Вадим протянул обе руки, на которых Кент неожиданно захлопнул наручники.
КЕНТ. Концерт окончен. Переходим в суровую реальность.
ВАДИМ. Ты чего?
КЕНТ (жестко). Сидеть!
Толкает Вадима на стул. Тот кривит губы, думая, что шутка.
Паныч присоединяется к Кенту, они держат Вадима.
Есть веревка?
ПАНЫЧ. Откуда?
КЕНТ. Ремень давай. Сиди, Вадик. Сиди тихо.
ВАДИМ. Ты чего устраиваешь!? Приколы твои…
Паныч затягивает ремень на теле Вадима, привязывая его к спинке стула.
ВАДИМ. Антон…
КЕНТ. Тихо будь! Надо бы рот заткнуть, а? (Выщелкивает лезвие складного ножа). Паныч, я говорю рот бы заткнуть, заоорет.
ПАНЫЧ. Я ему заору. Вадик, ты же не будешь орать? Молчи! Кивни, мой хороший. Ага, молодец. Многое изменилось в городе Вадик. Поэтому в твоих интересах сотрудничать. Где та карта? Ты привез банковскую карту, спрятал в городе. Где она?
ВАДИМ. Развяжи меня!! Охерел совсем!! Пошутили – хватит.
ПАНЫЧ. Слышал, Вован! Он думает тут шутки.
КЕНТ. Они думают – шутки! Они думают – им яицы не отрежуть. Мурлык, Вадос-мокрый нос! Вообще не прикол. Ты лучше отвечай на вопросы, иначе навеки отправишься в фешенебельное небытие. (Панычу). В прихожей его сумка?
ПАНЫЧ. После продыбаем. Вадим, не заставляй применять к тебе меры. Мне это будет неприятно, все-таки бывший друг.
КЕНТ. Ну, Веню ты, положим, застрелил без рефлексии.
ВАДИМ (слабым голосом). Вы что, парни?
ПАНЫЧ. Вопрос первый насчет карточки. Вопрос второй: кто за тебя заплатит выкуп? Вдох-выдох, подумай.
ВАДИМ (переводя взгляд с одного на другого). Пацаны…
КЕНТ. Мы тебе не пацаны! (Машет ножом). Предатель! Коллаборационист! Переметнулся к федералам, а потом такой приехал, здрасьте, это я. У нас тут, Вадик, уже два года своя власть. Верней, анархистская республика. К нам так просто…
ПАНЫЧ (прерывая). Лишнего не говори! (Вадиму). Ты думай, Геринг, думай. Сам сказал – крупная компания, ценный сотрудник. Ты нам денежку, мы тебе.… А что мы тебе? Обещать ничего не буду. Пусть ЧК с ним решает. Да, товарищ Кент?
КЕНТ (рассматривая бутылку коньяка). Хотел чекушкой отделаться. Маленький наивный Геринг.
ПАНЫЧ. Все, Геринг! Пришел твой Нюрнберг.
ВАДИМ. Парни, перестаньте. Что это?!
КЕНТ. Не ори!
ПАНЫЧ. Да пусть орет! Толку-то? Он, поди, думает полиция приедет. Мы и есть полиция, понял? И единственная власть, которая здесь… как там, товарищ Кент?
КЕНТ (выплюнул на руку пробку от бутылки, налил в стакан). Единственная власть – Совет четырех степей. И его исполнительный орган – чэка. Советская власть без жидов и коммунистов. Ждали-ждали больше ста лет. (Поднимает бокал). За анархию! (Выпивает). А что закусить нечего?
ПАНЫЧ. Я хаваю в «Астории», здесь откуда? Нет! Как удачно сложилось! На минутку заскочил на эту квартиру, а тут еще краник на трубе сорвало. И тут он – гусь. Да жирный гусь! (Вадиму). Вадик, ты жирный гусь?
ВАДИМ (заикаясь). Антон! Вовчик! Вы чего? Я хотел пошутить, чтоб игра.., квест… Ну, хотите – забирайте, я в книжку положил. В книжку старую и завернул и закопал на Топазе, где бывший раньше был закрытый магазин маленький «Огонек»…
ПАНЫЧ. Умолкни! Карточка, она карточка. О выкупе думай, иначе найдут твое тело весной в Черемшанке. Короче, думай. (Кенту). Отойдем.
Паныч и Кент отходят к балконной двери.
Насчет тела, правда, надо что-то решать. Не сегодня, так завтра вопрос встанет.
КЕНТ. Что ты предлагаешь?
ПАНЫЧ. Болгарка есть?
ВАДИМ. Ребята…
КЕНТ. Я больше расчленять никого не буду!
ПАНЫЧ. А кто, я? Я этих кишков не выношу.
КЕНТ. Тогда делаем так…
3.
В комнату входит Карина.
КАРИНА. Здра… вы что тут устроили? Привет, Вадим. Почему в наручниках? Садо-мазо по случаю встречи? Я жду объяснений
Кент и Паныч переглядываются.
КЕНТ. Мы пошутить хотели.
Паныч подходит к стулу, развязывает Вадима. Следом подходит Кент, достает из кармана ключ, расстегивает наручники.
Шутка, Вадик, невинный розыгрыш. (Карине). Вечно ты все испортишь.
ПАНЫЧ. Вставай, брат Геринг.
ВАДИМ. Хы… можно подумать… так себе развод, пацаны. Кто в этот бред поверит?
КЕНТ. Ты ж поверил. Губы вон, синие.
ВАДИМ. Идиоты!
Вадим уходит в ванную.
ПАНЫЧ (смеется). Ты, конечно, дал! Советская власть, ха-ха! Анархистская республика.
КЕНТ. Ну, как-то так. Что взбрело. Кино недавно видел про батьку Махно.
КАРИНА. Вы что устроили? Человек приехал, а вы?
ПАНЫЧ. Он первый начал.
КАРИНА. Антон! Ладно, этот бивень, но ты-то! Довели бы до инфаркта, дальше что?
Карина подошла и ударила обеими руками Паныча и Кента.
Дебилы!
ПАНЫЧ. Суровая у нас жена.
КЕНТ. Как говорил Экклезиаст: не бойся немцев, не бойся казахов, остерегайся метисок. Это ж кровь Чингисхана с кровью Фридриха Великого – вулкан.
Вернулся Вадим, сел на диван, стал разливать коньяк.
ВАДИМ. Рофлите вы, парни, отчаянно. На одну только секунду,.. но чуть не поверил… А где еще бокалы, Антон?.. Хм, кончилось.
КЕНТ. Я же привез несколько бутылок. Как несколько? Двенадцать. Сейчас принесу. (Идет в прихожую).
ПАНЫЧ (садится рядом с Вадимом, достает из-под столешницы бокалы и стопки). Карин, сама посуди: узнав, что я в деньгах нуждаюсь, приехал лучший друг…
КЕНТ (кричит с нарочитой ревностью). Это еще вопрос, кто лучший!
ПАНЫЧ. Он – лучший, ты – ближайший. Приехал, говорит: на тебе, дружище денег. На банковской карте. Только я ее тебе не отдам. Прикинь? Разгадай загадку, на дубе сундук, в сундуке заяц, в зайце утка. Подстава? Подстава. А мы немного развернули ситуацию. Заметь, с объяснимой целью – поржать.
КЕНТ (подойдя к столу). И загадку разгадали. (Подает Панычу пакет). Хорошо я мимо ехал, когда ты мне написал.
Вадим смотрит на пакет, который разворачивает Паныч. Там оказалась книга.
ПАНЫЧ (Карине). Вадик хотел меня к чтению сподвигнуть. Но он, поскольку, безнадежный эмигрант, многого не знает. (Поднимает книжку). О, Генри, рассказы. И я сразу понял, что Топаз-сити из рассказа, по-моему «Последний трубадур», – это в нашем городе район «Топаз», где товарищество… кого-то там, каких-то пазов.
КЕНТ. Пассажирских там чего-то. Улицы Заречная, Полевая.
ПАНЫЧ. Ага. И я, сразу сообразив, пишу Вовке, чтобы он этот пакет выкопал. (Раскрывает книгу, оттуда падает пластиковая карточка). Так что рассуди, Карина. По-моему все честно, счет один-один.
КАРИНА. Дураки вы все трое, одним миром мазаны. Вадим! Рада тебя видеть.
ВАДИМ. Признаю, ответка носила справедливый характер, однако же…
КЕНТ. Без «однако»! Проехали тему?
ВАДИМ. Проехали. Одним миром, правильно, Карина, с теми же приколами и зашкварами.
ПАНЫЧ. Дружба – это не только взаимное признание достоинств, но и принятие недостатков.
КЕНТ. Мудрые слова. Как будто из пивного магазина.
ВАДИМ. Карина! Беспощадно выглядишь. Я тоже очень рад тебя видеть.
Карина кивает, разглядывает этикетку на бутылке красного вина.
Кент отнес бутылки в холодильник, а вернувшись, ерошит волосы Вадима.
4.
Быстрым, летящим шагом входит Анка, за ней Веник с пакетами и свертками в руках.
АНКА. У вас открыто. (Видит Вадима, бросается ему на шею целует возле губ). Здравствуй, Вадим.
ВАДИМ (невероятно удивленный). Привет.
ВЕНИК (ставя поклажу на стол). Здорово, Геринг. Это жена моя, Аня. Вряд ли ты ее помнишь. (Здороваются, обнимаются).
ВАДИМ. Нет, я помню. Анка! Ну, конечно! Ты такая была…
АНКА. Мелкая? Была. (Шуршит пакетами, выставляет еду на столик). Я тут на скорую руку приготовила. А то вы с магазинной еды и не закусите нормально. Антон живет на шаурме и пирожках с капустой.
ПАНЫЧ. Ибо вкусно. И быстро.
АНКА. Домашнее – лучше. (Вадиму). Приходится следить, подкармливать, пока он не ушел в страну гастрита, как Юра говорит. Говорит, а сам такой же.
КАРИНА (тихо Кенту). Надо было мне сказать, я бы тоже приготовила на скорую руку. Я ведь умею.
КЕНТ. Умеешь-умеешь.
ВАДИМ (Панычу вполголоса). Это можно определить, как мечты сбываются. Самая лютая наша фанатка вышла замуж за нашего музыканта.
ПАНЫЧ (передразнивая). Наша, наш. Ты, как породистых собак на случку. За своего музыканта! Своего. И отличного бас-гитариста.
ВАДИМ. Это бесспорно.
Накрыли стол, расселись. Веник и Анка на стульях, остальные кое-как вместились на диван. Вадим то присаживался на подлокотник, то ходил вокруг. Карина с бокалом вина в руке сидит с краю дивана с отрешенным видом. Кент руководит застольем, разливает, предлагает.
ПАНЫЧ. У всех налито? На правах хозяина…
ВАДИМ (перебивает). На правах гостя! Я первый! Есть возражения? Тост! Даже не тост, тост, разумеется, за встречу. Скажу, что я очень рад вас всех видеть, что, будучи в отсутствии,, часто представлял этот день, ждал его. Я ко всем вам очень хорошо отношусь, вы знаете. Очень рад, что за восемь лет никто почти не изменился, (в сторону Карины), а кто-то непонятным образом даже помолодел.
КЕНТ (ворчливо). Меня спроси, каким образом кто молодеет.
ПАНЫЧ. И меня. Чуть-чуть.
ВАДИМ. Во-от! Главное, мы живы, мы вместе. Группа «Джамбулат против», хотя бы за столом, воссоединилась, и также прекрасные девчонки! За вас! За нас! Вот, я очень рад.
Все сдвигают бокалы, выпивают, заедают.
АНКА. Карина, попробуй вот эту.
КАРИНА. Спасибо, все очень вкусно.
ПАНЫЧ. Может окно отрыть?
КЕНТ. Там духота еще хлеще. Лучше шторы опустить.
КАРИНА (обернувшись к окну). А где шторы?
ПАНЫЧ. Пропил.
АНКА. Дождь бы прошел. Лето в этом году какое-то слишком жаркое и сухое.
КЕНТ. Не то слово! Пекло какое-то высунулось.
АНКА. Вадим, расскажи про свою столичную жизнь.
ВАДИМ. Нечего рассказывать, друг Анка, нечего. Твой-то почему понурый? Веник! Чего молчишь.
ПАНЫЧ. Где ты видел говорливого басиста?
ВЕНИК. А что сказать? Спросить тебя: каким ветром? Так вижу (трогает пиджак, висящий на спинке соседнего стула). Ветер был с дождем. Муссон, наверное.
КЕНТ. Мурлык, блин, водку после коньяка! Недальновидно это.
КАРИНА. А ты не увлекайся. (Антону). Ты тоже.
КЕНТ(Панычу). Не, видел супруга у нас!? Теперь я понимаю, почему ты ее мне сплавил. (Карине) Добродетельная синьора! Мы к крепким напиткам никакой тяги ни имеем. Мы, как есть народные патриоты, и пристрастны пить исключительно сусло. Но непосредственно из ковша. Нам эти рюмахи…
ПАНЫЧ. А мы, помнишь, пили из ковша? Восьмое марта было. Веселенькое было загулье, кураж и копоть. Они там, в Москве так не могут.
КЕНТ. Куда им?
ВЕНИК. Я думал, будет все ништяк и с водкою мешал коньяк. Лежал наутро, как тюфяк, ловя ужасный отходняк.
АНКА (Вадиму, словно жалуясь). Вот так и живем. Молчит по нескольку дней подряд, а если что-то скажет, то стишком.
ВАДИМ. Так ты не пьешь, я вижу, брат.
Веник. Нет. Я минералочку.
КАРИНА. Еще бы и он выпил. Уйдут вдвоем в штопор, и доставай их потом из Нур-Султана. Да, Антон?
ПАНЫЧ. Что делать? Необуздан я в желаниях своих. Наливайте!
ВАДИМ (Венику). Я рад, что у тебя с работой так все замечательно сложилось. Ты же чиновник? Нормально получаешь?
Воцарилось молчание..
ПАНЫЧ (с неловкостью). Ты, Геринг, немного неправильно понял. М-м, Веня шофером в мэрии работает. Возит начальника отдела ЖКХ.
ВЕНИК. И что? Ну. Я, зато знаешь про него сколько всего знаю?! Я если, что – мгм.
КЕНТ. Знаешь, братан, знаешь. Как, впрочем, весь город, страна, а также Гаага и Тугозвоново.
ПАНЫЧ. Теперь можно на правах хозяина? Предлагаю тост за Вадима, известного в рок-н-рольных кругах, как Геринг. Музыканта и друга. За то, что он приехал, наконец. Этого парня я знаю давно и только с лучшей стороны. С дошкольного возраста мы знакомы. Учились вместе, школа, универы разные, но нас не развело. Играли в группе, к которой все присутствующие имеют прямое отношение. И это именно Вадик переключал каналы, когда спортивный комментатор дал нам название – «Джамбулат против». Так что давайте… и я надеюсь мы когда-нибудь – чем черт не шутит – еще соберемся и выдадим несколько старых хитов. Давайте за Вадима!
Сдвинули бокалы, выпили, Паныч не закусывал, сдавленным голосом закончил
Хотя он и стал теперь либералом-оппозиционером!
КЕНТ (съедая с вилки огурец). Кто бы мог подумать? С виду был здоровый, как лось.
ВАДИМ. А тебя напрягает?
КЕНТ. Да не то слово! Меня это не то, что напрягает! Меня это… не трогает никак.
ВАДИМ. Веня?
ВЕНИК. А?
ВАДИМ. Ты как к оппозиции?
ВЕНИК. Я? Это ваши московские разборки. Мы здесь не при делах. Наш край – рядовой в этом строю. Сегодня нам говорят: те – уроды и враги. Мы – так точно. Завтра скажут, что те – першие кореша Мы под козырек. Тем более, так уже было. А оппозиция… плохо, наверное.
ВАДИМ. Вы чего? А как же это – свобода человека выше всего?! Эй, рок-н-рольщики!
Паныч, Кент и Веник переглянулись друг с другом по очереди.
КЕНТ. Так-то да.
ПАНЫЧ. Ну, это так, но западники, они ж против страны, исконной России. Они идеализируют свою Европу. Гейропу.
ВАДИМ (медленно ходит по комнате). Правильно! Да. Вечное дело – славянофилы и западники. Ах, плохие западники! Они идеализируют, видят модель для подражания в северной Гейропе, где Англия, Голландия, Швеция. А вот славянофилы видят эту модель в Гейропе южной. Византия с православием, Крым с великим ханом, Испания в какой-то момент… Про третий Рим – в Болгарии сперли. Так что откуда не посмотри – Гейропа. А вы откройте Википедию, взгляните, когда была промышленная революция в Англии, когда в России. Первая промышленная революция, вторая, посмотрите, как третью проспали. Почему? А мы не такие! Мы не хотим. У нас тут свои измышления! Научно-технический прогресс – одна сторона медали. И я не говорю о том, что между хабеас корпус акт и аналогичными нормами у нас – триста лет разницы. Но временной зазор между Вивальди и Чайковским! Между Пушкиным и Данте, Шекспиром и Толстым. Мы глупее их? Да нет. Мы не такие! Спесь! Неоправданная, безосновательная спесь! Зачем? Ведь куда проще! Все уже придумано, бери, внедряй. Направление известно.
КЕНТ (Панычу). Грамотно поет.
ВАДИМ. Но характер! Самообожание массовое, высокомерие, великодержавная спесь. Дети! Страны, как дети, которые идут через поле. Через широкое бескрайнее поле дети компанией шагают на речку. Идут-идут, но вдруг один пацаненок останавливается, падает на задницу, гундит: а я не пойду! Все останавливаются: «Ванька, вставай! Пошли, там прохлада, там вода!». А Ваня: «Не хосю купаца, не пойду!». И пальцем в земле ковыряется и смотрит незаметно на друзей, как они будут его уговаривать. А те уговаривали какое-то время – надоело. Да и ладно, пусть сидит, пошли ребята. И уходят. Ванька остался один. Скучно. Ловил кузнечиков, жучков. Разрушил нору суслика. Нашел в высокой траве гнездо, оторвал головы птенцам. Смотрит, а остальные уже далеко. Тогда Ванька вскакивает и бегом за компанией, придерживая штанишки, сбивая в кровь босые ноги. Догоняет, идут вместе, а потом все повторяется. Я не пойду!
КЕНТ. Брезгливая диалектика.
ВЕНИК (глядя в стол). Громко огрел словестною плеткой, теперь тихо преешь за ржавой решеткой. Ты помещен в барак этот скотский, где срок свой гвоздем выцарапывал Бродский. Тюремный хомут, та-та, та-та рожи… Поймут та-та-та чего-то попозже. (Поднимает голову). Я читал это все. Про Шекспира и Толстого. И помню эту метафору про детей. Листал листы. У меня, у родаков большая коробка советского самиздата. Я им баню топлю.
КЕНТ (Панычу). А, нет. Все-таки бэк-вокал.
ВАДИМ (машет рукой). Я на эксклюзив не претендую. Но расклад вижу так. (Пауза). Тоже так.
ВЕНИК. Волгоградский «Ротор». Где он сейчас?
ПАНЫЧ. Чего вдруг вспомнил?
ВЕНИК. Когда московский «Спартак» выигрывал по России, Вадик болел за волгоградский «Ротор». Лишь бы против. Вся его оппозиция – лишь бы против. Завтра скажут: мы – Запад, ура однополым бракам, Геринг станет первым мракобесом. В кокошнике.
ВАДИМ (улыбается). Так мы были кто? «Джамбулат против». Егора Летова слова: «я всегда буду против».
ПАНЫЧ. Еще и Егора приплел.
КЕНТ (Карине). Свой взгляд на Барсика.
АНКА (восхищенно). Как хорошо вы друг друга знаете! Замечательно.
КАРИНА. Они похожи. Они может даже один и тот же. Клоны.
ВАДИМ (скрывая раздражение). Тогда, Кариночка, становятся понятны и твои… короче, понятно все с тобой.
ВЕНИК (мрачно). Не только с ней.
КЕНТ (бодро). Позвольте резюмировать? Наливаем! (Встает). Резюмирую: несмотря ни на что, мы остаемся вместе, остаемся близкими… Нет, ближними. Кто такие близкие? Это родня, коллеги, партнеры, те, с кем волей-неволей общаешься. Ближние – это энергетический уровень, это совпадение эфирных колебаний, колебаний души. И можно по восемь лет не видеться, а потом встречаешься и – все опять совпадает. Ничего не может нарушить. Я вот имею с Герингом политические разногласия, с Панычем у нас (кладет руку на плечо Карины) вот это, а с Веником … поставленная на паузу кровавая вендетта, по причине количества сахара в кофе, но! Мы были, есть, остаемся, потому что есть нечто выше всего, нечто мистическое. Называют дружбой, дружба ли? Не знаю. Слово затертое. В общем, за нас. И за присутствующих дам!
КАРИНА. Спасибо, вспомнил.
Все выпивают.
ВАДИМ (после паузы). Если бы довелось исполнять прежним составом, я бы играл… (Панычу). Помнишь? Подвальный концерт.
ПАНЫЧ. Помню.
ВАДИМ. Дали мы там импровизации! И, по-моему, снимали. Снимали же! На камеру еще. Вот бы посмотреть. Антох, сохранились носители с того безобразия?
ПАНЫЧ. Где-то валяются.
ВАДИМ. Так может, найдем?
ПАНЫЧ. Зачем искать? Я и так могу сыграть.
КАРИНА. Сыграй, Антон.
КЕНТ. Еще не в той дозе. Нам до песен надо еще накернить раз несколько.
АНКА. Давайте! Давайте-давайте!
Паныч сходил в спальню, вернулся с гитарой. Быстро подстроил струны и запел, аккомпанируя гитарным боем. Анка встала и пританцовывала возле стула. Кент изображал игру на барабанах, Веник – на бас-гитаре. Вадим подпевал, сбиваясь на словах. Песню прервал металлический стук по батарее.
КАРИНА. Соседи.
КЕНТ. Время детское. Чего неймется?
ПАНЫЧ. А теперь так. (Запел). Темная ночь, только пули свистят по степи, только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают. (Раздалось два удара по батарее в ритм песни). В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь. И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь. (В батарею опять подыграли). Как я люблю глубину твоих ласковых глаз (замолчал).
ВЕНИК. Хорошая песня все же.
ПАНЫЧ. Да, хорошая песня. Гениальная. А представьте, ее написал бы не член богемной тусовки Никита Богословский, а кто-то… Кто-то из провинции. Не узнали бы мы эту песню. (Убирает гитару за диван). Да наверняка и писали! Сочиняли, играли, может лучше, талантливее. Им – красный свет! И сейчас – нет, я не про себя – и сейчас в провинциальных городах поют, играют вещи в тысячу раз превосходящие то, что мы видим в мейнстриме… невиданное новаторство, поиск, эксперимент. И может уже создано что-то, переворачивающее обыденные представления, обрушающее штампы и клише, но никогда не выйдет это к широкой публике. В глуши, по мнению владельцев радио и студий, ничего родится не способно. В провинции – мрак, все таланты в двух городах. В трех-четырех. И все! Что странно, интернет не помогает, интернет тоже продвигает своих. Сколько талантов остается безвестными только потому, что их угораздило родиться, скажем, в Сибири, на Дальнем Востоке. Да, выбиваются, но выбиваются те, кто собрал чемоданы и уехал. С родины уехал, покорил Москву. Но не у всех такая возможность. Да что там! Не у всех такое желание – уехать… Курт Кобейн прокричал на весь мир из Сиэтла. Условный Коля Кабанов никогда не докричится из Якутска. Гибнут, гибнут, спиваются, или хуже – бросают, опускают руки, каменеют в семье, в работе, в быту. И мировая культура – да, мировая, всеобщая! – от этого становится скуднее. Я не только про музыку… Литература, живопись. Провинциальное признание? Вряд ли утешит художника. Но слушатель или зритель, читатель всегда отдаст предпочтение тем (показывает рукой в сторону) столичным, никогда своим. Музыка,.. звуковая волна рассеется в атмосфере, гениальные тексты провинции, поразят нескольких человек и забудутся, пейзажи и натюрморты будут утилизированы. Обреченный на безвестность уговорит себя тем, что искусство, мол, самодостаточно, творчество свободно, созидание само по себе ценно. Даже бесценно.… Но много ли стоит шеф-повар, который готовит, но сам же и ест? А как понять такому повару, что он гастрономический гений? Или бездарность, неважно. Кто-то из древних сказал: познай себя. Но есть такие области, где сам себя не познаешь, нужна обратная связь. А ее нет. (Пауза). Веник, сходи, дверь открой, тебе ближе всех.