Read the book: «Сеть Индры. Сеть Индры, Мистерия о Геракле, рассказы, стихи», page 3
Нетрудно ответить: три волшебных зеркала его сокровище. От единого источника произошли они.
Каковы же их свойства?
Воистину чудесными свойствами обладают они. Ведь, заглянув в одно, узнаешь всё бывшее, в другое – то, что есть, хотя бы и за морями, в третье – то, что случится.
Какими ещё свойствами обладают они?
Удивительными свойствами. Ибо нет в Таре ничего, что не было бы создано с их помощью. Воистину, волшебными свойствами обладают эти зеркала.
Какими ещё сокровищами владеет король Тары?
Удивительными сокровищами. Волшебная сеть из одной нити – сокровище короля Тары.
Что это за сеть?
Удивительна эта сеть. Целое войско спутает она. Никто не вырвется из сети владыки Тары.
Кто же соткал её?
Три ткачихи соткали её для короля. Бригита, Власть и Тёмная их имена.
Нет ли у них других имен?
Есть. Бригитой зовут каждую из них.
Не из огама сплели ли они эту нить?
Воистину, из огама сплетена она.
Не Огамом ли называют ещё короля Тары?
Да, так его называют.
Есть ли ещё у него имена?
Да, много имён у властителя Тары.
Есть ли ещё чудеса в Таре?
Да, удивительное дерево растёт там. Три корня имеет оно. Один корень на земле, другой под землёй, третий на небе. Воистину, огромно это дерево.
Есть ли ещё чудеса?
Да, много чудес, удивительные чудеса!
Придёт ли конец владычеству Тары?
Да, придёт, когда ночь Самайна придётся на ночь Лугназада. Воистину великая это будет ночь!
Грохот копий. Слава героям.
Ночь без края. Звёзды потухнут.
Змей явился – исчадье бездны.
Древние боги стали на битву.
Смяты оплоты. Крепости рухнут.
Сын на отца поднимет руку.
Великая битва. Горе спящим.
Древние саги станут ложью.
Что будет после этого?
Прекрасный мир, новый мир. Новые боги. Прекрасная Тара.
Глава 3. Баал
Текст 6
Стена, наглядная как пособие, серая, в трещинах и лишайниках, с муравьиными ходами, шероховатая. Можно прислонить лицо. Густая щетина мха, запах каменной пыли, выстрел. Кровь уходит толчками, как пробивающийся сквозь землю родник. Тишина.
Стоянов пьёт большими глотками. Просыпается. Снова пьёт.
Талая вода, ледяная, журчащая в беззвучии бездонного горного ландшафта. Под кустом чья-то окровавленная нога.
Снова просыпается. Пьёт. Потягивается в кресле. Ощупывает щетину, трёт виски и снова перечитывает протокол:
Грибов Герман Анатольевич. 1965 года рождения. Кличка Гриб. Причина смерти: острая сердечная недостаточность. Труп нашли в третьем подъезде дома №13 по Метростроевской.
Кузнецов Алексей Петрович. 1966 г. р. Кличка Рыжий.
Якобы обнаружил труп Грибова. Скончался у себя дома спустя неделю. Причина смерти: острая сердечная недостаточность.
Фера Луций Леонардович. 1968 г. р. Кличка Вельзевул. По показаниям свидетелей проживал у своей сожительницы Вереск Натальи Александровны в третьем подъезде д. №13. Последний человек, которому звонил Кузнецов. Труп обнаружен на надгробии на Салтыковском кладбище. Причина смерти: передозировка наркотиков.
Вереск Наталья Александровна. 1986 г.р. незадолго до смерти Фера выехала в неизвестном направлении. Местонахождение неизвестно.
Аронов Ипатий Сергеевич. 1975 г.р. проживал в д. №13 по Метростроевской, в третьем подъезде. Пропал без вести. Объявлен в розыск.
Почему исчезают люди? Обычно у них бывают на то веские причины. И рано или поздно они находятся. Живые, мёртвые. Но процентов 20 просто исчезает в никуда. Нипочему. И навсегда.
Стоянов пододвинул папку с последними публикациями Аронова.
Интересы Ипатия Сергеевича лежали преимущественно в области сверхъестественного. Летающие тарелки, контактёры, новая хронология, палеовизит, спиритизм и тому подобная хреновина.
Вот недописанная статья. Про адепта тайных наук Виктора Вещуна с указанием адреса.
Адрес был фальшивым. Не было в совхозе Имени 60-летия такого дома. Улица была, а дома №3 не было. Односторонняя улица. Не улица даже – выселки.
Но и те дома, которые были, казались мёртвыми. Заросшие огороды, заколоченные двери, зарастающая бешеным огурцом ферма с проваленной крышей, остов трактора.
Он даже полазил по грязи и буйным репейникам, забрался в соседний дом. Да здесь давно никто не жил, толстый слой пыли и извёстки на полу служил гарантом. Но всё-таки народ в этих местах бывает. Окурки от дорогих сигарет бросает, банки из-под пива недавние. Он нагнулся и поднял с земли промокшую книжицу без обложки. Стихи народ читает.
А показания соседей были интересные:
– Витька-то колдун? Живёт, как же. На Выселках живёт. А х… его знает, где он там живёт. Живёт и живёт. Ходют к нему иногда. А х… его знает, куда ходют. Спросят, где Выселки, и идут. Нет, чтой-то давно его было не видно. Не, наши к нему не ходют. Ну его на х…, психического…
В машине Стоянов разглядел свою добычу поподробнее. Сборник стихов некоего Ария Арова. Был издан в прошлом году в городе Вышгород.
Как интересно – подумал тогда майор Стоянов.
А вот и ещё одна зацепочка. Он достал из конверта и аккуратно развернул письмо, найденное на столе Ипатия.
«Дорогой друг! Вы – избранник. Именно Вам выпал уникальный шанс принять участие в кардинальной реорганизации мироздания. Вы избраны не в силу Ваших заслуг, такова Ваша судьба.
Дорогой друг! Если Вы верите в нерушимость нынешней системы вещей, то Вы глубоко заблуждаетесь, только Ваша вера и поддерживает её существование. Как только будет накоплена критическая масса людей, посвящённых в тайну будущего мира и его законов (т.н. праведников), произойдёт скачок, и старый мир внезапно прекратит своё существование.
Массы людей ещё ничего не понимают, но всё уже изменилось. Везде действуют новые правила игры. Вспомните, как это было с распадом СССР. То, что ещё недавно казалось вечным и всемогущим – П-ф-ф! – и его больше нет!
В выигрыше остаются только те, кто заранее осведомлён. Скоро в новые ворота хлынут миллионы сообразивших, в чём дело. Но поздно! Билеты на ковчег есть только у вас. Вы монополист, Вы – вершитель судеб. По-нашему это называется «хороший бизнес».
И ускорить наступление этого часа в Ваших силах! Это случится, как только будет избрано 10 000 праведников.
Внеся залог в 10 000 долларов, Вы автоматически становитесь праведником-менеджером первого уровня. Найдя 10 новых праведников, Вы становитесь менеджером второго уровня, и возвращаете свой залог. Менеджер третьего уровня, возглавляющий сеть в 100 праведников, получает золотой сертификат и место в Галактическом Совете после свершения времён.
Далеко не каждый человек может стать праведником, для этого нужно знание законов нового мира и абсолютная вера в успех. И то, и другое вы можете получить только на наших международных и межпланетных конференциях (200 и 400 долларов соответственно). Запомните, только 10 000 истинно верующих праведников способны изменить мир. Поэтому на каждую вакансию праведника подбираются несколько кандидатов.
P.S.
Дорогой собрат, то, что Вы сейчас прочитали, обычно сообщается избраннику его менеджером только при личной встрече. Но поскольку число праведников уже почти исполнено, и признаки этого налицо, мы решили предоставить Вам и Вашим друзьям последний и уникальный шанс, воспользовавшись почтой. Дорогой друг! Мы приглашаем Вас на межпланетную конференцию, возможно последнюю в этом эоне, которая состоится в городе Вышгороде, в доме отдыха «Светлый путь» 17 числа сего месяца.
Межгалактический комитет русских праведников».
Вышгород был подчёркнут. Интересно. В этом самом Вышгороде по данным Стоянова последнее время обреталась Фира, экс-супруга сгинувшего Ипатия. А ещё в Вышгороде жил Женя Ши.
* * *
Стоянов разыскал его с месяц назад. До этого он не видел Женю лет десять. Искал долго, напористо, без видимой цели. Словно чувствовал, что он может понадобиться.
Специальная группа Стоянова шла тогда по следам банды сатанистов. Её вожака Мирко отличала фантастическая удачливость. Обстоятельства словно подыгрывая ему, удавом сжимались вокруг жертвы, не оставляя ей не единого шанса. Разболевшийся зуб, перебежавшая дорогу кошка, плохое настроение автоинспектора оказывались звеньями дьявольского плана Мирко, медленно сжимались петлёй на шее обречённого.
Стоянов приехал к Жене ближе к вечеру, без предупреждения (телефона у Жени не было), но тот ничуть не удивился, встретил со своей обычной застенчивой чуть растерянной улыбкой. С ним всегда было просто. Он мало изменился, всё такой же круглый и задумчивый, только манеры, пожалуй, стали ещё мягче.
Сидели во дворе под липами. Когда-то Женин дом был дворянской усадьбой и от неё остался заглохший сад с деревьями-ветеранами. Там Женя поставил стол, устроил беседку из москитной сетки и повесил зелёную лампу.
– Я вот одного не пойму, – говорил Стоянов, – как это у него всё получается? Говорят, он жертвы человеческие приносит. Что, в таких делах это вправду помогает? На этом Мирко трупов как шаров на новогодней ёлке.… И ещё, как мне его ловить-то? Крестами, что ли, обвеситься? Ты умный. Посоветуй что-нибудь.
– Знаешь, Ваня, – тяжело вздохнул тогда Женька, – единственный в этой ситуации умный совет – не соваться, но даже его я тебе дать не могу.
– Но как это у него выходит, как он мог так подгадать, ты можешь мне объяснить?
Женька сконфужено улыбнулся и пожал плечами:
– Ты до сих пор думаешь, что вещи твёрдые. Но они такие, только пока ты внутри. Когда ты окажешься снаружи, ты увидишь лишь мелькание теней.
– Угу, – промычал Стоянов, ковыряясь в зубах, – но мне больше нравится внутри. И вообще, мне нравится так думать. Это некоторую уверенность придаёт.
– Представь себе, что ты стоишь посреди реки и смотришь вниз по течению. События накатывают на тебя со спины, кружатся, плывут дальше. Если развернёшься, увидишь, как они наплывают. А Мирко стоит, так примерно, десятью шагами выше. Но чтобы до него добраться надо идти против течения, понимаешь?
– Угу. Понимаю, что не хрена не понятно. Но спасибо и на том. – Стоянов поднялся.
– Погоди, Ваня, кое-чем я тебе все-таки помогу. – Женя опустил глаза – Дело в том, что я совершенно случайно знаю этого человека, о котором ты говоришь, этого Мирко. Правда, это было очень давно. Его фамилия Паралич. Мирко Паралич. Он родом из Боснии. Я даже знаю, где у него дача.
* * *
Брали банду прямо в особняке у Мирко. До этого прослушивали несколько дней.
– Мирко, вот ты бог, – спросил бандит по имени Лёха, – скажи, зачем всё это?
– Что это?
– Ну, всё, вообще, – он сделал жест, словно хотел очертить линию горизонта. Сидели в полумраке, только в камине потрескивали поленья.
Мирко усмехнулся.
– Это как селекционная станция. Отец мой бросает семена, и одни падают на дорогу, другие на сухую каменистую почву, третьи на жирную. И появляются всходы – одни тонкие, другие жирные. А ему плевать. Ему ворсистость подавай. Есть – на семена, нет – извини. А те, что на дороге выросли или камне, ему, может, ещё милей – жизнеспособные, значит. Те, кто делает зло, хоть их пугают адом, – крутые ребята, они годятся. А если б за добро в ад посылали, сколько б нашлось добряков? То-то. Вот те настоящие бы и были. Отец мой любит Богом прикинуться, чтоб всех обмануть, святых там всяких. Только они на рай настроились, а он их – р-аа-з и в ад.
Ребята заржали.
Снова загрохотало, так что задрожали стёкла. Небо будто треснуло, и на землю обрушился ливень пополам с градом.
– Знайте, что время, которое я проводил с вами, подходит к концу. – На этот раз смех Мирко подхватил только придурковатый Славик.
– Пора, идите все. Я хочу остаться один.
– Мирко, куда мы пойдём – гроза, – сказал Ашот.
– Куда хотите, но кого не замочит дождь, замочу я.
– Они выходят, – доложил наблюдатель, – идут к машинам.
– Все?
– Вроде все.
– Огонь! – скомандовал Стоянов.
Гром заглушил звуки выстрелов. Двое рухнули сразу, убитые снайперами. Третий успел повернуться, когда его с шести шагов в висок уложил капитан – командир группы.
Лёха чуть отстал. Натренированным чутьём почуяв опасность, он отскочил резко влево и покатился в кусты малины, доставая пистолет. Его выстрел ожёг капитану щёку. Вся группа сосредоточила огонь на малиннике.
– Отставить! – скомандовал Стоянов, – пятого нет. На дачу!
Когда группа ворвалась на дачу, та была пуста.
Единственная свидетельница, имевшая выход на Мирко, пропала на следующий день. На глазах наружки она села в белую Ладу и вместе с ней словно растворилась в пространстве.
С тех пор Стоянов думал о Мирко направлено, думал в трудные минуты, когда накатывали усталость и безразличие, когда разглядывал в зеркале раннюю седину и слушал тишину в пустой квартире. Когда после успешной операции ощущал только пустоту. Он вспоминал о Мирко, словно тот был его оправданием. И больше всего боялся пропустить тот момент, когда Мирко нанесёт ответный удар, мгновение, когда в событиях проявится неуловимая сгущающаяся странность, фальшь, маскирующуюся под случайность и произвольность. Он знал, что Мирко никогда не прощает.
* * *
Стоянов пил кофе. Иногда это помогало. Разогнанные светом лампы сумерки отступили за окна, насупились темнотой. Он думал про Мирко и про Женю. Мирко бывал на Метростроевской, его опознали по фотографии. Женя его знал.
С усилием разодрав веки, он принялся за последнюю, незаконченную статью Ипатия.
«На столе передо мной лежит старинная тибетская икона. Изображённый на ней белый сокол на руке неведомого божества не характерен для буддийской иконографии. Возможно, изображая его, художник хотел передать какое-то важное сообщение, может быть о прибытии этого персонажа с неба. Почти правильный голубой круг – это явно озеро или, точнее, воронка, образовавшаяся при падении небесного тела. Освобождённые при падении разрушительные энергии символизируют четыре буйных демона по сторонам. Сложный лабиринтоподобный узор под креслом пилота, скорее всего, изображает механизм или рвущееся из сопла пламя.
Может быть, художник изобразил прибытие одного из ковчегов, призванных вывезти с подлежащей уничтожению Земли избранных. Или корабль Антихриста, пребывший из тёмной половины Вселенной, и до поры до времени успокоившийся на дне озера…»
«Интересно, я ещё читаю или уже сплю?» – промелькнуло в голове Стоянова.
Проклятая стена была на прежнем месте: глухая, слепая, немая. Можно идти вдоль, можно биться головой.
«Зачем она мне? – с отчаянием подумал Стоянов, – надо просто отвернуться и идти в другую сторону!»
И, словно кто-то услышал и испугался, – Стоянов увидел трещину. И услышал далёкий шум прибоя. Или это река?
* * *
Лилось в ванной. Чёрт, снова заснул. Почему-то было темно. Стоянов протянул руку к выключателю. Света, что ли, нет. Мобильник тоже был мёртв. Сколько же времени он проспал?
Плеск воды усилился. Она падала в ванну тяжёлой прерывистой струёй, словно кто-то то подставлял под неё, то отводил руку, как будто приглашая подойти посмотреть. Образ речки с небольшим водопадом вставал всё отчётливее.
«В десяти шагах выше, значит? – усмехнулся про себя Стоянов, – стоит и палочки пускает. Брёвнышки. Зашибёт – не зашибёт?»
Остановив дыхание, Иван бесшумно вывалился из кресла, тенью скользнул к шкафу, потом к окну и спустя секунду, повиснув, как паук на стене, осторожно прикрыл его снаружи. Спустился вниз по лестнице соседнего подъезда, на ходу вставляя в обойму серебряные патроны.
На стоянке он воспользовался чужой машиной. Потом сменил её на мотоцикл. Эту ситуацию он обдумал заранее. Козырем Мирко была фантастическая способность заранее просчитывать все ходы и расставлять ловушки. Но ведь можно действовать абсолютно произвольно, не правда ли?
Как можно вычислить человека, который сам не знает, что он сделает в следующую минуту? Человека, способного совершать абсурдные поступки?
Выехав из города, Стоянов затормозил на перекрёстке. Итак, направо или налево? Внутренне ухмыляясь, он подбросил монетку. Решка. Налево.
Всё реже и реже вспыхивали по сторонам дальние огни. Дорога захватила его, унося остатки усталости и тревожных мыслей и награждая почти звериной слитностью с пространством. В туманной свежести лугов ему чудился запах далёкого моря. А может быть, это и было море. Древнее море, выступившее над равниной бескрайней туманной пеленой. Когда мотор заглох, он, бросив мотоцикл, пошёл наугад через ночной луг.
В высокой траве кто-то скрипуче кричал. Трава была выше пояса. Местность пошла под уклон, под ногами зачавкало, загудели комары. Внезапно стало холодно, словно он погрузился в холодный туманный поток. Речушка была крохотной, и он перешёл её вброд. Чуть выше снова стало тепло. Стоянов засмеялся – вспомнилось детство. Заночевать посреди луга – пожалуй, это самый нестандартный вариант. Впереди чернели деревья. Пелена тумана над речкой загустела, поплыла. Теперь казалось, что между холмами струится огромная белая река. За деревьями оказалась поломанная ограда. За ней какие-то турники, веранда. Видимо, брошенный пионерлагерь. В тёмном двухэтажном корпусе мелькнул огонёк. «Стоп», – подумал Стоянов.
Но что-то привлекло его внимание. Дамская сумочка у скамейки. Зачем она тут лежит? В тени под навесом белела Лада. «Бежать!» – прокричал инстинкт самосохранения. «След!» – гаркнул мент.
В сумочке он нашёл студенческий билет, теперь сомнения отпали – это была она, пропавшая свидетельница. Стоянов скользил бесшумно, как кошка. Вскоре он нашёл женскую туфлю.
Куда он мог её деть? Или в корпусе, или в котельной.
Внезапно жалобно зазвонил испорченный мобильник.
– Да?
– Она в подвале под корпусом.
– Кто это говорит?
– Стоянов, не пытайся казаться глупее, чем ты есть. Я жду тебя. Дверь в корпус открыта, я на втором этаже. Чтобы тебе было удобнее ориентироваться, я зажгу свет.
Одно из окон засветилось.
– Почему ты думаешь, что я приду?
– Хотя бы из любопытства. И потом, какой у тебя выход?
Мирко сидел в кресле, заложив ногу за ногу, и чуть заметно улыбался.
– Я надеюсь, что у тебя хватит выдержки не суетится и не делать глупостей?
– Ладно, о-кэй, твоя взяла. Что ты хочешь?
– Мне нужна твоя душа.
– А фиг тебе! – с удовольствием сказал Стоянов.
– Ты поступил нехорошо. Зачем ты убил моих ребят? А впрочем, я тебя прощаю.
Стоянов промолчал.
– Но, к сожалению, это ничего не меняет, – печально сказал Мирко, – всякий, бросивший мне вызов, обречён, такова воля Отца Моего. У тебя впереди вечность, и будет время подумать о своей ошибке. Сколь скудна человеческая фантазия! – ад ничто перед тем, что тебя ждёт.
– О-кэй, имеются варианты? – выдавил из себя усмешку Стоянов. Он вдруг ясно понял, что Мирко не врёт.
– Поверь в меня и завтра же будешь со мной в Царстве Отца Моего.
– Что я должен делать?
– Ты хотел бежать от меня, но это невозможно, ведь я – это и ты тоже. Твой единственный шанс на спасение – принять смерть сознательно и добровольно, умерев от собственной руки во славу мою.
Он подвинул Стоянову лист бумаги и ручку:
– Пиши: «Я тяжко виноват. Передаю душу мою в руки Ваала». Подпись.
Стоянов молча расписался.
– Я не ошибся в тебе, – голос Мирко был ласков, – там, в соседней комнате табуретка и петля. Я рад, что теперь ты будешь с нами.
Он махнул рукой назад, показывая направление, и сам остался сидеть неподвижно, даже когда Стоянов оказался у него за спиной.
Пройдя четыре шага, Стоянов обернулся и аккуратно всадил Мирко в голову всю обойму.
Потом он вышел во двор. Светало. На крыше, нахохлившись, сидел белый сокол. Или ястреб? Чёрт их разберет. На пожарном щите он нашёл топор. Придётся ещё потрудиться, где-то здесь росла молодая осина.
* * *
Паралич Мирко Иосипович. 1980 г.р., гражданин Боснии и Герцоговины. Причина смерти: множественные пулевые ранения в области головы. Грудная клетка пробита деревянным колом. Труп обнаружен в заброшенном корпусе бывшего пионерского лагеря «Золотой восход».
Власова Людмила Ивановна. 1985 г.р., бывшая сожительница Паралича. Причина смерти: сильная кровопотеря. Труп найден в подвале того же корпуса.
Текст 7
– Имя ему Баал.
– Но это не имя!
– Имя его сокрыто. Ты же можешь называть его Баал зебуб – повелитель мух.
Он был невообразимо громаден, великие пирамиды потерялись бы у его ног. Громаден и чудовищно, непропорционально мускулист. Страшную грудь скрывала роскошная завитая борода. Равнодушно-неподвижная маска, застывшая на нечеловеческом лице, лишала остатков надежды. Перед звероподобной мощью этого каменного истукана Люцифер показался бы плюгавым интеллигентом.
«Силой мышцы своей…» – Евгений вздрогнул.
Вокруг не было даже барханов, на 10 дней пути только растрескавшаяся сухая земля, твёрдая как железобетон. Словно всё вокруг было выжжено чудовищными неземными энергиями.
«Слава Господня, – понял Евгений. – Наверное, это что-то вроде радиации».
Но что-то смущало его, смущало сильнее, чем нарастающее желание зарыться в песок, сгинуть, исчезнуть из-под испепеляюще-равнодушного взгляда, и вдруг он осознал – что: гигант не отбрасывал тени!
Вельзевул сидел в кресле, закинув ногу за ногу, и усмехался. Худой, сутулый, почти горбатый, ехидный, он говорил, растягивая слоги: «Эу-ге-ни-оо! Па-а-нравилось? Э-таа шутка. Я его п-аа-ставлю в Та-а-кла—Макан, в саа-мой середине!»
Перехватило грудь, закружилась голова – в комнате было не продохнуть. Вельзевул с Рыжим смолили почти непрерывно и запрещали открывать окна. Это называлось у них «рабочая атмосфера». Рыжий был уникальным специалистом по травам, и что он подмешивал в табак, так и осталось для Евгения тайной.
В углу сидела босая Натаха – юная хозяйка квартиры, – в джинсах, топлес, и, не обращая ни на кого внимания, перебирая струны гитары, декламировала хайку. Кто-то подарил ей сборник. Сделав героическое усилие, она открыла его, и с тех пор больше не закрывала, временами говоря исключительно стихами.
Порой, выходя из транса, Вельзевул замечал её и говорил: «На-таашенька, прикройся, светик», – прочую молодёжь он в такое время вообще игнорировал.
Обитель Вельзевула (для друзей Буба) всегда утопала в грязи. На полу валялись окурки, пивные банки, бутылки, шприцы. На кухне громоздилась гора немытой посуды. Когда её накапливалось чересчур много, Натаха, рыча, колошматила всю груду скалкой и заявляла гостям, что теперь они могут есть из тазика. Гости виновато переглядывались, и вскоре на кухне появлялась новая посуда. Скорее всего, её привозил Мирко. Черноглазый и черноволосый, всегда элегантно одетый, в шелковой рубашке, с золотым перстнем-печаткой, он отдувался за всех: привозил еду, бегал за пивом, возил на своём шикарном Мерсе всю гоп-компанию на шашлыки, если Вельзевулу вдруг приходила мысль провести семинар на лоне природы.
Лоном именовался пустырь у оврага с вечно чадящими покрышками. Прокопченный куст бузины Натаха украсила компакт-дисками. Они висели на тоненьких ниточках и радужно переливались. Неподалёку Буба соорудил абстрактную композицию из пивных банок. Когда набиралось достаточно новых, скульптура пополнялась какими-нибудь очередными деталями. Ей полагалось кланяться, приносить в жертву авторучки и возглашать мантру:
О-оо-соо-а-вви-а-а-а-химм!!!
Здесь на лоне Вельзевул иногда добрел и, нисходя к младшей братии, произносил проповедь: «Гла-а-вное, дети мои, это чтобы было смешно!»
* * *
Ночь таскала их за шкирку как слепых котят, пряча по укромным уголкам памяти. Евгений съёживался, всей кожей и оголёнными нервами ощущая холодное дыхание хаоса. Хаос ходил вокруг дома безмолвный и безликий, пробуя на ощупь стены, выискивая щели и трещины, разъедая запоры и решётки. Из его глубин выходили причудливые звери, глядели огромными, как блюдца, печальными глазами, и от их дыхания запотевали окна.
«Мы живём в чужом доме, – думал Евгений. – Он построен не нами и не для нас. Его оформленность не менее загадочна, чем внешний мрак. А нам он нужен лишь для того чтобы укрыться от ветра…»
Ворота, выставленные в ночь щитом от противоречий, запирали пространство смысла, и их кованые засовы, чёрные и страшные, останавливали натиск времени, дующего из ночной пустоты. Дом, укрывший за воротами и стенами потаённые смыслы своих аркад и дворов, безмятежно дремал, полнясь шорохами заплутавших мыслей, случайными видениями и полётами летучих мышей. Жильцы оставляли свои тени сваленными по углам, и они копились там годами и зарастали флюоресцирующими грибами, пока земля не возвращала им сущность праха.
Мирко и Буба отрастили себе огромные чёрные крылья и, укутавшись ими, часами висели вниз головой. Наверное, им так лучше думалось. В голове Бубы вызревали фантастические замыслы и поразительные планы. Придя в хорошее настроение, он превращал вещи в невещи: под его взглядом они теряли смысл и назначение и, становясь мёртвыми конгломератами, пополняли коллекции Мирко. Натаха в очаровательной белой шубке с пятнышками задумчиво грызла угол дома. За годы они прогрызли множество удивительных ходов, через которые в комнаты пробирался ночной сумрак. Но дом всё ещё стоял, построенный удивительно прочно.
– Просто раньше он был деревом, – сказал Рыжий, – и у него остались глубокие корни, даже когда Основная Программа сделала его домом.
* * *
Рыжий начертил на стене мелом круг и сказал: «Это – центр, назовём его… ну, скажем, „Алайя“. Там есть всё. Всё, что было, есть и будет и то, что никогда не случится. Чтобы быть господином Алайи, надо быть Богом, а его, как я подозреваю, нет».
Потом он нарисовал несколько чёрточек, и круг превратился в солнышко с лучами: «Это «программы». Всё, что исходит от Алайи, имеет форму программы. Они определяют всё, что есть и, случается, и его форму. Программы можно составлять и самому, хотя это очень сложно. Если всё сделано правильно, они станут программами Алайи.
Каждая программа имеет свой «код». Узнав и применив код, вы получаете доступ к программе и вводите её в действие. Есть очень серьёзные, хорошо защищённые программы, проникать в них очень интересно. В чужие программы можно вставлять свои вирусы. Почти все широко известные колдовские программы заражены вирусами. Поэтому, во избежание неожиданных последствий, применять их не стоит.
Преимущество Астрала в том, что любую программу ты можешь визуализировать в доступной тебе форме – например, Основная программа для меня выглядит как за́мок».
Основная Программа, если глядеть на неё в упор, действительно выглядела как неприступный замок – уходящая в небо стальная гладкая колонна, окружённая металлически-поблёскивающими стенами с башнями и бастионами, вгрызшимися в гранитную скалу. Но Евгений чаще видел её как дом, точнее, как стальной каркас дома.
Это была не просто программа, а целый пучок программ, сверхпрограмма, доминирующая и ведущая главную тему в симфонии мироздания. Взломать её – стало в их компании навязчивой идеей. «За-а-нуды. – сказал Буба. – Я так и знал, что Бог – за-а-нуда. Спорим, я сделаю л-у-у-чше».
Первым на штурм пошёл Гриб. Огромный, заросший диким волосом, с роскошной ассирийской бородой, он обладал совершенно неземным, нечеловеческим чувством юмора. Едва выйдя из транса, он начинал гоготать «Га-га-га!» и пожирал, чавкая, шпроты, вытаскивая их руками прямо из банки, рассказывая одновременно о каком-нибудь потустороннем приколе. Он считался самым крутым, даже Вельзеул его уважал: «Потенциально он всемогущ, но актуально невменяем». Со временем Гриб вообще перестал выходить из транса, и встретится с ним можно было только в астрале или, как здесь говорили, – в междунетии, да и то с трудом. Его крупное тело, торчащее посреди комнаты, обитатели использовали как вешалку.
– Эти ребята верующие, – сказал Евгению Рыжий, – они веруют в Мозг, и думают, что на него непостижимым образом замкнуты все программы. Мозг контролирует всё, превращая людей в марионеток. Они мечтают добраться до него и прикончить, вернув людям свободу. Видимо, под этим словом они подразумевают хаос. Но весь ужас в том, что никакого Мозга не существует. Разве что они сами его создадут.
– А что тогда есть?
– Трудно сказать, вернее, трудно описать. Я предполагаю, это что-то вроде зеркальной сети или калейдоскопа, где бесконечно отражаются несколько случайно найденных стекляшек. Всё новое – это только перекомбинация отражений.
* * *
Когда Евгений выходил на балкон, дом превращался в город. Хаос растворялся, прятался среди домов и машин. Город заполнял собой горизонты. Он гудел как гигантская муха на стекле неба, вбирая весь мир и набухая чудовищною квашнёю.
– Этот город болен, – говорил Рыжий. – Он живёт лихорадочной жизнью, абсолютно поглощённый собой. Каждый день он прокачивает сквозь себя колоссальные потоки материи и информации. Его системы очищения и жизнеобеспечения перенапряжены. Он выглядит респектабельным днём и блестящим – по вечерам. Но бурлящие потоки грязи и агрессии никуда не исчезают. Они здесь, под коркой асфальта. Кто знает, что происходит там внизу? Раскалённый мозг мегаполиса не может, не способен держать ситуацию под контролем, он может лишь решать непрерывно возникающие частные проблемы, непрерывно усложняя систему. И, в конце концов, эта система может зажить собственной жизнью, став антимиром. Подземелье – это подсознание города, полное неврозов. Читайте книги, читайте газеты, слушайте легенды. Мы не хотим думать об этом, но в то же время постоянно ждём оттуда чего-то ужасного. Гигантские крысы-мутанты, белые слепые крокодилы, неизвестные бактерии, кошмарные чудовища. Мы готовы поверить в их существование, мы подсознательно ждём их, ждём перепончатую когтистую лапу, которая протянется к нам из унитаза. Наиболее чувствительные уже сейчас сходят с ума. Они боятся спускаться в метро и требуют, чтобы замуровали люки и подвалы. Когда-нибудь загнанные в подземелье неврозы вырвутся на поверхность, и этот день станет последним для города, охваченного шизофренией. Призраки уже среди нас. Ничего не надо разрушать, всё рухнет само.
– Вы сумасшедший.
– Нет, я психоаналитик. И поэтому я здесь.
Текст 8
Сентябрь, ещё жарко. Мальчик сидит неподвижно, он ждёт. Толстая тётка всё копается и копается в своём хламе. Когда она, наконец, уйдёт, Женя незаметно прошмыгнёт в сарай, а там надо отодвинуть доску и, зажмурившись, прорваться прямо сквозь куст бузины.
Ветхие, покосившиеся, полусгнившие сараи таят немало удивительного – можно найти даже настоящую удочку. Но здесь пасутся многие, а про дырку под бузиной знает он один. Черёз неё можно пробраться за сараи. Там, у стены котельной осталось потайное пространство, заваленное грудами битого кирпича и буйно поросшее лопухами и крапивой. Стоит забраться туда, и ты свободен.
Там снаружи всё цепляется друг за друга. Ты бежишь по коридору под чужими взглядами. Справа, слева стены и двери с табличками. Там все всё знают, там всё предрешено заранее и ничего нельзя изменить. А изменить-то надо всего ничего – убрать черчение, и жизнь станет светлой и прекрасной.
