельских чувств. Мне нельзя с ним дружить, я должна быть выше его.

Но уже тогда собственным словам я не верила.