Read the book: «Будничные жизни Вильгельма Почитателя», page 13

Глава пятнадцатая

Трава казалась ярко-зеленой. Ветер пах сушеными, уже даже чуть подпаленными, папоротниками, а Солнце палило нещадно.

Норрис Херц и Вильгельм Эльгендорф сидели на крыльце за столом, заваленным бутылками лимонной настойки, несколько ящиков которой они взяли, когда сбегали из Академии на Планету, сверкая пятками. Норрис разливал мутную настойку по бокалам. Отрезвляющие таблетки они взять забыли, а никого на Земле, кроме них двоих, не было. Во всяком случае тех, кто знал, что такое алкоголь. Друзья быстро хмелели.

– Знаешь. Знаешь что, знаешь, – бубнил Херц, покачивая головой, и волосы закрывали лицо до подбородка – Из Академии что-то прислали.

– Знаю, видел! – Махнул рукой Эльгендорф.

– И где?

– Сжег.

– Как и те документы?

– Ага.

Херц улыбнулся, почесал за ухом. Сережки в ушах его брякнули, ударившись друг о друга. Ничего говорить Норрис не стал.

Мимо дома, в которой тихо гудел охлаждавший спальни вентилятор, пробежал детеныш трицератопса, жалобно мяукая. Где-то вдалеке, в зарослях, проорала его мать.

– Иди, иди давай! – сказал ему Вильгельм и махнул рукой. – А то твоя мамаша опять застопчет мне цветы!

Трицератопс с непониманием взглянул на Почитателя и, почуяв исходящее от его кулона излучение, что-то жалобно протянул и повернул назад, к матери, по дороге затоптав цветы, высаженные в кружок.

– Да чтоб тебя! – воскликнул Вильгельм и вскочил с места, а Норрис, посмеиваясь, потянул друга за руку и усадил его в кресло.

– Нужно было тогда их невесомными… невесными… не-ве-со-мы-ми делать, чтобы не топтали, – проговорил Норрис и сделал глоток из бутылки. – Да и вообще. Ты ж можешь на цветы крикнуть, и они снова вырастут.

– Не могу! Это у Захарри такая дурацкая идея была, чтобы его образцы по его велению вырастали, но никто же не смог бы воплотить ее. То же мне, гений! Да пусть растут, им полезно. – Поморщился Вильгельм и развалился в кресле.

По необъятному полю, раскинувшемуся перед домом, пробежала стая относительно небольших динозавров, название которых ни Вильгельм, ни Норрис, не смогли бы произнести. За кустами, чуть правее, стоял прикрытый листьями летательный аппарат, похожий на летающего динозавра без клюва.

Херц с грустью посмотрел на дно пустого бокала и спросил:

– Слушай, а почему динозавры?

– М-м?

– Динозавры? Почему не люди-то? Вроде же ты так назвал.

– Да ведь мой вид не выдержал бы такие условия. Толку-то, что мне Планету дали? Недоделанную же, условия не те. Пусть доделается сначала, а потом как-нибудь…

– А когда потом?

– Ну, так и не посчитаю, – усмехнулся Вильгельм и посмотрел на тонкую пластинку галактических прозрачных часов. – По-нашему не так уж и долго, а как тут не знаю. Мы же пока часы не сделали.

– А что потом с динозаврами делать? Увезти?

– Да ку-уда там их увозить! – протянул Вильгельм и улыбнулся. – Они сами потихоньку меняются. Они ведь разумные! Понимаешь, мы же их разумными сделали, а не как все остальные делают. Они сами улучшатся, а не улучшатся, так я что-то придумаю. Подсажу кого-то, привезу новых видов незаметно. У нас их помнишь, сколько в ящиках осталось?

– Эволюция? – Улыбнулся Норрис. – Из динозавров?

– Нет! Тут дело сложное, надо из чего-то другого. Придумаю. Это все А-Академия. Зажали исходники. А мы с У-Ульманом тогда придумали, что будет круговорот такой. Динозавры подохнут, в землю всосутся, а оттуда что-то и выйдет.

– А почему ж именно динозавры, а не недо-люди? Динозавры же вообще на людей не похожи.

– Не похожи? А на кого они похожи?

– На Варрава похожи! Он такой противный. – Поморщился Норрис. – Всегда везде сует нос.

– И скучный. Как и все эти, из поганого Альянса.

Норрис окинул взглядом динозавра, который стоял за спиной Вильгельма и щипал листья с деревьев Вильгельма. К счастью, Эльгендорф не видел.

– И ты все равно впихнул их в свою команду.

– Ульман так сказал. Видите ли, Ванрав этот – х-хороший работник.

– А про Годрика что?

– А он в комплекте прилагался.

Норрис кивнул и предложил тост.

– За нас с тобой. За то, чтобы мы никогда не были скучными!

– За веселье! – поддержал друга Вильгельм. Кислая пленка лимонной настойки застыла на языке, и Почитатель снова обрадовался, что и лимоны смог привезти из Академии.

– Вы опять? – раздался голос из Связистора.

Друзья не сразу поняли, где вдруг появился звук. Они оглядывались, посмотрели на дом, на кусты и даже поднялись на стульях и поглядели дальше, на поле. Подумали, что динозавры начали разговаривать. Но тут Вильгельм заметил спрятавшийся за ящиком Связистор. С экрана на друзей глядел бородатый Ванрав в белой форме. За ним, повернувшись к экрану спиной, сидел Годрик.

– И тебе не хворать! – сказал Норрис.

– Вы знаете, что Академия вас письмами завалила? – спросил Ванрав. – Почему до сих пор не написали? – спросил Ванрав, постукивая толстыми пальцами по стеклянной поверхности стола.

– А мы их сожгли, – сказал Вильгельм.

Ванрав позеленел. Даже Годрик, чьего лица не видно, напрягся. Оба они повернулись туда, где, предположительно, находилась стеклянная дверь. За ней определенно стоял кто-то из Штаба и набирал гневные послания на экранчиках на рукаве.

Там такие порядки – когда ты на работе, скрывать нечего. Если ты, конечно, не в Академии и не занимаешь высокий пост. Тогда пару раз в неделю можешь занавесить двери и окна. Так, на немного.

– Вы свихнулись? – прошипел Ванрав, а Норрис достал из ящика новую бутылку. – Вы этой дряни сколько утащили? Да если тут узнают…

– И что сделают? Обрадуются только, – сказал Вильгельм. – А говорить могу все, что захотим. Я тут хозяин.

– Нет, не можешь! – процедил Ванрав. В белом одеянии Академии он казался Вильгельму еще мясистей, чем обычно.

– Ошибаешься! – воскликнул Вильгельм так громко, что динозавр, уже общипавший добрую половину недавно выведенного дерева, испугался и убежал в заросли.

– Да, фактически, его уже вычеркнули из списка почета. Я же прав? – спросил Норрис и загнул палец.

Вильгельм кивнул.

– Памятник тебе снесли? – Норрис загнул второй палец.

Вильгельм задумался, почесал длинным ногтем переносицу.

– Да. До крошек разломали, даже документацию всю выкинули.

– Портрет из зала Почитателей сняли?

– Сняли, мне отправили. Я его вместо подноса использую.

– Ну вот. Он ничего больше не должен, – заключил Норрис, улыбаясь. – А я – так вообще расходник. Какой-то механик. Кому до меня есть дело?

– Мне есть! – встрял Вильгельм.

Пока друзья говорили, Ванрав то зеленел, то бледнел, пару раз даже раскраснелся. Голова его поворачивалась к двери и, если бы не высокий воротничок его Академской белой куртки, давно бы оторвалась. Годрик чуть повернулся и отливал успокоительное в стакан по капле.

– Альянс в ярости! Все обсуждают тебя, Эльгендорф. Президент на последнем совещании сказал что-то про тебя!

– И что? Пусть говорит, что хочет.

Ванрав замолчал. Задышал, пытаясь успокоиться, руки его мелко подрагивали. Ему пророчили повышение, а Эльгендорф все портил.

– Что ты натворил, Эльгендорф? Какие динозавры? Твой план был совершенно иначе расписан! – воскликнул Ванрав, собравшись силами. – Ты должен был заселить Планету видом «Человек разумный»! Где он?

– А это ответ на обстоятельства.

– И что теперь?

– Сначала Планета в порядке будет, а потом и люди появятся.

– Поддерживаю! – подхватил Норрис .

– А ты что? Спаиваешь? Он еще, наверное, по возрасту, не должен был даже Академию закончить, – процедил Ванрав. Он, казалось, на грани, мог сорваться, накричать, превысить полномочия, но оставался словно выдолбленным из камня – недвижимым, прямым и непробиваемым.

Вильгельм же, стоило ему услышать слова Ванрава, вздрогнул и опустил голову.

– Вы должны предоставить полный план действий на ближайшие годы. Считайте сами, сколько это будет в переводе на годы Планеты, – будто считывал Ванрав, не моргая. – Вы должны предоставить слепки, списки, примеры ДНК и документы, которые вы, конечно, обязательно восстановите. Иначе Альбион наложит санкции на твой, Эльгендорф, проект. И твои «динозавры» могут засчитаться за вид, Эльгендорф. И твой неуспех засчитается как настоящий.

– Я все услышал, – прошипел Вильгельм, не поднимая головы. – Ты закончил?

– Закончил, – согласился Ванрав.

– Тогда прощай, – сказал Вильгельм и толкнул Связистор со стола. Ванрав с экрана успел только пискнуть, как механизм с грохотом свалился.

Норрис подарил другу несколько минут тишины. Он не тронул Вильгельма, когда тот дрожал и кусал губы, не окликнул, когда схватился за волосы и потянул, словно хотел вырвать с корнями, не решился даже попросить успокоиться. Норрис дождался, пока прежний Вильгельм вернется, а потом тихо, чтобы не оглушить, сказал:

– Забудь. Недолго же просиживает задницу в Академском кресле, а столько гонора, будто и в самом деле что-то из себя представляет.

Вильгельм с грустью посмотрел на разбитый Связистор. В Почитателе не осталось уже силы – только опустошающая печаль.

– Связистор бы починить. А то вдруг Джуди звонить будет?

Вдали проорал хищный динозавр. Ему ответила подружка, видимо, голодная. Их рев перекрыл порыв ветра, пощекотавший кроны деревьев.

– Как думаешь, что нас ждет в будущем, Вельги?

– Не знаю, я же не провидец, – вздохнул Вильгельм. Он боялся размышлять о будущем. Оно было призрачным, каждый день могло измениться.

Вильгельм мечтал о мире подобном тому, что он прочитал в «Путях частиц или становлении Наплектикуса» и надеялся, что сможет этого достичь. Что станет хорошим Почитателем. Каждый день он совершал обход по окрестностям, следил, делал записи и заполнял отчеты. Вильгельм не был бездельником, просто работать без постоянного надзора Альянса спокойнее.

Друзья сидели в темно-коричневых костюмах, подставляя лица Солнцу, которое медленно двигалось в объятия туч. Воздух остыл.

– Починишь? – спросил Вильгельм, кивнув в сторону Связистора.

Норрис был лучшим во всем Альбионе механиком. В его комнате на Шаттле куча книг: «Механика Плоти», «Механизм и механизмия», «Великие механики и их механизмы», «Механизмы для работы механизмов» и другие. Норрис мог из груды запчастей сделать Связистор. В подвале их дома валялись роботы, которых Херц собрал из обрубков их корабля. Но ничего делать роботы не могли – масло в корабле оказалось просроченным. Большой кусок корабля он переделал в маленький кораблик, на котором они совершали облеты. Помимо механики Херц увлекался музыкой и иногда, только в кругу Вильгельма, флористикой.

– Соберу. Конечно, соберу.

Небо окрасилось красным. Шумели деревья и папоротники.

– Но все-таки, почему динозавры, Вельги?

Почитатель хмыкнул.

–За все хорошее, что мне сделали. Понимаешь?

Конечно, Норрис понимал.

Глава шестнадцатая

Вокруг летали трупные мухи. Воздух был сладковатым из-за разлагающейся плоти, из хижин пахло травами, которыми пытались залечить раны. Озера стояли в деревне, спрятанной в лесу. Вода была смертельной, ядовитой, отравленной такими же людьми, жившими за много миль. Людьми, которые даже не увидят смерти, забравшей земли в свои владения.

Жертвоприношения богу земледелия не помогли, кровь принесенного в жертву мальчика, оросившая подножье идола, только разозлили бога. Сильные засухи погубили почти весь урожай, и люди, обезумевшие от мыслей о голодной смерти, принесли в жертву еще одного мальчика, которого сбросили в колодец в надежде, что бог дождя все-таки подарит желанную влагу. Но боги отвернулись от людей. Вместо обещанной благодати пришло наводнение. Воды реки, что текла у селения, вышли из берегов, а влага принесла с собой яд из верхних притоков. Смерть пришла за людьми.

Маленькая девочка вышла из дома, держа в тонких руках небольшую емкость, выструганную из куска дерева почившим отцом. Он лежал с другими жителями деревни, ожидая погребения в саркофагах, над ними вились тучи трупных мух.

Малышка шла мимо. Мертвые не пугали – дети, столкнувшиеся со смертью, растут быстро. Тэкэле три, но она уже знала, что отец и мать не вернутся. Она перешагивала через змей, смотрела на плачущих жен и матерей, оплакивавших погибших. Тэкэла помнила семью, ушедшую за неделю. Она знала, что каждая женщина молится, надеется, что смертельная хворь обойдет стороной, но понимала, что никто не услышит. Люди брошены, оставлены Создателем. Ему нет дела до своих творений.

– Тэкэла, тебе не нужно быть здесь, – кашляла сидевшая на пороге своей хибары старушка Гэлилэхи, закрывала рот ладонью и вытирала кровавый след о юбку. – Иди домой, побудь с сестрой.

Девочка от страха и смирения почти забыла, как разговаривать, но все понимала. Она продолжила идти вперед, к воде. Сестре нужно готовить еду. Сестре нужно помочь.

Маленький, почти высохший, но безопасный ручеек, который успели перегородить бревнами, окружили дети. Изъеденные слепнями, исцарапанные, измученные, они черпали воду ладонями. Пока два мальчишки отвешивали друг другу тумаки, Тэкэла подставила чашу. На обратной дороге старушки Гэлилэхи она не увидела.

Боги гневаются, говорили в деревне. Боги наслали погибель на людей, потому что люди вели себя недостойно творений великих богов. Боги наслали смерть, и смерть являлась в разных обличиях. Поговаривали, что с севера пришли монстры, по ночам пожиравшие детей, что в водах реки поселился змей, заглатывавший любого, кто посмеет подойти к ядовитой реке. Говорили, что захватчики на севере отравили реку, чтобы люди, жившие вниз по течению, не смогли справиться с иноземной болезнью.

Смерть дышала в спину. Боги гневались. Жизнь в жилах людей остывала.

В доме Тэкэлы пусто. На месте кроватей валялись гнилые овощи, у потухшего костра растекалось красное пятно. Малышка поставила воду на пол, вышла за дом, громко хлюпая босыми ногами по разжиженной почве, что недавно кормила их, а сейчас – уносила жизни.

Сестра лежала за домом, обняв накидку. Лицо ее перекошено гримасой боли, над головой вились первые жирные мухи.

Через несколько дней деревня опустела, ни один звук не нарушал торжества смерти. Несколько оставшихся в живых людей ютились вокруг костра и возносили последние молитвы богам. И тут Тэкэла сидевшая чуть в отдалении услышала вой – голодный, злобный. Она отбежала, спряталась в доме, накрылась грубым лоскутом ткани. Но он нашел ее. Его дыхание пахло кровью – он тоже болен. Уничтожено все, смерть давно подсчитала подарки и с радостью их забирала. Они все давно мертвы.

Он учуял ее – быстро подбежал к ее месту, стянул лоскут. В нем не было и намека на великодушие – лишь белая пена, окрашенная кровью, лилась изо рта. Перед смертью Тэкэла увидела его и ужаснулась – монстром оказался совсем не зверь…

Пели птицы, но так далеко, что Вильгельму удавалось услышать только постукивания дятла по стволу дерева, растворяющиеся в шорохе листвы, перебрасываемой ветром. Мир погружался в липкие осенние сумерки, которые на городском кладбище пахли можжевельником, порохом и грязью. Где-то у храма, который просматривался через облезшие черные деревья, работал дворник, постоянно охая и ахая. Могилы старообрядцев окружал низкий забор, через который мог легко перешагнуть пятилетний ребенок. Многие надгробия, лежавшие на земле, а не спрятанные под ней, обросли зеленой плетушкой. Вильгельм сидел на холодной крыше покосившегося склепа. Почитателю не было холодно, неприятно или страшно. Более того, частенько Вильгельм забредал на кладбище просто так, насладиться тишиной. А сейчас, закутавшись в поля пальто, он ждал, пиная камушек носком ботинка.

Ночной кошмар выбил его из колеи, и последние хорошие мысли исчезли. Он не мог думать ни о чем, кроме как о телах мертвых детей на опушке в деревне, захваченной людьми. Казалось, он даже чувствовал терпкий запах железа, въевшийся в землю и траву. Казалось, вся земля его дышала парами булькающей крови.

Утром из дома он вылетел. Нуд даже не успел выбежать следом. Мир чудился Вильгельму серым и безликим, как огромное кладбище, где на надгробии уже нельзя разобрать имя упокоенного. У людей это называлось депрессией, поддавалось лечению. У жителей Единого Космического Государства – отклонением от нормы, которой не существовало.

– Ты со всеми встречаешься на кладбище или только мне такую честь оказал? – Раздалось за спиной.

Вильгельм вынырнул из мыслей и вгляделся перед собой, в черноту кустов, но оборачиваться не стал. Он медленно вытащил из кармана сигарету, закурил. Фитилек осветил бледное лицо. У его ног валялось уже много окурков. За спиной громко ступали по сухой листве. Мертвые листья превращались в крошки под ногами.

– Еще и браслет нацепил. Забежал в женский магазин? А я думал, что ты занимаешься работой, – с нескрываемым ехидством заявил Ванрав.

– Не твое дело.

– Я вообще-то принес кое-что, – продолжил Ванрав.

Вильгельм хмыкнул. Выпустил столб дыма из рта, который рассеялся в кладбищенской тьме.

– Пока я чувствую, что ты принес с собой только запах перегара и, надеюсь, извинения.

– Какой ты напыщенный индюк! – воскликнул Ванрав, усевшись на чье-то надгробие так небрежно, будто это водный матрас, а не упокоенная душа. – Еще и нервный.

– Я не напыщенный, и с нервами и у меня все в порядке, если ты перестанешь испытывать мое терпение. Ты обещал, что придешь к двум. Мне пришлось перевернуть весь день с ног на голову, чтобы успеть к тебе, а ты приползаешь только к вечеру, пьяный, и еще удивляешься, что я тебе не рад. Протри глаза, Ванрав, может и увидишь, почему я недоволен.

– Ты еще и ворчишь, как мой старик сосед, – глухо засмеялся Ванрав. Его голос зловещим эхом разнесся по всему кладбищу. – Но новости у меня знатные.

Вильгельм усталым взглядом прорезал могильную тьму.

– Ну? И какие же?

– Я знаю, какого человека нам можно использовать.

– Не знал, что ты успел перезнакомиться со всеми людьми на Земле.

– Я подбросил монетку и выбрал век. Это так, для начала. – Ванрав усмехнулся. – Потом еще покрутил бочонки лото и выбрал десятилетие. И вот, Вильгельм, возрадуйся. Я нашел человека.

– Методы у тебя, конечно, как у Нуда. На картах не гадал?

– Чем тупее, тем лучше на этой Планете. Тут все не так, как надо. Еще бы определиться еще в этих столетиях! – хохотнул Ванрав. – Но это же не все. В Академии я пересмотрел отчеты и наткнулся на одного очень даже подходящего образца.

Вильгельм хмыкнул. Он уже сбился со счету, сколько человек топтало его Землю. Каждый – личность или хотя бы казался ею.

– Какую шутку еще приготовил?

– Я думал, ты обрадуешься, – протянул Ванрав и обтер руки об штаны. – Я Планету помогаю спасти.

– До этого ты не помогал. Уже сотни лет не помогал, зато разваривал ядовитое пойло и продавал его людям, – огрызнулся Эльгендорф и затушил сигарету о влажную стенку склепа.

– Откуда ты узнал?

– У меня есть свои каналы информации.

Ванрав злостно хмыкнул, встал с могилы и уселся на корточки перед Вильгельмом. Если бы не чин «Подчиненного Почитателя» – уже давно бы разбил Эльгендорфу бледное, почти искусственное, лицо. Эльгендорф исхудал за последние десятилетия, уложил бы его Ванрав с одного удара.

– В тебе опять включился хороший Почитатель? – спросил Ванрав и высморкался в серую тряпицу, сложенную втрое, которую достал из кармана. – Впервые? А где ты тогда был, когда твои образцы погибали?

– Если бы ты только чаще молчал, знал бы, что я не могу им помогать, – бесцветно бросил Вильгельм. Рука его потянулась в карман, за пачкой сигарет, но Ванрав резко схватил его за плечо. – Отпусти меня.

У Ванрава нет талантов, увлечений, особенных достижений, кроме тех, что проглядывались у всех в потоке выпускников Академии. Его карьера социолога была подарком Генриха Ульмана, когда тот предложил Вильгельму взять выпускника в команду. Но Ванрав обладал двумя способностями: недюжинной силой и умением убеждать.

– Нет, ты послушаешь, чертов максималист, – процедил Ванрав и поставил руки по обе стороны от ног Вильгельма. – У тебя приступ взрослости? Думаешь, все сам сделаешь?

Вильгельм молчал, невидящим взором что-то выискивая в лице подчиненного.

– Скажешь что-нибудь умное? Как ты это обычно делаешь? – спросил Ванрав. Из его рта вырывались облачка пара. – Ты принимаешь помощь как должное, как будто все тебе обязаны только потому, что ты Почитатель. Зря Ульман тебя так разбаловал.

– Не смей говорить о нем.

Ванрав гадко усмехнулся, сверкнул зубами, ряд которых потеснился сероватыми коронками, встал и посмотрел на Вильгельма сверху вниз.

– Как люди говорят, правда глаза колет? Да, конечно, легко быть Почитателем, когда ничего, кроме короны не нужно. Ты ж так рвался быть им, а как только остался один, без Норриса и Ульмана, – язык в задницу засунул, – продолжал Ванрав. – Ты сам такие тирады зачитывал с постамента в Академии, когда рассказывал о своих мечтах. Ты же говорил, что нельзя останавливаться в совершенствовании. И что? Почему остановился?

– Ты знаешь, что я не могу вмешиваться в их судьбы. Землю уничтожили бы, если бы я продолжал вмешиваться, как делал раньше.

– Ты мог не вмешиваться. Ты мог думать заранее! – воскликнул Ванрав.

– Заранее? – усмехнулся Вильгельм. – А ничего, что у людей есть свобода воли?

Дворник, старательно подметающий дорожку у храма, услышал странные крики в глубине кладбища, испугался и сбежал. Подумал, что это духи вновь проснулись, но духи, если и существовали, испуганно бы жались в стенки гробов.

– Ты и это мог продумать! Ты хотел стать Почитателем, но забыл, что важнее быть хорошим Почитателем, – выдохнул Ванрав и затих, будто с этими словами закончилось что-то важное, что еще теплилось в нем.

Вильгельм молчал. Не моргал, руки его не дрожали. Он не дышал, не шевелился, и, буквально на мгновение, Ванрав испугался, что расшатал нервную систему Почитателя.

Воздух кладбища липким одеялом накрывал их. Птицы смолкли. Почитатель думал.

– Я тебя понял. – Выдохнул Вильгельм. Голос его не узнать – звучал он так, будто ветер шевельнул пыль на надгробии.

Почитатель молча поднялся, даже не постаравшись стряхнуть пыль и сухую грязь с пальто. Ванрав только сейчас заметил, что на нем оно висело, будто на вешалке в прихожей.

– Скажи мне только одно, Ванрав, – прохрипел Вильгельм. – Зачем помогать мне, если я так тебе неприятен?

И тут Лейман, не сдержавшись, рассмеялся. Его смех разлился по липкому полумраку кладбища ядовитым облаком. Если бы на кладбище не перестали хоронить шесть десятков лет назад, послышался бы испуганный шепот.

– Какой же ты еще дурак, Эльгендорф. Почему я должен помогать тебе из дружеских чувств? Я на тебя работаю, это моя обязанность.

Вильгельм кисло улыбнулся, кивнул и повел Ванрава к офису.

Они молча пошли по кладбищу вглубь, куда уже не доходил свет фонарей и где не чистили дороги. Их облеплял туман, едкий и холодный, лизал щеки. Надгробия в той части кладбища почти все ушли в землю наполовину, а многие утонули в ней по макушку. Деревья образовывали частоколы из объеденных веток и острых сучьев. Ванрав чувствовал себя неуютно, но молчал, продолжая следовать за черным пятном в дорогом пальто, которое легкими движениями рук отодвигало непослушные лапы кустарников.

Ванраву вдруг вспомнились далекий от настоящего года век, когда Эльгендорф впервые попал на кладбище и увидел могилы, вырытых его мертвым творениям. Как в бреду Лейман наблюдал, как Почитатель опускался на колени и комкал сырую землю, как пальцы, ловкие и быстрые, искали что-то среди цветов, растущих над мертвецами, как он читал эпитафии на надгробных памятниках. Почитатель привидением летал по царству тех, кто уже не принадлежал ему, будто искал ответы на вопросы у них, мертвых, страшась спросить у живых. Но его мертвецы так и не ответили.

– Здесь вход. Нужно спуститься, – ледяным тоном проговорил Вильгельм. Ванрав не стал язвить и пошел за ним, утопая во мраке.

Густая чернота напускалась специально, чтобы ни у кого не появлялось желания спуститься. Для тех же, кто рискнул, на нескольких ступеньках торчали иглы со снотворным, которые вбрасывали в организм человека яд, усыплявший его, пока кто-то из приспешников Почитателя не вколет антидот. Впрочем, за время существования этого офиса смельчаков не нашлось. По стенам росли грибы, а по потолку пускались лианы. Когда ноги наступали на сырые ступени, раздавался противный крякающий звук, отдающийся эхом.

Офис оказался не таким, каким Ванрав представлял: сырая комната с кучей столов, ящиков, разбросанных по углам, кипами бумаг и горами ручек, несколькими десятками страшных существ, которые до инъекций были людьми, снующих туда-сюда и постоянно исчезающих в черных карманах, которые дырявили стены комнаты как сыр и заменяли окна. В середине стояли машины, приспособления и просто какой-то мусор. Пахло печатью, печеньем и грибами, иногда пробивались нотки пыли, но быстро исчезали с голыми пятками помощников – уродцев, которым жить на поверхности невозможно.

Горх, которого Ванрав уже видел и знал, потому что тот мог выйти на улицу и выглядеть почти человечески, поздоровался и провел их к кабинету Вильгельма, находящемуся за одним из коридоров. На пути им под ноги попал маленький кривоглазый однорукий, который несся куда-то с чашкой зеленой слизи непонятного происхождения.

Кабинет без света толком не разглядеть, потому что темно-коричневая мебель почти не видна на фоне темных стен. Комната давно не мылась и выглядела заброшенной. На большом столе валялись письма, стояли кружки, грязные от кофе, один стул валялся у полупустого комода, другой – подпирал забитый книжный шкаф. Ковер на полу проела моль, картины на стенах покосились, некоторые – упали. Почти все рамы и защитные стекла разбиты. Казалось, что по подвалу прошел ураган.

– Садись, только стул возьми, – бросил Вильгельм и кивнул на стул, что стоял у шкафа. Уродец с рукой без кисти притащил ведерко и тряпочку, залез на стол и стал протирать его.

Ванрав протащил стул по полу, поставил его так, чтобы можно было вытянуть ноги и сидеть развалившись. Вильгельм сел напротив, даже не проверив, сухая ли подушка на его стуле.

– Ты, видимо, не знаешь, что такое уют, – хмыкнул Ванрав, когда плюхнулся на сырое сидение. Уродец все еще мыл стол Почитателя, не обращая внимания на окружение.

– Я вообще мало что знаю. Зато ты знаток во всем, – отрезал Вильгельм, сбросил с плеч пальто и повесил его на стул. Он был в черном свитере. Все вокруг Ванраву показалось чересчур мрачным.

– Как я понимаю, чайку или кофейку у тебя попросить – дохлый номер?

– Угадал.

Уродец мыл стол с противным звуком, с каким любая тряпка проходит по любому мокрому столу, но в унынии помещения он казался еще противнее.

– Так что ты хотел сказать? – спросил Вильгельм. Одну ногу он забросил на стол, игнорируя попытки уродца промыть и эту часть поверхности.

– Я знаю, кого нам можно взять, – немного погодя, ответил Ванрав, все еще косясь в сторону уродца. – А ты можешь прогнать вот этого? Он меня напрягает.

Вильгельм взял уродца за капюшон толстовки, посадил на пол и вежливо указал на дверь. Работник подтянул серые штаны, взял тряпку и ведро и побрел к выходу, противно шаркая. Когда дверь захлопнулась, лицо Вильгельма исказила мерзкая ухмылка.

– Даже боюсь представить, что ты там приготовил, если переживаешь, что глухой уродец сможет как-то нам помешать.

Ванрав, чуть погодя, засмеялся, все также противно, но уже с меньшим напряжением.

– Я не шучу, – напомнил Вильгельм и скрестил руки перед грудью. – Рассказывай.

Лейман хмыкнул, залез в карман куртки, которую решил не снимать, и вытащил два браслета. Браслеты тонкие, похожи ена человеческий волос, на который нанизаны маленькие, похожие на росинки, камни.Эльгендорф почувствовал, как что-то внутри дрогнуло, он подался вперед и выдохнул:

– Ванрав, о ткуда они у тебя? Я думал, этих браслетов уже давно никто не делает !

– Не делают. – Ванрав ухмыльнулся и положил браслеты на стол. – Я их из хранилища Ульмана вытащил. Когда-то он их, наверное, сделал, но когда имущество его конфисковали, браслеты положили в общую тару для нашей команды. Я подменил их. Оставил такие же, только пустышки.

– Но как ты… Они же узнают!

– Я взял еще это. – Ванрав вытащил из кармана квадратик замороженного урбания. – Скажу, что хочу сравнить составы.

По лицу Вильгельма пробежала тень недоверия.

– Они же не идиоты.

– Но и не особо умные, раз туда все-таки впустили.

Вильгельм почесал костяшки на руках и посмотрел на красные полосы, оставленные ногтями. Стараясь не смотреть в сторону браслетов, спросил:

– Сколько их?

– Восемь. Учитывая, что Захарри от браслета отказался, а у тебя его и не было. Две пары я отправил Годрику, чтобы смог примчаться, если вдруг нам его помощь нужна будет. По два оставим себе.

– Годрик? Вряд ли он вообще захочет помочь, если мы не пообещаем ему пятизвездочный отель и море алкоголя , – хмыкнул Вильгельм, не без интереса и восхищения рассматривая изящную работу Академских мастеров. – А какова гарантия, что мы сможем вернуться?

– Вторая пара. Одна на полет «туда» и другая на «обратно».

– А куда «туда»?

– Петербург, девятнадцатый век. Екатерина Гаврилова. Помнишь такую?

Вильгельм задумался, почесал переносицу , но вдруг опомнился, положил руку на стол и посмотрел на нее так, словно хотел взглядом приклеить пальцы к столешнице. На носу, как чувствовалось, уже щипали полосы .

– Гаврилова? Екатерина Гаврилова. Понятия не имею , кто это … – Почитатель про себя произнес имя. Оно осело на кончике языка, но вкуса, как обычно бывает с важными людьми, Вильгельм не почувствовал. – А почему именно она? Что в ней такого?

– Ничего, в этом и дело. Но она хорошая. Понимаешь, хороша я , – сказал Ванрав.

– Что значит «хорошая»?

– Увидишь. – Ванрав ухмыльнулся. – Это хотя бы поможет проследить, направить, если надо. Куда лучше, чем выискивать кого-то идеального среди толпы.

– А ты можешь рассказать о ней подробнее? Хотя бы что-то помимо твоего «хорошая», – проговорил Вильгельм и выпрямился. Он почувствовал, как в ноги наливались силой, как по рукам, к пальцам, пробегали теплые потоки. – Я не могу полагаться на слова.

Ванрав улыбался. Сидел, развалившись на стуле, и улыбался так, что у Вильгельма перехватывало дыхание. Руки Почитателя затряслись, длинными ногтями он провел по внутренней стороне ладони, чтобы привести себя в чувства, но неприятное прикосновение не помогло. Ванрав все еще улыбался.

– Тебе придется мне поверить. Ну, или увидеть, если ты вот это, – Ванрав подцепил двумя пальцами браслет и потряс перед Почитателем, – используешь. Генрих хотел бы, наверное, тоже слетать, не зря же делал. Хотел бы, чтобы кто-то ими воспользовался.

– И ты думаешь, что я просто так брошу все и отправлюсь туда? – выдохнул Вильгельм и отвернулся. – Я теряю время, Ванрав, каждый день я теряю время. Я не могу броситься в прошлое ради человека, о котором ничего толком не помню, только потому, что ты мне сказал.