Read the book: «Последний полет к Пси Октанта», page 4

Сделав несколько глубоких вдохов, Завадский поднял голову.

– Ничего подобного не было. Не хранил я в бане взрывчатку и уж тем более не изготавливал ее сам.

Одутловатое лицо Беркутова расплылось в скептической улыбке.

– Вы хотите сказать, что взрывчатку вам в баню подбросили? И кто же мог это сделать?

Иван тихо застонал.

– Вы просто не понимаете. Это не была обычная взрывчатка. Поверьте, я как бывший астронавт, не раз летавший в дальний космос, прекрасно в этом разбираюсь. Я со своей командой был в разных передрягах, где без оружия и взрывчатых веществ нам было просто не выжить. И то, что случилось с баней, совсем не похоже на обычный взрыв.

– А на что же это похоже?

Завадский покачал головой, затем внезапно застыл, о чем-то думая. Когда он вновь взглянул на полицейского, в его взгляде уже не было растерянности.

– Я вот сейчас подумал… Это, конечно, всего лишь версия, но другого объяснения просто нет. Сам взрыв был очень похож на аннигиляцию. Надеюсь, вам не нужно объяснять, что это такое? Я все же напомню – это когда вещество соприкасается с антивеществом. А в бане был нагреватель – такой, знаете, суперсовременный, на позитронной батарее. И если вдруг из батареи произошла утечка позитронов, то все дальнейшее становится понятным.

Борис Беркутов задумался. В физике он разбирался плохо, но версия Завадского ему не понравилась. Как и любой гражданин, он знал, что позитронные батареи обладают высшей степенью защиты (высшей!), и просто так вызвать взрыв никак не могут.

В последние годы позитронные батареи стремительно завоевывали рынок. Долговечность их работы поражала. Они были последним, что в снабженном ими приборе могло выйти из строя. Об абсолютной безопасности «позитронок» реклама твердила с утра до вечера.

У «позитронок» было только два недостатка – довольно крупные размеры, не позволявшие использовать их для мелкой техники, и… почти фантастическая стоимость. В народе их называли «батарейками для богатых», но производители божились, что скоро техника на позитронных батареях станет доступной всем и каждому.

Борис Беркутов пока еще не был счастливым обладателем хотя бы одного устройства на позитронной батарее. Наличие подобного прибора у Ивана Завадского его почему-то слегка расстроило. Не сказать, чтобы он завидовал… Хотя зачем себя обманывать? Легкая зависть была, и это стоило признать. Как говорил ему когда-то отец, в признании проблемы сила, а не слабость.

Борис Беркутов, живший от зарплаты до зарплаты в небольшой квартире, имевший неработающую жену и дочь-студентку, запросы которой с каждым годом раза в два превышали прошлогодние, искренне завидовал подозреваемому, который мог легко себе позволить дорогущий нагреватель для бани. Но, даже завидуя, Борис оставался профессионалом.

Пару минут он обдумывал версию Завадского, машинально почесывая поредевшую макушку, затем строго произнес.

– Оставайтесь на месте и ничего нигде не трогайте. Мы с напарницей прямо сейчас выезжаем к вам.

Голограмма полицейского исчезла. Завадский остался один в просторной гостиной. Закрыв лицо руками, он сидел в кресле и старался ни о чем не думать. И даже сам не сразу заметил, что уже минут десять выдувает из легких какой-то печальный звук. Ту самую мелодию из «Рассвета на Сатупне», которую с утра напевал Михаил.

Глава шестая

Сегодня в нашем доме все изменилось. А началось с того, что за окном внезапно что-то полыхнуло и тут же очень сильно загремело. Затем в дом ворвался взволнованный папа совсем без одежды и с опаленными бровями и сразу же схватился за видон.

Если кто-то еще не в курсе, то видон – это такая штука для разговоров с людьми, которых на самом деле в доме нет. Насчет того, что их нет в доме, я не так уж уверен. Они же внезапно возникают среди комнаты, произносят разные слова, ходят взад-вперед, жестикулируют, вот только дотронуться до них никак нельзя. Я как-то пытался дотронуться до папиного собеседника и потрогал… пустоту. И долго после этого был в шоке – ну как такое возможно, а? Теперь-то, конечно, привык…

Нажал папа кнопку на видоне, и в комнате возникла красивая девушка. С девушкой было что-то не так, и я, кажется, понял что. То, что девушка на самом деле пустота – это понятно, но и пустота, поверьте, бывает разная.

В людях, что приходят к нам через видон, я всегда улавливаю чувства – они радуются, злятся, боятся, сочувствуют, негодуют. В девушке, возникшей в нашей комнате, абсолютно никаких чувств не было. Только красивая внешность и мелодичный голос. Я мысленно назвал ее «пустышкой». С нею папа говорил резко и недолго. И правильно, о чем с пустышкой-то разговаривать?!

После девушки возник несимпатичный дядька, грузный и с отечным лицом. Дядька не был пустышкой, он излучал недовольство и напряженность. И ему как-то сразу не понравился папа. Я не стал бы тому дядьке ничего рассказывать, но разве ж папа меня услышит?! Он сразу выложил грузному дядьке все, что случилось.

А сказал он дядьке следующее: «У меня только что погиб друг, Рыжкин Михаил».

Погиб – это значит ушел навсегда, и в нашем доме уже точно не появится. «Погиб» почти то же, что и «умер», но разница все же есть. Умирают от болезней и от старости, то есть сами, естественной смертью. Погибают же всегда неожиданно и порою при неясных обстоятельствах.

Откуда я все это знаю? Конечно же, из телика! В нем столько всякой интересной информации, что можно очень быстро поумнеть. И я, поверьте, умнею довольно быстро.

Итак, дядя Миша погиб, и больше я его не увижу. Он больше не будет заявляться к нам, словно к себе домой, не будет «уговаривать» с папой бутылку, не будет подкатывать к тете Оле…

Да-да, я сам это видел! Когда папы не было рядом, дядя Миша похлопывал ее по задней части, а тетя Оля злилась и грозилась рассказать все папе (грозиться-то грозилась, но так ни разу и не рассказала!).

Он больше не будет смотреть на меня с раздражением и брезгливостью, словно я недостоин здесь находиться! В итоге, жизнь в доме станет проще и приятнее. Вот только папа почему-то расстроен… И напрасно. Чего горевать-то?!

Поговорил папа с дядькой и затих в кресле, и думы у него были самыми мрачными. Я пытался мысленно его подбодрить, но он меня, как всегда, не слышал. Мне оставалось только ждать, когда все вернется в привычное русло. Но зря я надеялся, что это случиться быстро. Все еще только начиналось!

В комнату тем временем пожаловали питомцы (те, что постоянно находятся в доме), и давай крутиться вокруг папы. Ему, понятное дело, не до них. Он шуганул их крепким словом, чтоб отстали. Они отстали, но комнату не покинули, забились по углам, сразу и не разглядишь. И чего они тут забыли? Не понимают ведь ни черта, а слово «погиб» для них просто пустой звук. Разве что чувствуют, что папа сильно расстроен…

Питомцы! Одно это слово вгоняет меня в депрессию. Возможно, мне не стоило спешить взрослеть. Взрослея, узнаешь порой такое, о чем ты предпочел бы не знать. И именно это со мною случилось.

Я узнал, что все обитатели дома, кроме папы, тети Оли и тогда еще живого дяди Миши – это просто питомцы, привезенные папой из каких-то заоблачных далей. И я вовсе не папин сын, я всего лишь один из питомцев. Вот почему я не такой, как папа.

Но я и не такой, как они! Они безмозглы, а я довольно умен. И, кроме того, я действительно люблю папу. Люблю даже больше, чем тетя Оля. Я знаю, когда-нибудь он это поймет и приблизит меня к себе. Поверьте, мой час придет! А пока продолжу рассказ.

Вскоре к нам в дом приехали гости: тот самый грузный, некрасивый дядька, с которым папа говорил по видону, и с ним еще дамочка – вполне себе ничего! Оба в серо-голубой форме с погонами, у обоих на спине вышито «Служба внутренних расследований» – полицейские, значит. Мужчина коротко острижен, гладкие темные волосы женщины собраны в пучок. Мужчине никак не меньше пятидесяти, дамочке, думаю, лет тридцать.

Поздоровались они с папой, представились: дядьку звали Борис Беркутов, а дамочку – Регина Светина. Дамочка мило улыбалась, дядька выглядел немного недовольным. Он прошелся по комнате с камерой, выбирая место для съемки, прислонил камеру к дверце шкафа, и она там словно приклеилась, а затем повернулся к папе.

– Что ж, пожалуй начнем… Назовите ваше имя.

– Меня зовут Иван Завадский, – бесцветным голосом ответил папа.

– Назовите имя погибшего.

– Михаил Рыжкин.

– Кем вам приходился погибший?

– Мы не родственники. Михаил – мой бывший коллега и друг.

– Как именно он погиб?

– Он погиб при взрыве бани.

– Понятно. Мы должны осмотреть останки.

Тут папа беспомощно развел руками.

– Боюсь, что это совершенно невозможно. Взрыв был такой мощный, что там вообще ничего не осталось. Все буквально испарилось, даже бревна, из которых сложена баня. Остались только камни и несколько бесформенных металлических слитков.

Дядька задумчиво покривил рот и многозначительно глянул на дамочку. Ее ответная улыбка была еще более многозначительной. Похоже, эти двое понимали друг друга без слов.

– И какова ваша версия случившегося? – снова задал вопрос полицейский.

Бросив взгляд на диван, папа предложил полицейским присесть. Дядька охотно воспользовался приглашением, а дамочка осталась стоять.

Я с легкостью прочел ее мысли. Она считала, что у нее красивая фигура, и ужасно хотела, чтобы папа это заметил. Я в душе посмеялся над глупой женщиной. Если бы она только знала, насколько папе сейчас не до ее фигуры! Он даже на лицо этой дамочки толком не взглянул, а лицо у нее красивое.

– Мою версию вы уже знаете, – сказал папа. – Взрыв был необычным – очень мощным, но при этом очень локальным. Для обычной взрывчатки это нехарактерно. Я думаю, причина взрыва – батарея в банном нагревателе. Утечка позитронов в батарее привела к аннигиляции.

Тут и дамочка вмешалась в разговор. Она уверенно заявила, что позитронная батарея вызвать взрыв никак не могла. Это, мол, утверждают все производители новейшей техники, да и других подобных взрывов пока не зафиксировано.

В ответ папа высказал мысль, что батарея могла быть бракованной (пусть брак на производстве и редкость, но ведь, в принципе, такое возможно!) или кто-то мог ее специально повредить. Вот и случился взрыв при нагреве!

Грузный дядька незаметно подмигнул своей напарнице и обратился к папе:

– Все это как-то сложно и весьма сомнительно. Лично я предложил бы версию попроще. Вы сами заманили друга в баню, убили его там, а затем, чтобы скрыть следы преступления, взорвали баню какой-то особой взрывчаткой. Когда вы были капитаном на космическом лайнере, у вас был доступ к любой взрывчатке. Кое-что могли и замыкать…

Папа бешено уставился на дядьку, затем внезапно заорал.

– Да вы с ума сошли! Вы в чем, вообще, меня подозреваете? В убийстве друга и в краже взрывчатых веществ с корабля? Меня?! Да как у вас язык повернулся! Я с корабля за все время не вынес ни винтика, не говоря уже о взрывчатке. А с Мишей мы были как братья, прошли с ним огни и воды, не раз спасали друг друга от смерти. Зачем мне убивать своего лучшего друга?

Дядька (сразу видно, человек бывалый и стойкий) лишь досадливо поморщился и произнес спокойно, но твердо.

– Только не надо на меня кричать. Я просто делаю свою работу. Вот вы говорите – зачем вам его убивать? А мотив, знаете ли, не всегда очевиден. Вы называете погибшего другом, и что? Это ж только с ваших слов вы друзья, а на деле – кто знает… Мало ли какие между вами счеты! Бывает, что двадцать лет дружат, а потом вдруг «кошка пробежала» – и злейшие враги. Хорошо еще, если открыто враждуют, а то порой улыбаются друг другу, а за улыбкой ненависть прячут.

Внимательно слушая дядьку, я добавил в копилку выражений «пробежавшую кошку». Вот уж не думал, что кошки такие зловредные! Кошка всего лишь пробежала, и люди стали злейшими врагами. А ведь некоторые держат их дома, позволяют им лежать у себя на диване… Ужас! Даже страшно представить. Хорошо, что в этом доме нет кошек!

Дядька тем временем продолжал.

– Так что, пока не найден убийца, снять с вас подозрение никак нельзя. Но вы можете нам помочь. Расскажите-ка все по порядку, не выдвигая собственных версий. Начните с приезда к вам Михаила. Итак, мы слушаем.

– Да-да, мы вас внимательно слушаем, – ввернула дамочка, спуская пониже замочек молнии на форменной рубашке. Между полусферами ее грудей показалась небольшая ложбинка.

Папа не обратил на это внимание, зато напарник дамы удивленно поднял бровь.

– Так жарко же! – бросила она, и, оставив молнию в покое, изобразила крайнюю степень внимания.

Папа прокашлялся и начал.

– Значит, с приезда Миши… Что ж, он приехал ко мне примерно в одиннадцать. Может чуть раньше или позже – я не смотрел на часы. Я оставил его на кухне, а сам затопил баню. Потом мы с Мишей сидели в предбаннике, болтали и пили турассу. Затем мы с ним отправились в парилку. Поскольку остатки дров уже догорали, я включил нагреватель. Это было где-то в начале первого. Затем минут сорок мы парились. Около часа дня Миша решил искупаться. Отсутствовал минут семь, не больше. Как только он вернулся, я тоже побежал купаться.

Дядька подозрительно хмыкнул.

– А вы всегда купаетесь по очереди?

– Нет, конечно, – вымученно улыбнулся папа. – Так получилось. Мише не терпелось окунуться, он и рванул к реке первым. Меня же после парилки мучила жажда, и я решил хлебнуть в предбаннике турассы. Бутылка на столе оказалась пустой. Я достал из коробки новую и открыл ее. Выпил стопку, но жажда не прошла. Выпил еще одну. Тут, смотрю, уже и Миша возвращается. Чего, говорит, пьешь в одиночку? Сбегай-ка, окунись, и продолжим вместе! Ну, я и побежал купаться. Он еще и дверь за мной закрыл.

– Дверь за вами закрыл? Что вы этим хотите сказать? – скептически прищурил глаз полицейский.

– А то, что когда я выбегал наружу, Михаил был жив и вполне здоров.

Вернув непроницаемость лицу, дядька кивнул.

– Хорошо, продолжайте.

– Потом я с разбегу нырнул в речку и поплыл. Снаружи солнце слепит, а вода прохладная. Бодрящая такая вода. У самого дна мальки мельтешат, и водоросли тихо колышутся. Доплыл до другого берега, назад повернул. Думал, раз десять туда-сюда сплаваю – уж больно вода хороша, и погода как по заказу. Такая благодать, и вдруг все летит к чертям. Этот внезапный взрыв чуть глаза мне не выжег. Вовремя зажмурился. И все же он был не такой, как, скажем, от тротила или гексагена. Ни огня, ни дыма, ни летящих во все стороны обломков. Мощная вспышка света, а потом баня словно испарилась.

Тут папа поднял голову и с надеждой посмотрел на полицейского.

– Вы ведь можете проверить мои слова! Запросите видео с орбитального спутника. Вы там сами все увидите: и как мы по очереди бегали купаться, и как Миша дверь за мной закрыл, и какой был взрыв на месте бани… Пожалуйста, запросите видео со спутника! Это же несложно, правда?

Дядька задумчиво кивнул.

– Ну, в общем-то, несложно. Запросим, как только вернемся в отдел. А пока вы мне ответьте на вопрос… Кто еще имел доступ в баню?

– Кто еще?..

Несколько секунд папа озадаченно смотрел на полицейского, затем смущенно сказал:

– Только Ольга, моя невеста. Но она не могла…

Дамочке, видно, надоело вертеться перед папой, тем более, что он на нее почти не смотрел, и она плюхнулась на диван рядом с напарником.

– Позвольте нам самим делать выводы! – жестко произнесла она. – Если это не несчастный случай и не самоубийство, а, на мой взгляд, и то и другое крайне маловероятно, то это – умышленное убийство. Самое тяжкое из всех преступлений! И у нас на данный момент только двое подозреваемых – вы и та самая Ольга, которая, по-вашему, «не могла». Кстати, где она сейчас?

– Ольга? – растерянно переспросил папа. – С утра в город уехала.

– И зачем же она уехала в город? – язвительно поинтересовалась дамочка. – Алиби себе добывает?

Голос у нее был довольно резким и не очень сочетался с ее привлекательной внешностью.

– Какое такое алиби! – искренне возмутился папа. – Она каждую субботу в город мотается! Магазины, подружки, салон красоты…

Дамочка лучезарно улыбнулась.

– О, понимаю!

Я снова прочел ее мысли. Судя по ним, отсутствующая тетя Оля вызывала у дамочки откровенную неприязнь, зато папа был ей явно симпатичен. А я, в свою очередь, проникся симпатией к дамочке – за то, что она, как и я, сочувствовала папе и не слишком жаловала тетю Олю.

– Вы с невестой живете вместе? – вновь спросила дамочка.

– Ну, да, – отозвался папа. – Это ведь не запрещено, правда?

– Нет, конечно, – подал голос дядька, а его спутница заметно помрачнела.

– И в котором часу Ольга уехала в город? – вновь задала она вопрос.

– Точно не скажу, – задумчиво отозвался папа. – Я же говорю, что не следил за временем. Может, в половине десятого, а, может, в десять…

– Что ж, проверим, – пообещала дамочка и огляделась. И тут она впервые заметила нас. Ойкнула и подняла руки повыше, чтобы, значит, за палец ее не тяпнули.

– А это что еще за монстры? – испуганно воскликнула она. – Надеюсь, они не кусаются?

Этими словами она разом перечеркнула мою симпатию к ней. Я знаю, кто такие «монстры», недаром же я каждый день смотрю папин телик! Монстрами называют ужасных страшилищ, которые всех вокруг убивают, а то и едят. Так вот, не стоит нас так называть! Пусть мы всего лишь питомцы, но мы не монстры. Даже мои безмозглые соседи достойны лучшего отношения.

– Кусаются? Нет, что вы! – поспешно заверил ее папа. – Это мои питомцы, вывезенные из звездной системы Пси Октанта. И они совершенно безобидны.

Но дама уже справилась с испугом – похоже, она была совсем не робкого десятка. К тому же, ее интересовали не мы, ее интересовал папа.

– А у вас есть на них разрешение? – строгим голосом спросила дамочка, при этом взгляд ее вовсе не был строгим. Было в ее взгляде что-то, что напомнило мне смешные толкания папы и тети Оли. Неужели дамочка тоже хочет потолкаться?!

– Конечно, есть! – ответил папа и достал из шкафчика документы.

Женщина наспех их просмотрела и передала дядьке, который изучал их долго и въедливо. Наконец, он закончил смотреть документы и по очереди обвел нас всех сверлящими глазками.

– Надо же, зверушки из дальнего космоса! – почти мечтательно произнес он. – Представьте, впервые вижу их так, практически рядом. В космосе я отродясь не бывал, тем более, в дальнем космосе. А в зоопарках такие всегда за толстенным стеклом – ни покормить их, ни погладить. Я вот с племянником недавно был в зоопарке, всяких там зверушек насмотрелся, но таких, как у вас, не видел. Любопытные экземпляры! Интересно, а как у них с интеллектом?

– С интеллектом? – удивленно переспросил папа.

– Ну, насколько они умны? – пояснил дотошный дядька.

Папа на минуту задумался, затем неопределенно пожал плечами.

– Сложный вопрос. С нашими животными их сравнивать нельзя, поскольку и анатомия, и физиология совсем другие. У некоторых и мозга-то нет – непонятно, чем они вообще думают. Их, конечно, изучают ученые, да только средств на это выделяется мало. Сейчас на всех планетах Пси Октанта правит бал лопатник, туда и утекают все денежки. От себя скажу лишь одно – ни один из моих питомцев не умнее собаки!

Услышав такое от папы, я очень сильно расстроился. Настолько сильно, что на какое-то время перестал замечать происходящее в доме. Смутно помню, как полицейские ходили по нашему дому – что-то долго выискивали, но, кажется, так ничего и не нашли… После папиных слов мне было уже не до них.

Все оказалось напрасным! Напрасно я мечтал когда-нибудь понравиться папе. Напрасно я выучил все слова чуждого мне языка, надеясь однажды на нем заговорить. Напрасно, тайком от папы, я начал читать его книги. Напрасно разобрал и вновь собрал его видон, да так, что папа ничего и не заметил.

Я знал, что папа считает меня безмозглым, я всегда это знал. Но все же теплилась во мне надежда, что среди прочих питомцев он как-то меня выделяет, что он видит мой потенциал и просто ждет, когда тот полностью раскроется. А оказалось, что ничего особенного он от меня не ждет. Для него что я, что мои безмозглые соседи – все едино! И если даже я однажды заговорю, он вряд ли оценит мои старания. Ведь папа уверен, что я, как и прочие, «не умнее собаки»!

Глава седьмая

Автотакси мягко притормозило на шоссе возле дома Завадского.

Ольга сладко потянулась в откинутом кресле (она почти всю дорогу проспала), с помощью кнопки привела кресло в нормальное положение и приложила карту оплаты к темному кружку на передней панели. Зажегся зеленый индикатор (подтверждение успешной оплаты), и правая дверь машины плавно отъехала назад.

Девушка вышла из машины, обошла ее сбоку и поднесла ту же карту к кружку на багажнике. Крышка багажника сдвинулась вверх, и специальный механизм аккуратно выгрузил из машины тележку с покупками. Подчиняясь заложенной программе, тележка сама покатилась по центральной дорожке к крыльцу дома, въехала по пандусу на крыльцо и остановилась перед входной дверью.

Дверца такси плавно закрылась. Через прозрачное стекло было видно, как бортовой компьютер включил навигацию. Подчиняясь сигналам компьютера, машина развернулась и поехала в сторону города. Если на компьютер не поступят новые заказы, такси вернется на базу.

Вольным движением раскинув руки, Ольга вновь потянулась и по центральной дорожке неспешно направилась к дому, как всегда любуясь им по дороге.

Дом Завадского смотрелся очень стильно —двухэтажный, из модного кирпича серебристого цвета, с панорамными окнами из голубоватого венерианского стекла, с огромной солнечной батареей на двускатной крыше, с небольшой квадратной трубой для камина.

С трех сторон дом был окружен пышными садовыми растениями, многие из которых были отобраны в питомнике и закуплены лично Ольгой. Старалась она, как видно, не зря. Отдельные деревья уже радовали глаз почти созревшими плодами – привычными для средних широт грушами, яблоками, сливами. Среди растений кое-где мелькали специально выведенные сорта финиковых пальм и манго, правда, плодов на них пока не было.

За деревьями, не видимые ни с шоссе, ни из окон дома, располагались вольеры с экзотическими питомцами, которых Иван не рискнул поселить вместе с людьми. К вольерам вела боковая дорожка, на которую и свернула Ольга.

Вольеров было четыре – по числу питомцев. Прозрачные снаружи стены позволяли девушке хорошо видеть животных. Крыша вольеров меняла прозрачность в зависимости от освещения, давая возможность животным укрыться от яркого солнца. День был жарким, но в вольерах царила приятная полутень.

Ламбрикон, как всегда, был в движении, наматывая круги по периметру вольера. С учетом размеров животного, его вольер был самым крупным. Кузя что-то вынюхивал возле почти пустой кормушки. Барсик, лежа на спине, сыто потягивался всеми шестью лапами. Черныш укрылся в маленькой пещерке, недавно сооруженной для него Иваном. Там, внутри, ему казалось, что снаружи его никто не видит. Бедняга жестоко ошибался – снаружи пещерка была прозрачной.

Убедившись, что в вольерах все в порядке, Пименова вернулась на центральную дорожку и вскоре подошла к крыльцу. Привычно коснувшись ладонью панели на раздвижной двери, она подождала щелчка. Щелчка не последовало, и Ольга недовольно нахмурилась.

Из окон второго этажа на нее оценивающе смотрела лейтенант полиции Регина Светина.

Ольга была невысокой и складной, с тонкой талией, округлыми бедрами и довольно пышной грудью. На ней были легкие летние брючки и белая рубашка в полоску (хит нынешнего сезона). Лицо, на взгляд Регины, было простоватым: округлый подбородок, ямочки на щеках, чуть вздернутый нос. Косметики мало: небольшой акцент зеленой тушью на глаза, да прозрачная помада на губах. Светло-русые волосы до плеч абсолютно натурального цвета. В целом, девушка красивая, но неброская, такую в толпе не сразу заметишь.

Ольга оказалась не такой, какой ее воображала Регина. Допрашивая Ивана, она представляла его невесту этакой холеной стервой под метр восемьдесят ростом, с длинными худыми ногами и ультрамодной прической «ночная хищница», а девушка оказалась вполне обычной. И отхватила себе такого классного мужика!

«И что он в ней нашел?» – с завистью подумала Регина, но тут же отругала себя за столь неподходящие мысли. Она же на работе, а здесь не место мелкой женской зависти! «Могла ли эта девушка убить?» – задала она себе новый, более правильный, вопрос.

В своей работе лейтенант Регина Светина нечасто сталкивалась с убийствами. Ее студенческие знания по психологии убийц покрылись изрядным слоем пыли.

С середины прошлого века убийства на Земле отмечались все реже и реже, и тому способствовал ряд причин. Начать с того, что на планете не стало нищих. Конечно, на Земле оставались богатые и бедные, и богатые могли себе позволить кое-какие излишки, о которых бедным оставалось только мечтать… Зато на Земле уж лет сто, как никто не голодал. У всех желающих работать была работа, а не желающим трудиться платили вполне приличное пособие.

Рождаемость взяли под строгий контроль во всех без исключения странах, и максимум двое детей на семью стало общим законом. Уже имевшие двоих детей пары бесплатно получали контрацепцию. Никто на это не роптал и не жаловался, поскольку просвещенность населения была весьма высока.

Бывало, что случались осечки, и наступала третья беременность, которую обычно прерывали на самом раннем сроке. Но если пара упускала момент, и прерывать беременность было поздно, рождавшийся ребенок изымался из семьи и отдавался в фонд усыновления, откуда его забирала какая-нибудь бездетная пара.

Система школьного образования везде была довольно жесткой. На базисных знаниях зиждилась цивилизация, в них были основы всей жизни общества. Базисные знания должен был усвоить каждый, и правительства всех стран за этим строго следили! Усвоил основы, а дальше уже по желанию: хочешь – иди в институт, хочешь – на производство или в обслугу, хочешь – мечтай, читай, путешествуй (насколько позволит пособие и помощь родителей). Главное – закон не нарушай!

О войнах человечество давно забыло, и границы между странами во многом были условны. Мировую экономику контролировали корпорации, для которых не было ни границ, ни запретов.

Социальные достижения не прошли даром, и люди стали убивать друг друга реже. Никто давно не убивал ради куска хлеба или крыши над головой – еда и кров теперь были у всех. И все же убивать продолжали – из зависти, из жадности и даже просто ради развлечения.

Проблему долго изучали ученые-психологи всех стран, и их выводы во многом совпали. Общий вердикт был таков: объективных причин для убийств в современном обществе нет, все причины убийств глубоко субъективны. Все убийцы изначально порочны, и даже долгие тюремные сроки их вряд ли исправят. Зато современная медицина исправит, причем, как говорится, раз и навсегда!

Лет тридцать назад международной лигой государств, куда, кроме России, входили США, Объединенная Европа, Индия и Китай, был принят новый уголовный Закон. Любой человек, совершивший умышленное убийство, подлежал обязательному исправлению.

Исправления боялись гораздо больше пожизненных сроков. Пожизненные сроки отбывали в дальних космических поселениях, где жизнь была суровой, драматичной, но все-таки своей. Исправление оставляло убийцу на свободе, в привычных вроде бы условиях, но при этом меняло решительно все.

Регина Светина была почти ровесницей Закона, и на себе убедилась в его действенности. Убийств стало мало, реально мало, за десять лет службы в отделе «особо тяжких» она сталкивалась с убийством всего лишь в третий раз.

«Могла убить – не могла, не стоит гадать! – решила в итоге Светина. – Как там нам говорили на лекциях? Опираться не на вероятности, а на факты, и исходить из предпосылки, что убить, в принципе, может любой, кроме того, кто уже „исправлен“. Так и поступим!»

Дверь, как обычно, оказалась не заперта, и Пименова просто отодвинула ее в сторону. Не подозревая, что за ней наблюдают, Ольга пропустила вперед самоходную тележку, лихо покатившую прямо на кухню, и вошла в дом.

– Ваня, я приехала! – громко объявила она и вслед за тележкой прошла на кухню. Тележка остановилась возле холодильника. Ольга открыла холодильник и стала выгружать купленные в городе деликатесы из искусственного мяса, по запаху и вкусу ничем не отличимого от натурального.

Искусственное мясо выращивали из культуры клеток в специальных лабораториях, что было проще и дешевле, чем содержать стада реальных животных. Ольга слышала, что где-то в дальних космических колониях люди едят настоящее мясо, но сама это мясо, как и большинство землян, ни разу не пробовала.

Выгрузив продукты, она снова крикнула:

– Ваня, ты где?

В этот момент в дверном проеме возник немолодой мужчина в полицейской форме. Ольга в недоумении уставилась на него.

– Старший лейтенант Борис Беркутов, – сухо представился полицейский. – Вы – Ольга Пименова?

И было в этом коротком вопросе нечто такое, что заставило девушку мгновенно побледнеть и напрячься.

– Да, а что случилось? – роняя упаковку с мясом назад в тележку, спросила она. И вдруг, не дождавшись объяснений, громко выкрикнула: «Ваня! Ваня! Иди сюда сейчас же! Ваня, здесь полиция!»

Борис Беркутов остался внешне невозмутимым.

– Послушайте, девушка, давайте без истерик! – строго сказал он. – Иван сейчас занят, он беседует с моей напарницей. А я, если вы не против, пока побеседую с вами.

Она так и осталась стоять возле тележки – бледная, напряженно-испуганная.

– Извините, пожалуйста! – произнесла она одеревеневшими губами. – Я просто очень испугалась. Подумала, что что-то случилось с Ваней.

Полицейский понимающе улыбнулся.

– Жив ваш Ваня, жив и здоров, – ободряюще произнес он. – Чего, увы, не скажешь о его приятеле Михаиле…

Ольга невольно вздрогнула.

– А что случилось с Мишей? – испуганно мерцая продолговатыми серо-зелеными глазами, спросила она.

Михаил Рыжкин убит, – буравя собеседницу острым взглядом, ответил полицейский.

Ольга застыла, часто моргая, затем как-то неловко улыбнулась.

– Вы не шутите?

– Нет, не шучу, – мрачно ответил Беркутов.

Его цепкий взгляд все так же не отрывался от Ольги.

Миловидное лицо девушки отразило вереницу чувств – растерянность, недоверие, внезапное осознание, потрясение, испуг. Наконец, она еле слышно спросила:

– Как это случилось?

Полицейский молчал, продолжая в упор смотреть на Пименову. Под тяжелым взглядом Беркутова она почувствовала себя преступницей. И не в силах больше выносить этот взгляд, Ольга выпалила:

– Вы Ваню подозреваете, да? Больше ведь некого, он один был с Мишей! Да только я ни секунды не верю, что Ваня мог кого-то убить. Тем более Мишу! Зачем ему убивать друга? Они никогда не ссорились, по крайней мере, при мне, а если и ссорились по пустякам, то тут же мирились. Такие ссоры вовсе не повод для убийства. Нет, это точно не Ваня. Лучше уж поищите среди этих!