Read the book: «Портрет космонавта»
В магазине продавалось всё, что когда-то имело ценность, а ныне не могло привлечь даже любителей винтажа. Это была настоящая лавка старьёвщика и запах соответствующий. Пустые чайные коробки колониальных времён соседствовали с деревянными шкатулками советских кустарей, бумажные шахматы, ватные игрушки, чашки с олимпийскими медвежатами. Одним словом – всякое барахло.
И всё же Боб Савранский любил этот магазин, затерявшийся на Петроградской стороне, и раз в неделю, по вторникам, заходил к Аркадию Михайловичу, владельцу, поговорить. Так приходят к собрату, понимающему тебя с полуслова. Аркадий Михайлович был потрёпан жизнью, стар, рассказывая о былом, повторялся, и всё же помнил имена всех чокнутых фанатиков, готовых искать бриллианты в куче хлама – купить за рубль, продать за миллион. Иных уж нет, но дело их живо. Были ли его воспоминания реальностью или вымыслом, Боб не знал, но слушал с удовольствием, врать не мешал.
Савранский всегда хотел большего. А кто не хочет! Есть такие люди, really? Даже сейчас, когда казалось бы всё пространство исторических артефактов уже перепахано, время от времени появлялись слухи, что кому-то таки повезло. Слухи согревали душу как рождественский глинтвейн.
Он приходил в этот пыльный вертеп, не боясь испачкаться, и часами дышал затхлым, вредным для здоровья, но таким многообещающим воздухом. Глядя на Аркадия Михайловича, он иногда думал, что если ему не повезёт, его ждёт такая же унылая старость. И тогда, быть может, кто-нибудь из молодых вот так же будет скрашивать умным разговором и его беспросветные будни. Боб Савранский был осознанным молодым человеком и, занимаясь в некотором роде благотворительностью в отношении старшего товарища, вкладывал и в своё будущее. Впрочем, ему, конечно, повезёт.
Он даже находил забавным, когда они сидели в открытой подсобке за бархатными занавесками с бахромой, кисточками и пришпиленным ценником – неужели кто-то захочет купить эти поеденные молью пылесборники? – и разговаривали о предметах и людях, настолько далёких от того, что их окружало, что он иногда испытывал ощущение нереальности происходящего.
В тот вторник он припозднился. Отвозил заказчику добытую трудами праведными табакерку, предположительно XVIII век, а, впрочем, кто его знает, может, и новодел. Аркадия Михайловича на привычном месте не оказалось. Редких посетителей тоже не наблюдалось. Савранский потоптался, покашлял.
– Аркадий Михайлович, я пришёл!
Ответа не было. Он прошёл в подсобку, чего без Аркадия Михайловича никогда не делал. За бархатными занавесками было так тихо, а Бобу так неловко, что он было подумал оставить записку и уйти. Не дай бог ещё пропадёт что, потом отвечай.
Аркадий Михайлович сидел спиной к стеллажу, забитому пыльным хламом, и вроде был жив, но как-то странен, потерян и обессилен. Перед ним стоял мольберт, а на мольберте – то ли постер, то ли фотография.
– Аркадий Михайлович, дорогой, что же вы меня так пугаете? – Савранский изобразил облегчение после тревоги и почувствовал, что оно было искренним.
Аркадий Михайлович посмотрел на него. Взгляд его был не вполне осмыслен, но Боб неожиданно для самого себя уловил в нём какую-то боль.
– Знаете, Володя… – сказал торговец.
Савранский вздрогнул. Не от изменившегося голоса собеседника, а оттого, что тот назвал его подлинным именем.
– Знаете, Володя. Я всю жизнь мечтал найти что-то стоящее. Наверное, мы с вами в этом похожи. У меня были удачи, были провалы, а вот крупного успеха не было никогда. И теперь, когда это всё-таки произошло, я чувствую… Да не важно, что я чувствую! Я чувствую, понимаете?
Савранский ничего не понимал.
– Посмотрите, – торговец показал на мольберт, – посмотрите на это.
Савранский посмотрел на мольберт. Это был не постер и не фотография, а картина без рамы, сантиметров сорок в высоту – изображение какого-то космонавта в скафандре. Соцреализм, определил он сходу. На любителя.
– Аркадий Михайлович! – Протянул Савранский разочаровано.
Торговец, казалось, пришёл в себя, вскочил с места, выбежал из подсобки:
– Минуточку!
Савранский услышал, как тот закрывает входную дверь и выключает свет в зале. Когда свет погас и в подсобке, ему сделалось не по себе. Торговец включил старую зелёную лампу на полке над мольбертом. Савранский был уверен, что она не работает.
