Ящерка
Люська всегда просыпалась рано. Она любила это утреннее время, когда все звуки громче, а деревня пробуждается не торопясь. Над каждым двором струится столбик дыма от железной печки, на которой варят утреннюю уху. И жизнь начинается заново, без суеты и спешки.
В одно такое летнее утро Люська шла по тротуару вдоль улицы, грея озябшие от росы босые ноги о пропитанные солнцем доски, и чуть было не споткнулась о большого чёрного кота, сидевшего у неё на пути. Кот что-то трогал лапкой, как бы играя, но с опаской.
Любопытная девчонка, конечно же, не могла пройти мимо. Отогнав кота, она увидела ящерку, перевернутую на спинку. Ящерица лежала неподвижно, выставив ярко-жёлтый животик и раскрыв рот с торчавшими мелкими частыми зубками, похожими на щучьи. Люська подумала: «Раз не шевелится – значит, мёртвая».
И, пожалев её, решила похоронить. Взяв в руки щепочки, девочка стала перекладывать ящерицу на листик подорожника. Но как только ящерка перевернулась на бочок, она тут же закрыла рот и быстро встала на лапки. Её серенькая спинка сливалась по цвету с досками тротуара.
– Ах ты, моя хорошая, ожила. Сейчас я тебя в лес отнесу, а то на тебя здесь наступят и раздавят, – хлопоча, приговаривала Люська.
Ящерица затихла, как бы прислушиваясь, и поняв, что ей уже ничего не угрожает, юркнула под доски. Довольная своим поступком, девчонка побежала домой поделиться впечатлениями с отцом. Рассказав всё подробно, Люська тут же спросила:
– Папа, она что, в обморок упала от страха?
– Нет, дочь, – притворилась мёртвой, а сама момента ждала, чтобы убежать. И ужи так делают. Все думают – мёртвый, выбросят его в траву или кусты, а он быстренько, раз-раз, и уползёт. Хитрые они – от смерти спасаются. А ты молодец, вовремя её от кошачьих лап освободила. Без нужды да раньше времени никому умирать неохота, – добавил отец, как бы задумываясь о чём-то своём.
Под впечатлением от произошедшего у девчонки разыгралась фантазия. Может, это вовсе и не ящерку она спасла, а хозяйку Белой горы, что неподалёку от деревни находится, как в той сказке, что ей мама недавно прочитала про Хозяйку Медной горы, которая превращалась в ящерицу. Она чувствовала себя счастливой, еще не понимая почему. А счастье Люськино было оттого, что она впервые спасла чью-то жизнь, пусть даже маленькой желтопузенькой ящерки.
Мамина инспекция
Сегодня день не задался, Люське делать было совершенно нечего, а скучать она не привыкла. В поисках занятия зашла в больницу, там всегда было что-то интересное.
В ожидальной комнате стоял стол, на котором лежало много разных медицинских брошюр с картинками. На стенах висели плакаты. Один очень нравился Люське. На нем был нарисован чум, внутри которого за столиком сидел хант, похожий на Никиту Степановича, и пил чай. А внизу подпись: «Содержи жилище в чистоте!». Миновав эту комнату, она заглянула в другую, где мама вела прием больных. Там тоже никого не было. В перевязочной она укладывала медицинский металлический чемоданчик, который очень смешно назывался, – бикс.
– Мама, ты куда, на вызов?
– Нет, сегодня день обхода, и я иду на молоканку.
Раз в месяц фельдшер обходила деревенские предприятия с инспекцией на предмет гигиены и охраны здоровья. – Возьми меня с собой.
– Нет, дочь, ты мешать будешь.
– Не буду, мама.
– Сказала – не возьму.
– Ну, тогда я сама за тобой пойду, – произнесла Люська твердо и вышла. На молоканку летом, после утренней и вечерней дойки, молоко сдавали в большом количестве. Там и масло сбивали. А, как это все делается, Люське очень хотелось посмотреть. Ну, нет, такого интересного мероприятия она ни за что не
пропустит.
Люська медленно шла по улице, дожидаясь маму. Та ее догнала и сказала на ходу:
– Все-таки увязалась. Ну и настырная. Ладно уже, иди, только не мамкай и не мешай. Поняла? – Поняла, – ответила девочка, радостно улыбаясь.
А когда Люська улыбалась, на ее загорелых щечках появлялись ямочки. Глазки, похожие на спелую черемуху, блестели. Озорное, усыпанное веснушками личико обрамляли распущенные по плечам золотистые волосы. В такие минуты отказать ей было невозможно. Она вся лучилась радостью и задором. Подождав, когда мама войдет в дверь, Люська прошмыгнула следом.
Внутри пахло молоком, сывороткой. Посредине стоял большой блестящий сепаратор. На нем перерабатывали молоко. Из одного рожка вытекали сливки, которые потом превращались в сметану, а из другого обрат – обезжиренное молоко. Все сверкало чистотой. Мама беседовала с заведующей. Увидев вошедшую девочку, та, улыбаясь, сказала:
– А вот и Люся к нам пришла.
Явно стараясь раздобрить строгую фельдшерицу, которая требовала чистоты и все проверяла. Люська это поняла, потому что одну ее сюда никогда бы не пустили, и нахмурилась. Мама посмотрела на нее строго, но ничего не сказала, продолжая делать замечания. – Липучку от мух чаще меняйте. Зайдите в больницу, я побольше дам. Люська, помня данное обещание, бочком вышла на улицу.
Вскоре появилась строгая мама в сопровождении молоканщицы. Люське нравилось, как встречали ее мать – с уважением, а некоторые и со страхом – как бы чего не написала.
Закончив проверку, мама вернулась в больницу. А Люська помчалась на другой конец деревни к Томке – рассказать, что видела, да попеть песни. Девчонки, сидя на берегу и любуясь на реку, орали во весь голос жалостливые песни, услышанные от взрослых: «Маруся отравилася, в больницу увезли».
Но пели они редко, когда уже совсем было нечем заняться. А сегодня был как раз такой день.
Черёмуха
Незаметно подошел август. В лесу поспели ягоды. Грибная пора в самом разгаре. У Люськи было полно дел. Она бегала в лес. Приносила домой полный туесок маслят и красноголовиков. Других грибов она пока еще не знала, а эти ей показал отец и добавил:
– Бери, дочь, только такие, не ошибешься – они съедобные, а другие потом научишься отличать.
Вечером, когда сестры лежали в постели и Люська уже засыпала, Галина доверила ей секрет, что завтра старшие девчонки идут по черёмуху, она уже поспела. А из младших решили взять Люську, потому что она умеет хорошо лазать по деревьям и не боится высоты. Это сообщение Люську очень обрадовало. Старшие девчонки держались особняком и играли в другие игры, а младших не брали, чтоб не мешали. А Люська с Томкой однажды подглядели за ними. Как те, привязав тесемками к пяткам пустые деревянные юрки от ниток, учились ходить на «каблуках» и красили губы помадой, которую утащили в бане у местной портнихи – эвакуированной ленинградки.
После этого младшие при каждом удобном случае стращали их: «А вот расскажем, как вы губы красили», – и те быстро шли на уступки, потому что за такие вольности их ждало суровое наказание от матерей.
Люська засыпала счастливая. Ее берут с собой старшие, а это значит, что признали за свою. Где-то к обеду девчонки собрались возле люськиного дома, стоявшего посредине деревни. У всех с собои; были берестяные туески и набирки. Их обычно носили на длинной веревке и надевали через голову. Набирка висела на груди, и можно было брать ягоду обеими руками.
– Ну чё, девки, куда пойдем? – спросила Нинка. – За ручей или рыбозаводскую баню? Там и комара меньше – с реки дует, и ягода крупней.
С ней все согласились. Она была старшая и пользовалась авторитетом.
Девчонки пестрой стайкой побежали в сторону рыбозавода. Люська едва за ними поспевала.
– Галька, Галька, – дергая сестру за подол платья, спросила, – ты маме сказала?
– Нет, отстань.
– А отцу?
– Да говорю тебе, нет.
– Ругать будут.
– Если б сказала, не отпустили бы одних. А так черёмухи наберем, мама пирогов напечет.
Довод был веский, и Люська замолчала. Путь оказался неблизким. Они шли до излучины Ваха по вязкому илу. Там, на высоком месте, называемом гривой, стояла черёмуховая роща. Войдя в нее, девчонки увидели, что все деревья были увешаны гроздьями черной спелой черемухи. Каждый занял себе облюбованное дерево, и начали брать. Нижние ветки обобрали быстро, а лучшая ягода всегда растет на верхушках. Девчата стали звать Люську, наклонить ветки. Люська, ловкая как обезьянка, забиралась на тонкое дерево или хорошую ветку и повисала. Перебирая руками, достигала того места, где ветка под тяжестью ее тела сгибалась. Люська разжимала пальцы и прыгала. Если было высоко, девчонки ее поддерживали и снимали.
Увлеченная крупными ягодами, Люська не заметила, что ветка тонковата, и только повисла на ней, как раздался треск. Она полетела вниз, держа ветку в руках. Было невысоко, да и ветка попалась развесистая, поэтому приземлилась относительно мягко. Раздался дружный смех. Нинка кричала, хохоча:
– На парашюте Люська приземлилась! Ха-ха-ха!
И Люська, опомнившись от испуга, заливисто засмеялась. Потом, уже осмелев, она из озорства так же прыгнула еще несколько раз.
В черёмуховой роще стоял полумрак. Солнце почти не пробивалось через густую крону деревьев, и сборщицы ягод не заметили, как приблизилась гроза. Гром прогремел неожиданно. Они все собрались под густым деревом, чтобы укрыться от дождя.
– Скоро пройдет. Вон, как льет, – сказала Нинка. – Да и ягоды уже некуда брать, набирки полные. Переждем и домой пойдем.
Девчонки болтали, не обращая внимания на раскаты грома:
– Грунька, а когда твоя мама из черемухи лепешек наделает, дашь? Они у ней самые вкусные в деревне.
Люська проглотила слюну. Черемуховые лепешки – такое объедение! Их делали из толченой черемухи, затем сушили в печке, заготавливали на всю зиму. Это было лакомство. Маленькими кусочками клали в рот, как конфетку. Девчонки заговорили о еде – все уже давно проголодались.
А Грунька стояла, слушала, кивала головой.
– Я знаю, почему лепешки вкуснее. Мама по-старинному делает, на рыбьем жире, который в жирварке топится. А ваши матери на постном масле, вот, – подытожила Грунька, как взрослая.
Дождь кончился, девчонки мокрые, но довольные, пошли домой. Было уже часов шесть вечера – никто и не заметил, как время пролетело. Миновали баню, возле которой толпился народ. Вдруг Люська увидела идущего навстречу отца. Дернула за руку сестру. Они остановились, а подружки с пониманием побежали дальше. Вид у отца был грозный. Кожаная фуражка, которую он всегда носил, была надвинута на самые глаза.
– Где были? Мы везде обыскались. Гроза такая страшная была.
– По черёмуху ходили, – тихо сказала Галина.
– Идите домой. Приду из бани, ремня получите, – коротко сказал отец и пошел.
Под мышкой у него был березовый веник и авоська с бельем. Девчонки приуныли и побрели к дому.
– Бить будет, – сказала Галина.
– Будет, да еще как, – подтвердила Люська.
Помолчав, сказала:
– Я придумала. Давай подушки привяжем, платьем сверху прикроем. Папа ничего не заметит, а когда начнет «ремня давать», нам не будет больно.
Придя домой, поставили туески с черёмухой на лавку в кухне, быстро поели молока с хлебом, густо намазанным сметаной. Ужина дожидаться не стали, пошли в свою комнату. Переоделись в сухую одежду и приступили к осуществлению задуманного.
– Галь, а Галь, так мне подушка во всю спину и до пяток достает.
– Ничего, зато будет не больно, – ответила сестра, привязывая веревкой на Люськиной спине подушку. Затем помогла ей залезть на кровать. Накрывая одеялом, сказала:
– Притворись, что спишь. Папа придет, а мы спим. Вот он нас ругать и не будет.
Согревшись под одеялом, девчонки заснули настоящим сном.
Вскоре пришел отец. Удивился необычной тишине в доме и забеспокоился:
«Шибко тихо что-то, и девчонок нигде нет. Спрятались или убежали… Ведь и постращал-то только для порядка, чтоб слушались, а то тайга рядом, далеко уйдут, заблудятся – маленькие еще», – думал Алексей, направляясь к детской комнате. Приоткрыл дверь. И перед ним предстала картина – на кроватях возвышались две «горы». Он неслышно подошел к кровати младшей, приподнял одеяло и увидел…
Из-под большой подушки, привязанной к спине, торчала макушка и раскинутые ручки и ножки. Ни дать, ни взять – черепашка. Он видел их во время войны в зоопарке в Австрии, когда освобождал Вену. Смех начал душить его. Откинув одеяло старшей, увидел то же самое. Дивясь хитрости озорниц, развязал и вытащил подушки. Дети спали так крепко, что даже не почувствовали.
– Притомились, родные, – прошептал отец. Вышел, тихонько, прикрыв за собой дверь. А утром сестер разбудил ароматный запах пирожков с черёмухой.
Дядя Вася
Наступил тот унылый период, когда до зимы недалеко, а осень еще не закончилась. Снег, выпавший на незамерзшую землю, таял, превращая дорогу в няшу. Наступила распутица. Ни лодкой, ни лошадью нельзя проехать. Таежная деревня на этот период была оторвана и от соседних селениий, и от районного центра. Единственная связь – это рация на почте да радио. Почти все мужское население люськиной деревеньки находилось в тайге на охоте, или, как говорили здесь, на осеневке.
Люська с подружками гуляла по улице. Ноги от долгой беготни по снегу промокли, и девчонки немножко замерзли, но расставаться не хотелось. Старшие сестры, Галка с Нинкой, учились в школе, а сидеть каждому в своем доме было скучно.
Томка предложила:
– Айда к нам. По дороге к маме в пекарню зайдем.
Люська согласилась. Тетя Маша работала пекарем, а для своих ребятишек на домашней сметане пекла крендельки. Томка, Любка и Люська, набегавшись, любили вместе попить чай с молоком и с этими крендельками. Вкусно!
Чтобы сократить расстояние, да и просто еще по летней привычке, пошли через лесок по краю берега. Река уже встала, хрупкий лед покрыло белым, только что выпавшим снегом, и только на середине темнела полынья, которая не замерзала до самых крепких морозов.
Вдруг Люська увидела на той стороне человека. На его голове вместо шапки четко выделялась белая повязка. Он замахал руками и закричал:
– Э-э-э-и;! Перевезите! Перевезите!
Девчонки остановились. Стали прислушиваться, а мужчина все кричал и махал руками. Подружки забеспокоились, их отцы тоже находились в тайге на промысле. И в это время никто не возвращался. Значит, что-то случилось нехорошее.
– Голос как у вашего отца. Я побегу в колхозную контору скажу, а вы к матери, пусть она людей позовет, – распорядилась Люська.
Девчонки быстро побежали за помощью.
Влетев в контору, Люська громко сказала:
– Скорее! Там дядька просит перевезти, и голова у него белым замотана.
Все, кто был, засуетились и побежали к реке. Мужики постелили на лед длинные жерди и, страхуя друг друга, толкая впереди облас, добрались до полыньи и переправились на ту сторону.
Люська не ошиблась. Когда лодка подъехала ближе, все узнали Василия Поликарповича – отца Любки и Томки. На полотенце, обвязанном вокруг головы, проступали кровавые пятна. Бледность лица подчеркивала рыжая борода.
– Скорее за врачихой бегите. Меня медведь «поломал». Уж сутки, как на ногах.
Его телогрейка была изорвана в клочья. Один рукав оторван, вата торчала изо всех дырок. Пошатываясь и придерживая руку у груди, дядя Вася пошел домой. Люська со всех ног кинулась за матерью в больницу. Избушка, в которой временно проживала большая семья дяди Васи, пока строился новый дом, не могла вместить набежавших сочувствующих односельчан.
Перед врачихой все расступились, и Люська тихонько прошла вслед за мамой.
Посредине избы на табуретке сидел дядя Вася и рассказывал.
– Я его давно выследил, а он, видать, меня. Ну, подкараулил и выскочил неожиданно, когда я утром из палатки выходил. Я за дерево раз, спрятался, ружья с собой нет. А он меня лапами из-за дерева и достал. Смотрит, как человек. У меня кровь течёт, глаза застилат, ничё не вижу. Вот я его ножом вслепую – раз, раз. Слышу, рухнул. Бросил всё. Полотенцем перемотал голову и – ходу домой, пока сила еще; есть.
Все притихли, слушая, курили.
При виде врачихи дядя Вася замолк. Она строго сказала:
– Всем выйти. Останьтесь двое мужчин и принесите водки, но лучше спирта.
Тетя Маша подала в кастрюле горячей воды. Качая головой, тихо сказала:
– Ох, и рисковый ты мужик, Поликарпыч, – так она всегда уважительно называла мужа. А он, подмигнув ей, ответил:
– Ничё, Маша. Живы будем, не помрем.
Мама, размочив присохшее кровавое полотенце, осторожно его
сняла.
Общих вздох вырвался у присутствующих при виде снятой кожи
с головы дяди Васи.
– Тихо всем! – крикнула мама. – Спирт принесли?
– Да.
– Быстро сюда. Налейте полный стакан и даийте ему выпить. Дядя Вася выпил, долго отдыхивался и втягивал воздух.
– Ну как, можно приступать, обезболился?
– Давай, Маркеловна.
Обработав рану, врачиха аккуратно наложила лоскут кожи на
место. Быстро обстригла кудрявый чуб – гордость дяди Васи – и стала шить.
– Ой, Маркеловна, погоди. Терпежу нет. Дай еще спиртику, – не то в шутку, не то всерьез попросил он. Ему налили чуть-чуть. Залпом выпив, скомандовал:
– Давай!
Пока врачиха возилась с раненым, двое мужчин придерживали его за спину, чтоб не упал. Плечо тоже было повреждено, а на груди остались глубокие полосы от когтей медведя. Закончив бинтовать израненные места, она сказала:
– Теперь покормите его глухариным супом и пусть отдыхает. А как проснется, сразу меня позовите, я укол поставлю и осмотрю как следует.
Дядя Вася выжил. Сильный организм взял верх. И еще раз его «ломал» медведь, но удачливый охотник победил и в этой схватке. Василий Поликарпович ушел из жизни только спустя двадцать лет. Причиной стали те же травмы от схваток с медведями. Но это было потом, а сейчас деревенские мужики удивлялись везению дяди Васи, и каждый про себя прикидывал – а как бы он поступил, доведись ему так повстречаться с хозяином тайги.