Я (не) согласна

Глава 11. Развлечения

Дамир действительно прислал мне врача – из-за такой ерунды, как сбитые ноги! Влас Демьянович, лысеющий невысокий мужчина средних лет, долго ворчал, что его отвлекают от работы ради всяких неразумных юнцов, но дело своё знал и не только подлатал ступни, но и выдал мне флакон с заживляющей мазью. Мы с ним как-то быстро нашли общий язык, а уж после того, как он докопался, что это я штопала рану на плече Дамира (лекарь оказался старым знакомым блондина), и вовсе принялся звать меня в ученики. Говорил, что рука лёгкая. Я ему объяснила, что не имею склонности к медицине, да и дар у меня совсем другой. Расстались мы совершенно довольные друг другом.

Жизнь начинала налаживаться. Новые туфли мне доставили к утру, и они оказались настолько удобными, что я не поленилась сбегать в мастерскую и лично поблагодарить сапожника, а заодно заказала ещё сапоги и запасные ботинки.

Я уже догадалась, что удобная обувь – это самая необходимая в моей работе вещь, ибо я была не столько секретарём, сколько адъютантом.

"Стёпа, отнеси записку в первый полицейский"

"Степан, сбегай в почтовое управление"

"Мальчик мой, вот эти документы очень аккуратно – градоправителю"

"Стёпа, принеси пожрать. Чего-чего – ну хоть булку с молоком. Быстрее, парень, а то я тебя сожру!"

Хотя стоит признать, сам Дамир Всеславович тоже был лёгок на подъём. С финансовой инспекцией он посетил все крупные лавки. Мы перетрясли учётные книги рынка, проинспектировали казну (адский труд, занявший больше недели), проверили документы налоговой службы. Дамир в своей работе, конечно, хорош – он видит подвох с первого взгляда. То ли он колдун, то ли просто – опыт. Склоняюсь к последнему, конечно. Но всё же его интуиция достойна восхищения. Если бы он ещё работал в полную силу – во всей Славии не осталось бы ни одного мошенника. Но кнес Ольхов предпочитал жить на широкую ногу: надирался в трактирах, кутил с весёлыми дамами (и где он находил их в таких количествах?), устраивал шикарные пирушки. Денег, похоже, у него куры не клевали. Его обожали и полицейские, и налоговики, и купцы во главе с градоуправителем, да и как можно не любить такого славного парня, который может угостить всё первое полицейское выпивкой и не гнушался побрататься с купцом первой гильдии? А то, что он при этом подписывал приказ об аресте господина Сметанова, который водил службу с местным судьёй и оттого выигрывал все тяжбы, так это работа такая. А я, привыкшая к урокам отца, замечала, что взгляд блондина во время очередной попойки не становился стеклянным, как у его собутыльников, а кубок нередко опустошался в ближайшую кадку с цветком.

Кнес Ольхов был страшным человеком, и я была счастлива, что нахожусь в его лагере. Были ли у него друзья? Возлюбленные? Доверенные лица, наконец? Понимала ли его хоть одна из тех красавиц, которым он легко и просто посылал наутро букеты цветов, а потом не узнавал на улице? Впрочем, и букеты выбирать быстро стало моей обязанностью. Это было, пожалуй, даже забавно, хотя время от времени царапало мне душу. Всё же он мой почти что супруг, а ведёт себя совершенно безнравственно. Главное, не влюбляться в него – слишком больно он может сделать. Он же женщин ни во что не ставит! Разве можно вот так:

– Стёпа, ты запомнил эту рыженькую актриску? Цветы ей пошли на свой вкус. И если будет меня искать – скажи, что я скончался.

– Она не актриска, – вздыхаю я. – Актриска была третьего дня. Рыженькая – вдова купца Ермилова, между прочим. Того самого, что парк выстроил и на богадельню денег дал.

– Зануда ты, Стёпа. Ну ладно, закажи еще купцу на могилку букет. Да гляди, не перепутай!

Я ж говорю, совершенно невыносимый человек! А букеты я всё же перепутала. Купцу на могилку положили роскошные лилии с запиской "Спасибо за волшебную ночь и прощай", а рыженькой лисичке доставили бордовые розы с траурной лентой. Этими розами Дамир Всеславович в тот же день получил по физиономии. Я хохотала до слёз, а потом забаррикадировалась в комнате вдвоём с местной кошкой и даже ужинать не вышла. Ибо страшно. А кошка в гостинице хорошая, толстая, хотя и дура.

У меня никогда животных не было. В Галлии любят собак, но в королевском дворце они живут на псарне, а принцессе там делать нечего. В детстве я ещё могла поиграть со щенками, но потом с людьми играть стало гораздо интереснее. Что мне те щенки, когда можно сбежать на улицу и поговорить там с чумазым мальчишкой?

У местной полосатой кошки не было имени, зато был пушистый хвост, шикарное мурчало и удивительная способность успокаивать. Я залезла в кровать прямо в одежде, затащила кошку себе на живот и начала размышлять, как объяснить отцу, что я передумала на счёт свадьбы. И дело даже не в том, что Дамир-Даромир хорош собой или по-настоящему мне нравится – нет. Из него выйдет прекрасный союзник для Галлии. Времена, когда нет войны – поистине благодатные, а такой человек, как Мир (или Дар – как я осмелюсь называть его хотя бы в мыслях) разбирается в экономике государства гораздо лучше, чем тот, кто сидит во дворце.

– Стёпа, я успокоился, – раздался ровный голос блондина из-за двери. – Можно войти? На самом деле это было очень смешно, но если ты продолжишь в таком духе, не я буду платить тебе, а ты мне.

Дамир, не дожидаясь позволения, с силой толкнул дверь. Не веря своим глазам я смотрела, как тяжёлый комод, которым я припёрла вход, довольно быстро отъехал прочь. Гм, а я чувствовала себя в безопасности! Впрочем, и сейчас чувствую, несмотря на то, что блондин глядит на меня (или на кошку?) каким-то непонятным, задумчивым взглядом.

– Это так мило, так по-домашнему, – ядовито заметил блондин, оглядывая меня. – Я даже подумал, что случайно вломился в будуар хозяйки гостиницы.

– С вас станется, – махнула я рукой снисходительно. – Ошиблись дверью, с кем не бывает! Не надо извинений, но хозяйская спальня в другом крыле. А если уж вам так нужно – в конце коридора комната Дарины.

Дамир вздрогнул. Горничная в гостинице была очень интересной девушкой. Миловидная, бойкая, яркая, она активно строила глазки моему хозяину. Девушка так часто что-то роняла к его ногам, а потом нагибалась или приседала, демонстрируя глубокое декольте, что кнес Ольхов теперь от неё шарахался, как от огня.

– Стёпа, ты козёл, и шутки у тебя козлиные, – заявил Дамир. – Но я тебе отомщу. Намекну Дашке, что ты у нас невинный юноша, и она влюбится в тебя.

– О, мой господин, пощадите, это слишком жестокая кара! Я бы встал на колени, но кошка мне мешает.

Блондин хмыкнул и почесал нос.

– На колени, Стёпа, я тебя ещё поставлю, в угол и на горох.

Он быстро прошел в комнату и оседлал стул, опустив руки на спинку.

– Я ведь тебе говорил угомониться, мальчик, – мягко взглянул на меня он. – Ты ведёшь себя порой безобразно. Ты хулиган и разбойник, Степан. Не будь ты действительно лучшим секретарём, которые у меня только были, я бы давно выкинул тебя прочь.

– Как будто вы у нас образец добродетели, – хмуро выпрямилась я, спихивая с себя кошку.

– Стёпа, я взрослый мужчина и кнес. Я могу ответить за все свои проступки. Я даже откупиться могу. А ты всего лишь дерзкий мальчишка, к тому же несовершеннолетний. Я тебя очень прошу – будь осторожен. Я-то закрою глаза на твои выходки, а кто-то другой всыплет тебе по первое число и будет в своём праве. Я не буду больше читать тебе нотаций, просто предупреждаю – есть ситуации, в которых даже я тебе не смогу помочь.

Он поднялся и ушел, а я хмуро кусала губы. Терпеть не могу, когда меня ругают, но еще больше – когда за дело. Отец тоже всегда так делал: не орал, не рычал, а просто объяснял мне, что могло случиться, если бы я попалась. Он неустанно мне напоминал, что не всегда сможет быть рядом и вытащить меня из очередного скандала. Я же только кивала, улыбалась и делала по-своему. Что ж, отца здесь нет. А Дамир… Дамир, может, и прав, но только ничего страшного я не делала. Подумаешь, букеты заменила! Не долговые же бумаги выкрала, как кнес Ольхов. Он-то сам, думая, что я не вижу, кое-какие расписки со стола градоправителя в карман сунул. Не учёл только, что в зеркале всё отражалось.

Я же не стала вопить во всё горло: вор! вор! Нет, я тактично не заметила. А он из-за какого-то дурацкого букета вспылил!

– Вот так, Кошка, и разбиваются мечты, – сказала я своей красивой и толстой спутнице, чеша её за ухом. – А я ведь за этого мелочного человечишку собиралась замуж выйти. Кто дура, я дура? Может и так.

Голод всё же заставил меня выйти из комнаты и осторожно спуститься вниз, в столовый зал. Я тихонько устроилась в уголке, заказала себе стакан молока и булку, и принялась слушать, что говорили вокруг. А тему они обсуждали преинтересную: несостоявшуюся дуэль кнеса Ольхова с Борисом Ермиловым. Оказывается, этот самый Борис был младшим братом покойного купца и, навестив могилу усопшего и обнаружив там легкомысленный букет с однозначной запиской, заподозрил, что кто-то поглумился над местом упокоения брата, а уж когда, пылая праведным гневом, примчался в его дом и обнаружил рыдающую вдову, сразу всё понял. Разумеется, это кнес Ольхов, известный своим скандальным поведением, во всём виноват!

Я втянула голову в плечи. Ой, мамочки! Не такого результата я ожидала.

– А дальше что? – спросила я замолчавшего рассказчика за соседним столом.

– А дальше, знамо дело, Ермилов сюда примчался бить морду Ольхову. Кажется, даже успел один раз ударить. А потом кнес его скрутил, что-то ему сказал и они пили вместе. Дамир, конечно, гусь! Всё понимаю, но букетики на могилу – это мерзко.

– А где сейчас Ермилов? – тихо поинтересовалась я.

– Где-где, Дамир его в кабак утащил!

Я подскочила и побежала на улицу ловить пролетку. Конечно, уже поздний вечер, почти что и ночь, но стыд жег мне пятки.

Кнес Ольхов самым нежным образом любил в Даньске заведение под названием "Чайная роза". Чай там не подавали, роз тем более не выращивали, но трактир, а точнее даже ресторан, пользовался популярностью у приличных людей. Дамир нашёлся за столиком возле стены. С ним был молодой светловолосый мужчина с округлой бородой – по виду совершенный купец, вот только взгляд у него был острый, умный.

– Дамир Всеславович, – робко окликнула я "своего" блондина.

Он встрепенулся, отставляя стакан с прозрачной жидкостью, напрягся.

– Случилось что, Стёпа?

– Случилось, – кивнула я. – Господин Ермилов?

– Он самый, – милостиво взглянул на меня купец.

– Это я букет на могилу отнёс, – опустила я голову, пряча глаза и в волнении сжимая руки за спиной. – Пошутить хотел. Простите, не подумал. Идиот я. Если желаете, я готов понести наказание.

– Ну охренеть, – с чувством крякнул Ермилов. – А ты говорил, что посыльный перепутал.

Он толкнул Дамира в плечо, раздвигая в улыбке красные губы.

– Стёпе шестнадцать, – устало ответил Ольхов, потирая лицо руками. – Я сам его выругал.

– За такие шутки розгами секут, – веско сказал купец. – Готов, парень?

– Заслужил, – кисло ответила я. – Готов.

Меня ни разу в жизни не били (пощёчины от матушки не в счёт), и я надеялась, что так будет всегда, но сейчас я понимала, что виновата.

Купец же только рассмеялся.

– Садись, пацан, – заявил он. – Пей. Прощаю дурака. Ты ж не со зла!

Я молча выдохнула и осторожно села на лавку. Поглядела жалобно на Дамира Всеславовича, пытаясь извиниться взглядом. Он, кажется, понял и кивнул.

– Я рад, что ты сумел признать свою ошибку, – мягко похвалил он. – Но впредь не суйся в чужие дела, не спросив. На месте Бориса мог оказаться куда более мстительный человек. Я ведь тебя уже отмазал, а ты меня дураком и лжецом выставил.

Я отвернулась, скрывая дрожащие губы. Опять всё не так сделала!

– Выпьем, – разрушил напряженное молчание купец, наливая мне в стакан водки из прозрачного графина. – За истину!

Мне пришлось глотнуть эту мерзость, я поперхнулась, закашлялась: мужчины рассмеялись и захлопали меня по плечам с двух сторон. Больше я не пила. Терпеливо дождалась ночи, молча вернулась с кнесом Ольховым домой, столкнула с кровати кошку и завалилась спать, надеясь, что поутру противное чувство гадливости от самой себя рассеется как рассветный туман.

Глава 12. Падение… повязки

Проклятая кошка, возлюбившая меня всей душой, теперь не давала мне проходу, ластясь и призывно мурлыча при виде меня. С одной стороны, это меня умиляло, но с другой – именно она послужила причиной моего очередного падения, бросившись мне в ноги аккурат в тот момент, когда я только собиралась спуститься с высокой лестницы вниз, в столовую залу. Увы, устоять мне не удалось. Нелепо взмахнув руками, я кубарем полетела вниз, считая локтями и коленками ступеньки и добрым словом вспоминая сестру Марию, которая учила нас правильно падать. Полёт мой закончился плачевно: я лежала у подножия лестницы, едва сдерживая слёзы боли.

– Давай, Степан, вставай, – уговаривала я себя. – Ты же мужик.

По лестнице спустились быстрые длинные ноги и остановились подле моего лица.

– Встать сможешь? – полюбопытствовал мой хозяин. – Ничего не сломал?

Я подняла голову и неловко села, ощупывая себя руками. Кажется, всё в норме. Переломов нет. Синяков, конечно, будет много, но это не страшно. Ухватившись за протянутую руку, встала и взвыла, не в силах наступить на ногу, которую пронзила острая боль. Клянусь, я даже услышала треск рвущихся сухожилий!

– Стой ровно, – Дамир присел у моих ног и жёсткими цепкими пальцами ощупал мою щиколотку, заставляя меня шипеть сквозь зубы от боли. – Перелома нет. Растяжение. По лестнице тебе не подняться. Я отнесу.

– Чего? – вытаращила глаза я. – Вот еще выдумали! Дайте опереться на вас, и я допрыгаю.

– Мне некогда с тобой возиться, – буркнул блондин.– Дотащить быстрее. Пришлю тебе лекаря.

Не слушая никаких возражений, он подхватил моё тщедушное тельце и легко отнёс меня наверх, но не в мою каморку, а в свой кабинет, где опустил в кресло.

– У тебя, кстати, грудь развязалась, – небрежно заметил он. – Помочь перетянуть, или сам справишься?

Я с недоумением поглядела в его равнодушное лицо и опустила глаза на грудь. Повязка сползла вниз, на живот, край её предательски свисал из-под рубахи. Сквозь мягкую ткань четко виднелись контуры груди и даже острые, съёжившиеся соски. Я в ужасе прикрыла грудь и уставилась на хозяина.

– Помочь? – повторил он.

– Н-не надо, – выдавила я.

– Ладно, – кивнул он. – Жди лекаря, пока не вставай на ногу. Вот, не сиди без дела, разбери почту.

Он практически без усилий подвинул к креслу письменный стол и, увидев, что я вполне дотянусь до корреспонденции, кивнул и вышел.

Я ничего не понимаю! Он что, знал, что я женщина? И как давно? Или это просто самообладание такое? Некоторое время я сидела, тупо уставившись на стол, заваленный бумагами, а потом, пожав плечами, заново перевязала грудь и придвинула первое письмо. В конце концов меня пока не уволили, надо работать.

Письме этак на десятом меня накрывает. Он. Знает. Что. Я – женщина. А что, если он знает и всё остальное? Я умру от страха и любопытства, если с ним не поговорю.

Осторожный стук в дверь прерывает мои размышления.

– Ну, Стёпа, показывай, что случилось. Ты у нас ходячее несчастье! Дамир сказал, что ты с лестницы грохнулся? Как хоть умудрился?

– Да я и сам не знаю, – с готовностью отодвигаю я документы. – Задумался. Споткнулся о кошку.

– Вечно ты в облаках летаешь, мой мальчик, – вздыхает Влас Демьянович. – Смотреть под ноги надо.

Он ощупывает мою ногу так же тщательно, как это делал Дамир. Только от его пальцев расползаются не сладкие мурашки, а холод. Будто лёд приложили. Нога онемела, я совершенно не чувствую, как лекарь накладывает тугую повязку.

– Вот и всё, – радостно объявляет Влас Демьянович. – Дня два не беспокоить. Передвигаться недалеко и с тростью. А потом можно и верхом. Повязку не трогай, не мочи, понял? Я сам зайду и сниму.

– Понял, – с готовностью киваю я. – Спасибо вам.

– Из спасибо шубу не сошьешь, – едко напоминает лекарь. – С твоего хозяина шесть серебрушек.

Я присвистываю: да это же грабеж! За пять минут работы он получит столько же, сколько я за две седмицы! Сколько я не получу за две седмицы, учитывая мои штрафы. Отчего я маг воздуха, да ещё посредственный? Впрочем, не стоит завидовать другим, у меня много самых разных талантов. И одним из них мне предстоит воспользоваться ещё не раз.

Из кучи писем руки сами собой выхватывают знакомый серо-зелёный конверт. Сердце внезапно начинает колотиться так, что приходится замереть, закрыть глаза и сосчитать минимум до тридцати. Конверт вскрыт, и это радует. Будь там что-то действительно страшное для меня, Дамир бы сказал. Или нет?

Дрожащими пальцами извлекаю гладкий плотный лист бумаги. На миг, не сдержавшись, подношу письмо к носу. Оно пахнет дорогими чернилами и хорошей бумагой. От запаха любимых рук ничего не осталось.

"Любезный (а хотелось бы написать "возлюбленный") друг мой (а хотелось бы – "сын"), я глубоко растерян вашим демаршем. Не думаю, что за два ближайших года что-то изменится, разве что ваша невеста станет на два года старше, но вы настаиваете – а у меня нет причины вам противиться. Итак, давайте отложим свадьбу. Верю, что у вас есть на то причины, которые вы пока озвучить не можете. В свою очередь, уверяю вас, что моя дочь Стефания в любое время готова выполнить свой долг и стать достойной супругой и матерью ваших детей.

P.S. Вы сменили секретаря? Почерк нынешнего отличается в лучшую сторону.

С всевозможным уважением, лорд К. Б."

От поскриптума меня начало колотить, пальцы затряслись и ослабели. Итак, будем считать, что возлюбленный мой (тьфу ты, заразилась этими витиеватостями) отец догадался. Недаром он заметил про почерк. Но какая наглость! Не зная, где я нахожусь, даже не подать вида, что невеста-то пропала! Да ещё щедро раздавать авансы от моего имени! Достойной супругой, как же! Матерью детей – возможно. Но приличной супруги из меня не выйдет, уж простите.

Как воочию, я представила перед собой узкое лицо отца и будто услышала его голос:

– Стефания, ты жертва. Ты заложник политики. Твой выбор не такой, как у всех. Ты можешь быть счастливой или несчастной, вот и всё. Я позволял тебе многое… Но сейчас пришло время, когда нужно сделать шаг и выполнить свой долг.

Долг и я – понятия несовместимые. Зря ты, отец, показал, что есть другой мир – а не только в стенах дворца. Запереть меня обратно в золотую клетку я не позволю.

А потом вдруг перед моими глазами предстал Дамир: такой, каким я видела его уже не раз – полуголый, взъерошенный, с кривой усмешкой. И в голову пришла совершенно нелепая и оттого еще более завлекательная мысль: а ему бы я ребёнка родила. Вспомнила, как его пальцы ощупывали щиколотку – нет, ничего кроме боли, я не чувствовала. Но сейчас вдруг щёки вспыхнули и в животе ухнуло, как на качелях. Приехали, Стефа. Ты помнишь, что означают эти признаки. Ты почти в него влюбилась. В собственного наречённого мужа, между прочим. То-то сейчас отец ухахатывается над твоей глупостью.

– Стёпа, ты наверное голодный? – раздаётся сладкий голосок из дверей. – Принести тебе обед?

– Ничего не нужно, – строго отвечаю я. – Дамир Всеславович велел с бумагами разобраться, некогда мне.

– Но Стёпа! – глаза Дарёны просто сияют. – Нельзя же не обедать!

Вот же упрямая баба! Какой мне обед среди бумаг? А вставать я всё равно боюсь. Да и до кухни мне не дойти, это ж спуститься надо.

– Шла бы ты, Дашка, делами заниматься, – сердито машу руками я. – Давай-давай, мешаешь!

– Ах какой вы суровый, Степан Кириллович, – поджимает губы девушка. – Поди и отшлёпать можете!

Девица, выпалив гадость, быстро скрывается за дверью, а я молча перевариваю её слова. Меня начинает душить смех. Она что же – меня завлекает? Как женщина мужчину? О богиня, не может быть!

Во всяком случае Дарёна подняла мне настроение, и я продолжила сортировать письма. Где ответ был не нужен – в одну стопку. Где моих знаний хватало, чтобы отписаться – в другую. В третьей, самой худой, письма, которые требовали участия Дамира. Подумав, письмо от отца засунула в первую пачку. Согласен так согласен, значит, у меня ещё два года есть. А два года – это целая жизнь.

Я вскрыла очередной конверт с отчетами о продажах между степняками и славскими кнесами. Овёс, овёс… Поставки овса. Древесина, песок, камень – в Степь. Овёс – из Степи. Странные какие-то, в Славии недостатка овса никогда не было.

Не в силах справиться со своими мыслями, я испортила два листа бумаги и отложила перо в сторону. Я всегда знала, что мой отец – самый хитрый человек в мире. Вот и сейчас меня не оставляло ощущение, что он всё-всё знает и посмеивается над моей глупостью и потугами строить свою жизнь самостоятельно. Письмо его оставляло много вопросов. Руки сами собой потянулись к зелёному конверту. Разворошив аккуратную стопку писем, я всё же позволила вглядеться в строки, написанные знакомым округлым почерком, еще раз. Кому он писал – мне или Даромиру? Сколько он будет меня ещё прощать? Неужели – всегда?

– Тебе тоже кажется, что с этим письмом что-то не так? – раздался над моим плечом голос Дамира.

Как всегда, он подкрался незамеченным – он умел. От неожиданности я едва не выронила конверт и смахнула рукавом стопку бумаг.

– Сиди, я подниму, – остановил мой порыв Дамир. – Так что с письмом?

– Я не знаю, – честно ответила я, завороженно наблюдая, как пятерня мужчины взъерошила короткие светлые волосы на затылке.

Я влипла. Влипла по самые уши. Потому что Стефа внутри меня хотела сама провести пальцами по его волосам. Но я не Стефа, а Степан Градов, поэтому спокойно продолжаю:

– У меня такое ощущение, что Браенг что-то скрывает. Неспроста он согласился вот так запросто.

– Может, его дочка кривая или косая, – ухмыльнулся Дамир. – Вот он и думает, что чем позже, тем лучше.

– Вы же ее видели! – удивилась я. – И портреты вам отправляли! Наверное.

– Из самой очаровательной девочки может вырасти бес знает что! – пожал плечами мужчина. – Столько лет прошло. Да и знаешь… не красавица она была. И я слышал, не в мать пошла. Принцесса Бригитта так-то ничего мордашкой… и волосы у неё красивые… белые.

– Неужели это так важно? – приподняла брови я. – Волосы, красота?

– Разумеется, – кивнул блондин. – Что это за брак, когда у мужа на жену не стоит?

Я вытаращила глаза, чувствуя, как щёки заливает краска.

– А как же образованность, ум, воспитание наконец? – выдавила из себя я.

– Воспитание – это хорошо, – кивнул Дамир. – Воспитание – это ты правильно заметил. А ум… кому нужен ум у женщины? Зачем с ней разговаривать? Женщина должна согревать постель и рожать детей. Поэтому самая главная часть жены – это бёдра.

– Ну знаете! – вспыхнула я, швыряя письмо на стол. – Вы рассуждаете, как глупец!

Неожиданно Дамир запрокинул голову и расхохотался. Он смеялся весело и звонко, с энтузиазмом стуча ладонью по ляжке.

– А я всё ждал, сколько ты выдержишь? – наконец, сказал он, вытирая слёзы. – И не смотри на меня так… Стёпка, ты как баба!

И он снова рассмеялся, а потом вмиг стал серьёзным.

– Ничего не хочешь рассказать? – спросил он, пристально глядя на меня.

Мне захотелось спрятаться под стол от этого пугающего взгляда. А что я могу рассказать? Здравствуй, Даромир, я твоя жена? Поэтому я только покачала головой.

– Как давно… вы знаете?

– Почти с самого начала.

– И что мне теперь делать? – прошептала я, отводя глаза.

– Ну, у тебя два выхода, – равнодушно сказал мужчина. – Ты можешь стать моей любовницей, и тебе не придётся больше прятаться – свою женщину я защитить сумею.

Я покачала головой, пытаясь не смотреть на губы, говорящие столь ужасные вещи. Все мужики одинаковы! А второй выход какой – на все четыре стороны?

– Или можешь остаться моим секретарём, и мы больше не вернёмся к этому разговору, – закончил Дамир спокойно.

Вот это неожиданно! Но не так неожиданно, как первая часть!

– Второй вариант, – облизнула губы я и откашлялась, понимая, что голос звучит как-то хрипло. – Должность секретаря меня вполне устраивает.

– Не могу сказать, что я сожалею о твоём выборе, – усмехнулся Дамир. – Женщин много, а хорошего помощника найти крайне сложно. Но учти, Степан. Ты – мужик. И относиться я к тебе буду как к мужику. Так что никаких обмороков, если вдруг мне приспичит при тебе… отлить.

– Ясно, – прошептала я. – Я согласен.

– Вот и ладно, – вздохнул Ольхов, отодвигая стол. – Лекарь был?

– Был, – кивнула я. – Сказал, ходить с тростью.

– Я сейчас найду тебе палку, – он уже почти вышел, а я окликнула его.

– Дамир… А если бы я выбрала первое предложение, ты бы расстроился?

Сейчас во мне говорила Стефа: она не стеснялась задавать провокационные вопросы и обращаться на "ты" к сиятельному кнесу. И вообще… ну разве можно упустить возможность его поддразнить?

Он замер в дверях, медленно оборачиваясь, окинул меня таким взглядом, что мне сделалось жарко.

– Ты бы не пожалела. Но секретарь мне нужен больше.