Забег на невидимые дистанции

Сет еще не успел вычислить, по какой причине игроки отказались от защиты шеи (была же какая-то веская причина, но какая?), как в раздевалке материализовался тренер. Заметив фигуру взрослого, все сразу заткнулись, отложили клюшки и ускорились.

– Все здесь? Ридли где?

– Я здесь, сэр, – отозвался Сет из дальнего угла, и только тут его заметили остальные.

– Отлично. А то я решил, ты прогулять задумал.

– Никак нет, я готов.

– Ни хрена себе, Ридли, уже и одеться успел! Ты когда тут вообще очутился? Ты как неуловимый ниндзя, прям страшно иногда становится. А ты во всем такой быстрый, а-а?

Сет посмотрел на говорившего и все понял. У Дезмонда не было шейного протектора, вместо него у самого старшего игрока, защитника, на шее красовалась свежая татуировка в виде штрих-кода. Вот, по какой причине никто не стал закрывать шею, из солидарности. Действительно, шейный протектор был тем редким исключением, когда можно пренебречь, если ты не педант. Или если боишься выглядеть недостаточно круто. Но проблема в том, что Хэнк в этом плане был именно педантом, и он сразу все заметил.

– Что это у тебя шея открыта, Дейзи? Грязью измазался? Сейчас быстро отправлю помыться.

– Это татуировка, тренер, – Дезмонд закатил глаза, предчувствуя издевательства, раз уж все это началось.

– И тебе, конечно, нужно, чтобы все ее видели. И на поле тоже. Ведь одной раздевалки недостаточно.

Мужчина осмотрел присутствующих и изменился в лице.

– Ну и олухи! – гаркнул он, сложив руки за спиной. – Что-то я не вижу татуировок на шеях всех остальных! – он повысил голос и покраснел, словно сержант, отчитывающий свою роту. – Всем надеть протекторы, бестолочи! Никто не выйдет на поле без полной защиты, засранцы мелкие. Только через мой труп. Семь минут спустя это мгновение ожидаю всех на поле. Дезмонд! Не разочаровывай меня. Как самый старший ты обязан подавать пример, а не наоборот.

Хэнк вышел, все стали надевать протекторы. Мэрион не упустил случая съязвить:

– Надеюсь, этот штрих-код ведет на сайт с порнушкой?

– Конечно. С твоей мамашей в главной роли.

Дальнейший обмен любезностями Сет не слушал, но отлично представлял, что там было. Он надел перчатки и застегнул, взял шлем в одну руку, клюшку – в другую, и приготовился на выход. За спиной разгорелась потасовка, но все смеялись, значит, беспокоиться не о чем. Ребята нехотя выбирались из раздевалки, как будто слезали с любимого дивана, чтобы помогать по дому, но это чувство обычно преследовало недолго, на льду оно моментально рассеивалось (Сет задумывался о том, почему иногда нам не хочется делать даже то, что мы любим делать, но ответа не находил). Им предстоял путь по длинному, ярко освещенному коридору, ведущему к ледовым аренам. В конце он разделялся на две дороги Т-образным перекрестком: левая уводила на хоккейное поле, правая – на поле для фигурного катания, где велись свои занятия.

Коридор казался мальчикам бесконечно долгим и всегда волнительным, даже если предстояла рядовая тренировка. Они брели по нему неуклюжей бело-фиолетовой многоножкой с лезвиями вместо лап, словно команда настоящих спортсменов (а не «личинок спортсменов», как дразнил их тренер) перед важным матчем, в финале которого обязательно назначат овертайм, что перевернет судьбы многих игроков. Когда-нибудь это обязательно с ними случится, и дети позволяли себе помечтать.

Арены для хоккея и фигурного катания отличались как минимум по размерам, наличию ворот и специальной разметки игровых зон, как максимум – по множеству технических характеристик от высоты бортика до коэффициента скругления углов площадки. Поэтому, несмотря на несовпадающее время тренировок, юные хоккеисты и будущие фигуристки чуть постарше не могли заниматься на одном и том же поле. Зато неизменно встречались в коридоре, когда группа девчонок в блестящих костюмчиках и длинных полупрозрачных гетрах, весело переговариваясь, уже возвращались в свою раздевалку, в то время как мальчики только покидали свою. У них в распоряжении было от пяти до десяти секунд, чтобы привлечь внимание девочек, в ход шло все, что только можно представить: смех, свист, саркастичные высказывания, размахивания клюшкой и пританцовывания. Девочки в ответ на это с улыбками шушукались и ускоряли шаг. Заговорить друг с другом всерьез никто не пытался, обеим сторонам нравились эти ритуальные заигрывания, но не более.

Едва блестящая команда показалась в конце коридора, Сет заметил, как Дезмонд, идущий прямо впереди него, сорвал что-то с себя и засунул под нагрудный панцирь. Он так вытягивал шею, что Диего не удержался:

– Зря стараешься, приятель, все равно они каждый раз глазеют только на Сета, ты хоть весь татуировками обколись.

Мальчики дружно засмеялись, а Сет надел шлем, застегнул и приладил его на голове, чтобы не встречаться с пятнадцатью парами изучающих глаз с блестками на веках. Их интерес (за который его сокомандники многое готовы отдать) был ему глубоко безразличен.

– Хорошей игры, пятьдесят шестой, – осмелилась одна из девочек, минуя игрока под названным номером.

– Спасибо, красотка, – немедленно отозвался Дезмонд, чем вызвал новую волну смеха, его эхо покатилось по коридору до самой арены. Девочки скрылись.

– Черт тебя возьми, Ридли, – зашипел Мэрион, – чем ты таким намазан? А что же будет, если ты сделаешь татуировку? Они бросятся тебя прямо тут раздевать?

– Надень протектор обратно, – обратился Сет к широкой спине перед собой.

– Без тебя разберусь.

Замкнув руки за спиной и приняв позу горделивой статуи, Хэнк ожидал их, как и всегда, на красной линии, делящей площадку пополам, в центре зоны вбрасывания шайбы радиусом четырнадцать с половиной футов. У него был суровый вид, но это никого не удивило: Хэнк очевидно раздражен выходкой Дейзи, потому что привязан к своим подопечным, их глупости расстраивают его. Мальчики сошли на лед и после нескольких толчков выстроились в шеренгу перед тренером, такую ровную, словно хотели поднять ему настроение намеком на армейскую дисциплину.

Цветная линия из двадцати мальчишек разного роста, калибра и комплекции, более того – разных темпераментов и стилей игры, неодинаковых способностей и выносливости. И из этого безобразия ему нужно ковать чемпионов. Потребовалось несколько секунд, чтобы бегло осмотреть каждого, встречая за защитной сеткой шлема такие разные взгляды уже недетских глаз. Особенно взрослым и тяжелым взглядом отличался игрок под номером пятьдесят шесть, его самородок и большая удача. Но Хэнк не успел развить эту мысль у себя в голове, потому что увидел Дезмонда, который стоял, как ни в чем не бывало, с голой шеей в черные полоски разной толщины.

– Мне показалось, я выразился ясно. По крайней мере, все остальные меня услышали.

Голос тренера казался холоднее матово-белого покрытия под лезвиями коньков. Мальчики напряглись, глядя каждый перед собой, словно рядовые по стойке смирно. Все знали, к кому обращается Хэнк, но никто на него не смотрел, как будто даже взгляд в сторону нарушителя стал табу. Дезмонду хватало наглости по-прежнему делать вид, будто он не имеет отношения к происходящему. Это злило тренера еще больше. Впервые кто-то из мелких говнюков так открыто шел на конфликт. И в этом не было ничего крутого, ведь они понимали, кто выиграет войну и с какими последствиями. Тренер продолжал упрямо буравить мальчика отнюдь не приветливым взглядом.

– Надевать протектор шеи во время тренировки необязательно, это излишняя мера предосторожности, – отозвался, не выдержав давления, подросток. Боковым зрением было видно, что его нога за коленным щитком подергивается от подавленного волнения. – Мы все об этом знаем.

Хэнк снова замкнул руки на пояснице, перехватив каждую в области локтя, такой привычный жест. С ним он как будто успокаивался.

– Ты делаешь так, как я тебе говорю. Или по моим правилам, или вон с поля, у меня простая и доступная политика.

Ему незачем было убеждать другими словами, ругаться или беситься – вылететь из лиги здесь не хотел никто, а для большинства это вовсе было страшным сном. Дезмонд помедлил (подчиняться сразу же было нельзя, это роняло его в глазах приятелей и аннулировало сам факт сопротивления), затем пробурчал себе под нос «черт с тобой», вынул из-под нагрудника и нарочито небрежно нацепил на шею защитное «ожерелье», лишь бы от него отстали. Весь его вид, в особенности поза, выражали высшее недовольство свершившейся несправедливостью.

Хэнк мог бы заставить его зафиксировать протектор, как следует, но не стал этого делать по двум причинам. Первая: Дезмонд уже достаточно перед всеми опозорился, посягнув на альфу как самый старший в группе (что естественно и неизбежно в поведении взрослеющих мальчиков) и потерпел поражение, дальше гнуть палку было нельзя, Дез может возненавидеть его за это. Вторая причина: надевать протектор на тренировку действительно было необязательно в той же мере, как надевать бахилы, когда приходишь к кому-то в гости, это мера предосторожности, на которой настаивал Хэнк, на самом деле не стоила такого принципиального внимания, но свою роль нужно доиграть до конца.

– Ты что-то хочешь мне сказать? – уточнил Хэнк, и ледяная крошка фонтанчиков брызнула из-под лезвия его конька (обычно этот жест обозначал, что тема закрыта).

Нужно было мягко, но результативно задвинуть на место взбунтовавшегося мальца, иначе дисциплина в команде неприятно пошатнется, а потерять ее хуже, чем потерять одного игрока, пусть и талантливого. Потерять дисциплину означало остаться без команды вовсе.

– Нет, сэр.

– Всем тридцать кругов вдоль борта в качестве разминки. И не забудьте показать мне подсолнухи.

Шеренга застонала от досады к явному удовлетворению тренера. «Показать подсолнухи» на личном сленге Хэнка означало ехать, подняв клюшки высоко над головой обеими руками, как будто изо всех сил тянешься к солнцу. Уже столько раз они начинали тренироваться без этих изнуряющих упражнений, просто вбрасывали шайбу в центре поля и начинали игру, а тренер следил и делал замечания, давал советы, объяснял отдельные ситуации с профессиональной точки зрения, запоминал слабые места каждого из них, чтобы в дальнейшем проработать. Но сейчас Хэнк пошел на принцип, а это значит, отвечать за чужую оплошность будут все.

– Ну спасибо тебе, Дейзи, – прошипел Мэрион и ударил клюшкой по локтевому щитку Дезмонда, отчего тот заметно вздрогнул. Стук дерева под тонким слоем стекловолокна был призван выразить возмущение и отлично справился с задачей. Остальные последовали примеру Мэриона, чтобы сбить раздражение на его виновнике.

Мальчики нехотя приступили к исполнению воли тренера. Перехватив клюшку за два конца и вытянув над головой, словно гриф от штанги, вереница лениво заскользила по периметру площадки размерами двести на восемьдесят футов, медленно набирая скорость, как разгоняющийся товарняк с бело-лиловыми вагонами. Поза, непривычная и неудобная из-за особенностей формы, мешала сохранять равновесие, но мальчики держались молодцом, демонстрируя великолепно дрессированный вестибулярный аппарат, что не могло не понравиться Хэнку. Хотя сейчас, недовольные и запыхавшиеся, они не подозревали, что именно благодаря усилиям и жесткости его методик в недалеком будущем смогут ездить даже задом-наперед с закрытыми глазами. Правда, не все из них этому научатся.

– Тянемся к солнышку, мои маленькие подсолнухи. Выше, повыше, вот так, – не без злорадства комментировал тренер.

Дезмонд ехал, сцепив зубы и выслушивая благодарности от всех, кто обгонял его. Сейчас он думал о том, что его нелепая выходка стоила команде лишних двадцати минут, потраченных не на игру, а на отбывание наказания за его дерзость. Не нужно было перечить тренеру, чего добивался?

– Держимся ближе к борту, расстояние себе не сокращаем. Живее, девочки, живее, тянем носочек! – подгонял Хэнк, нарезая легкие овалы в центральной зоне, откуда видел каждого как на ладони, – покажите мне ваше рвение к победе. – Он подгонял их так, словно и сам хотел, чтобы эта бессмысленная процессия, наконец, закончилась, и все бы приступили к реальным делам.

Некоторое время спустя раскрасневшиеся игроки, стараясь привести дыхание в норму, вновь выстроились перед тренером нестройной линией. Теперь по ним было видно, что урок усвоен, и ближайшие несколько месяцев никто не рискнет показывать характер. Чтобы инцидент скорее забылся, Хэнк больше ни разу не упомянул о случившемся и ничем не намекнул. Его отношение к Дезмонду не изменилось ни в худшую, ни в лучшую сторону, осталось таким же, как прежде. Сейчас требовалось сфокусировать внимание мальчишек на чем-то другом, чтобы пережитый негатив не отложился в их самочувствии и не повлиял на тренировку.

Хэнк отлично держал баланс не только на льду, но и между кнутом и пряником, а еще понимал поведение и логику детей, с которыми много лет работал. Поэтому он зарекомендовал себя в статусе лучшего хоккейного тренера Саутбери, а может, и всего Нью-Хэйвен. В юности он тоже играл. С его физическими данными и никогда не подводящим чутьем у него могла бы сложиться фантастическая карьера. Но, как часто случается в этом жестоком спорте, в двадцать три года ему пришлось покинуть поле из-за тяжелой травмы. Несколько лет спустя, поборов депрессию, алкоголизм и ненависть к себе, Хэнк вернулся на лед в новом статусе.

Мальчики, которых он брался тренировать, в скором времени показывали головокружительные результаты. Он указывал другим путь, по которому сам уже не мог пройти, но именно это занятие открыло ему второе дыхание и помогло окончательно смириться с новым порядком вещей. Он не может больше играть, он один, ну и хрен с ним, ведь теперь благодаря ему столько десятков парней выходят на поле как будто бы вместо него, и тренер любит их, переживает за их успехи и ошибки, как за свои. Если бы он продолжил играть, столько счастья у него бы не было. А тут как будто бы новая огромная семья, где каждый – как ты сам когда-то давно.

– А ну, выровнять ряд, – спокойно сказал тренер, и мальчики послушно засеменили лезвиями по льду, радуясь, что его настроение изменилось, и теперь все будет, как и должно было быть с самого начала, если бы не чьи-то выходки. Долг уплачен.

– Сет и Хьюго, пару шагов вперед. Вот так. Остальные, посмотрите на них, – Хэнк сделал паузу. – Ни для кого на этом поле не секрет, почему я сейчас выбрал этих двоих, правильно? Дэймон, почему?

– Два сильнейших игрока, сэр.

– Правильно. Бомбардир и ровер. Оба сильные и талантливые. И оба такие же, как вы, остальные игроки. Что он имеет в виду? Что значит – такие же, как мы? Так вы подумали сейчас. Я хочу, чтобы каждый из вас услышал меня и осознал: здесь, передо мной, вы ничем не отличаетесь друг от друга. За пределами поля вы можете быть кем угодно, хоть в обосранных портках ходить, но как только вы надеваете форму и выходите на лед, вы уже другие люди, равные друг другу по дисциплине и потенциалу.

Ни для меня, ни для кого-то еще среди вас нет лучших и худших, слабых и сильных, способных и нулевых. Вы – идентичные игровые единицы с одинаковым набором данных и способностей, как в видеоигре. Каждый может все то же, что может другой, это лишь вопрос времени и обстоятельств. Вы – материал, а я пытаюсь пробудить задатки, которыми вы точно обладаете, но не у всех хватает духу, а может, и желания, нащупать их в себе и выпустить. Поэтому, только поэтому, не все играют так, как эти двое, которых вы считаете лучше себя. Вам удобнее так считать. Удобнее делить группу на ведущих и ведомых. Неправильный подход, особенно здесь, на льду, в корне неправильный. Знаете, почему? Когда ситуация будет зависеть от кого-то из вас, тех, кто считает себя хуже, слабее, вы ничего не сделаете, потому что понадеетесь на тех, кто делает это за вас всегда. На тех, кто якобы лучше, быстрее, сильнее. Но правда в том, что такими становятся, когда действуют сами, а не ждут подмоги. Да, не все играют, как эти двое, но это не значит, что у вас нет таланта, нет возможности стать такими же. Если бы я его в вас не увидел, вы бы здесь не стояли.

Мне нужна вся команда из таких игроков, как Уивер и Ридли. Каждый из вас потенциально способен на все. Запомните мои слова: всю жизнь за пределами арены вам будут внушать, будто вы отличаетесь от других, будто вы хуже или лучше кого-нибудь. Здесь я говорю вам, что это дерьмо собачье не стоит вашего внимания. Нельзя выходить играть в хоккей и надеяться на победу с такими убеждениями, они рождают зависть, неуверенность в себе, а это разрушает командный дух. Стоит ли мне озвучивать, что такая команда никогда не добьется успеха, или это и так понятно?

– Понятно, тренер! – громко, на выдохе, откликаются ребята в один голос, и по ним заметно, что они повеселели от услышанных слов, ободрились. Инцидент с шейным протектором забылся.

– На льду у вас одна забота: сделать так, чтобы шайба оказалась в воротах противника и не оказалась в ваших. А не выпендриваться, думая, кто же из вас лучше сыграл и кого больше любят зрители. Надеюсь, вы уловили суть. Я всегда говорил вам, что самое главное в хоккее. Мэрион, назови эти три пункта.

– Защита, правила и победа, сэр.

– Верно. И последнего не достигнуть, если не соблюдать первые два условия. Но! Сегодняшняя тренировка будет отличаться от предыдущих, потому что я намерен развивать в вас разносторонний взгляд на вещи. Вы согласны со мной, что после долгих поражений у победы совершенно другой вкус? Думаю, согласны. Нельзя полноценно познать чего-то, не познав в полной мере его противоположность. Сегодня вы поймете, как на самом деле важны и нужны правила, которые вы соблюдаете на автомате, даже не замечая этого. Сет и Хью, наберите себе команды.

Мальчики оживились, не совсем понимая, что их ожидает, а бомбардир и ровер обернулись лицом к шеренге и чуть отъехали назад, чтобы лучше видеть товарищей. По очереди они быстро, без колебаний называли имена игроков, и те подъезжали к ним, пока не разобрали всех. Сформировалось две равные по количеству команды, мальчики машинально выбрали себе тех, в ком были уверены, с кем победа виделась более возможной.

– Отлично. А теперь пусть капитаны команд поменяются местами.

Это было что-то новенькое. Ребята пораженно завертели головами, неповоротливыми из-за объемных шлемов. Они не верили своим ушам, переглядываясь. Таких ловушек тренер им еще не устраивал.

– Иногда для достижения цели приходится отказаться от самых очевидных и удобных путей. Полностью поменять стратегию и не надеяться на запланированное, благосклонность обстоятельств или удачу. Вместо этого – надеяться только на себя. Если вы хотите стать профессионалами, должны быть готовы к любому повороту событий, даже непредвиденному. Никакой форс-мажор не имеет права влиять на качество вашей игры, с кем бы вам ни пришлось играть в команде. Или вы не усвоили мой урок о том, что все игроки равны в своем потенциале?

Уивер и Ридли поменялись местами, оказавшись в командах друг друга. Но и это было не все.

– А чтобы вы лучше ценили сокомандников и не замыкались на своем игровом статусе, сегодня защитники и нападающие поменяются ролями. Всего за один вечер вы поймете, как важно быть взаимозаменяемой игровой единицей, и равенство тут первостепенно.

Поначалу все опешили, но сейчас начинали ловить приливы азарта из-за разрушения привычных границ и правил. В словах тренера, несомненно, скрывалось рациональное зерно, а мальчикам открывались новые возможности игры, свежие пути проявить себя, побыть на арене свободным. Этот опыт перевернет их привычные представления о хоккее. В глубине души «драконы» улавливали, что происходящее – не что иное как демонстрация озвученной теории, но эмоционально не были к этому готовы и реагировали бурно.

– И последнее. У каждого из вас сегодня есть возможность нарушить правила трижды. Не более. Играть будете принципиально без надзора. Посмотрим, кто останется честен с собой, кто чего стоит для команды. Пусть все вынесут свой урок.

– Просто о-хре-неть, – Сет услышал шепот Мэриона, стоящего рядом с ним.

Больше Хэнк ничего не сказал. Поехал в сторону калитки на противоположной стороне площадки. Мальчики понимали, что он сдержит слово и вмешиваться не станет, не вернется до конца тренировки, и соблюдение тренерских условий – полностью на их совести. Почему-то от этого было тяжелее, чем если бы за ними строго следила целая группа профессионалов. Иными словами, чуть меньше часа они будут предоставлены сами себе и могут развлекаться, как хотят. Это напоминало чей-то странный розыгрыш или перфоманс, вышедший из-под контроля. Или проверку. Так или иначе, а по глазам игроков Сет видел, что они собираются воспользоваться возможностью на всю катушку.

– Ну, сейчас оторвемся, – почти пропел Диего, извлекая шайбу.

– Чуваки, это же будет легендарная треня!

– Стоп, а кто же нам вбросит? У нас нет ни рефери, никакого третьего лица.

Решили, что шайбу оставят в зоне подачи, а двое игроков из разных команд по сигналу ринутся к ней из-за синих линий, разделяющих поле на три части: одну центральную и две зоны соперников, где стоят ворота. Вратари покатили к своим лачугам из сетки и пластика. Ближайший «безумный» час без правил им предстоит защищать свою обитель всеми правдами и неправдами, прилагая больше сил и маневренности, чем ранее, ведь полевым разрешено забивать, нарушая привычные порядки и усложняя работу голкиперам.

Резиновая плашка коснулась льда в центре красной линии, «драконы» рассредоточились на поле, заняв непривычные для себя зоны. Дезмонд и Рэй выехали на синие линии друг напротив друга, вместе досчитали до трех и кинулись вперед двумя молочно-лиловыми молниями, сильно работая локтями. Рэй с большим усилием завладел шайбой, и вскоре началось настоящее дерби³ на льду, где выживает сильнейший. Некоторое время основная масса игроков шевелилась в центральной зоне, затем постепенно начала перемещаться то к одним воротам, то к другим. Казалось, что силы команд равны.

На пути к цели мальчики толкались, блокировали друг друга и грубо наезжали на соперников. Особенно жесткие стычки разворачивались у борта. По той причине, что обе команды были укомплектованы с избытком, а по стандартным правилам одновременно от одной стороны на льду может находиться шесть игроков, включая вратаря, на арене быстро стало тесно, как будто она взяла и уменьшилась в два раза. А из-за равенства сил трудно было сойти с одного места. Все поменяли стиль игры. С трудом удавалось оторваться от соперника хотя бы на шесть футов. Прессинг ожесточался, как цепная реакция. Многие израсходовали лимит на нарушения за первые несколько минут игры, но продолжали в том же духе, и остальные следовали их примеру.

Невидимая граница была пройдена, остановиться не получалось, поэтому мальчики молчали, позволяя себе издавать лишь междометия, чтобы экономить силы и не сбивать дыхание. Клацанье клюшек, стуки шайбы, визг лезвий и грохот врезающихся в борта игроков гремел над полем звуковым куполом. Эхо вторило им под высоким потолком, документируя ледовое побоище, в котором каждый в равной мере дал себе волю и никого не ограничивал в том же.

Восемь минут спустя напряженной борьбы в воротах оказалась первая шайба, еще через две минуты ответная уравняла счет. Это позволило немного перевести дух и вспомнить, кто ты и что здесь делаешь, но ненадолго. Желание победить любым способом затмило податливый детский рассудок, не вполне отличающий добро от зла, не умеющий сказать себе стоп, когда перегнет палку. Привыкший, что за ним следит, контролирует и останавливает его кто-то извне. Но рядом не было никого, кто мог бы прекратить набирающее обороты безумие коротким криком или свистом, а сами они уже не могли и не хотели притормаживать.

Сладость игры без ограничений оказалась более заразительна, чем думалось изначально. Прежние классические правила хоккея уже казались чем-то старомодным и изжитым, чем-то постыдным и совершенно ненужным для эффективной игры. Скорость, с которой они со свистом рассекали поле, оставляя глубокие шрамы на ледовом покрытии, выветривала из мальчиков правила безопасности для себя и для других. Они расшвыривали друг друга вплоть до болезненных падений, били клюшками сначала по пластику, а потом и по незащищенным участкам тела (злые вскрики и стоны боли то и дело раздавались меж ними, но это никого не останавливало, как будто тумблер жалости отключили вместе с чувством меры), опасно подрезали соперников и наслаждались официально разрешенным буйством, убеждая себя, что вот сейчас нарушают правила в последний раз. Точно в последний.

Сегодня каждый из «драконов» был обречен вернуться домой с ушибами и гематомами, объяснять родителям, откуда они взялись (и это доставит большие проблемы тренеру), но самое страшное, что они унесут с собой с этого поля, будет у них не на теле, а в голове. Знание о том, сколь расчеловечившимися они могут стать при определенных обстоятельствах. И как быстро это может произойти. Синяки заживут, ушибы перестанут болеть, даже кости срастаются. А открытая внутри себя сущность уже никуда не денется.

«Мы не смогли остановиться, – пульсировала на задворках разума мысль, и от нее, словно радиация, исходили волны безысходности, – мы не сумели отказать себе в возможности побыть кем-то еще, кроме себя в обычной жизни, кем-то гораздо хуже». Но свист шайбы и прочий шум заглушали голос рассудка.

Они били с такой силой, словно играли в гольф, соревнуясь, кто дальше запустит резиновую пулю крупного калибра, а она послушно врезалась в высокое пластиковое ограждение перед трибунами, словно планировала продырявить их. И действительно, в нескольких местах от удара остались мутные язвочки трещин.

Цепная реакция достигла апогея. Сет разогнался до предела своей скорости за пять толчков и локомотивом снес несколько игроков на своем пути к перехвату шайбы. Мальчики кеглями рассыпались по льду, посылая проклятия, причем виртуозность сквернословия поразила бы их матерей. После этой выходки сбивать друг друга на скорости, словно игроки регби, стали все, ведь они равны, и что позволено одному, позволено и прочим. С упавших осыпались куски защитной формы, словно отмершая чешуя или засохшая грязь, впрочем, как и с тех, кто вынуждал их к падению.

Столкновения становились жестче и чаще, никто не хотел уступать. Как будто происходящее имело критический предел, который они непременно обязаны достигнуть. Мальчики готовы были покалечить друг друга, только бы отнять шайбу и забросить в ворота. Вратарям доставалось не меньше, чем полевым, и казалось, один из них вот-вот либо разревется, либо потеряет сознание. Они забыли о существовании тренера, и за временем уже никто не следил, но подсознательно они понимали, что оно подходит к концу, и это толкало их на все более отчаянные выходки.

К сороковой минуте счет был 10:17 в пользу команды Ридли. Подростки начали выдыхаться и неосознанно сбавили обороты. Стандартный матч без овертайма и штрафных состоит из трех периодов по двадцать минут чистого времени, перерывы между которыми составляют семнадцать минут. Так играют, выдыхаясь, взрослые мужчины. Мальчики передышек не брали и выкладывались с колоссальной самоотдачей.

Сет ощутил тяжесть в плечах столь внезапно, словно его догнали и в движении навьючили грузом. Тогда он понял, что все вокруг тоже устали от напряжения и борьбы. И начали совершать ошибки, опасные и недопустимые. Но до возвращения тренера оставалось совсем немного, команда Хью жаждала отыграться, Ридли же планировал этого не допустить.

Усталость навалилась и на глаза. Сет моргал гораздо медленнее обычного, на пару мгновений как будто отрубаясь от действительности, выполняя действия на автопилоте. Поэтому и не заметил, в какой момент оказался в дуэте с Дезмондом, преследуя ведущего из команды Хью. На поле все происходило с постоянным ускорением, анализировать действия становилось тяжело, как следить за пейзажем на скорости выше ста миль в час. Вместе с Дезом они прессовали игрока под номером четырнадцать (кажется, его звали Рен) неподалеку от своих ворот, подрезая его, толкая с обеих сторон, заклевывали, будто два оголодавших грифона, действующих исподтишка и готовых на все. Жертва была не самым сильным игроком, но на удивление хорошо держалась, правда, так и не сумела передать пас кому-то из своих, а ворота с выдохшимся в них голкипером были так маняще близко.

Добиваясь того, чтобы шайба сбилась с траектории и не достигла цели, Сет и Дезмонд зажали Рена в тиски и вместе разогнались до пугающей скорости. Они действовали слаженно и интуитивно, словно имели один мозг на двоих, а потому даже не поняли, как все произошло. Ридли поставил противнику искусную подсечку, в тот же миг его напарник толкнул мальчика плечом с такой силой, как будто выбивал дверь. Показалось, Рен как будто несколько раз перевернулся в воздухе перед ними.

Блеск.

Что-то блеснуло перед глазами Сета, что-то очень знакомое, но неуловимое на такой скорости. Затем был звук, очень странный звук, с таким лопается спелая тыква. Ридли ощутил режущую боль в предплечье и отпрянул, притормаживая. Эта боль не была похожа на то, что ему доводилось испытывать ранее. Как будто глубже. Серьезнее.

Никто не успел понять, как все случилось, но все ощутили, что случилось что-то непоправимое.

На поле как будто сверкнула короткая молния, и все стихло в ожидании грома. Только Рен, упавший безвольной куклой, еще пару секунд по инерции ехал, издавая зловещее шуршание. Судя по позе, он потерял сознание. Сет схватился за предплечье. Форма оказалась порвана и быстро намокала. Он не мог пошевелить пальцами.

В следующий миг он увидел перед собой Дезмонда. Без шейного протектора. Тот замер, отклонившись назад, и было хорошо видно, что на месте кадыка у него образуется бурый водопад. Низвергаясь на бледное ледяное покрытие, он становился совсем черным и подтапливал его. Лиловый дракон на груди стал теперь красным драконом. Ридли не совсем понимал, что он видит. Дезмонд грохнулся на колени, вытянув одну руку вперед. Другой он схватил себя за горло, пытаясь понять, что мешает ему дышать, почему вместо крика получается только мокрое бульканье. Увидев продолжающую пополняться лужу собственной крови, он испугался и отшатнулся.

Сет видел его лицо в тот момент. Видел и навсегда запомнил.

Не все на площадке сразу заметили багровый водоем, но он так быстро разрастался, что это был вопрос времени. Сколько литров крови в четырнадцатилетнем мальчике, – не к месту спросил себя Сет, – хватит ли ее, чтобы перекрасить всю площадку? Он обязательно испугался бы этой мысли, если бы успел. Дезмонд хрипел, зажимая горло и поскальзываясь. Игроки остолбенели, пытаясь прийти в себя, но не могли двинуться.