100 рассказок про Марусю. Вполне откровенные и немножко волшебные истории про Марусю и других обитателей Москвы. Книга вторая

Долог ли, короток ли был путь Моего Любезного Читателя к этой книге, ежели Вы ее открыли, то наверняка Ваш читательский пыл не угас, и, смею надеяться, даже приумножился. А посему, не мешкая, приступим.

В следующей рассказке Маруся практикуется в простейшей магии и простом английском, а также получает в свое распоряжение нестандартный фетиш в поддержку родительским наставлениям

Сезон восьмой

Как Маруся с Джонни Деппом познакомилась

Однажды летним вечером гуляла Маруся со своей любимой Дочкой по Тверской улице и обнаружила, что вся Пушкинская площадь вплоть до киноконцертного зала «Россия» обнесена сетчатыми заборами и барьерами, а вокруг народ собирается.

– Что здесь происходит? – спросила она у Дочки. – Митинг какой-то что ли?

– Вовсе нет, мамочка! – рассмеялась Дочка. – Это же красная дорожка Московского Кинофестиваля! И сегодня сюда приедет мой любимый Джонни Депп! Новый кинофильм презентовать! Именно поэтому я тебя сюда и привела.

– Вот как?! – рассмеялась в ответ Маруся. – Ох проказница!

– Представь себе, мамочка! Сам Джонни! Джонни Депп! Джек Воробей и Дон Жуан Де Марко! Мертвец и Распутник! Вилли Вонка и Сумасшедший Шляпник!

– Впечатляет! – расхохоталась Маруся. – Будем ждать!

Приготовила Дочка блокнот и ручку для возможного автографа и устроилась у заборчика. Фанаты облепили забор со всех концов. Повсюду мелькали журналы и афиши с портретами суперзвезды.

– Здесь проедет его машина! – неслось со всех сторон. – А вдруг он к нам выйдет? Вдруг автографы раздаст? А то еще и руку пожмет кому-нибудь или даже в щечку поцелует!

Фанатские мечты разогревали и без того накаленную за день атмосферу. Дочка Марусина вовсю знакомилась с себе подобными, а Маруся, стоя в стороне, чувствовала себя неловко.

«Торчу здесь как девчонка. Кругом – молодежь, все такие продвинутые и неформальные. А я-то что здесь делаю?!»

Но тут, словно в пику Марусиным пораженческим мыслям, в толпе поклонников появилась бабушка лет восьмидесяти.

«Какими ветрами занесло сюда старушку?» – подумала Маруся и вдруг приободрилась. – «Что за глупые комплексы меня одолевают?! В конце концов, Джонни Деппу намедни полтинник стукнул. Тоже не мальчик».

И, раскрепостившись, Маруся повеселела и старушке улыбнулась. А та помахала ей вырванной из бульварного журнала фотографией Джонни.

Через полтора часа ожидания Маруся уже начала терять терпение, когда толпа вдруг завизжала и заулюлюкала.

– Мама! – прокричала Марусе Дочка. – Он там, на красной дорожке! С другого входа заехал!

Вместе с толпой Дочка рванула к балконам кинотеатра, куда для общения с прессой направился звездный гость. Бабушка-поклонница, размахивая фоткой, туда же поспешила. Не могла же Маруся от нее отстать!

Так оказалась она под балконами кинотеатра среди фанатов, скандирующих: «Джон-ни, Джон-ни! Джон-ни Депп!». Бодрая старушка, стоя рядом с Марусей, громче всех и со смаком это звучное имя выкрикивала.

Наконец, голливудский мачо, облаченный в веющий шиком костюм и такие же темные очки, явился публике и, приветственно махая рукой, на простом английском объявил, что любит всех взаимно.

Заглушая шум автомобилей, влюбленная толпа взревела, а Маруся Джонни Деппу неуверенно помахала.

Так, в перерывах между интервью, представал Джонни Депп перед ликующей публикой трижды. И трижды Маруся ему рукой махала, и даже показалось ей однажды, что лично ей он ответил приветствием, но этот глюк она списала на жару и свою усталость.

По прошествии получаса Джонни отбыл в кинозал, а фанаты потихоньку угомонились и стали расходиться.

Дочка Марусю в толпе отыскала и, довольная, рассказывает:

– Представляешь, мамочка, Джонни Депп лично мне рукой помахал!

– Вот и мне это же почудилось, – улыбнулась Маруся. – Это всё жара и переутомление. Пойдем-ка выпьем чаю и приведем в порядок взвинченные нервы.

И повела Маруся Дочку в чайхану, что при театре «Россия». Там устроились они на уютных диванчиках за самым дальним от входа столиком и заказали себе чайник ароматного цветочного чая.

Маруся так устала за день и так буйной энергией фанатской толпы напиталась, что остро захотелось ей покоя. Тут-то и вспомнила она про свои волшебные способности и вознамерилась воспользоваться ими для обретения тишины и уединения.

Никогда ранее она ничего подобного не проделывала, но попытаться стоило.

Доверившись своей волшебной интуиции, взяла Маруся пару бумажных салфеток, порвала их на части, скатала шарики по числу наличествующих в ресторане столиков и начала из них схему зала выстраивать.

– Мама, ты, случаем, не перегрелась? – не на шутку взволновалась Дочка. – Что это ты такое вытворяешь?

– Наверное, перегрелась, – рассмеялась Маруся. – Никому про мои сегодняшние причуды не рассказывай!

С этими словами подула Маруся тихонько на один из шариков, символизирующий ближайший к ним столик. Тут же девушки, за ним сидевшие, одновременно на часы посмотрели и, заторопившись куда-то, подозвали официанта, получили счет и удалились.

Так поочередно дула Маруся на все бумажные шарики, а посетители один за другим расплачивались и освобождали столики.

Не прошло и получаса, как заполненная до отказа в этот пятничный вечер чайхана обезлюдила, и в зале не осталось никого, кроме Маруси, ее Дочки и обескураженных официантов с метрдотелями.

И стало тихо вокруг.

Лишь звон убираемой со стола посуды и переговоры официантов о неведомой пятничной напасти нарушал ресторанное безмолвие.

– Ой, смотри-ка, мамочка, чайхана-то опустела! И с чего бы это? – заговорщицки улыбаясь, заметила Марусина Дочка и удалилась в дамскую комнату.

А Маруся, оставшись в полном одиночестве, так расслабилась, что чуть было не задремала.

Откинулась она на диванные подушки и словила тот сладостный момент самопроизвольной медитации, который каждого из нас порой посещает. Опустел Марусин разум, позволив себе короткий отдых от вечно бороздящих его мыслей, взгляд ее вовнутрь сфокусировался, а лицо Марусино приняло выражение полной отрешенности.

Иными словами, абсолютно отключилась Маруся от реальности.

Поэтому вздрогнула она от неожиданности, когда чей-то силуэт вторгся в поле ее затуманенного зрения, прервав блаженный полусон.

Очнувшись, Маруся увидела перед собой мужчину в стильном костюме, дорогих темных очках и нарочито небрежно причесанного.

– Привьет, – на ломаном русском поздоровался он. – Кэн ай?..^[1]

– Можете. Конечно можете! Присаживайтесь, – ответила Маруся, слегка оторопев. Потому что ее расслабленное сознание, сквозь недоверие самому себе, опознало незваного гостя.

– Я Джонни, Джонни Депп, – на простом английском представился гость. – Только никому не говори. Всё равно не поверят.

– Но я же верю! – быстро оправившись от шока, на таком же простом английском возразила Маруся.

– Правда? – устраиваясь напротив, улыбнулся Джонни.

– Конечно! Кстати, я – Маруся.

– Ох и устал я, Маруся! – пожаловался Джонни, с трудом выговаривая незнакомое имя. – Задолбали меня ваши неугомонные секьюрити.

Он снял очки, протер их салфеткой и, бликуя манерами Джека Воробья, наклонился к Марусе через стол.

– Шагу ступить не дают! За плечи хватают и, словно какую-то марионетку, туда-сюда передвигают – то к одному интервьюеру, то к другому, от одной камеры к другой… – иллюстрируя докучливость охранников, он перемещал по столу салфеточные шарики.

Тем временем официанты ни с того ни с сего принялись активно и беспорядочно переставлять столики с места на место. Маруся спрятала в ладони невольную улыбку. А Джонни на престранное зрелище на минутку отвлекся, плечами пожал и снова на Марусю переключился.

– Вот я и сбежал. Чаю попить хочу. В ненавязчивой нейтральной компании. Не возражаете, если к Вам присоединюсь?

– Какой разговор! – обрадовалась Маруся. – Только я здесь не одна. А с дочкой. Сейчас она вернется. Она как раз мечтает с Вами познакомиться. И если Вы не против…

– Как я могу быть против?! Ваше общество меня полностью устраивает. Дочка Ваша, судя по Вашим манерам, хорошо воспитана и душить меня в объятиях не станет. К тому же, от добра добра не ищут… С Вашего позволения… – Джонни снял пиджак и, повесив его на спинку кресла, водрузил темные очки обратно. – Будьте так добры, закажите мне чаю!

И только Маруся собралась махнуть рукой, чтобы подозвать официанта, как этот самый официант, меченный улыбкой иуды, явился без ее приглашения в сопровождении двух амбалов с рациями.

– Мы нашли его, – сухо объявил один из них переговорному устройству и по-хозяйски положил руку на плечо Джонни Деппа.

– Постойте! Как Вы смеете так себя вести со столь почитаемым человеком! – возмутилась Маруся.

– А Вас, дамочка, не спрашивают, – просверлил Марусю стальным взглядом амбал. – У нас там премьера фильма и интервью на Первом канале, а он тут чаи неизвестно с кем гоняет.

– Что он говорит? – на простом английском поинтересовался у Маруси Джонни Депп.

– Говорит, что очень Вас уважает, но обязан доставить Вас обратно в кинозал, а потом – в Останкино.

– О Господи! – воздел руки к небу Джонни Депп. – Я хочу чаю! Понимаете? – повернулся он к амбалам. – Просто выпить чаю!

– Что он говорит? – хором поинтересовались амбалы у Маруси.

– Говорит, что хочет чаю.

– У нас тут, дамочка, работа, – забубнил один из амбалов, завладевая пиджаком Джонни Деппа. – Регламент и строгие указания. И никаких чаепитий с непроверенными персонами. Понятно Вам?

– Понятно, – смиренно ответила Маруся. – Придется Вам идти, – с сожалением объявила она Джонни Деппу. – Приятно было познакомиться.

– Взаимно, – вздохнул Джонни и поднялся с диванчика.

Амбал уже нацелился на его плечи, но Джонни ловко увернулся и снова приземлился на диван.

– Можно? – спросил он, потянувшись к Марусиной чашке.

– Разумеется! – разрешила Маруся, пододвигая чашку Джонни.

Под недовольными взорами амбалов Джонни сделал вожделенный глоток, и даже за очками было видно, как от наслаждения он прикрыл глаза.

– Клянусь, это лучший чай из всех, что я когда-либо пробовал! Спасибо, Маруся! Не найдется ли у Вас ручки?

Остерегаясь готовых пресечь любое движение цепких лап секьюрити, Маруся спешно извлекла из сумки ручку. А Джонни, ловко ее перехватив, быстро начеркал на ресторанной салфетке пару строк, приподнял темные очки и, подмигнув Марусе, вручил ей свой автограф.

– Прощайте, Маруся! Привет дочке, – сказал он на простом английском.

– Прощайте, Джонни! Спасибо за компанию! – на таком же простом английском ответила Маруся.

Ведомый охранниками и провожаемый благоговейными взглядами официантов, Джонни удалился, а Маруся развернула салфетку и прочитала:

«Здесь был Джонни. Джонни Депп. Поверь своей маме!»

Внизу стояла размашистая подпись.

Тут и Дочка Марусина вернулась.

– Что-то долго ты по туалетам шастаешь, – с улыбкой пожурила ее Маруся. – Вот, держи. Это тебе.

Дочка начертанное на салфетке прочитала и ахнула.

– Что это такое, мамочка?! Розыгрыш?!

И только Маруся вознамерилась рассказать ей о своем невероятном приключении, как к их столику приблизился официант.

– Какая жалость! – елейно улыбаясь, лживо посочувствовал он. – Так и не удалось мистеру Деппу выпить с вами чаю!

– Вашими стараниями, – огрызнулась Маруся, решив чаевые сегодня не оставлять.

Зато восторгам Марусиной Дочки не было предела. Хоть и расстроилась она, что лично с Джонни не побеседовала.

О том, что Джонни Депп пил из Марусиной чашки, Маруся умолчала. Иначе пришлось бы ей уговаривать Дочку не терять голову и казенную посуду не воровать.

Вот таким волшебным образом заполучила Маруся для Дочки автограф знаменитости.

Дочка Марусина ту салфетку сохранила, рамочкой обрамила и на стену поместила.

А Маруся с тех пор сию реликвию в воспитательных целях использует.

Когда бывает необходимо Дочку в чем-либо убедить, рассеяв ее максималистское недоверие той мудрости, что опытным путем приобретена, подводит ее Маруся к подписной салфетке.

– Поверь своей маме! Сам Джонни, Джонни Депп тебе велит! – увещевает Дочку Маруся.

Однако пользуется она таким приемом убеждения очень редко, только в самых крайних случаях. Потому как от чужого опыта, будь он даже материнский, толку мало. Марусе это хорошо известно.

Уж вы мне поверьте.

Из следующей рассказки вы узнаете о том, как дизайнерская оптика может послужить самообороне, а заодно явиться причиной внезапного обнаружения нового призвания и ускоренного развития таланта

Маруся и гость столицы

Однажды погожим августовским деньком захотелось Марусе побывать на природе. А поскольку ехать за город ей не хотелось, решила она посетить Воробьевы горы. Давно она в тех лесопарковых краях не бывала и очень по ним соскучилась.

Разоделась Маруся по-походному: в брючки-дудочки, рубашку в клеточку, на ногах – спортивки, на спине – мини-рюкзачок, а на носу – солнцезащитные очки с оправой в черно-белую шашечку.

Вышла она из метро с намерением взять в прокате велосипед, проехаться по набережной и устроиться где-нибудь на скамеечке для наслаждения чтением на природе у воды.

Не думала она и не гадала, что планы ее резко поменяются, когда случилось ей наткнуться на распространителя билетов на речные трамвайчики. Постояла Маруся в сомнении возле зазывалы минуту-другую, – странным казалось ей пускаться в столь романтическое путешествие без сопровождения в виде кавалера – уж если не любимого и взаимно пылающего страстной нежностью, то хотя бы ей интересного и ею увлеченного.

Но взглянув в синее небо, подмигнувшее ей одиноким облачком, Маруся решилась: «Пока дождешься кавалера-то, с которым несомненно прокатиться захочется, навигация и закроется. Что я, сама себе не хозяйка?!»

Купила Маруся билет и устремилась к кораблику.

На борту ее встретили дружелюбно шустрящие официантики, показавшие Марусе, где ей лучше сесть, чтобы вволю насладиться прибрежными видами. Так оказалась Маруся на корме. А пока трамвайчик заполнялся и готовился к отплытию, вознамерилась Маруся почитать, – благо время позволяло, а суета вокруг, несмотря на всё прибывающих пассажиров, гасилась водным простором и мерным плеском волны.

Достала Маруся из рюкзачка книгу и погрузилась в чтение. Но как бы она ни была увлечена новомодным романом, громкий голос вновь взошедшего на борт пассажира, вовсю балагурившего с официантами, заставил ее от книжки оторваться. А дело было в том, что, кроме громогласности, выделялся незнакомец нездешним говором. Он не окал как ивановцы, и не якал, как владимирцы, но говорил так, будто застыл от холода и едва разжимает губы. Однако эта его манера ничуть не вступала в противоречие с его общительным и открытым нравом.

Сей диалектный говорок был Марусе откуда-то знаком. Но, будучи в совершенно каникулярном настрое, не хотела она утруждать свою память на предмет того, где приходилось ей с ним сталкиваться.

– Ну, друзья, куда прикажете приземлиться? – нетерпеливо притопывая, оглядывал палубу пассажир. – Укажите место поудобнее да попрестижнее!

Наконец расположился он прямо напротив Маруси, у противоположного кормового бортика. С собой у него был рюкзак, – не в пример Марусиному объемный, а на внушительном носу с горбинкой красовались темные очки в броской оригинальной оправе – под малахит.

«Вот это хит! – подумала Маруся то ли о мужчине, то ли об очках, а может быть, о них обоих в совокупности. – Мои очки, отнюдь нестандартные, перед этаким шедевром блекнут».

Исподтишка Маруся разглядывала обладателя оригинальных очков с головы до ног и в обратную сторону. Строгое черное поло безупречного кроя и такие же безукоризненные джинсы, успешно выправляющие типичные погрешности фигуры мужчины среднего возраста, выдавали его успешность и уверенность.

– Ох, хорошо-то как, хорошооо! – приговаривал турист, устраиваясь за столиком и доставая из рюкзака планшет и фотокамеру.

Тем временем речной трамвайчик тронулся.

Маруся, довольная близким контактом с Москвой-рекой, заказала себе чаю и блинчиков и хотела было погрузиться в наслаждение одиночеством, которое для себя на этот день запланировала, но турист, сидящий напротив, никак не давал ей покоя. Так и тянуло Марусю рассмотреть его поподробнее. Было в нем что-то очень притягательное. Может быть, очки?

Время от времени, читая меню или роясь в путеводителе, он их снимал, меняя на простые оптические.

Вскоре туристу принесли пиво и гренки.

«Наверное, чесночные», – сглотнула слюну Маруся.

В ответ на ее гастрономическую эмоцию турист к ней развернулся и, приподняв свои малахитовые очки, приветственно кивнул.

А Маруся кивнула в ответ.

– Есть тема! – указывая на Марусины очки, обрамленные монохромной шахматкой, разулыбался пассажир.

Маруся в ответ понимающе рассмеялась.

– В Греции купила, – объявила она, снимая очки и шутливо демонстрируя их со всех сторон.

– Так ведь и я свои – в Греции! – обрадовался турист. – Данила Денисыч, – представился он. – Не позволите ли мне к Вашему столику припарковаться?

Маруся позволила.

Пиво с чесночными гренками присоседились к чаю с блинчиками, и через пару минут, привыкнув к нездешнему говору, Маруся уже вовсю беседовала с Данилой Денисычем.

– Я ж, Маруся, не из этого города, – делал признание Данила Денисыч. – Неделю уже в Москве у приятеля гощу. Вот и решил напоследок вкусить московской романтики. К слову сказать, там, где я живу, тоже речка протекает. Но не подходит она для кораблей, даже для самых маленьких, – недостаточно глубока и широка.

– Откуда же Вы приехали? – поинтересовалась Маруся.

– С Урала я. Из Екатеринбурга. Очки-то мне недаром в такой оправе приглянулись! Тема-то – исконно уральская. Бажовская, я бы сказал, тема.

Маруся оживилась. Сказы Бажова она с детства обожала. И в городе Екатеринбурге приходилось Марусе бывать, и не раз, – в командировках, по делам вареньевой фирмы. Город славный, без сомнения. На скальных породах, богатых ценными месторождениями, века назад строился.

Может быть поэтому сложилось у Маруси впечатление, что пропитан Екатеринбург стальной энергией – плотной и тяжелой. Вспомнила теперь она, где характерный говорок Данилы Денисыча раньше слышала.

И тогда нарисовался в Марусиной памяти прелюбопытнейший эпизод.

Однажды случилось ей с сослуживцами коротать командировочный вечер в екатеринбургской кофейне в центре города. По причине своей популярности, к позднему часу забилось кафе до отказа. И хотя Марусе к переполненным кафе было не привыкать, что-то ее тем вечером сильно беспокоило. Весь вечер пыталась она распознать причину, вызывающую дискомфорт, и, наконец, ее обнаружила. А дело было в том, что привычное для Маруси московское скопление народа отличалось от екатеринбургского, как кружевная паутинка отличается от арматурных металлических конструкций. Если в Москве, в таких же обстоятельствах, людской гомон зависал в воздухе парящей паутинной сеточкой, то в Екатеринбурге он словно давил на плечи своими жесткими структурными нагромождениями.

Слушая Данилу Денисыча, Маруся всё это припоминала и отмечала, что в его говоре присутствует та же уральская тяжеловатость и напряженность. Хотя, чем больше Маруся с ним беседовала, тем более убеждалась, что нрава он довольно легкого и покладистого. А потому последовавшему к концу речного путешествия предложению Данилы Денисыча составить ему компанию в прогулке по Воробьевым горам не воспротивилась.

Сойдя с речного трамвайчика, отправились Маруся с Данилой Денисычем в парковую зону. Поднялись они высоко в гору и, подустав, скинули с себя рюкзаки, сняли свои оригинальные очки, положили их рядышком на пенек и присели отдохнуть на травку.

Данила Денисыч заботливо постелил для Маруси чистый носовой платок, а сам сел рядом настолько близко, что Маруся слышала, как тикают его громоздкие наручные часы и как подозрительно, диссонируя с этим мерным тиканьем, прерывается его дыхание.

– Волнуюсь я, Марусенька, – продолжительно вздохнув, произнес Данила Денисыч.

– Отчего же волнуетесь? – спросила Маруся, ощущая овладевающее ею беспокойство.

– Нравитесь Вы мне. Разве же это не заметно?

Не успела Маруся ответить, как Данила Денисыч обхватил ее своей здоровенной ручищей и прильнул к ее губам жадным поцелуем.

– Вероломно, Данила Денисыч, – отдышавшись, откомментировала Маруся.

– Так ведь времени у нас совсем мало, Марусенька, – гремя тяжелой пряжкой брючного ремня, хриплым голосом пояснил Данила Денисыч. – Ведь завтра я Москву покидаю.

– Что это с Вами?! – вскочила на ноги Маруся. – Никак по нужде приспичило?

– Нужда у меня сейчас одна, Марусенька: я Вас хочу. Да так, как никогда прежде не желал ни одну женщину!

Данила Денисыч дышал тяжело, глаза его блестели неестественным блеском, и по всему было видно, что он не шутит.

Маруся оглянулась – кругом лес, а в лесу – ни души. Взлететь? Слишком близко друг к дружке растут деревья. Кричать? Да кто тут ее услышит? Бежать? Пожалуй, от такого крутого уральского здоровяка далеко не убежишь! Расслабиться, согласно народной мудрости, дабы выйти из известной криминальной ситуации с наименьшими потерями? Ну уж нет! К такому повороту событий Маруся готова не была. Зато поворот этот, во всем его неприглядном виде, вот-вот готов был уже случиться, потому как Данила Денисыч поднимался на ноги, и, судя по выражению вожделения на его лице, отступать не собирался.

«Ну и вляпалась я! – думала Маруся, ощущая, как от страха цепенеет всё ее существо. – Какого рожна я в лес с незнакомым мужиком поперлась?! Будет мне вперед наука…»

Тут-то взгляд Марусин и упал на оставленные на пеньке Данилой Денисычем очки в малахитовой оправе.

Повинуясь своей волшебной интуиции, схватила их Маруся и вместо короны на голову свою пристроила. Вспомнила она своего любимого сказочника Бажова, призвала всю силу своего воображения и представила себя Хозяйкой Медной Горы. И когда почувствовала Маруся, как сдавили очки в малахитовой оправе ее голову, поняла она, что магический трюк ей удался. Максимально распрямила она спину, горделиво подняла подбородок и придала своему лицу престрогое выражение.

– А ну, Данила-мастер! – заговорила она не своим, утробным голосом, от которого у нее самой от макушки по всему позвоночнику волна озноба пробежала. – Цветка каменного не изваявши, на Хозяйку-то зариться не сметь!

Данила Денисыч в своих движениях затормозился и застыл на месте как вкопанный. Лицо его, еще секунду назад, словно металлом налитое, вдруг обмякло, глаза приняли выражение испуга в смеси с удивлением, а рот растянулся в дурацкой улыбке.

– Что Вы, Марусенька?! Шутите? – только и сумел он сдавленно вымолвить.

– И не думала! – не выходя из роли, стараясь не сорваться в страх и не разрушить образа, тем же утробным голосом сказала Маруся. – Ты, Данилушка, не смей меня ослушаться! Надевай свой рюкзак и спускайся к Москве-реке. А я следом пойду.

– Как скажете, Марусенька, – покорно согласился Данила Денисыч. – А что это там такое у Вас на голове? – указал он на макушку, куда Маруся минутой ранее водрузила его очки. – Корона, кажется?.. Малахитовая?

– Вот именно! Она!

– Есть тема, Марусенька! – с благоговейным восторгом произнес Данила Денисыч. – Как пить дать корона!

– Не болтай, Данилушка! Да пошевеливайся! – проговорила Маруся и, надев свой рюкзачок, двинулась вслед за Данилой Денисычем.

А как достигли они людной аллеи, так Маруся расслабилась и вышла из образа. В тот же миг и Данила Денисыч будто от наваждения очнулся, – из рюкзака бутылку воды достал, жадно отхлебнул, умылся, головой встряхнул и шумно выдохнул.

А Маруся ему очки в малахитовой оправе протянула.

– Ей богу, не знаю, Марусенька, что на меня нашло! Я к Вам, кажется, в лесу грязно приставал? – оправдывался Данила Денисыч. – То ли пиво в голову ударило, то ли солнце темечко напекло… А может быть, горы у вас тут в Москве такие… легкомысленные, – фривольное настроение навевают.

– Вы, Данила Денисыч, еще скажите, что я, в силу своей привлекательности, в Вашей минутной слабости виновата, – хмыкнула Маруся. – Негоже на природу и слабоалкогольные напитки сваливать! В обществе дамы контролировать себя полагается.

– Вообще-то, Маруся, – встрепенулся вдруг Данила Денисыч, – не было еще случая, чтобы я самого теплого и близкого дамского расположения не добился!

– Таким вот вероломным образом? – подняла бровь Маруся.

– Ну что Вы, Марусенька, совсем меня заклеймили, – обиделся Данила Денисыч. – Наваждение то было, ничего более.

Он мечтательно задумался, отхлебнул еще воды и продолжил.

– Очень, знаете ли, нравится мне путешествовать! И в каждом городе – российском ли, зарубежном ли – есть у меня подруги. И неважно, замужем они или только собираются, а может быть, и совсем одиноки, – главное, что вызываю я у них симпатию.

– Гусарский какой-то у Вас подход, Данила Денисыч.

– Да-с! – гоголем зашагал Данила Денисыч, сделав движение рукой, будто оглаживает усы, которых у него и в помине не было. – Это Вы правильно заметили!

– А Вы-то сами, женаты ли?

– А как же, Марусенька! В пятый раз уже!

– Полагаю, это не предел?

– Я, Маруся, ей богу, в следующий раз на Вас женился бы! Но к пятому разу уже зарекся.

Внезапно петушиность из Данилы Денисыча ушла, он как-то вдруг погрустнел, а лицо его выразило некоторую растерянность.

– Вы мне, Марусенька, вот что скажите: корона малахитовая на голове Вашей померещилась мне? Слишком уж явной была галлюцинация! Или вздремнул я с устатку, и всё это мне во сне пригрезилось?

– Поблазнилось Вам, Данила Денисыч, – объяснила Маруся. – Ваши очки я с перепугу на голову водрузила, со своими перепутала. Вот Вы их за корону и приняли.

Данила Денисыч с сомнением очки в руке повертел и протянул их Марусе.

– Соблаговолите принять на память. Что-то мне их носить уже не хочется.

– Боитесь, рога малахитовые вырастут? – съехидничала Маруся.

– Пощадите, Марусенька! Вы достаточно уже меня наказали, – понурил голову Данила Денисыч. – Заронили в мою душу сомнение в собственной вменяемости.

– Наказала? Ни в коем случае, Данила Денисыч. Ежели мотив наказания в нашем знакомстве и присутствовал, то Вы же сами его для себя, по известной только Вам причине, и смоделировали. Я-то тут при чем?

– Вас, Марусенька, не переспоришь, – надулся Данила Денисыч.

– А смысл? – рассмеялась Маруся.

Данила Денисыч тоже разулыбался, и рассталась с ним Маруся на позитивной ноте. И даже номер своего телефона ему оставила, в знак того, что зла не помнит и в добрых намерениях и незлобивости истинной натуры Данилы Денисыча ничуть не сомневается.

Что-то Марусе подсказывало, что Данила Денисыч, как истинный гусар, сей короткий роман попытается когда-нибудь развить и завершить. Свойство его натуры – красиво ставить точку в отношениях с дамами (будь они даже участницами мимолетного знакомства с единичным свиданием) Маруся угадала.

Через пару-тройку месяцев получила она на свой телефон сообщения с фотографиями, на которых Данила Денисыч красовался в грубом рабочем фартуке. В одной руке держал он что-то вроде резца, а другой указывал на внушительных размеров вазу из малахита.

Маруся так и ахнула! А потом расплылась в одобрительной улыбке и отправила Даниле Денисычу простое сообщение:

«Есть тема!»

В ответ Данила Денисыч ей позвонил и с теплом в голосе поведал о том, что после возвращения из Москвы засвербела у него в голове одна престранная идея: приспичило ему, во что бы то ни стало, изваять малахитовую чашу.

– Видно, Марусенька, как дарствовал я Вам свои очки в малахитовой оправе, так и стало мне остро не хватать тесного взаимодействия с малахитом, – смеясь, рассказывал Данила Денисыч. – Ну не пойду же я, солидный дядька, в мастерскую какую-нибудь ювелирную, в ученики проситься! Продал я часть своего бизнеса и купил такую мастерскую вместе с ее умельцами. У них, стало быть, ваянию и обучился. Вот такое расчудесное хобби, наряду с путешествиями, у меня теперь имеется. К тому же, вывел я убыточное производство на новый прибыльный уровень.

– Какой Вы молодец, Данила Денисыч! – искренне восхитилась Маруся.

Голос у нее во время этой похвалы почему-то дрогнул и приобрел оттенок утробности, от которого у Маруси по позвоночнику ознобная волна прошла, – как тогда, на Воробьевых Горах, когда она, прикинувшись Медной Горы Хозяйкой, Даниле Денисычу выговаривала.

– Приезжайте в Екатеринбург, Марусенька! – зазывал Данила Денисыч. – Я Вам всё свое ювелирное хозяйство продемонстрирую. Шкатулочку вот для Вас малахитовую заканчиваю. В дар от меня, как свидимся, примите, не побрезгуйте!

Он постучал телефоном о что-то твердое, очевидно, демонстрируя Марусе наличие шкатулки в реальности.

– Кстати, развелся ведь я, Марусенька, с пятой-то моей женой! Не поняла она моей одержимости каменьями. Так что нынче человек я вольный и пригласить Вас в гости имею полное право.

Маруся Данилу Денисыча поблагодарила и пообещала над его заманчивым предложением подумать.

Как истинный гусар, Данила Денисыч никаких намеков Марусе не делал. Однако выслушав эту историю, высказал я Марусе свои предположения о том, что чашу-то каменную изваявши, и свободным художником теперь заделавшись, имеет Данила Денисыч право по прибытии в Москву Марусю целовать. И, возможно, при ее лояльности, претендовать на большее.

А Маруся мне на это отвечала, что в русле инь-янь взаимоотношений, право Данила Денисыч, как, впрочем, и любой другой мужчина, имеет одно единственное – не оставлять попыток добиться от нее желаемого.

– Пытаться-то, для подлинного рыцаря, никогда зазорно не бывает! – пояснила Маруся. – Я же за собой всегда другоеправо оставляю – позволить либо не позволить этой попытке развиться и перейти в искомое претендентом качество. В этом праве выбора ориентируюсь я на свою волшебную интуицию, которая, как тебе известно, редко меня подводит.

Совсем запутала меня Маруся! Как ни пытался я прояснить, есть ли шанс у Данилы Денисыча вкупе с его малахитовыми изделиями добиться Марусиного расположения, сделать это мне не удалось.

Сообщила мне Маруся лишь то, что подарок уральца, то бишь очки в оправе под малахит, памятуя о пережитой когда-то розово-очковой лихорадке (читай «Маруся и розовые очки», сезон 6), запрятала она подальше. И хотя спасли малахитовые очки Марусю от большой неприятности, мало ли что от этакого трансформера можно ожидать?

А ежели начистоту, не столько очков Маруся опасалась, сколько возможных последствий своего с ними взаимодействия. Воспоминания о превращении в Хозяйку Медной Горы до сих пор вызывают у Маруси приступ тихой посттравматической паники.

– Не мое амплуа, – ёжится Маруся. – Как вспомню голос ее утробный, так по позвоночнику мурашки бегать начинают. Никогда больше не хочу таким голосом разговаривать! С таким голосом только в горном подземелье и жить, самоцветы перебирая. А ну как застряну в образе женщины, прикипевшей к своим богатствам, и по этой причине донельзя приземленной?! В небо-то в таком состоянии ни разу не поднимешься!