Read the book: «Новая надежда России», page 10
“Это, Надюш… У меня тут делишки нарисовались, ты не скучай, ладно? Постой тут, я скоро вернусь. Ну или… Короче, подожди немного. Давай я твою посуду заодно отнесу, раз ты допила” – он выхватил пустой бокал из моих пальцев и быстро исчез за дверью. Я растеряно глядела ему вслед. Что теперь делать, чем заняться?
Ладно, решила последовать его совету. Стояла, слушала легкое журчание воды, вдыхала запахи цветов. Думала о хорошем. Например, о том, что скажу В.В., когда увижу. Ничего не придумала, представляешь?
И тут раздались шаги, и на галерею вошел – ну конечно, Он. Оказывается, в глубине души я так ждала его, что совсем не удивилась, а просто потянулась навстречу ему сразу всем своим существом. Сперва мне показалось, что он всё так же возбужден, но взгляд его стал уже не насмешливо-веселым, а сосредоточенным, словно бы опустошенным. Приблизившись ко мне, он тронул меня за руку:
“Пойдем, Надя, – ласково произнес он, – теперь нас никто не потревожит”.
Не отрывая глаз от его затылка, я послушно проследовала за ним через галерею (из дверей зала, мимо которых мы прошли, по-прежнему раздавались радостные крики и музыка) и оказалась в тихом коридоре со старинными картинами, между которых сияли мягким светом бронзовые бра. Пройдя несколько шагов, мы очутились в небольшом уютном зале с зажжённым камином. Владимир Владимирович пропустил меня внутрь и усадил в глубокое кресло, однако же сам не сел, а, затворив двери, принялся расхаживать туда-сюда, пытаясь, видимо, унять охватившее его волнение. Наконец, он остановился передо мной и сказал, пристально глядя мне в глаза:
“Сегодня мой день. И сейчас нужно сказать тебе то, что никто и никогда до этого дня не слышал. И не услышит больше”.
Я вся подалась к нему, ожидая продолжения. Его взгляд горел:
“Ты помнишь мой рассказ про юную красу-Россию? Сегодня она снова доказала мне свою любовь. Ах, если бы у меня только получилось любить в ответ не её, не эту волшебную страну… не абстрактное геополитическое пространство с миллионами совершенно незнакомых мне людей, а живую, осязаемую, зримую Россию! Клянусь: всё бы отдал, всю свою власть за то, чтобы она стала настоящей прекрасной женщиной – такой, как ты! – и добился бы её заново. Понимаешь ли ты меня?”
Он подошел совсем близко, так, что я могла бы дотронуться до него, если бы пожелала, и я на самом деле желала, хотела погладить его и сказать, как важно мне всё, что он говорит. Но странная робость овладела мной: я не только не смогла, при всем внутреннем стремлении, протянуть к нему хотя бы руку, но и вовсе беспомощно вжалась в спинку кресла, словно бы под воздействием странной невидимой силы.
Его ярко-голубые глаза сверкали нестерпимым блеском, проникая в самые потаенные глубины моей души. На лице плясали отблески камина, отчего мне казалось, что и весь лик его излучает свет – но не красный, пламенный, а бело-синий – такой же, как тот, что лился из глаз. Голос его становился всё насыщенней и жарче:
“И когда появилась ты… стало очевидно, что моя Россия – это ты, Надежда. Ты именно такая, какой представлялась в моих нерассказанных снах: молодая, здоровая, весёлая, с невыразимо прекрасными северными глазами и длинной русой косой, – он коснулся моей головы, выдернул заколку, и волосы тяжело рассыпались по плечам. – Именно тебя мне пришлось так долго ждать и искать, и вот – ты сама нашла меня и пришла ко мне!”
Упругая сила между нами не отпускала меня, не давала шевелиться – как бы я не хотела бросится ему навстречу. Да, Дневник, у меня не было никаких сомнений в том, что произойдет дальше, я знала, что должна принадлежать ему, и молила Бога только о том, чтобы время ускорилось, и я смогла бы, наконец, оказаться в его объятиях. Но я, бессильная, ничего не могла – более того, я осознала, что это неведомое поле, которое отталкивало нас, будто одинаковые полюса магнитов, исходит от него самого – вместе с голубым сиянием, которое всё набирало силу, и стало уже совершенно ясно различимым. Светились зрачки, горело лицо, холодная синяя полоса света спускалась от расстегнутого воротника сорочки вниз, пробиваясь сквозь белую ткань и растекаясь глубоким пятном внизу живота. Это было жутко, но я, парализованная, не могла оторвать глаз от этого гипнотически пугающего волшебного пламени. Оно становилось всё ярче, свет пульсировал в такт его голосу, с особой силой и нажимом гремевшему словами:
“И вот сегодня – в этот незабываемый день, когда вся прекрасная Россия, вся, – от мала до велика, в едином покорном и радостном порыве согласилась быть со мной – Ты, моя великая Любовь, тоже станешь моей!”
И вот, внезапно – я как будто очутилась в безвоздушном пространстве, безжалостно бросившем меня вперед навстречу своей засасывающей пустоте. Я качнулась вперед с кресла, не удержалась на ногах и рухнула на колени прямо перед Ним. Руки снова слушались меня, и я вытянулась к нему всем телом, отчаянно пытаясь дотронуться до влекущего меня света и распутывая скрывающую его ткань одежды. Миг – и сияние вырвалась наружу, тяжело качаясь перед моим лицом огромным продолговатым облаком пронзительного чистого света. Это был Его чудовищный жезл, его властный скипетр, и я поняла, что это – средоточие и источник Его безграничной силы, стержневой столб, на котором держится вся жизнь, все надежды и все стремления подданных его необъятной страны. К этой Вертикали Власти тянулась и не могла прикоснуться вся Его Россия, это был инструмент повеления, любви и покорности. И вот мне, обычной девушке Наде – единственной! – выпала честь приблизиться к Нему и обладать Им!
Не в силах удержаться и бороться с охватившем меня жаром, я кивнула головой, и тут же оказалась крепко насаженной на этот огненный стержень. Не было никакого ощущения грязи, никакой скучной тошноты, о которых рассказывали мои незадачливые подружки во главе с Элькой, видимо, так и не сумевшие познать такого рода счастье. Напротив, несмотря на то что Его движения пронзали меня до самого сердца, никогда ранее я не чувствовала такой невероятной полноты жизни, опьянения чистой беспримесной силой, скользящей внутри меня. Я как будто жадно и глубоко глотала горячий морской воздух, обжигающий горло и наполнявший всё мое существо бесконечным сладким восторгом – и, сколько бы я не вдыхала, мне было мало. Милый, милый!
Я видела себя будто со стороны: юный прекрасный цветок, обрамленный фатой шелкового платья, – широко открытый своему Властителю, любимый Им, преданно смотрящий в Его глаза. Я чувствовала на затылке ласковую силу горячих ладоней, уверенно направляющих мое тело навстречу его порывам, – и с благодарностью принимала Его в себя, отпуская лишь на короткий миг – чтобы в следующую секунду схватить ещё крепче. Да, сейчас я была именно той, кого он так хотел: я с восхищением чувствовала себя не простой маленькой девчушкой, а одновременно миллионами российских женщин, мужчин, детей, стариков – живых, одухотворенных сущностей, самозабвенно, в едином стремлении отдающих свою беззаветную любовь Ему – своему Правителю, крепко и властно возвышающемуся над ними. И Он немедленно ответил взаимностью всем своим возлюбленным: его бурлящая сила упруго и решительно ринулась вглубь меня, излившись огненной свинцовой тяжестью в самом центре груди. Теперь стыдно сказать об этом, Дневник, но в тот момент я почувствовала себя бесконечно, бестрепетно счастливой, какой, наверное, была только самая первая женщина на Земле, познавшая своего первого и Единственного мужчину.
Некоторое время между нами стояла тишина. Магическое сияние притихло, превратилось в мирное уютное тепло камина. Владимир Владимирович тяжело опустился рядом со мной на пол, и бережно вытер платком (не тем ли самым?) мои глаза и губы. Произнёс, как бы через силу:
“Ты умница и красавица. Теперь нет никаких сомнений, ты – именно та. И даже лучше. Скажи, хочешь ли ты стать моей Надеждой?”
“Да…” – еле выдохнула я онемевшими губами.
“Хочешь ли ты стать моей Невестой – сейчас и навсегда?”
Я смогла только робко кивнуть – у меня совсем не было сил и перехватило горло. Всё, на что я была способна тогда – это просто смотреть на него, расплывающегося в пелене невесть откуда взявшихся слез.
“Надя, – серьёзно сказал он, – ты будешь самой счастливой царицей в мире – и во всей истории. Очень скоро мы будем вместе, почасту и надолго. Но сегодня… моя обязанность – уделить внимание и другим людям. Ты понимаешь меня во всём, ты не будешь расстраиваться, если сейчас придется на время расстаться. Ты же у нас молодец, верно?”
“Конечно”, – прошептала я, по-прежнему пытаясь справиться с дыханием – оно подводило меня, совсем как в тот раз, когда я по детской глупости хвастливо отправилась бежать полный марафон. – “А когда…?»
“Завтра. Уже завтра, обещаю. Спокойной ночи, Наденька”.
Подошел к двери, но всё же обернулся еще раз:
“Сегодня и впрямь Знаменательный День. Вся страна осталась со мной ещё – на годы… И самая прекрасная женщина в мире тоже стала моей – навечно”.
И вышел, оставив меня в одиночестве.
Не могу сказать, Дневник, сколько времени я провела там одна. Меня никто не тревожил. Сидела без мыслей, без особых эмоций – с застывшей улыбкой смотрела на огонь и слушала потрескивание углей. Это не была апатия или разочарование – нет, нет, мне было спокойно и хорошо, но какая-то часть моего сердца – та, в которую пришелся основной укол его Силы, словно бы замерзла и потеряла чувствительность.
Потом встала, привела себя в порядок, кое-как заплела волосы. Платье измялось, конечно, ну и ладно – попрошу потом выгладить, а сейчас в полутьме, надеюсь, никто не заметит… Прошла через коридор, через сад, через по-прежнему полный и пьяно беснующийся зал, не обращая внимания на приветственно окликающие меня лица, вышла на морозный воздух парковых тропинок, и, наконец, очутилась у себя, в тесной уютной берлоге.
Ты спросишь, отчего я грущу?
Не знаю, Дневник. Сама не могу ничего понять. Подумай только – ещё две недели назад я была обычным человечком с неопределенной судьбой, одной из многих девчонок, неотличимых от меня, а сегодня я – избранница самого Президента, а кроме того, – и я знаю это точно! – самого доброго, благородного, великодушного мужчины из всех живущих. Могла ли я мечтать об этой невероятной удаче? Но, знаешь, сейчас, когда радостное спокойствие от его близости растаяло, я понимаю, что с самого начала – с того момента, когда я перешагнула порог каминного зала, – где-то там, под кожей моего живота, непрерывно звенела непонятная, но тревожно натянутая струна опасности, и только любовная эйфория не давала её холоду добраться до сердца. Я испугана, Дневник, испугана тем, что выбранный мной путь ведет к неизвестности и, возможно, разрушению… Скажи на милость, почему он так быстро ушёл от меня? И объясни, пожалуйста, – что это было за ужасное мертвенное сияние, испускаемое им – а я ведь уверена, что оно мне не почудилось? Может быть, Он служит не Богу – а Дьяволу? Может быть, он и есть – Дьявол?
Боже, что за ерунда приходит в голову таким наивным дурочкам, как я. Все чушь, чушь. Не понимаю, почему мне везде мерещится плохое. Значит, я сама – плохая? Может быть, все мои переживания связаны с тем, что я поступила неправильно, отдав ему себя по первому требованию? Может быть, мне предназначен другой – тот, из прошлой жизни? Бред. Как раз наоборот, я не испытываю ни малейших сомнений, тому ли я дала возможность насладиться собой. Кому, если не Ему?.. Спрашиваю себя: люблю ли я Его? Несомненно. Разве сама я не испытывала от всего происходящего жаркого удовольствия, удовлетворения от того, что по-настоящему, по-взрослому, получаю его, и, как оказалось, навсегда? Всё так, всё так. И всё же…
Нет, Дневник. Не могу я больше думать об этом, хватит! Попробую заснуть.
Всё, пока.
19 марта, позже в тот же день
Доброй ночи, Дневничок!
Устала безумно, но не могу не поделиться с тобой событиями прошедшего дня. Столько всего случилось, в моей новой жизни всё больше сюрпризов и чудес, не всегда приятных, но уж точно не скучных!
Поспать мне толком не дали – как ты помнишь, из-за моих детских переживаний удалось заснуть только под утро, а уже через пару часов – ещё не было и девяти, раздался противный писк, который меня и разбудил. Сначала я не могла понять, откуда идет звук, но, немного придя в себя после прерванного сна (а снилось что-то замечательно интересное, хоть и, кажется, тревожное), обнаружила, что пищит тот самый «телефон», выданный мне Сашей под роспись. Дальняя связь, вспомнила я! Неужели меня вызывают с самого края земли?
Нет, оказалось гораздо проще и лучше. Это, оказывается, он мне звонил, мой В.В. (ох, как страшно его так называть) собственной персоной. Услышав голос, приветствующий меня, я сначала перепугалась по привычке, потому что не знала, как с ним говорить после произошедшего, но к счастью, ему и не требовалось, чтобы я поддерживала беседу. Вот всё, что он сказал:
“Просыпайся, Надежда. Жаль тебя будить, но нас ждут дела. Собирайся, и через четверть часа выходи на главную площадь у рабочей резиденции. Возьми с собой самые необходимые вещи на пару дней, но сильно не нагружайся – что надо, тебе дадут в пути. Отправляемся в большое турне, обещаю, что скучать не придется!”
Я на это успела только промямлить “Здравствуйте…”, и вообще была немного сердитая, оттого что не выспалась, но тут он добавил с нежностью:
“Давай, моя маленькая, поднимай свою прекрасную попку с кроватки, и бегом к нам скорее. Очень жду. Не прощаюсь”.
Это было так смешно и неожиданно – слышать про «попку» от Великого и Ужасного Президента России, что я сразу же рассмеялась и перестала кукситься. Что я как малышка, в самом деле? Меня ждут приключения, да еще и с самым дорогим человеком!
Так что на месте сбора я оказалась чуть ли не раньше всех. На площади стояли автомобили – уже знакомый мне длиннющий лимузин, и скромно-строгий черный микроавтобус за ним. Рядом с машинами стояли люди, человек восемь (позже подошли ещё несколько), все мои знакомые. Вид у них был походный – свитера, куртки, а в руках небольшие рюкзачки или спортивные сумки. Короче, весенняя смена отравляется в туристический лагерь, так мне подумалось. Здорово, люблю путешествовать!
Вскоре подошел и В.В. – подтянутый, загорелый, красивый, такой замечательный! За ним семенил пухлый Антон Эдуардович, неся в руках сразу два походных чемоданчика. Я все ещё немножко смущалась, и не знала, как себя вести, и как на него смотреть, но Он меня мигом расслабил: подошел ко мне самой первой и приветствовал при всех, потрепав по плечу и тепло улыбаясь. И только потом поздоровался с остальными за руку, надо же! Вернулся ко мне, извинился – сказал, что хочет по пути в аэропорт провести рабочее совещание, поэтому он с «товарищами» поедет в автобусе, а меня посадит в лимузин, там удобнее. А чтобы в дороге мне не было скучно, отрядил Митю составить мне компанию. Я, конечно, снова расстроилась от того, что поеду не с ним, ну ладно уж, виду не показала. Наверняка у них там какие-то свои скучные секреты не для моих ушей. Работа есть работа, что ж неясного.
Тем временем все расселись по своим местам (мы с Митей развалились на шикарных креслах напротив друг друга), и машины плавно тронулись с места. Мягко проплыли мимо ворот, свернули направо, проскочили еще несколько развилок, и вот уже, быстро разогнавшись, вылетели на прямую широкую трассу. Я обратила внимание, что нас никто не сопровождает – в смысле, никакого эскорта с мигалками, а между тем, за окнами лимузина проносились самые обычные машины, как будто мы ехали по относительно свободной, но всё же оживлённой городской улице. Я спросила об этом Митю, хихикнувшего в ответ:
“Ну ты скажешь тоже, без сопровождения… куда нам. Враг, так сказать, не дремлет. Только здесь охраны как бы дофига и больше, просто ты не в курсе. Ты думаешь, это просто грузовички?” – он кивнул на ползущие в соседнем ряду фуры. Я только пожала плечами.
“Нет, дорогая моя, никакие это не фургоны, а самые настоящие мобильные пусковые установки ракет средней дальности. То есть, тьфу, по ДРСМД они у нас как «Искандеры» проходят… То есть даже не искандеры, а вообще мы их не светим, и всё. А дорога эта – вовсе и дорога никакая, а, если хочешь знать, оборудованный позиционный район ракетных войск стратегического назначения. Продолжение темы «Курьер», слышала? Впрочем, об этом в женских журналах не пишут, откуда бы тебе знать… Гениальное изобретение отечественных конструкторов. Время подлета к местам дислокации европейской ПРО – семь минут или типа того…
“Короче, тут прямо рядом, за этим забором – видишь зеленую стенку? – обычная платная дорога, северный объезд Одинцово называется, еще Лужок строил. Так мы свой позиционный район аккурат рядышком прокинули, так что со спутника выглядит, как одна и та же трасса, а не две. Так что тут случайных машин нет. Вот эти, – он снова показал в окно на снующие грузовики и автобусы, – и есть наша с тобой охрана, сечёшь?”
“А куда они все едут?” – спросила я.
“А никуда. Арендовали два склада у знакомых – в Лесном городке у нас база хранения и обслуживания, а Одинцово казармы. Вот они и ползают потихоньку туда-сюда на круглосуточном дежурстве – от одной точки до другой, там обшивку цветную на фуре перевернут для видимости, и обратно. Ну, а гражданское назначение этого сооружения – нас возить до Внуково, если надо добраться быстро и не палиться под камерами на общих дорогах. Да и вообще, чего кольцевую перекрывать, москвичей заставлять в пробках стоять – тут и скорее выходит, и проще без базара. Хитрó придумано, а?” – с гордостью закончил Митя.
Да уж, покачала я головой.
“А куда мы едем? Нет, я понимаю, что в аэропорт, а потом? Владимир Владимирович говорил мне про эту вашу Новую Россию, но я так и не поняла толком, что это. Это реальное место? Или просто метафорическое название?”
“Ну уж нет, – самодовольно ухмыльнулся сой собеседник. – Новая Россия – это что угодно, но не сраная метафора. Как ты думаешь, сколько народу живет в стране?”
“Сто сорок шесть миллионов, если с Крымом” – заученно сказала я.
“Ага, – ухмыльнулся Митя, – а двести девять не хочешь? Вот это и есть, так сказать, цвет нации – Новая Россия. Это буквально целое государство в государстве, только скрытое от лишних глаз”.
“А зачем его скрывать?”
“Как бы тебе объяснить… Ну вот представь, есть у тебя самая обычная страна. Просто Россия, в которой мы с тобой живем, например. И вот в этой стране куча всяких проблем, о которых тебе постоянно приходиться греть голову. Во-первых, все жрать хотят – и желательно, побольше и повкуснее. Во-вторых, снаружи постоянно всякие пидоры (прости, Дневник, именно так он и сказал) лезут и наглеют, высматривают и вынюхивают. И вроде бы, порешать всю эту хреновню совсем несложно, если по понятиям – были бы деньги и желание. И того, и другого у нас с тобой хоть жопой жуй… так? Но получается, что у нас со всех сторон связаны руки всякими законами, декларациями о правах, неприкосновенностью личности и собственности и прочей либеральной лабудой. И просто так взять всё это говно на лопату и сдвинуть в сторонку нельзя, потому что демократия, гражданское общество и свободная пресса, чёрт бы их всех побрал. А ещё мировое сообщество, у которого главная функция – гневно тыкать в тебя пальцем. Они там спят и видят, чтобы мы сами подставились, и можно было с чистой совестью обозвать нас неумытыми тоталитарными азиатами. А после такого ни один приличный человек рядом с тобой на одном саммите голосовать не сядет. Уж поверь мне, я-то знаю…
“И под этим прессом ты не можешь просто взять и приказать своим, чтобы все встали, как суслики, по стойке смирно, и побежали работать: нет, надо сначала переделать кучу никому не нужной формалистики – законопроект в парламент внести, с нужными людями перетереть, чтобы сразу через три чтения провели, бюджетную статью подобрать, какой-нибудь комитет сраный назначить для контроля исполнения, ну и так далее. И ещё всем вокруг пояснять приходится, что ты делаешь, и почему это правильно, а то вонять начнут. Короче, геморрой и снизу, и сверху, поняла?
“А теперь представь, что у тебя есть, кроме этой страны, где сплошной напряг по всем фронтам, ещё одна. Настоящая страна с населением, заводами разными, нефтянкой и всем прочим, но без всего этого украшательства в виде парламента, местного самоуправления и исполнения бюджетного законодательства. Представила? В одном кармане – одна Россия, а во втором – такая же, только совсем другая, в которой все решения компетентного профессионального правительства не саботируются сотнями крупных и мелких групп интересов, а немедленно, прямо вот тут же и на этом самом месте, претворяются в жизнь. В таких условиях экономика и социалка растут как на дрожжах, так что остается прилично для того, чтобы из одного кармана в другой переложить, и первую, старую Россию, кормить и поддерживать на уровне.
“А почему там все быстрее и проще? Потому что не надо заморачиваться с формальными процедурами. Надо тебе сотню миллионов тонн нефти продать каким-нибудь туркам по демпингу – взял да продал, без всякой таможни и бюджетного правила. Вот караван с танкерами, а вот кэш, сделка в тот же день, все довольны. Или наоборот, захотел ты дивизию ПВО где надо поставить, стоимостью так в полтриллиона деревянных – никаких проблем. Никакого гособоронзаказа, фиктивных обоснований и изменений в план-графике закупок. Позвонил один Сережа другому, съездили на шашлычок – и через полгода дивизия на месте, военный городок построен, офицерские жены счастливы до мокрых подштанников. Вот так-то.
“Знаешь, один мой знакомый кандидат технических наук потратил полночи и пол-литра, чтобы мне втолковать, почему такие схемы так быстро и хорошо работают. Говорит, на их очкастом языке это называется «снижение энергетического барьера». Это, как бы тебе сказать… ну вот смотри, деревья у обочины стоят, под ветром колышутся. Если такое дерево срубить и в костер положить, то сгорит за милую душу. Но пока не подожгли, оно и не горит, хотя вокруг него кислорода ровно столько же, как и вокруг поленьев в костре. А пожара не происходит, потому что между кислородом и деревом энергетический барьер, и, чтобы они в огонь соединились, надо сначала спичку поджечь.
“В экономике тоже так. Допустим, я министерство обороны, и у меня реально куча денег на закрытых статьях. Только эти деньги мне нафиг не нужны – это ж не мои собственные деньги, а государственные, водки я на них в магазине купить не могу, и даже печку ими топить не получается, потому что это и не бумажки вовсе, а просто единички и нолики на серверах в казначействе. Так вот, деньги мне не нужны, а нужны мне, например, танки – чтобы боевую задачу выполнить, за которую орден дадут и в звании повысят. А ты, Надя – завод, который эти танки делает, и которыми у него все стоянки забиты, так, что уже не влезает ничего. Заводу эта техника тоже на хер не сдалась, правильно? Что ты будешь, на ней на дачу ездить? Нет, а вот деньги бы тебе совсем не помешали, чтобы рабочим по копейке выплатить, да и себе годовой бонус выписать и с секретаршей в Ниццу рвануть. Ой, ну то есть тебе, конечно, не надо с секретаршей, но ты поняла. И вот казалось бы, что проще? У вас товар, у нас купец, как говорится, производим короткий change, все довольны. Так нет же! С военно-промышленной комиссией согласуй, у депутатов денег попроси, конкурс организуй (хотя какой к черту конкурс, для кого, если эти танки одно предприятие в стране собирает), и вот вся эта муть может длиться годами, и именно она и есть этот самый энергетический барьер. Я тебя не запутал еще?”
“Нет, ты всё понятно говоришь”.
“Ну так вот, а у себя в Новой России мы этот энергетический барьер отменили полностью. Никакой волокиты. Все работает как часы… И поэтому бабосики, в полном соответствии с классической термодинамикой, перетекают потихоньку туда. С верхнего энергетического уровня на нижний. Здорово меня подковали в этом вопросе, да? И бюджет поэтому в Новой России такой, что бедной старушке Российской Федерации и в лучшие годы не снилось. И дивиденды с этого бюджета мы аккуратненько здесь размещаем, в нашей многострадальной отечественной экономике. Поэтому страна и живет неплохо, а иначе бы загнулась наглухо.
“Ты только вот что, с Володей эту тему в таких терминах не обсуждай, пожалуйста. Это я с тобой, так, по-простому, чтобы яснее было, а у него отношение другое к этому вопросу, я бы сказал, мессианское. Он думает, что Новая Россия – это государство будущего, зародыш будущей евразийской цивилизации. Но вообще там такие успехи, что с ним сложно спорить. Так что мы ещё и всему миру когда-нибудь нашу Новую Россию предъявим, и мир ох… то есть ахнет, можешь быть уверена.”
“Мить, я так и не поняла – а где эта чудесная страна? Где она на самом деле находится?”
“Ну… В основном, на севере, и немножко на Урале ещё. Слышала такое слово – моногорода? Вот это они и есть. Только это не те помойки. которые показывают в новостях. Где типа дети голодают, оставшись без работы, потому что продукция советского примусного завода, единственного на сто километров вокруг, теперь никому нахуй не нужна. Ой, Надь, прости. Нет, это только ширма. Прикрытие. Ах, Надюша, что это за дивная страна – наша Новая Россия. Белокаменные дома, чистые сады, стеклянные оранжереи, фонтаны… И люди – не эти замученные и бесцельные, как москвичи, а настоящие, здоровые, уверенные и в себе, и в смысле собственной жизни. И главное – оказывают нам полное доверие и поддержку. Ну, скоро сама все увидишь. А вот мы, кажется, уже и подъезжаем…”
Действительно, машина сошла с трассы, нырнула в долгий тоннель, и вдруг выскочила на широкое бетонное поле. Увидев силуэты самолетов, я догадалась, что мы прибыли на аэродром. Не снижая скорости, лимузин пронесся по бесконечной взлетной полосе и остановился возле огромной крылатой машины необычного и угрожающего вида: ее крылья были агрессивно растопырены в стороны, а заостренный нос угрюмо опущен вниз, к земле, будто демонстрируя мрачную решимость. Микроавтобус, всю дорогу следовавший за нами, как приклеенный, замер неподалеку. От самолета, пригибаясь, подбежал к нашему автомобилю человек в лётной форме, и распахнул дверь. В салон сразу же ворвался свистящий рёв авиационных двигателей.
“Здравствуйте, Надежда Сергеевна! Здравия желаю, Дмитрий Анатольевич! – закричал встречающий. – Прошу на борт!”
Я с радостью узнала в нём старого знакомого. “Привет, Саша!” – замахала я в ответ. Он широко улыбнулся, козырнул, и сделал нетерпеливый приглашающий жест в сторону самолета. От микроавтобуса под его брюхо уже спешили фигуры, придерживая на ходу головные уборы и сжимая в руках узелки с пожитками. Я тоже решила не отставать и мигом выбралась на оглушающее рокочущее лётное поле. Нетерпеливо посмотрела на замешкавшегося Митю, но он только махнул мне вслед рукой.
“Мой борт следующий! – крикнул он. – Нам с Володей нельзя вместе быть рядом! Безопасность!”
Я быстренько сообразила, почему его не позвали на «совещание» в автобусе с В.В., наскоро кивнула и побежала вместе со всеми к металлической лесенке, ведущей в недра фюзеляжа.
Насмотревшись на всякую роскошь за последние дни, я ожидала оказаться в очередном богато изукрашенном салоне с какими-нибудь кожаными диванами, и чуть ли не фонтанами с пальмами. В реальности все оказалось намного грубее и, можно сказать, по-мужски. Тесное и тёмное помещение (не более десяти шагов в длину, и пяти-шести в ширину) со скучными серыми стенами и одиноким ртутным светильником на потолке было плотно уставлено массивными креслами с непропорционально огромными подголовниками, обитыми чем-то вроде брезента и обмотанными вдоль и поперек множеством ремней. Стены этого пассажирского отделения были совершенно голыми, без иллюминаторов; единственным элементом комфорта, который мне удалось разглядеть, оказалась крохотная кабинка туалета, приткнувшаяся у переборки. Когда я не без труда поднялась по шаткой лестнице и протиснулась в узкий проход между креслами, все хорошие места уже были заняты. Свободным оставалось только сидение в последнем ряду около самого В.В., да спереди, где развалился тучный Игорь Иванович. Пока я прикидывала, будет ли вежливым плюхнуться рядом с В.В., тот вдруг сам повернулся ко мне и приглашающе похлопал по вожделенному месту. Всё устроилось самым отличным образом!
“Давай помогу пристегнуться, – предложил мой замечательный сосед. – Это катапультное кресло, тут сложно…”
Он принялся застёгивать пряжки, замысловатым образом продевая ремни между моих ног и рук. Я чуть вздрагивала от каждого его прикосновения, и он это понял по-своему:
“Ты почему такая напряженная?” – спросил он заботливо. Ну уж нет, признаться в том, что дрожу от его близости, я пока была не готова:
“Боюсь летать, – почти не лукавя, ответила я. – Высоты боюсь”.
“Глупышка, – улыбнулся он. – Это же самая надёжная машина на свете, наш «Серый лебедь». В гражданской модификации, конечно. Да и лететь-то тут всего ничего”.
Он внимательно меня осмотрел и остался доволен результатом:
“Вот, смотри, это высотный шлем – он у тебя под сиденьем. Попробуй примерить. Да, так, волосы аккуратнее… Да, хорошо. Теперь снимай. Он тебе не понадобится, но если вдруг загорятся вон те красные лампы, – он показал на плафоны впереди, – то быстренько надевай. У нас, кстати, один парашют на два кресла, так что все время будем вместе, не переживай”.
Вот уж не знаю, напугал он меня больше этими словами или успокоил. Мужчины становятся такими мальчишками, стоит им завести речь об их механических игрушках. Тем временем ожил громкоговоритель, притаившийся под потолком:
“Добрый день, уважаемые члены правительства и администрации Президента, а также почетные гости. Говорит командир корабля, Пушков Александр (это же мой Саша, вспомнила я). Рад приветствовать вас на борту нашего самолета Ту-160МК. Расчетное время прибытия на базу Северодвинск-Восточный – одиннадцать часов ровно. Погода в месте назначения хорошая, ясно, солнечно, минус восемнадцать градусов по Цельсию. Так, что ещё… Ах, да. Обязан вас предупредить: во время перехода звукового барьера – минуты через три после отрыва от земли – возможны неприятные ощущения в виде закладывания ушей. Конфеты для рассасывания в кармане кресла перед вами. Желаю приятного полета!”
Динамик с треском отключился, а шум двигателей, несколько притихший после того, как закрылись двери салона, стал нарастать, достигнув нестерпимой мощи. Самолет дернулся и затрясся, готовясь к взлету, а я сунула в рот конфету и воровато осмотрелась по сторонам. Никто на меня не глядел, и тогда я осторожно, как бы нечаянно, положила голову на плечо В.В. и прикрыла глаза. Он молча погладил меня по пушистым волосам сухой горячей ладонью. Господи, как же приятно!
