Read the book: «Океан Разбитых Надежд»
Твой голос – не пустой звук…
Плейлист
Feel something – Bea Miller
Knew Better / Forever Boy – Ariana Grande
The lakes (original version) – Taylor Swift
Lost at Sea – Rob Grant, Lana Del Rey
SLOW DANCING IN THE DARK – Joji
The Great Impersonator – Halsey
Everything I wanted – Billie Eilish
Question…? – Taylor Swift
I miss you, I’m sorry – Gracie Abrams
Swept Up – Kaatii
Hope ur ok – Olivia Rodrigo
Пролог
«Иногда человек должен быть глупцом в начале, чтобы стать мудрым в конце»
Ирвинг Стоун, «Жажда жизни»
Люк, 2021
Осенний вечер незаметно прокрадывается в квартиру через приоткрытое окно. Прохладный ветер мерит шагами небольшую прихожую, как будто это он тут хозяин. Пора тёплых свитеров и шерстяных носков всегда наступает здесь нагло и как-то запредельно быстро. Не успеваешь моргнуть, как она уже прогнала лето и собралась вломиться в дом. Но кто мы такие, чтобы ей противостоять? В такие дни только и остаётся повыше натянуть воротник и спрятать руки в карманах.
Стоя перед зеркалом, я потуже затягиваю пояс на пальто и на всякий случай беру с собой перчатки. Послушно дождавшись меня у двери, чемодан радостно гремит колёсиками в лифтовом холле, пока я качу его за собой.
Стоит мне выйти на улицу, как солнце тут же ныряет за тучу. Ветер хлещет в лицо, раскидывая по сторонам отросшие до плеч кудри. Вообще-то я никогда не планировал отпускать волосы. Они у меня вьющиеся, и я думал, что за ними будет слишком сложно ухаживать. И я был прав – мне приходится изрядно помучиться перед тем, как уложить их, зато какой бывает результат! Друзья из университета говорили, что мне давно было пора сменить имидж. Что ж, я рискнул – и не прогадал.
Откуда близкие знают, как будет лучше? И почему мы прислушиваемся к ним так редко?
Пятая Авеню сегодня в ударе. Куда ни посмотришь, всюду народ. Неужели людям не сидится дома в такой холод? Я медленно перехожу улицу, любуясь потускневшими аллеями Центрального парка, и направляюсь прямо к припаркованному такси. Я задерживаю взгляд на серых небоскрёбах, нависших надо мной, словно скалы, и… Не то чтобы мне не нравилось в Нью-Йорке – просто этот город точно не для меня. Даже сквозь автомобильный шум и кричащую рекламу я слышу зов своего сердца, призывающий вернуться на туманный Альбион. Я с детства жил рядом с садом, распускавшимся с приходом весны; быстрой рекой, зовущей искупаться; среди широких полей, предлагающих тысячи невиданных дорог. Здесь же, в Нью-Йорке, запряженному, словно лошадь, мне только и остаётся считать дни до выходных. Совсем не так, как в Хантингтоне. Воспоминания о доме согревают меня лучше чашки чая. Наверное, даже сейчас там цветут одуванчики и дует тёплый ветер. Молодёжи там делать нечего, но только на первый взгляд. Всё меняется, когда вы знакомитесь с Кэтрин. И жизнь делится на «до» и «после».
Пока я складываю чемодан в багажник такси, начинает моросить. Улица как по щелчку пальцев скрывается под сотней носящихся туда-сюда зонтиков. Ветер срывает с Центрального парка последние листья и уносит на юг, в сторону ближайшего Хилтона. Водосточные трубы гудят после долгого молчания. Закрыв багажник, я запрыгиваю на заднее сидение, и мы берём курс на аэропорт.
– Ну и погодка, – бормочет водитель себе под нос, когда вдалеке раздаётся раскат.
Я и сам когда-то терпеть не мог грозу. Что может быть хорошего в том, чтобы мокнуть под дождём? Но теперь, когда я оставил свои шестнадцать далеко позади, мне хочется заново встать под ливень, прокричать всему миру, что я ничего не боюсь, и сильно влюбиться в Кэтрин, как тогда, много лет назад.
Кэтрин научила меня любить грозу. Она разорвала сковывающие меня цепи страха так легко, как будто это были нитки.
До встречи с Кэтрин я видел мир вокруг себя, после – только в ней.
Я закрываю глаза и в который раз начинаю вспоминать, с чего всё началось.
Глава 1
Кэтрин, 2016
Я взяла фамилию своей бабушки, когда мне было не больше двух лет. В нашей семье это никогда не обсуждалось, и я считала, что так и должно быть. Меня звали по фамилии Лонг, а маму – Гофман, но мне не казалось это чем-то из ряда вон выходящим. Я просто глупо улыбалась, когда взрослые переводили взгляд с мамы на меня и обратно. Да, миссис Гофман хорошо делала вид, что всё в порядке, чтобы у девятилетней дочери не возникало вопросов. Как она любит говорить, всё сложилось «наилучшим образом», но непонятно, для кого. Сейчас мне шестнадцать, и у меня всё по-прежнему. Каждый раз, когда фотограф называет меня по имени, я почти не задумываюсь об отце.
Об отце, которого я никогда не знала.
Я была глупой, но не настолько, чтобы думать, что его просто не существовало. Если была миссис Гофман, значит, был и мистер Гофман. И, если мама не хотела мне ничего рассказывать, я должна была сама узнать правду. Любопытства мне было не занимать, поэтому я так загорелась этой идеей, что перерыла все ящики в поисках фотографий и даже нарисовала себе бороду черным фломастером, чтобы одним глазком посмотреть на папу в отражении. Правда, мама не поддержала эту затею, так что уже через пять минут я растирала лицо мочалкой. Огонёк был потушен, но не навсегда.
Я знаю, что не навсегда.
– Мисс Лонг, улыбка! – рявкает фотограф.
Интересно, она вправду такая же, как у отца?
– Извините.
Вспышки следуют друг за другом в бешеном ритме, и мне приходится каждую секунду менять позу – но я ни разу не сбиваюсь. По крайней мере, ни разу с тех пор, как фотограф прикрикнул на меня.
Иногда кажется, что меня вечно будут заставлять перевоплощаться из волка в Красную Шапочку, ведь главная задача модели – соответствие образу при любых обстоятельствах. И всё ради какого-то портфолио, которое откроют всего раз в середине лета! В лучшем случае вся эта многочасовая пытка окажется в дальнем ящике стола, если не в мусорном ведре. Я заметила, что всё чаще задаю себе один и тот же вопрос: действительно ли это жизнь, о которой мечтала я?
Но, когда твоя мама – Вивиан Гофман, остаётся только смириться. Стоя в дверном проёме, она смотрит на меня так, будто это я подсыпала ей соль в американо на прошлой неделе. Я старательно делаю вид, что не замечаю её, но сердце стучит предательски громко.
Когда фотосессия заканчивается, я молча беру у неё кофе, и мы выходим на улицу. Наконец-то получается набрать полную грудь! По-летнему душный воздух немного обжигает лёгкие. Так бывает перед грозой, когда Хантингтон накрывает тучами. Кажется, что на город вот-вот обрушится ливень.
– Ты работала не в полную силу, – замечает мама.
Я отвечаю, не поворачиваясь:
– По крайней мере, я старалась.
– Стараться недостаточно, чтобы иметь контракт, – её тон заставляет меня напрячься. – Нужно быть лучше всех.
Мне хочется возразить, но я успеваю прикусить язык. Без толку доказывать, что я и так лучше всех, что есть и те, кто не проходил всего из-за одного жалкого критерия, и бла-бла-бла. Да, всё закончится именно этим глупым бла-бла-бла, заменившим бы маме весь ответ. Ведь пока я не свожу всех с ума, как Мэрилин Монро, мне есть, к чему стремиться.
Мы подходим к припаркованному белому BMW. Я открываю дверь – здесь застоялся аромата лимона и лайма, – и, оставив недопитый кофе в подстаканнике, запрыгиваю на заднее сидение. Мама садится следом и поворачивает ключ зажигания.
Пятиминутная поездка до дома кажется вечностью. Всю дорогу мама нервно барабанит пальцами по рулю, как будто пытаясь нащупать невидимую кнопку. Злобный взгляд, который я случайно ловлю в зеркале, заставляет меня вжаться в кресло. Я нервно сглатываю. Мы обе знаем, что я у неё на мушке.
– Почему ты просто не можешь сделать то, что тебе говорят? – выстреливает она.
Потому что даже так ты найдёшь, к чему придраться.
Сидя в школьном кафетерии, я рассматриваю пенку в чашке с остывшим кофе и пытаюсь собраться с мыслями. Сейчас мне больше всего хочется забраться под одеяло и проспать следующие несколько дней. Идя в школу, я и не подозревала, что учителя решат сговориться и устроить мне целых три контрольные подряд. И всё бы ничего, если бы это не были контрольные по математике, экономике и – барабанная дробь! – физике. В старшей школе Хантингтона огромное внимание уделяется точным наукам – как раз таким, в которых я полный ноль. Видимо, администрация это просекла и решила выжать из меня все соки как раз в преддверии летних каникул, «чтобы не расслаблялась». Что ж, сами напросились. Я показала себя не с лучшей стороны, но уж точно не ударила лицом в грязь. Без искрящихся розеток на физике не обошлось, зато я почти на «отлично» справилась с тестом. Да и задач по математике я решила с запасом, так что беспокоиться не о чем.
Наверное.
– Привет, – Морис ставит свой поднос рядом с моим и перешагивает через скамью. – Надеюсь, ты не заждалась?
– Разве что совсем чуть-чуть, – с шуточным укором отвечаю я.
– Я решил исправиться.
– В последний учебный день?
Ехидно улыбнувшись, он отвечает:
– Лучше поздно, чем никогда.
Кто знает, Морис, кто знает.
– И ещё. Мисс Пунктуальность не сильно разозлится, если Бетти задержится ещё на пару минут? – он надувает губы и смотрит на меня щенячьим взглядом.
– Математика?
Морис кивает.
– Постараюсь, – смеюсь я.
Морис победно улыбается и приступает к своему ланчу. Хотелось бы мне сейчас оказаться на месте этого свежего, всегда бодрого парня, которому достаточно съесть всего один сэндвич, чтобы весь день быть в хорошем настроении.
– Как идут дела? – осторожно спрашивает он.
Я обессилено вздыхаю.
– Понятно, – Морис поджимает губы. Моё уставшее выражение лица сказало всё за меня. – Ну, а контрольные-то ты все сдала?
– Это было… феерично, – признаюсь я.
– Почему не вышла и не написала нам с Бетти? Мы бы помогли, ты же знаешь.
Я пожимаю плечами.
– Наверное, привыкла не искать лёгких путей.
– Или просто оставила телефон дома?
– Не в этот раз!
Я легко толкаю его в плечо, и мы негромко смеёмся. Ни один, даже самый крепкий кофе не бодрит меня так, как Морис.
– Ты поешь немного, – продолжает он, придвигая мне мой же салат. – Давай, день будет долгим.
Я фыркаю, но решаю не возражать, хотя и планирую провести его в кровати. Морис сминает упаковку от сэндвича и выбрасывает её в ближайшую мусорку.
– Слушай, – говорит он, вернувшись за стол. – Мы с Бетти хотим закатить вечеринку в честь окончания учебного года, как ты на это смотришь?
– Как на изощрённый способ самоубийства, – я ставлю тарелку на поднос и допиваю остывший кофе.
Только Морис успевает открыть рот, как из неоткуда у стола появляется Бет.
– Привет! – радостно вскрикивает она. Я снимаю сумку с колен и встаю, чтобы обняться. От Бет веет мятной жвачкой. – Ну что, Морис уже позвал тебя?
Даже будь я за десять метров от неё, я не могла бы не разглядеть искры в её глазах. Да она вся светится! Пригладив волосы, Бет садится рядом с Морисом и, шепнув ему тихое «привет», вопросительно смотрит на меня. Мне знаком этот взгляд. Так смотрят на зануду, которая обламывает весь кайф. А для Бет жизненно необходимо веселиться двадцать четыре часа в сутки.
Иногда мне кажется, что она работает от батареек.
Помедлив, я отвечаю:
– Да, но я ещё не решила, пойду или нет. Видишь ли, у меня завтра фотосессия, и я…
– Никаких возражений! – прерывает меня Бет. – Когда ты в последний раз выходила из дома?
– Правильнее будет спросить, когда я в последний раз там была.
Бет закатывает глаза.
– Мне осталось доработать совсем чуть-чуть, – продолжаю я. – Завтрашняя фотосессия будет последней, понимаешь?
– Вообще-то нет. Либо ты говорила так же месяц назад, либо у меня дежавю. Так кто из нас врёт?
– Я…
– Вот именно. Хватит мучить саму себя. Один вечер с друзьями тебе не повредит.
– Бетти дело говорит, – соглашается Морис. Я смотрю на него круглыми глазами – я-то думала, что на этот раз он на моей стороне! – Ты же знаешь, у меня весело.
– Это точно. Наверное, твои соседи прячут голову под подушку, чтобы уснуть.
– Ага, – кивает он.
– И какая муха тебя укусила… – качает головой Бет, глядя на меня. – Смотри, на урок не опоздай.
Я испуганно проверяю время, пока Морис тихо смеётся. До меня слишком поздно доходит, что ребятам снова удалось меня подловить. До конца перемены ещё целых пять минут.
– В общем, можешь подумать до шести, – говорит Морис. – Или приходи раньше, если тебе вдруг вздумается. Двери моего дома для тебя всегда открыты.
Как и для остальных учеников нашей школы, мысленно добавляю я. Сколько бы я ни проходила мимо, там всегда много людей. Вообще-то мне не привыкать к большим компаниям, вот только я совсем не знаю, как надо веселиться – а портить радостную картину своей кислой миной мне не хочется.
– Я подумаю, – отвечаю я и добавляю: – Спасибо за приглашение.
После занятий я выхожу на улицу и радуюсь, что утренние тучи уплыли за горизонт, а над головой светит солнце. Частые дожди здесь не редкость, да и снег в начале мая никогда не бывает в диковинку. Конец же этой весны ознаменован по-настоящему летней погодой. Ребята помладше, все красные, гоняют мяч по школьному двору, с полей веет зеленью, а на небе ни облачка. Я замедляю шаг и позволяю ветру самому вести меня по улицам Хантингтона. Свежий воздух – вот моя батарейка. Мне достаточно побыть на улице несколько минут, чтобы прийти в себя.
Иногда на съёмках я пытаюсь прыгнуть выше головы, чтобы выиграть несколько выходных. Правда, когда фотограф замечает мой настрой, он обычно предлагает мне поработать ещё, и ещё, и ещё. Я собственноручно загоняю себя в ловушку, но лишь для того, чтобы после всего этого кошмара как следует оторваться в компании скучной, как выражается Морис, книжки, или мягкой подушки. Правда, не всегда удаётся.
Вообще-то никогда не удавалось.
Стоя на крыльце и ища в сумке ключи, я снова делаю глубокий вдох, чтобы насладиться запахом лета. Он похож на веселье, вафельный рожок, только скошенную траву и на много что ещё. Он зовёт меня остаться. Наверное, если бы какой-нибудь парфюмер решил создать духи с ароматом лета, они бы стали моими любимыми.
«Маленькая тусовка ещё никому не вредила», – напеваю я. Ферги, звучащая в моих наушниках, точно знает, что мне нужно. Что ж, может, это и вправду не такая уж и плохая идея? Я уже еле сдерживаюсь, чтобы не затанцевать.
У мамы как раз должно найтись что-нибудь подходящее: двадцать лет работы стилистом не прошли даром. В нашем доме одежды больше, чем в любом магазине в округе. Толкнув тяжёлую дверцу шкафа, я словно приоткрываю настоящий сундук с сокровищами. Как только на глаза попадается нежно-голубое платье, я легко дёргаю его за край и влюбляюсь в белое кружево подола окончательно и бесповоротно. Часы обещают мне ещё немного времени, поэтому я решаю принять душ и немного накраситься. Уже через полчаса на мне блестят бриллиантовые серёжки, а над глазами порхают чёрные ниточки ресниц.
Мама не против моего общения с Морисом, даже наоборот – она видит в парне потенциал. Наверное, ей пришлось бы отменить все свои планы, лишь бы увидеть своими глазами, как я собираюсь к нему на вечеринку. «Вы красиво смотритесь вместе», – однажды сказала она, когда заметила нас выходящими из школы. Вообще-то с нами была ещё и Бет, но мама отмахнулась от моего замечания, как от надоедливой мухи. «Вы чудесная пара», – продолжала она, но я-то знала, что она могла точно так же сказать своим новеньким туфлям. Красота, конечно, спасёт мир, но разве это главное? Морис высокий, всегда одет с иголочки, и я почти согласна, что у него хорошее чувство юмора. Со всем этим не поспоришь.
Но этого недостаточно.
Натянув на пороге новенькие кеды, я оглядываю дом. Телевизор молчит, кондиционер отключён, и лишь откуда-то из кухни доносится негромкое гудение холодильника. Щёлкнув выключателем, я выхожу на улицу, прямо в маленький зелёный сквер перед крыльцом – и оказываюсь на свободе.
Тёплый вечер опускается на черепичные крыши Хантингтона, окрашивая их в ярко-оранжевый. Над Ривер Фосс – протекающей неподалёку речушкой – разливается стрекот цикад. Моё платье развевается на ветру, волосы подпрыгивают над плечами, и, кажется, я не хочу выходить из этого образа – свободной шестнадцатилетней англичанки, идущей навстречу приключениям. Каждая встреча с Морисом – настоящее приключение, это уж точно. Он привык держать дверь открытой, поэтому по выходным весь крошечный Хантингтон стоит на ушах.
Хотя иногда кажется, что веселье совсем не подходит этому городку. На нашей маленькой набережной всегда тихо, и мне нравится проводить там время, глядя в воду и думая о чём-то своём. Когда стрелка оставляет позади девятый час, на улицах уже никого не встретить. Разве что в небольшом соборе, который находится в центре, весной, перед Пасхой, в это время ещё проходят молебны. Рядом с ним всегда царит умиротворение. Если прислушаться, то и сейчас можно услышать спокойное, почти убаюкивающее пение хора. Мне кажется, что проводить службы в таких местах – настоящая честь для любого священника. А наслаждаться чудным пением хора – удовольствие для прихожан. Но мой родной городок, правда, и рядом не стоял с Йорком. Вот, кто по-настоящему славится своими церквушками. Если посмотреть на этот город с высоты, можно подумать, что он выстроен из золота.
Неспешная ходьба, запах реки и рокотание стрекоз хорошо очищают голову от ненужных мыслей, поэтому, когда за углом появляется белый коттедж Мориса, я бесстрашно иду прямо к крыльцу. Похоже, выпивать начали задолго до моего прихода, потому что повсюду уже валяются жестяные банки и стаканчики. Гостеприимство Мориса всегда его подводило.
Дверь распахивается раньше, чем я успеваю постучаться. Меня обдаёт волной музыки и смеха.
– Кэтрин, ты всё-таки пришла! – вскрикивает Бет. – Я так рада тебя видеть! Прекрасно выглядишь!
Я почти не узнаю её голос в этом балагане. За спиной Бет людей не меньше, чем на стадионах Манчестера во время матчей.
– Спасибо, – сдержанно отвечаю я.
– Пойдём! – Бет хватает меня за руку и тянет в гостиную. – Только не отставай. В такой толпе легко потеряться.
– Вы что, позвали всю школу?
– Обещаешь не падать в обморок, если я скажу «да»?
– М-м-может быть, – нерешительно отвечаю я, уворачиваясь от разлетающихся со свистом пробок из-под шампанского.
– Да, всю среднюю школу.
– Морис что, раздаёт здесь бесплатное пиво?
– Не обязательно раздавать бесплатное пиво, чтобы иметь много друзей, – хохочет Бет, лопая надутой жвачкой. – Кстати, у Мориса есть джин-тоник и виски. Тебе взять что-нибудь?
– Не надо, спасибо, – тихо говорю я. – Ты уверена, что это хорошая идея?
– Конечно! Да и что может произойти?
Я борюсь с желанием напомнить Бет, что на её счету несколько пьяных драк, два вдребезги разбитых смартфона и отравление, настигшее в самый неподходящий момент.
– Ничего, забудь.
По дороге я успеваю прихватить чистый пластиковый стаканчик – они тут на вес золота! – и какую-то газировку.
Морис, держа в руках бутылку со стаканом, выглядывает из комнаты в конце коридора. Огонёк в его глазах мне подсказывает, что бутылка уже пуста.
– О, Кэт? – спрашивает Морис, удивлённо глядя на меня.
– Собственной персоной! – торжественно объявляет Бет.
– И сколько же ты ей заплатила?
– Ни пенса, представляешь?
– Ну, раз так, тогда чего мы ждём? – Морис открывает дверь шире. Его дыхание отравлено дешёвой выпивкой. – Проходите!
Я делаю вид, что ничего не расслышала, и прохожу в небольшую комнату. Здесь помимо нас ещё человек пять, но все они заняты своими делами. Кто-то пялится в телефон, лениво потягивая пиво, а кто-то жалуется на «предков», как будто никто их не слышит. Некоторых я знаю в лицо, поэтому мы обмениваемся скромным «привет». Когда Бет приглушает музыку, мы рассаживаемся по краям шерстяного коврика. Журнальный столик завален коробками из-под пиццы, поэтому я ставлю свой стаканчик с газировкой прямо на пол.
– Ну, – хмыкает Морис. – Я смотрю, мы сегодня в ударе. Итак, ребятки, сегодня играем в «Бутылочку».
Один парень посвистывает, и, судя по всему, очень некстати. Девушка рядом с ним недовольно фыркает и отворачивается. Смех сыпется со всех сторон. От стыда хочется закрыть лицо руками, и, чтобы хотя бы немного отвлечься, я открываю свою газировку. Все эти игры точно не для меня.
– Эй, чего такая грустная? – Бет легко толкает меня в бок, замечая, что я отсаживаюсь.
– Не бери в голову, – отмахиваюсь я. – Просто не в настроении, вот и всё.
– Можем попросить Мориса сыграть в другую игру, хочешь?
– Нет-нет, что ты!
Актриса из меня хуже некуда. Я даже промолчу насчёт невольной улыбки от мысли, что неприятности обойдут меня стороной. Лишь бы не пришлось ни с кем целоваться! К этому я точно не готова.
Я сама не заметила, как сжала подол своего платья.
– Всё в порядке? – настороженно спрашивает Бет.
– В полном, – вру я.
Бет поднимается на ноги.
– Морис, может, сыграем в другую игру?
– Бет, не стоит! – я поднимаюсь за ней, чуть не опрокидывая газировку.
– Что ж, – Морис покачивается из стороны в сторону, – давайте в «Правду или действие»?
Бет сияет и плюхается назад на ковёр.
– Так, Кэт, пора начинать. Правда или действие?
– Правда, – без раздумий отвечаю я.
– Твоя любимая группа?
Ну, это настолько легко, что у меня даже поднимается настроение.
– Битлз.
Бет быстро подключается к разговору:
– Я их обожаю!
Мне приятно, что хотя бы кто-то разделяет мои интересы. Обычно их разделяет только отражение в зеркале. Поэтому, невысоко подняв свой стаканчик, я произношу тост:
– За встречу верных фанатов!
Подруга смеётся, и мы чокаемся.
– Так, Бетти, правда или действие? – спрашивает Морис.
– Правда.
– Ты порвала бы с парнем, если бы влюбилась в другого?
– Звучит по-детски, – хмыкает Бет, отхлёбывая газировку, – ну да ладно, может быть. Что насчёт тебя? – вдруг спрашивает она у меня.
Но Морис не отступает:
– Надеюсь, ты порвёшь с ним из-за меня.
Бет закатывает глаза.
– Было бы из-за чего, – она снова поворачивается ко мне. – Ну, а ты, Кэт?
– Я выбираю действие, – неуверенно бормочу я.
– Эй, нельзя уклоняться от вопроса! Это против правил, забыла? – театральное разочарование на её лице выводит меня из себя.
– Да брось, – Морис вскидывает брови и выпучивает на меня свои пьяные глаза. – Неужели есть нечто, заставляющее Кэт молчать?
– Лучше не смотри на меня так, – предупреждаю я.
– Это просто игра, – обиженно фыркает он.
– Личная жизнь – никакая не игра, – подкалываю я парня, который меняет девушек как перчатки.
Бет кладёт руку мне на плечо.
– Мы поняли, Кэт, мы поняли, – она широко улыбается и, кажется, краснеет. – Морис, тебе придётся принять поражение.
– Даже не смей расслабляться, Кэт, тебе придётся выполнить действие, – любезно напоминает мне он.
– Дай угадаю, заставишь меня выпить три стакана виски?
Морис скрещивает руки на груди и надувает губы.
– Вообще-то я непредсказуемый.
– Очень смешно.
– Кэт, прекрати, – улыбается Бет.
– Он первый начал! – упираюсь я.
Подруга мягко заканчивает:
– Вы оба хороши.
– Ты должна написать письмо с признанием в любви любому парню из детского дома, – говорит вдруг Морис, и я давлюсь газировкой.
– Нет уж, – отрезаю я.
Билли Акерс не будет в восторге – это первая мысль, проскользнувшая в моей голове.
– Тогда выпей три стакана виски, – Бет пихает меня в бок и смеётся. – Выпьешь, и будь по-твоему. Да и смелости прибавится.
Смелости у меня не прибавится, а вот проблем точно.
– Спасибо, не буду, – робею я.
– С тобой неинтересно играть, – вздыхает Морис. – Может, мы вообще зря тебя позвали?
– Я и не просилась, – защищаюсь я. – Вы сами предложили мне составить вам компанию, забыли?
– Остынь, он шутит, это просто игра, – встревает Бет.
– Чувства других – не игра.
Наверное, я так уверена в этом, потому что играли с моими.
– Если ты не хочешь, то можешь не писать, – пожимает плечами Морис. Я внимательно смотрю на него и пытаюсь угадать, к чему он клонит. – Вообще-то я считаю, что Бетти права насчёт того, что это безобидно. Ты же не в постель к кому-то прыгаешь!
– Фу, – морщусь я.
– Никто не заставляет тебя влюбляться. Просто посмейся. Если ты, конечно, умеешь, – многозначительно заканчивает Морис.
– Вы бы сами выполнили такое задание? – я перевожу взгляд с него на Бет, ожидая ответа. – Ну?
– Ты знаешь, – говорит Морис.
– Серьёзно?
Ребята одновременно кивают. Я снова злюсь – и на них, и на себя.
– Хорошо, – нехотя соглашаюсь я.
– Тогда тебе придётся приступить прямо здесь.
– Зачем?
– Чтобы мы убедились, что ты нас не обманула, – поясняет мне Морис, как маленькому ребёнку. Я фыркаю и поднимаюсь с колен.
– Горю желанием обвести вас вокруг пальца.
Было бы неплохо подложить что-то под лист, поэтому я осматриваюсь в поисках чего-нибудь подходящего. Я подхожу к журнальному столику, на котором лежит коробка с остывшей пиццей, и, убедившись, что она никому не нужна, возвращаюсь на своё место вместе с ней. Оставшиеся кусочки мы с ребятами делим между собой.
– Мы серьёзно, Кэт, – напоминает мне Морис. – Если не хочешь пить виски, тебе придётся выполнить задание.
– Я соглашаюсь только потому, что на завтрашней фотосессии мне нужно быть трезвой, – отвечаю я, запивая пиццу газировкой. – У вас классные закуски!
– Ещё бы, – оживает Морис. – Так, когда ты начнёшь писать?
Моя попытка сменить тему не увенчалась успехом.
– Ну, раз у меня нет выбора, то сейчас, – отвечаю я.
Бет достаёт из небольшого шкафа несколько листов и ручку.
– Кого-то выбрала? – интересуется она.
Я бы с радостью написала письмо Билли Акерсу, но, к моему сожалению, ребята уже в курсе наших отношений. Скорее всего, придётся писать Люку Грину. Он кажется мне беспроигрышным вариантом: с ним мы не раз пересекались в старшей школе, и ложь о моей влюблённости хотя бы отдалённо будет напоминать правду. Что до реакции Билли, то я легко смогу убедить его в том, что всё это не более чем шутка.
Поставив на колени коробку из-под пиццы, я беру у Бет лист и начинаю писать.
«Дорогой Люк,
Пишет тебе Кэтрин Лонг.
Перед тем, как ты начнёшь читать, я хочу сказать, что ты очень смелый. На твоём месте я бы никогда не распечатывала это письмо. Я безмерно виновата перед тобой, но и промолчать я тоже не могу. Я очень надеюсь, что ты правильно меня поймёшь. Прости.
Примерно в шестом классе я начала замечать за собой странности. Например, однажды, стоя около школьного крыльца, я любовалась твоей хитрой улыбкой до тех пор, пока не прозвенел звонок. О чём ты тогда думал? О том, что снова сбежал с урока незамеченным? Я представляла, как тебе влетело бы от мистера С., если бы он об этом узнал. Но не переживай: я ничего ему не сказала. Как, в общем-то, и бабушке.
А помнишь, как ты засмотрелся на меня и споткнулся на физкультуре? Я тоже смотрела на тебя. Помнишь, как ты единственный смеялся с моих шуток, хоть в них не было ничего особенного? Я тоже смеялась – с тобой за компанию. Я могу перечислить ещё сотню таких «помнишь», но тогда забуду сказать о главном, поэтому… просто позволь мне сделать это. Ты влюблял меня, Люк, своей редкой улыбкой. Той, которая не была ни для кого предназначена, но всегда попадалась мне на глаза…»
В реальности же всё наоборот. Я ни разу не замечала улыбки на лице Люка, о которой только что написала. И на то наверняка были свои причины, ведь Люк всю жизнь рос в детском доме. На занятиях физкультуры мы и вовсе не пересекались. Я откладываю ручку и перечитываю письмо. Пробежавшись глазами по предложениям, целиком и полностью состоящим из грязной лжи, я вздыхаю и сминаю лист.
– Что за дела? – негодует Морис.
– Мне нужно собраться, – монотонно произношу я.
Когда письмо превращается в маленький неаккуратный комочек, я бросаю его в мусорное ведро.
«Дорогой Люк,
Пишет тебе Кэтрин Лонг.
Когда мама советует мне разложить мысли по полочкам, я всегда смеюсь – потому что невозможно отделить одну мысль от другой, когда они касаются тебя. Этот клубок просто не распутывается! Поэтому я начну с того, что посчитаю нужным. С того, что мне больше всего в тебе нравится.
Мне нравится слушать тебя ещё со времён младших классов. Помню, как ты рассказывал какую-то историю своему соседу по парте, наверное, думая, что никто не обращает на тебя внимания. Но это было не так. Я не могла от тебя оторваться. Ты с таким восторгом описывал всё, что помнил, как будто снова и снова переживал это наяву. Я люблю твой голос, Люк, больше, чем любую музыку…»
Я неуверенно ставлю точку.
– Ну, что там? – Бет наклоняется ко мне.
– Я так не могу. Здесь… слишком шумно, – оправдываюсь я. На самом деле я не могу припомнить, когда в последний раз слышала голос Люка – да и слышала ли вообще? – Можно я закончу дома?
– Хорошо, как скажешь, – соглашается Морис, помедлив. – Но обещай, что передашь его. И помни – это всего лишь игра.
– Завтра же опущу его в почтовый ящик.
– Ты так скоро уезжаешь из Хантингтона? – удивляется Бет. – Мы же совсем не успели повеселиться!
– Мне срочно нужен отдых, – смеюсь я. – Да и у бабушки на работе завал, а этим летом я обещала ей помогать.
– Очень жаль, – Бет опускает голову. – Надеюсь, мы скоро увидимся.
– Я тоже.
– Спасибо, что пришла, – повторяет она. – Прошу тебя, отдохни, ты вся на нервах.
– Нет проблем.
Бет поднимает газировку с пола и громко произносит:
– За нас!
Мы в последний раз смеёмся, провожая учебный год, и, махнув ребятам на прощание, я выхожу на улицу.
Я перешагиваю порог своего дома в половину восьмого, пока мама ещё на работе. Сейчас здесь только я и бешеный стук сердца. Только я и ложь, которую я принесла с собой. Я переодеваюсь в пижаму, смываю макияж, наливаю кружку чая и иду в свою комнату. Положив перед собой лист с ручкой, я сразу же сажусь за письмо.
«Дорогой Люк,
Пишет тебе Кэтрин Лонг.
Чёрт возьми, я не могу больше молчать – так и знай. Я больше не могу отмахиваться от собственных фантазий. Я больше не могу смотреть на тебя и при этом ровно дышать. Я больше не могу себя сдерживать. Твоё молчание заставляет меня говорить. Я хочу разгадать тебя. Я жажду знать, почему ты действуешь на меня подобным образом…»
Хочешь солгать – скажи долю правды, а остальное додумай. Так я и поступаю. В этом мире не осталось ничего святого, раз правду мы теперь выдаём за ложь. Поставив последнюю точку, я отбрасываю исписанный лист в сторону и даю себе обещание, что обязательно закончу позже.
Я осторожно-осторожно делаю несколько глотков зелёного чая, и кипяток обжигает язык. Мята всегда меня успокаивает, напоминая об одном далёком Рождестве. Тогда я была в третьем классе. На зимних каникулах я, как и обычно, осталась в детском доме у бабушки на несколько дней. Всё было украшено сверкающими гирляндами, повсюду шуршала мишура, а подарочные коробки были на каждом шагу. Под Рождество самые добрые люди Йоркшира отправляют туда горы подарков. Обёрточная бумага шелестела так громко, что не все дети услышали тихий перезвон колокольчиков Хью – поварихи лет шестидесяти, которая до сих пор работает в детском доме. Эта милая старушка приглашала нас за праздничный стол, где нас ждал чай с листами мяты, пудинги и бесконечно долгие, но очень интересные истории из её жизни.
