Дурак Иван царский сын

– Я тебе сейчас, дам не болтаться. – постаралась Тоня отвесить мне затрещину, но я ловко увернулся.

– Тосечка, Гришка не стоит того, что бы ты по нему, так убивалась! Вот совсем. И уж тем более не стоит, таскать меня из-за этого за уши. – сказал, кухарке и вновь увернулся, когда она чуть не залепила мне очередную затрещину.

– Так, ты значит платишь за мою доброту? Я к нему со всей душой, от барина прикрикиваю, он бы давно тебя в деревню сослал. – прошипела она, и вновь попыталась залепить затрещину, от которой я вновь увернулся.

– Не может твой барин в деревню меня отправить, вольный я.

– Бумагу покажи?

– Нет бумаги и нет и другой бумаги, где я приписан как крепостной. Ничей я.

– Все чьи-то, а ты не чей. – в очередной раз взвизгнула Тоня и все таки схватила меня за ухо. – Как пирожки тискать и кашу ложкой хлебать на кухне так ты чей. А ну быстро за водой к проруби ступай.

– Со Степаном?

– Нет с ведрами и коромыслом, некогда Степану. А мне вода нужна, в кадке на дне осталось и поживее.

– Иду, не серчай, а то цвет лица испортится и сморщишься вся как изюм. – сказал и выскочил за дверь.

– Я тебе сейчас, покажу изюм, нашелся он тут! – взвизгнула Антонина.

– Тосечка, ты, как всегда, прекрасна. – остановился посередине двора и поклонился кухарке. Захватил у дома ведра и побежал на реку. Мороз щекотал щеки и пробирался сквозь тонкую телогрейку, но я был рад и этому, к сегодняшнему дню к меня слишком много накопилась в памяти дней, когда было значительно хуже. И сейчас благодарил бога, за каждую ночь в тепле, за сытый желудок и возможность жить.

Пробежавшись по просыпающемуся городу, выбежал к реке. Проруби за ночь замерзла, и подышав на руки взял коромысло и начал ломать лед, топором было конечно по сподручнее, но его впопыхах забыл прихватить. Кое-как раздолбав полынью набрал воды ведра и понес воду, пошатываясь от тяжести ведер вышел на дорогу. Остановившись, огляделся, вдалеке неслись сани с тройкой лошадей и бубенцами.