Read the book: «Под знаком Льва»

Font:

Для Пати
Потому что ты – лучшая подруга на свете

Marina Neumeier

Leonis – Herz über Kopf durch die Zeit

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Глава 1
Мюнхен. 17 ноября

Почему он все время смотрит на меня?

Профессор Киппинг бурлит меня взглядом, кажется, будто он силой мысли пытается заглянуть мне в голову. Отвести взгляд кажется чем-то нереальным, хотя с каждой секундой становится все неуютнее.

Прошло пять минут с тех пор, как Виктор ворвался в библиотеку с сообщением о том, что исчезла Рубиновая Табула. Пять минут, в течение которых профессор Киппинг рассказывал о своих подозрениях относительно того, кто мог быть к этому причастен. И теперь он абсолютно невозмутимо пялится на меня, даже не моргая.

Я тревожно оглядываюсь назад в попытке найти в лицах окружающих ответы на тысячу вопросов в моей голове. Он что, подозревает, что я имею какое-то отношение к исчезновению Рубиновой Табулы? Или это просто классический жест под названием «я полностью погружен в свои мысли и вообще тебя не вижу»? Может, он вообще не меня имеет в виду?

Лео, мой партнер по путешествию во времени, стоит рядом, и кажется, будто за все это время он не сдвинулся ни на миллиметр. Напряжение повисло в воздухе: его мышцы, должно быть, уже превратились в камень. Его так шокирует исчезновение Рубиновой Табулы, или это из-за многозначительного взгляда профессора Киппинга в мою сторону? Боюсь даже предположить.

Я мысленно делаю глубокий вдох. Только этой драмы мне не хватало. Мы с Лео едва успели вернуться в наше время из почти четырехнедельного путешествия во Флоренцию эпохи Возрождения, где должны были предотвратить убийство Лоренцо де Медичи, чтобы ход истории кардинально не изменился. Я ужасно вымоталась, поранила руку и ничего не хотела так сильно, как залезть под горячий душ. Ну, может быть, чашечку кофе. О да, это сделало бы меня по-настоящему счастливой этим утром.

Но вместо этого я все еще стою здесь, в главном зале ордена Рубинов, который занимается чем-то вроде покровительства путешественников во времени, таких как Лео и я, и пытаюсь понять, о чем думает профессор Киппинг. Он – великий магистр ордена в Мюнхене (или прецептор, если вам нравятся важные должностные звания) и одновременно один из моих профессоров в университете. Если я не провожу время в прошлом (более или менее добровольно), я изучаю историю искусств. До недавнего времени я не имела ни малейшего представления о силе, которая дремлет во мне. Ну да, пока я не столкнулась с Лео, который разбудил во мне способность путешествовать во времени. Теперь на правом запястье хорошо виден голубовато мерцающий знак зодиака – символ моего нового таланта.

Как часто бывало раньше, символ отдается небольшими ударами у меня под кожей, словно второй пульс, и это вызывает беспокойство. До сих пор подобное не сулило ничего хорошего.

Почувствовав нежное прикосновение к руке, я накрыла знак на запястье ладонью. Лео едва ощутимо водит кончиками пальцев по моим костяшкам, и я мельком замечаю его красноватый знак зодиака, от которого исходит слабое свечение. Значит, он тоже это чувствует.

Немое напряжение в комнате рассеивается, когда из коридора раздаются голоса. Профессор Киппинг наконец отводит от меня взгляд и вопросительно смотрит на своего помощника Виктора. Тот, однако, выглядит озадаченным.

Еще до того, как дверь в библиотеку захлопывается, из коридора доносится встревоженный голос:

– Где она? Где моя сестра?

Дверь распахивается, впуская Пауля. Двое мужчин, следующих за ним, затаив дыхание останавливаются у двери, провожая его укоризненными взглядами.

Мое сердце подпрыгивает от радости, когда я вижу брата. Его светлые волосы дико торчат, глаза горят решительностью, когда он оглядывается. Увидев меня рядом с Лео, Пауль зловеще мрачнеет.

Видимо, его «чутье Старшего Брата» подсказывает, что отношения между мной и Лео изменились. И, похоже, Паулю это совсем не нравится.

– Ты! – ворчит он, указывая пальцем на Лео, надвигаясь на нас стремительным шагом. – Убери лапы от моей сестры!

Только когда Лео поспешно отпускает мою руку, я осознаю, что наши пальцы были переплетены. Подлетая к нам семимильными шагами, брат обнимает меня так сильно, что ребра протестующе стонут. Но это не важно: я ждала несколько недель, чтобы с облегчением зарыться лицом в его плечо и на мгновение отключиться от всего мира. Я так рада его видеть! Мы долго не знали, удастся ли вернуться в свое время, а Пауль – моя семья, мой лучший друг, и я скучала по нему больше, чем когда-либо. Слезы жгут глаза, когда он отрывается от меня:

– Я так волновался, – говорит он, вытирая большим пальцем слезу со щеки. – После того, как портал рухнул… – Через мое плечо он бросает взгляд на картину La Primavera, стоящую на мольберте в неизменной красоте, и вздыхает. – А теперь еще и Табула!

Отпустив меня, он поворачивается к профессору Киппингу и Виктору.

– Я был в Планетарном зале, когда сообщили об исчезновении Рубиновой Табулы. Когда Ольбрих сказал Виктору, что Розали и Леопольдо вернулись, я с трудом смог в это поверить.

– Да, – соглашается профессор Киппинг. – Необычайно счастливое совпадение, что им это удалось. Временной интервал был немыслимо маленький.

По мере того как я слушаю этих двоих, в голове возникает все больше вопросов. Что все это значит? Я понимаю, что еще слишком мало знаю о происхождении путешествий во времени, ордене и Табуле, но, видимо, между ней и порталами есть связь, по крайней мере все присутствующие настроены очень серьезно.

– Мы должны немедленно мобилизовать наши ресурсы, – энергично провозглашает профессор Киппинг. – Чем быстрее мы раскроем это таинственное дело, тем лучше. В противном случае есть риск понести серьезные потери.

Виктор и двое мужчин, вошедших с Паулем, одобрительно кивают в ответ на его слова. Мой брат между тем подходит к профессору Киппингу.

– Простите, профессор, но я хочу забрать сестру домой. Я понимаю, что вам бы хотелось задержать ее здесь в свете последних событий, но она совершенно измучена. Она не была дома несколько недель и заслужила день отдыха, вы не находите?

Профессор Киппинг молча смотрит на нас. В его взгляде мне мерещится короткая серебристая вспышка, заставляющая содрогнуться, потому что до сих пор я видела ее только один раз, у Люция Мореля. Это научило меня бояться серебряных глаз.

Профессор Киппинг вздыхает:

– Мне действительно было бы совестно задерживать здесь Розали надолго, но сначала я должен получить представление о ситуации. Могу ли я рассчитывать на то, что она вернется завтра, когда понадобится нам?

– Да, профессор, – кивает Пауль.

И хотя я категорически против, когда другие люди принимают за меня решения, не поинтересовавшись моим мнением, возражать не хочется: в сущности, мне неохота ничего другого, кроме как вернуться наконец домой и немного отдохнуть, прежде чем это безумие продолжится.

Профессор Киппинг не выглядит довольным, но кивает, помахав мне рукой на прощанье, а в следующий миг уже разворачивается к Виктору, и те дружно кивают друг другу.

Пауль заботливо обнимает меня за плечи, нежно притягивая к себе. С объемной юбкой платья, которое я так и не сняла, все мои усилия уходят на то, чтобы поспевать за ним. Больше спотыкаясь, чем идя прямо, я спешу по коридорам штаба за братом, пока мы не оказываемся в круглом фойе, где я уже была. Внушительные астрономические часы на стене наполняют комнату тихим тиканьем и жужжанием.

– Розали!

Откликнувшись на свое имя, я поворачиваю голову, чтобы увидеть Лео, бегущего за нами по коридору, скользя на голом мраморном полу фойе.

– Хэй, подожди! – задыхаясь, выдавливает он, остановившись. – Могу я поговорить с тобой минутку? Наедине. – Он бросает многозначительный взгляд на моего брата.

Пауль ворчит что-то непонятное, но позволяет руке соскользнуть с моих плеч, а потом направляется к порталу.

– Я жду снаружи у машины. Поторопись, ладно?

Оставить меня наедине с Лео настолько не в его характере… Потом надо будет спокойно объяснить, что за время, проведенное в прошлом, многое изменилось, и Лео уже далеко не тот невыносимый уродец, с которым мы когда-то познакомились.

Лео делает несколько шагов, пока не оказывается ко мне вплотную. Задрав голову, я заглядываю юноше в глаза, и все мысли о чрезмерно заботливом брате тут же улетучиваются. Лео побледнел и осунулся – неудивительно, учитывая последние события, однако морская зелень его ясных глаз не померкла ни на тон.

– Ты правда хотела уйти не попрощавшись? – бормочет Лео, и его приглушенный голос с итальянским акцентом заставляет кожу покрыться мурашками.

– Я… э-э… – Честно говоря, я была настолько поглощена мыслью о возвращении домой, что просто о нем забыла.

– Розали Грифиус, ты жестокая женщина, – заявляет мне он серьезно. – Как только увидела брата, сразу же обо мне забыла, да?

Я скептически вскидываю брови:

– Если ты намекаешь на то, что мы…

Лео смеется:

– Расслабься, я просто держу тебя в форме. В конце концов, вы не Борджиа.

– Ха-ха-ха, очень смешно! – Я игриво шлепаю его по руке, и Лео тут же ловит мои запястья, заводя их за спину и притягивая меня ближе.

– Я хотел еще кое-что с тобой обсудить, прежде чем ты отправишься на попечение своего брата. – Он все-таки отпускает мои руки и заправляет мне за ухо выбившуюся из прически прядь волос. – Мне показалось или профессор Киппинг имел в виду тебя, когда говорил, что у него есть подозрение, кто причастен к пропаже Рубиновой Табулы? Он так странно на тебя смотрел…

Его слова снова возвращают то неприятное чувство, тяжелым комком свернувшееся в желудке. Значит, не только мне это показалось странным.

– Понятия не имею, что это было, – бормочу я, не в силах побороть пробивающееся в голосе раздражение. – Что это вообще должно означать? Вот он узнаёт, что Табула буквально испарилась на глазах, а в следующее мгновение уже заявляет, что знает, кто имеет к этому отношение. Откуда он может это знать?

От волнения мой голос становится все громче и громче с каждым словом, отскакивая эхом от высоких стен фойе. Лео прикладывает палец к моим губам, чтобы успокоить.

– Тсс, тише! – произносит он на итальянском, тут же снова переходя на понятный мне язык. – Может быть, это вообще ничего не значит. Я останусь здесь, чтобы разобраться, что происходит. Скорее всего, профессор Киппинг просто настолько погрузился в свои мысли, что не заметил, как пялится на тебя. – Его руки обхватывают мое лицо с просьбой посмотреть ему в глаза. – Мы выполнили свою задачу во Флоренции и смогли вернуться. Какой бы хаос здесь ни разразился, ты не должна забывать об этом. Ты сделала это, ты смогла!

Он наклоняется, чтобы прижаться своими губами к моим. Этот поцелуй короткий и нежный – не такой страстный и пылкий, как после нашего возвращения, когда я буквально чуть не опрокинула Лео на пол, но достаточно жаркий, чтобы превратить мои ноги в желе.

– Иди и отдохни хорошенько, увидимся завтра!

Глава 2
Хранители портала

Пауль ждет меня около нашего древнего уже заведенного «Фольксвагена Гольф» перед входом в штаб-квартиру. Вообще, мы редко добираемся куда-то на машине, так как живем в центре города, но брат, видимо, решил сделать мое возвращение домой максимально торжественным. Открыв дверцу, я заползаю на пассажирское сиденье, тут же оказываясь окутанной затхлым запахом старой обивки, что вызывает у меня непроизвольный глубокий вздох. Пышные юбки занимают собой все пространство, и у меня уходит несколько минут на то, чтобы разложить эти массы ткани так, чтобы осталось место для ног.

– Только вид тебя в этом платье и заставляет поверить, что ты теперь путешественница во времени, – бормочет Пауль, выруливая с парковки на Арканус. Эту невзрачную узкую улочку посреди Мюнхена окружает необъяснимая мрачная аура, скрывающая ее от людских взглядов. Она действует на прохожих так зловеще и отталкивающе, что никому не приходит в голову по ней прогуляться, так что я невольно расслабляюсь, выдыхая, когда мы вливаемся в движение, оставив ее позади. Остаток пути мы молчим, и я рассеянно разглядываю улицы, наблюдая за городской суетой, – даже привычный вид велосипедистов и мусоровозов заставляет мое сердце стучать от радости, а серость города не кажется такой мрачной, как раньше. Однако от всеобщей городской суеты голова идет кругом: после нескольких недель, проведенных в тишине и спокойствии пятнадцатого века, современный мир обрушивается ослепительным калейдоскопом впечатлений.

На нашей улице Пауль паркуется у обочины, и мы спешим в дом, втянув головы в плечи из-за начинающегося моросящего дождя. Поднявшись по лестнице, я на мгновение замираю перед дверью в квартиру, чтобы сделать глубокий вдох: одурманивающий запах дома окутывает меня как одеяло, успокаивает нервный трепет. Все точно так же, как я оставила, когда уходила: зеркало у двери по-прежнему висит кривовато, по всей крохотной прихожей валяются туфли. Пауль даже не выбросил букет подсолнухов в мое отсутствие, и он до сих пор стоит в вазе на подоконнике, увядший и засохший.

Брат стоит у двери в гостиную, смотрит на меня изучающе.

– Хочешь сначала принять душ?

Я тут же восторженно киваю при мысли о горячей воде, но сначала снимаю свою верную сумку и вытаскиваю телефон. Батарея, как и следовало ожидать, разряжена.

– Давай я, – Пауль протягивает руку, – поставлю на зарядку.

В ванной я с удовольствием выбираюсь из своего ренессансного наряда, что, на самом деле, не так-то просто. Обычно мне всегда помогали раздеваться, поэтому освобождение от исторического платья своими силами оказывается той еще задачкой: если расшнуровать рукава самостоятельно достаточно просто, то с лифом приходится попотеть, и я верчусь во все стороны, уже готовая звать брата на помощь, но все же выкручиваюсь и, откинув со лба прядь волос в безуспешной попытке восстановить дыхание, аккуратно укладываю платье поверх корзины для белья: оно слишком ценное, чтобы небрежно скинуть его на пол. В отражении я замечаю повязку на левой руке, рана немного пульсирует после схватки с платьем, и только это помогает мне не забыть о ней снова. Осторожно снимаю повязку и облегченно вздыхаю: рана выглядит далеко не так плохо после выстрела, как я ожидала. На ней уже образовалась корочка и нет никаких признаков воспаления. Все равно нужно будет ее продезинфицировать после.

Наконец-то забравшись под душ, я даже не жду, пока нагреется вода, оказываясь под ледяными струями. Никогда в жизни не чувствовала себя так прекрасно! Вода нагревается, окутывая теплом все тело, и я позволяю себе погрузиться в это блаженство. Божественно. Абсолютно божественно. Приходится трижды намылить голову и вылить на себя тонну бальзама, прежде чем волосы немного приходят в норму после нескольких недель одного мыла. Я могла бы часами стоять под горячим душем, так прекрасно, что все, что от меня требуется – это повернуть вентиль, в отличие от прошлого, где приходилось нагревать ванну вручную и приседать в маленьком чане.

Уговорив себя наконец-то выбраться из-под воды, я заворачиваюсь в пушистое полотенце и спешу в свою комнату, чтобы надеть чистую одежду. Порывшись в ящиках, я натягиваю любимые легинсы с мягкой толстовкой и не могу сдержать глубокий выдох от того, как же комфортно наконец-то надеть свою удобную одежду.

В гостиной меня приветствует соблазнительный аромат кофе и яичницы, Пауль как раз раскладывает ее на две порции и улыбается, поднимая взгляд, когда я вхожу. Как загипнотизированная я подхожу к обеденному столу, хватая полную чашку кофе, и, дрожа от предвкушения, делаю первый глоток, смакуя вкус на языке. Горький, насыщенный, бархатистый. Это божественно! Счастливая, я опускаюсь на стул, наслаждаясь своей первой за несколько недель чашкой кофе.

Пауль пододвигает мне тарелку с яичницей и свежими тостами, чашку приходится поставить, чтобы набрать полную вилку еды. Вкус растекается во рту и… я невольно теряю лицо. Бам, пересолено!

С трудом проглатываю свой кусок, запивая его огромным глотком кофе, чтобы прогнать это ощущение.

– Боже, Пауль, сколько соли ты насыпал на эту яичницу? Ты что, влюбился?

Брат смотрит на меня, подняв брови, а затем осторожно пробует свою еду и пожимает плечами.

– Посолено, как и всегда… Что с тобой? Тебе же всегда нравилась моя яичница…

Нахмурившись, я разглядываю свою порцию и только через некоторое время понимаю, в чем дело. Пауль не пересолил яичницу, я просто отвыкла от нормальных приправ.

– В прошлом соль почти не использовалась, потому что была очень редкой и дорогой. Наверное, я так привыкла к этому, что теперь это слишком солоно для меня, – извиняющимся тоном объясняю я.

Пауль закатывает глаза:

– Ты глянь на нее! – не унимается он. – Вернулась из прошлого и стала разборчивой в еде! Что, теперь только базовая кухня?

Я пинаю его под столом:

– Я просто догадалась, почему твоя яичница кажется мне пересоленной! В любом случае есть много соли вредно, – посмеиваясь, отвечаю, откусывая тост.

Я съедаю еще два тоста и немного яичницы. Пауль любезно подливает мне кофе, и некоторое время мы завтракаем в приятной тишине, прежде чем он отодвигает от себя пустую тарелку и опирается локтями на стол.

– Тебе есть что мне рассказать, не так ли?

Когда наши взгляды встречаются, я вижу усталость и немую просьбу в его глазах, поэтому подробно рассказываю обо всем, что произошло с тех пор, как я прикоснулась к картине Боттичелли в подвале старой Пинакотеки.

Глаза Пауля становятся все больше по мере того, как я описываю свои Флорентийские каникулы в 1478 году. Он слушает, не перебивая, пока я рассказываю о Сандро Боттичелли и Леонардо да Винчи и о том, как нам удалось спасти Лоренцо де Медичи в день убийства. Пауль открывает рот, только когда я упоминаю Люция Мореля, его щеки горят от волнения.

– Расскажи мне все, что ты знаешь о нем! Как он выглядел? Черт, вы, наверное, первые, кто видел его за сотни лет!

Описать ему Люция не составляет мне труда, он прочно засел в моей памяти после того, как я всадила ему в шею шпильку длиной в несколько дюймов.

– Не могу поверить, – бормочет Пауль. – Просто невероятно, что вы столкнулись с ним… Что вы сражались с ним! – Он подпирает голову руками. – Я чуть с ума не сошел, когда ты не вернулась домой в тот день. Лео хотел познакомить тебя с орденом, а вместо этого заявляет, что вы двое исчезли в прошлом и никто не знает, когда вы вернетесь и вернетесь, ли вообще, потому что ваш портал рухнул…

– Тебе не сказали, что произошло?

Брови Пауля мрачно сходятся на переносице.

– Вероятно, члены ордена были слишком заняты тем, что носились по кругу, как курицы, вместо того чтобы сразу объяснить, в чем дело. Представь себе, ты хранитель ордена, и двое ваших самых ценных сотрудников навсегда исчезают в пространстве и времени. Никто и не подумал сообщить мне об этом. Тем вечером я поехал в штаб-квартиру, потому что целый день ничего от тебя не слышал, и узнал, что там произошло. Мы четыре недели изо дня в день ждали вашего возвращения, следили за всеми картинами из временного отрезка, в котором жил Медичи. В конце концов, мы понятия не имели, когда вы вернетесь, надеялись только заметить какие-то изменения в картинах, чтобы понять, как продвигается ваша миссия.

Это звучало вполне логично: любое изменение в прошлом оказывает непосредственное влияние на настоящее, и быстрее всего его можно проследить в литературе и искусстве.

– А на следующий день оказалось, что у вас все получилось. La Primavera восстановилась, и поздно вечером Лоренцо Вита снова стал прежним. Орден все подготовил и ожидал вашего прибытия в любую минуту, но вы не возвращались…

Пауль закусывает нижнюю губу, и я наконец замечаю, как сильно на нем отразились эти томительные часы ожидания. Несмотря на то что портал в настоящем восстановился, мы не вернулись.

– Ожидание сводило меня с ума, и пусть Рубины уверяли, что портал полностью восстановлен и исправно работает, в голове все равно рисовались самые мрачные сценарии, из-за которых вы никак не могли вернуться.

– Это из-за моей травмы, – тихо отвечаю я, стараясь скрыть дрожь в голосе. – Мне нужно было немного отдохнуть, прежде чем я смогла бы вернуться домой. Пауль, мне бы так хотелось иметь возможность связаться с тобой из прошлого!

Брат скорчил лицо:

– Должен ли я теперь обратиться в орден с просьбой заняться разработкой межвременной коммуникационной сети? Это изобретение очень бы облегчило жизнь.

Я закатываю глаза, пытаясь сдержать улыбку. И так понятно, что он шутит: Пауль не любит говорить о своих чувствах, но сейчас у него нет другого выбора, и я знаю, что он тоже это знает.

– Пока тебя не было, я все думал, как ты там, все ли с тобой в порядке. – Он ерошит волосы, опираясь о столешницу. – Мне просто нужно было верить, что с тобой все хорошо. Это моя вина, что ты попала в этот хаос. Предчувствие, что с тобой что-то стряслось, было невыносимым…

Его голос звучит глухо от подавленных эмоций, а во мне продолжает крепнуть недоумение. Вопросы и чувства, отошедшие было на второй план перед лицом опасностей прошлой недели, снова обретают важность. Какое отношение Пауль имеет ко всему этому? Почему я понятия не имела о его членстве в ордене до того, как выяснилось, что я имею способности к путешествию во времени? А главное, почему он винит в этом себя?

– Пауль, – осторожно начинаю я, потому что брат до сих пор напряжен. – Как и когда ты стал членом ордена?

Он молчит так долго, что мне начинает казаться: ответа я не дождусь. Но брат наконец поднимает взгляд.

– Рубины наняли меня прошлой весной. Их внимание привлекли мои исследования в области времени и пространства, и они со мной связались. Орден в основном и состоит из ученых самых разных областей, работающих над разгадкой секретов Табулы. Я являюсь частью космического отдела, который занимается в основном вопросами физики, лежащими в основе путешествий во времени.

Я чувствую, как начинаю закипать: мой брат уже несколько месяцев работает на тайную организацию, исследующую возможности путешествий во времени, и я об этом совсем ничего не знаю?

– Ну ты и лжец! – вырывается у меня. Злость кипит во мне так, что я едва сдерживаюсь, чтобы не вскочить со стула.

– Помнишь, как мы говорили о «Чужестранке»? Ты отказалась смотреть этот сериал, назвала его смешным, потому что там идет речь о путешествиях во времени. Ты еще долго распиналась, объясняя мне, почему это невозможно в нашей Вселенной, а сама уже работала на Рубинов и сдала меня им, когда я рассказал о прыжке во времени.

У меня не было времени подумать об этом, но то, что он сделал, все равно ранило меня. Как он мог предупредить Рубинов, не поговорив сначала со мной? Я была совершенно не готова, когда появился Лео, заявив мне, что я путешественница во времени, и сообщив, что обязан сопроводить меня в штаб-квартиру Рубинов. С этого момента все и начало набирать обороты.

Пауль бледнеет:

– Я не мог рассказать тебе об этом, Рози. Орден придает очень большое значение строгой охране своей тайны, мне пришлось поклясться на Табуле, что я никому не расскажу о своей причастности к ордену. Даже тебе. Поверь мне, скрывать это от тебя было самым тяжелым.

Может, это и так, но мне все равно сложно так сразу простить его.

– Я твоя родная сестра, а ты собственноручно засунул меня в эту мясорубку. Ты знал о том, что я могу оказаться Водолеем?

– Нет, я не знал, – сквозь зубы признается Пауль. – Орден держит в строжайшей тайне информацию о датах рождения новых путешественников во времени, и я еще не успел так подняться по карьерной лестнице, чтобы меня в это посвящали. Этим знанием обладает только узкий круг наставников. Впрочем, я все думаю… – Он мнется, закусив губу. – Я думаю, что мое принятие в орден не было случайностью. Это огромное счастье, когда путешественник во времени находит своего партнера, но сейчас Рубины действуют более слаженно, чтобы спровоцировать и поддержать такое знакомство. Даты рождения стали определять, фиксировать и систематизировать. В ордене есть отдел, который только этим и занимается: оценкой и анализом данных потенциальных путешественников во времени. Возможно, наткнувшись на тебя во время поисков, они решили завербовать меня, чтобы я смог доложить им, как только замечу у тебя метку. Именно это я и сделал.

Его взгляд полон искренности и раскаяния, и это унимает мой гнев. Кроме того, мне нужно обдумать всю эту информацию: как бы то ни было, звучит очень правдоподобно, что моя вероятная судьба путешественницы во времени и стала причиной приглашения Пауля в орден. Не говоря уже о том, что мой брат – гениальный ученый, который наверняка оказался им полезен.

– Рада, что ты понимаешь, в какое дерьмо нас втянул, – ворчу я, вцепляясь в свою чашку, чтобы сделать большой глоток кофе.

– С тех пор как мама и папа погибли, я всегда за тобой присматривал. Как твой старший брат, я просто хотел, чтобы ты была счастлива и в безопасности. Мне кажется, я инстинктивно чувствовал, что орден не принесет тебе ничего, кроме неприятностей, и хотел оградить от этого.

Вау, это меня осадило. Его слова заставляют мою злость рушиться как карточный домик.

– Я никогда не хотел, чтобы у меня были секреты от тебя, Рози. – Он протягивает мне руку через стол, и я без колебаний вкладываю в нее ладонь.

Я чувствую огромное облегчение: мне не понравилось сердиться на брата. Кроме того, я по натуре скорее отходчивый человек, способный легко прощать.

– Больше никаких секретов, хорошо? – предлагаю я, сжимая его ладонь.

Мы молчим некоторое время, я продолжаю потягивать свой кофе, размышляя о том, что мне рассказал Пауль.

– Что конкретно означает исчезновение Табулы для ордена? – Я хочу, наконец, это прояснить и задать еще пару насущных вопросов. Несмотря на то что я уже месяц путешественница во времени, я все еще мало понимаю все предпосылки существования ордена. Больше всего меня интересует, как он связан с легендарной Рубиновой Табулой. Пауль вздыхает.

– Так и думал, что этот сукин сын ничего тебе не рассказал.

– Перестань его так называть! Сейчас есть вещи поважнее.

– Серьезно? Ты его защищаешь? Позволь тебе напомнить, что ты с первой минуты на дух его не переносила. Он что, заморочил тебе голову?

Я невольно сжимаю челюсти.

– Первые впечатления бывают обманчивыми, Пауль. Но не съезжай с темы!

Он откидывается на спинку стула, усмехаясь:

– Ты спрашиваешь, какое значение Табула имеет для ордена, упуская из виду, что он буквально назван в ее честь. – Он мнет подбородок, подбирая слова. – Все это связано с Люцием и Фредериком Морелями. Логично, не так ли? Они были путешественниками во времени, как и многие до них, но они первыми открыли секрет Рубиновой Табулы и то, как ее использовать.

Я слушаю его, открыв рот, желая узнать больше о происхождении путешествий во времени. Когда я киваю, Пауль закуривает и продолжает:

– Давным-давно порталы времени были открыты и доступны каждому, кто знал, как ими пользоваться. Это были особые места, типа Стоунхенджа или Пирамиды Гизы, которые до сих пор окружены кучей мифов. Но порталы были непостоянны: тот, кто ими пользовался, понятия не имел о том, где и когда окажется. И в какой-то момент упоминания о путешественниках во времени исчезли, превратившись в легенды и мечты. Это произошло из-за Морелей, которые в XVII веке заново расшифровали писания Аида Всемогущего. Там были знания о том, что людям стало известно, какую власть может обрести человек над пространством и временем, из-за чего Аид решил запретить все порталы Рубиновых Табул, запереть их, чтобы остановить людскую жадность. Чтобы ни один человек не мог иметь такую власть в своих руках.

Пауль делает паузу, чтобы увериться, что я все еще слушаю.

– Хорошо, он заблокировал все порталы, – подтверждаю я. Даже страшно спросить, как ему это удалось: что-то подсказывает, что это подорвет мои способности к осмыслению информации. – А дальше?

– Ну, Люций и Фредерик нарушили это заклятие и снова открыли порталы, потому что, несмотря на то что они были заблокированы, все равно продолжали рождаться люди, обладающие способностью путешествовать во времени. У них просто больше не было возможности этим пользоваться. Кроме того, путешественники во времени почти не могли контролировать свои прыжки во времени до эры Аида и иногда могли лишь раз в жизни воспользоваться порталом. Братья Морели хотели изменить это, и им удалось не только заново открыть порталы, но и разгадать, каким образом можно взять под контроль прыжки. Рубиновая Табула. Именно с ее помощью можно создавать порталы, позволяющие путешествовать во времени целенаправленно. Вскоре Морели обнаружили, что лучше всего для этих целей подходят картины: это уже не просто места, находящиеся в свободном доступе, на которые может набрести кому не лень, а окна в другое время. Сила порталов разворачивается, как только выполняются последние штрихи кисти, и это гарантирует, что как только вы отправитесь в прошлое, окажетесь конкретно в момент завершения картины. С момента основания ордена Рубиновая Табула является хранителем картин-порталов, дает им силу… А соответственно и самим путешественникам во времени. Только с помощью Табулы можно контролировать порталы и держать их открытыми.

Пауль замолкает, и в воздухе повисает странно торжественное настроение. Тайны, которые он раскрыл, витают в воздухе и кажутся почти осязаемыми. И я ему верю: получается, без Рубиновой Табулы орден не имеет власти над порталами. Тогда ясно, почему все так напуганы.

– То есть это значит, что ни одна из картин-порталов больше не работает?

Пауль задумчиво качает головой:

– На данный момент они все еще функционируют, но через несколько дней без Табулы станут нестабильными и начнут рушиться. Примерно так, как это произошло с La Primavera. Старые и могущественные продержатся дольше всего, но это лишь вопрос времени. Как только орден соберет побольше информации, вас отправят в следующую миссию, чтобы проследить за исчезновением в прошлом.