Кое-что по секрету

Lucy Diamond

Something to tell you

Copyright © 2018, Lucy Diamond

© Крупичева И., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

С любовью посвящается моей семье

Глава первая

Выкрашенную белой краской дверь украшали изящный медный ящик для писем и дверной молоток из того же металла. Стоя перед дверью, пытаясь набраться храбрости, Фрэнки Карлайл чувствовала сладкий аромат неярких бархатистых роз, карабкавшихся вверх по стене дома. Ее непокрытую голову согревало теплое летнее солнце. Бриз доносил до нее крики и смех с ближайших спортплощадок и негромкий шум кольцевой дороги вдалеке. «Давай же, – сказала себе Фрэнки. – Это тот самый момент. Именно о нем ты думала последние шесть месяцев. Ты собираешься постучать или нет?»

Этим утром она вышла из дома, преисполненная решимости, чувствуя, что готова. Всю дорогу по гудронированному позвоночнику страны, через центральные графства Англии в Йоркшир, Фрэнки так крепко сжимала руль, что пальцы у нее свело судорогой, стоило ей взяться за рычаг ручного тормоза. Крэйг предлагал ей ехать поездом – говорил, что так намного быстрее, и даже принялся искать в телефоне расписание, – но Фрэнки предпочла собственный автомобиль. Он пригодится, если вдруг придется уносить ноги.

Мили шоссе, заправочные станции и поток машин остались позади, и воспоминания о пути на север уже померкли в ее мыслях по сравнению с совершенно невообразимой ситуацией: она стоит тут, у двери его дома. А что, если он больше здесь не живет? Или, хуже того, не хочет ни о чем знать?

Что ж, был только один способ это выяснить.

В последний раз пригладив спутанные темные волосы, облизнув пересохшие от страха губы, Фрэнки нервно сглотнула и постучала в дверь. Один раз, другой. Звук оказался почти таким же громким, как стук ее сердца. На мгновение ее охватило острое желание развернуться и убежать, сесть в машину и уехать, отказавшись от смехотворной идеи. Но она тут же представила удивленное лицо Крэйга, если она вернется домой и скажет ему об этом – «Как, ты даже не дождалась, чтобы он открыл тебе дверь?» – и сумела совладать с нервами. Она сложила руки на груди и постаралась справиться с волнением. Сделала несколько глубоких вдохов. Эта встреча не должна была стать битвой, не должна была огорчить ее. Фрэнки будет милой, дружелюбной, спокойной. Если он, конечно, откроет дверь. Если он появится!

За спиной Фрэнки проехала машина, и на улице снова стало тихо. Из дома не доносилось ни звука, и она почувствовала, как страх ослабевает, уступая место разочарованию. Фрэнки снова постучала. Возможно, он на заднем дворе, копается в огороде. Или задремал в шезлонге на террасе, а недочитанная утренняя газета осталась лежать у него на коленях. Возможно, он оглох. Или умер.

– У вас все в порядке, милая? – услышала она голос и, обернувшись, увидела женщину, вышедшую из соседнего дома и деловито открывавшую маленькую голубую «Микру» на подъездной дорожке. На вид ей было за пятьдесят, и она оглядела Фрэнки с головы до ног пронзительным взглядом, как будто предчувствуя неприятности.

– Да, – ответила Фрэнки. – Я ищу Гарри Мортимера. – Ей было странно произносить его имя вслух после всех этих лет, говорить о нем как о реальном человеке, а не как о ком-то призрачном, загадочном. – Он все еще живет здесь?

– Гарри? Как же, живет. Хотя сегодня вы с ним разминулись. Несколько часов назад они отправились в сельскую ратушу. – Женщина рассматривала Фрэнки с почти нескрываемым интересом. – Я сама там буду. Ему что-то передать?

Ага, как же. Это будет самый неподобающий поступок на свете.

– Не стоит. Я… Сельская ратуша, вы сказали?

– Да, дорогая, это на Мейн-стрит, напротив «Ко-оп». – Большим пальцем она указала на дорогу. – Вон там, наверху, повернете налево. Дойдете за несколько минут. – Женщина замялась, положив руку на дверцу машины, как будто хотела спросить о чем-то еще.

– Спасибо, – быстро поблагодарила Фрэнки как раз в ту секунду, когда женщина хотела сказать что-то еще, по всей видимости, задать следующий вопрос. – Большое вам спасибо.

Значит, он все еще жив и сейчас в сельской ратуше. «Попался», – подумала она, отправляясь в путь, пока храбрость совсем не оставила ее.

– Прежде всего позвольте мне поприветствовать всех, кто пришел на наш праздник, – сказал Джон Мортимер. – Как приятно видеть столько друзей и членов семьи. Практически все приглашенные смогли сегодня присоединиться к нам, чтобы отпраздновать золотую свадьбу мамы и папы. Это такое счастье для них. Благодарю вас всех за то, что вы стали частью этого торжества и разделите с нами этот особенный день.

Ответом ему стали широкие улыбки, озарившие лица, многие из которых уже разрумянились благодаря бесплатному бару. В зале было четверо взрослых детей Мортимеров, их четыре внука, многочисленные кузены и кузины, друзья Гарри по боулинг-клубу и весь вязальный кружок Джини (восемнадцать самоуверенных женщин плюс один худощавый молодой человек, которого они все без конца опекали). Были здесь и малыши, сидевшие у взрослых на руках, и старые школьные друзья, и многие из тех, кого Джини научила музыке за последние четыре десятилетия (хотя многие из них едва ли смогли бы вспомнить хотя бы несколько нот), и несколько бывших коллег Гарри по школе. В гримерке за сценой крепкий мужчина, покрытый густым фальшивым загаром, раздевшись до пояса, приклеивал к груди волосы.

– Как гласит легенда, – продолжал Джон, – мама и папа познакомились на танцах в этом самом зале. Если верить маме, то папа пригласил ее на танец, поспорив с приятелями. – Он замолчал, пережидая, пока стихнет прокатившийся по залу смех. – Если же верить папе, то мама ответила согласием только потому, что все его друзья хихикали у него за спиной и она его пожалела. Так что это не был традиционный сценарий любви с первого взгляда.

Добродушный смех стал громче, а Гарри и Джини расхохотались, заговорщически прижавшись друг к другу.

– Кто бы мог подумать, – продолжал Джон, – что спустя более чем полвека после этого спора мама и папа будут собираться в свое второе свадебное путешествие, не говоря о том, что они отпразднуют пятьдесят лет супружеского блаженства? – Кто-то одобрительно свистнул, и Джон улыбнулся залу. Он уверенно выступал перед публикой. Годы чтения лекций в университете означали, что он умел работать с аудиторией, поддерживать интерес слушателей и вовремя делать акценты.

Солнце врывалось в окна и освещало Джона, словно специально направленный прожектор. Он пришел на праздник в костюме и галстуке, но теперь пиджак уже висел где-то на спинке стула, галстук оказался в кармане, рукава рубашки были закатаны, а верхняя пуговица сорочки расстегнута. Но он все равно отлично выглядел. Так считала его жена Робин, смотревшая на него с другого конца зала. Джону исполнилось сорок четыре, но он оставался в прекрасной форме: очаровательный и остроумный, высокий и красивый. Аудитория готова была есть у него с ладони. Чтобы в этом убедиться, достаточно было посмотреть на всех этих женщин, не сводивших с него глаз. Все любили Джона.

– Поэтому сегодня праздник дружбы, любви и радости, которую они приносят, – сказал Джон. – Пятьдесят фантастических лет брака, единства, что бы ни случилось. В этом браке были взлеты. Например, рождение их первого и лучшего ребенка, который стоит сейчас перед вами. – Он замолчал и насмешливо улыбнулся. – Правда, потом родились Пола, Дэйв и Стивен… Что ж, давайте скажем, что у мамы с папой были и непростые времена. Разочарования. – Джон усмехнулся, отмахиваясь от протестующих возгласов своих братьев и сестры. – Как бы там ни было, мама и папа были замечательными родителями, замечательными друзьями, замечательными членами общины, и нам всем они очень дороги. Поэтому прошу вас оказать мне честь, поднять бокалы и присоединиться к моему тосту. За Джини и Гарри.

– ЗА ДЖИНИ И ГАРРИ, – хором отозвались присутствующие еще до того, как Джон раскланялся и спустился со сцены. Один из его братьев тут же сделал вид, будто хочет его ударить, а другой обхватил за шею. Тем временем Пола, их сестра, жестами показывала своим сыновьям-подросткам, что видит, как они допивают вино из оставленных бокалов. (Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы мальчишек не вырвало до конца вечеринки.) Партнер Стивена Эдди незаметно изучал сайт eBay в своем телефоне (большое количество Мортимеров всегда заставляло его бездумно тратить деньги). Банни, подружка Дэйва, решила нанести на губы очередной слой помады хотя бы только для того, чтобы не дать себе съесть еще что-нибудь. Секрет номер 376 для сидящих на диете, подумала она и, стуча каблуками, пошла по паркетному полу.

Они умели устраивать хорошие праздники, эти Мортимеры. Дни рождения, Рождество, Хэллоуин – назовите любой праздник, и у них уже наготове плейлист для танцев и битком набиты буфеты, все они наряжены и ждут веселья. Иногда вечеринки были тематическими – Голливудский гламур, к примеру, или Запретные удовольствия, – и тогда члены семьи с самым развитым воображением выдумывали невероятные костюмы и парики, а украшения подбирались за несколько недель. Обязательно были танцы. Алкоголь. Торт. Воспоминания. И лишь изредка – ссоры.

Спустя два с половиной часа после начала сегодняшнего праздника атмосфера начала накаляться. Теплый воздух расслаблял, запреты забывались. Бочонок лучшего горького уже закончился, от нескольких галлонов домашнего пива, которые привез Гарри, почти ничего не осталось, на буфете засыхали несколько сэндвичей.

Столы сдвинули к стенам зала, на сцене выступал актер, пародирующий Тома Джонса, в брюках с плиссировкой и распахнутой на груди сорочке, толпа танцующих позабыла обо всем. Все были счастливы, все наслаждались праздником, и чувство глубокого удовлетворения охватило Робин, собиравшую в пакет для мусора измазанные майонезом бумажные тарелки и ставившую в стопки пустые блюда. Ее место было здесь – в этой семье, в этом племени. Она была единственным ребенком матери-одиночки, ее Рождество всегда было тихим, каникулы она проводила в одиночестве, потому что была слишком робкой, чтобы обзавестись друзьями. Поэтому Робин до сих пор иногда хотелось ущипнуть себя, чтобы убедиться в том, что она в самом деле теперь часть этого шумного, живущего стаей клана Мортимеров.

– WHY, WHY, WHYYYY, De-LI–LAH!^[1] – взревела толпа, а «Том» откинул голову назад, ожидая, пока допоет хор, и держа микрофон у пухлых розовых губ. При каждом его движении медальон прыгал по его волосатой груди. Губы Робин изогнулись от удивления, когда она увидела, как Дэйв по-братски обнял Джона и Стивена и все трое принялись покачиваться на месте. Стоявший неподалеку Эдди, уступая им дорогу, округлил от удивления глаза, и Робин не могла не ощутить, до чего они с ним похожи. По ее мнению, люди делились на два типа: тех, кто готов был присоединиться к чему угодно, будь то пение хором, горячие аплодисменты под утихающую музыку или крики «Он сзади тебя!» во время пантомимы; и тех, кто был слишком застенчив и неловок, чтобы по-настоящему дать себе волю. Она, к сожалению, всегда принадлежала к лагерю стеснительных людей, была человеком, который с готовностью будет убирать со стола, только бы ее не увлекли на танцпол. Братья Мортимер, само собой разумеется, принадлежали к противоположному лагерю.

И все же так приятно было видеть, что Джон расслабился после нескольких непростых недель на работе. Летний семестр всегда был для него стрессом – экзамены трудны не только для учащихся, – а в этом году студент его факультета покончил с собой в кампусе, и не обошлось без скандала со шпаргалками. Из-за этого Джон в последнее время плохо спал, стал рассеянным и замкнулся в себе. Он умел красноречиво выступать на вечеринках и читать прекрасные лекции по строительному делу студентам последнего курса, но не умел говорить о своих чувствах и погружался в мрачное молчание, если ситуация становилась особенно напряженной. Робин надеялась, что пока Джона не ожидают новые трудности.

Тем временем их одиннадцатилетний сын Сэм, высокий и неуклюжий, склонился над своим телефоном у стены, пока его старшие двоюродные братья где-то веселились со своими друзьями. «Иди и пообщайся с ними», – посоветовала ему мать, и он, буркнув «ага» и ссутулившись, отошел от нее. Сэм, казалось, состоявший из одних только локтей и длинных ног, судя по всему, рано столкнулся с подростковой застенчивостью и сразу опускал глаза в пол, стоило только кому-то с ним заговорить. А вот Дейзи, его девятилетняя сестра, в которой не было ни капли робости, стояла среди малышей возле стола с тортом и, бурно жестикулируя, вела какую-то игру с воздушными шарами. Робин догадывалась, что с минуты на минуту ее дочь обрушит на их головы новую информацию о насекомых – это было ее нынешнее увлечение, – которая могла быть совершенно неинтересна всем остальным. Хотя это ее обычно не останавливало.

– My, my, MYYYY, De-LI–LAH! – толпа снова поддержала двойника Тома Джонса. – Why, why, WHYYY, De-LI–LAH!

– «Почему» и есть главный вопрос, – сказала Пола, подходя к Робин с бокалом красного вина в руке. Робин иногда чувствовала себя несколько блеклой на фоне эффектной золовки с ее блестящими темными волосами, уложенными в каре с идеальной челкой, и великолепными бровями. Пола работала агентом по продаже недвижимости в центре города и всегда носила шелковые блузки, облегающие юбки и туфли на высоких каблуках, на которых Робин начала бы спотыкаться уже спустя пять минут. В этот день на Поле было темно-розовое платье с пышными оборками на талии и серебряная цепочка с подвеской в виде пера. – Почему, почему, почему мама и папа пригласили выступать этого прохвоста с оранжевым лицом? И почему он решил, что это хорошая идея – спеть песню о том, как мужчина убивает женщину, на праздновании золотой свадьбы? Не самый подходящий выбор, правда?

– Ты права, – рассмеялась Робин. – Милашкой его не назовешь.

– Хуже того, он вот-вот споет «Sex Bomb», они все начнут двигать тазом, и у одного из стариков точно начнутся проблемы со спиной. – Пола с комическим отчаянием закатила карие глаза к потолку.

– Я бы сказала, что самые высокие ставки на тетю Пен, – ответила Робин, и они обе хихикнули, глядя на ту, о ком шла речь. Тетя Пен положила одну пухлую руку на дрожащее декольте, а другую подняла вверх и подпевала. – Увидишь, она поставит кому-нибудь синяк под глазом с этими ее жестами.

Пола фыркнула, но тут ее глаза сузились: она увидела, как один из ее сыновей снимает на телефон танцующую двоюродную бабушку.

– Попался, – процедила она. – Ты смотри, маленькие мерзавцы собираются выложить это на YouTube… Эй! – крикнула Пола, торопясь к сыновьям. Ее волосы переливались в свете неоновых огней диско. – Только не это!

Робин смотрела ей вслед и улыбнулась, когда Пола схватила виновного за плечо, словно офицер полиции, производящий арест. Вернувшись к уборке, она было решила, что стоит все-таки доесть последнюю сосиску в тесте, а не обрекать ее на упокоение в глубинах мусорного мешка, когда заметила новую гостью на вечеринке, которая была ей незнакома. Эта женщина остановилась у входа и осторожно оглядывала зал. Было что-то настолько знакомое в ее лице сердечком, в широко расставленных глазах и курносом носе, что Робин замерла. Должно быть, она из друзей семьи, хотя… Робин давно знала Мортимеров и думала, что к этому времени познакомилась уже со всеми их друзьями и соседями.

Это ее воображение так разыгралось или женщина не туда попала? Вместо того чтобы устремиться вперед, сжимая в руке подарок и выискивая в зале Джини и Гарри, как все остальные гости, она оглядывалась так, будто никого не узнавала. Незваная гостья? Робин нахмурилась. Или ошиблась адресом?

Завязывая мешок с мусором, Робин с интересом наблюдала, как выражение лица незнакомки неожиданно изменилось, мышцы щек напряглись. Повернувшись, чтобы увидеть, что привлекло незнакомку, Робин поняла, что та смотрит на Гарри, занятого разговором с завсегдатаями боулинг-клуба. Он смеялся и выразительно жестикулировал, определенно рассказывая одну из своих любимых небылиц. Обернувшись, Робин увидела, как незнакомка быстро двинулась в его направлении, не сводя с него глаз.

По коже Робин побежали мурашки – предвестники несчастья. В детстве у нее был джек-рассел-терьер, который всегда застывал на месте и начинал лаять при приближении грозы, как будто чувствовал электрические разряды в воздухе. Она мысленно слышала его лай, предупреждавший, что ветер меняется.

Робин занервничала, наблюдая, как женщина идет через зал к Гарри. И тут она увидела, что лицо свекра застыло. Улыбка увяла. Он не отрываясь смотрел на женщину, вытаращив глаза так, словно увидел привидение. Гарри побледнел и, не закончив историю, вышел из круга друзей навстречу женщине. Они оба отошли к стене, а Джини смотрела на них, ничего не понимая. Робин не могла отвести от них взгляд, уверенная в том, что происходит нечто важное.

– Отлично! – воскликнул в этот момент «Том Джонс». – Все чувствуют себя сексуальными? Эта песня точно для вас! – Музыканты заиграли первые такты песни «Sex Bomb», вызвав радостные крики стайки тетушек, а члены вязального кружка Джини выстроились в линию, готовясь начать зажигательный танец.

– Что я тебе говорила? – со смехом спросила Пола, появляясь рядом с Робин и хватая ее за руку. – Идем, давай поразим толпу нашими движениями.

– Скорее поставим детей в неловкое положение, – ответила Робин, представляя ужас на лице сына, когда он увидит ее попытки потанцевать. Но она справилась с нежеланием, позволив золовке вывести ее на танцпол.

Через несколько минут, когда Робин снова посмотрела через зал, чтобы узнать, как там дела у Гарри и незнакомки, она увидела, что они ушли. Джини тоже не было. Возможно, это все ерунда, сказала себе Робин и выбросила ситуацию из головы.

Только это не было ерундой.

Глава вторая

Дорога обратно в Лондон выдалась кошмарной. Где-то в Нортхантсе перевернулся грузовик, и проехать можно было только по одной узкой полосе. Ближе к дому, в пригороде Лондона, одна пробка сменяла другую. У Фрэнки щипало глаза, она как будто оцепенела, переключаясь с первой скорости на вторую и обратно в бесконечной очереди автомобилей.

Когда она еще только решила съездить в Йорк, она думала о том, чтобы провести там выходные: побродить вокруг Йоркского собора, прогуляться по Шемблз^[2], представляя, как ее мама гуляла по тем же самым улицам, молодая и беззаботная. Фрэнки даже помечтала о том, чтобы в некоем розовом будущем вернуться сюда с Крэйгом и Фергюсом, чтобы познакомить их с Гарри в попытке соединить два ее мира в одной семейной диаграмме Венна^[3]. Но теперь это казалось невозможным. Даже сама идея была смехотворной.

Фрэнки прокручивала в голове возможные сценарии. Она опоздала, и Гарри уже умер. Ему это все неинтересно, и он попросит ее уйти. Он будет отрицать знакомство с ее матерью и отводить взгляд. Но вариант, при котором она случайно попадет прямо на празднование его золотой свадьбы, никогда не приходил ей в голову.

У Фрэнки пересохло во рту, ладони вспотели, и она стояла у входа в зал, охваченная паникой, чувствуя, что не может пошевелить ни рукой, ни ногой, как будто у нее разом отняли все силы. Крэйг с самого начала предлагал ей сперва написать письмо, представиться Гарри на расстоянии, чтобы дать ему возможность переварить ситуацию. Разумеется, Фрэнки понимала, что Крэйг прав. Но он зарабатывал на жизнь писательством, и написать письмо ему было легче легкого, а вот ей… нет. Она подумала, что будет проще постучать в дверь, поздороваться с Гарри и сразу начать разговор. По крайней мере, так будет понятнее, с каким человеком имеешь дело.

И вот где она оказалась: в битком набитом, душном зале сельской ратуши, где на сцене пел двойник Тома Джонса в обтягивающих брюках, где сверкали огни диско, танцевали подвыпившие люди, а поперек зала был натянут огромный золотой транспарант с надписью «ПОЗДРАВЛЯЕМ ГАРРИ И ДЖИНИ! 5 °CЧАСТЛИВЫХ ЛЕТ!» Она ехала, чтобы найти отца, но умудрилась наткнуться на всю его семью. По множеству причин это было совершенно неподходящее место для начала разговора об отцах, дочерях и секретах, которым несколько десятков лет.

Но она же проделала весь этот путь, в смятении думала Фрэнки. И Крэйг составил рабочий график так, чтобы провести выходные с Фергюсом. Да и сама Фрэнки уже потратила достаточно на бензин и номер в бюджетном отеле, а для нее это были немалые деньги. Но какова альтернатива? Испортить праздник Гарри Мортимеру только потому, что ей не хотелось, чтобы деньги на поездку были потрачены впустую?

Разочарование придавило ее, пригвоздив к полу. Не то время, не то место. «Вот что получаешь, когда действуешь сгоряча, когда думаешь только о себе», – в отчаянии сказала себе Фрэнки. Но в ту минуту, когда она уже собралась уйти, оставив их праздновать, она заметила мужчину в толпе и мгновенно узнала его. Высокий, розовощекий, копна седых волос, смеющиеся карие глаза… Неужели это он? В самом деле он? Фрэнки импульсивно направилась через зал, не успев остановить саму себя, а потом он увидел ее, и его глаза широко распахнулись от удивления. Он двинулся ей навстречу.

– Я… Мы встречались? – спросил Гарри хриплым, почти дрожащим голосом. На его лице появилось затравленное выражение.

Фрэнки так долго представляла себе этот момент. И вот он наступил, и она чувствовала себя так, будто в голове бушевало электричество, в горле застрял ком, слишком яркий свет бил в глаза.

– Я… Нет, мы не встречались, – честно ответила она. Фрэнки не могла отвести глаза от его лица, видя такой же нос, как у нее, такую же линию нижней челюсти. Он стоял перед ней в бежевом льняном пиджаке и блестящих кожаных ботинках, держа в руке стакан с пивом, от него исходил слабый запах одеколона с ароматом лайма. Это был он, живой человек, отвечавший примерно за половину ее генов. Фрэнки с трудом сглотнула и заставила себя договорить: – Но, думаю, вы знали мою мать.

Гарри медленно кивнул, как будто уже догадался об этом.

– Кэти, – произнес он, и его губы на мгновение сжались, на лице отразилось сильное чувство. – У тебя ее глаза. Я всегда думал…

– Она умерла, – быстро прервала его Фрэнки, чтобы сказать сразу все. – Она умерла в прошлом году. – Ее руки беспомощно повисли вдоль тела. Ей было невыносимо думать о последних днях матери в хосписе, о похоронах и о пустыне, которой стало теперь ее сердце.

– Мне очень жаль.

Повисло напряженное молчание, а потом Гарри снова заговорил.

– Кэтрин Холлоуз, – сказал он едва слышно, как будто воспоминания в его голове становились ярче. – Она просто исчезла в конце того лета. С тех пор я ничего о ней не слышал. – Гарри внимательно посмотрел на Фрэнки, вглядываясь в ее черты. – А ты…

– А я была причиной ее исчезновения, – подтвердила Фрэнки. «Объяснила очевидное», как выразился бы Крэйг. – Послушайте, – продолжала она виноватым тоном, – я понимаю, что это не лучший день для нашей встречи, поэтому…

– Все в порядке, Гарри? – Неожиданно рядом с ним появилась женщина с серебристыми, коротко подстриженными волосами, одетая в платье цвета мяты. Жестом собственницы она положила руку на рукав его пиджака. Она быстро перевела взгляд с Фрэнки на Гарри. Воздух как будто потрескивал от подозрений.

– Поэтому это может подождать до другого раза, – быстро добавила Фрэнки, догадываясь, что это его жена, та самая Джини со сверкающего транспаранта. Вероятно, она была не в курсе того, на что был способен ее муж тридцать пять лет назад. – Не волнуйтесь об этом.

Гарри замялся.

– Я даже не знаю твоего имени, – негромко сказал он. Его глаза светились добротой и дружелюбием. – Ты мне скажешь, как тебя зовут?

– Гарри, они хотят, чтобы после этой песни мы разрезали торт, – вмешалась его жена и потянула мужа за руку. Лицо женщины напряглось и сильно порозовело, и она больше не смотрела на Фрэнки. «Неужели она догадалась?» – ахнула про себя Фрэнки.

Ей стало не по себе от чувства вины. В ее планы не входило стать причиной семейной ссоры.

– Меня зовут Фрэнки, – сообщила она, когда женщина уже тянула Гарри за собой.

Он обернулся через плечо.

– Фрэнки, – повторил он, и они снова посмотрели друг на друга. – Что ж, тогда в другой раз. Обещаю. – Жена твердой рукой повела его через зал, и на этом все закончилось.

Охваченная горячим стыдом за собственную импульсивность и неуклюжесть, Фрэнки вышла из ратуши и, опустив голову, торопливо вернулась к своей машине. Когда она застегивала ремень безопасности, руки у нее тряслись, и больше всего ей хотелось опустить голову на руль и заплакать. Только мысль о любопытной соседке, которая примется барабанить в стекло – «С вами все в порядке, милая?» – и задавать ненужные вопросы, заставила Фрэнки повернуть ключ в замке зажигания и уехать.

Оказавшись в безопасности своего гостиничного номера, она рухнула на кровать и лежала в оцепенении, ее голова кипела и кружилась от мыслей о том, что вот-вот произошло. Она встретилась с ним. Она с ним говорила. Он действительно существовал. Он посмотрел на нее и узнал глаза ее матери, они признали друг друга, общая кровь им подсказала. Кэти, снова и снова слышала она его дрогнувший голос.

Но потом она вспомнила напряженное выражение лица его жены, которая, услышав лишь одну фразу мужа, как будто пришла к обвинительному заключению и, возможно, даже узнала правду. Фрэнки поморщилась, вспомнив, как женщина по-хозяйски вцепилась в руку мужа, как отчаянно ей хотелось увести его.

– Что ж, простите меня, Джини, – на этот раз вслух произнесла Фрэнки, когда машины опять встали в пробке. – Я никого не хотела огорчать. Но я существую. Я живой человек. И нравится вам это или нет, частично в этом виноват ваш муж.

– И вот он все-таки сказал: «Нет, слишком поздно, между нами все кончено». И она была совершенно опустошена, умоляла его, просила передумать. Но он был так зол. В его глазах сверкала ненависть, и он оттолкнул ее, чтобы уйти из дома.

– Боже, – сказала Робин, чистившая горох за столом в кухне матери.

– А потом она потеряла равновесие, упала в коридоре и ударилась головой о радиатор. И вот она лежит там и не шевелится, а по его лицу понятно, что он думает: «Черт, неужели я убил ее? Что я наделал?» И это был конец. Поэтому мы не узнаем, жива она или умерла, до следующей недели! – Элисон чистила морковь, и ее глаза блестели от возбуждения. Она была горячей поклонницей сериала «Катастрофа» и ни разу не пропустила ни одной серии. «Я никак не смогу пойти, – говорила она, иногда с недоверчивым смешком в голосе, если ее куда-то приглашали вечером в субботу. – Идет мой любимый сериал!»

Робин не стала бы возражать, вот только у мамы такое обязательное к просмотру шоу находилось каждый вечер, и это означало, что в последнее время она никуда не выходила. И, разумеется, Элисон не желала смотреть ничего в записи. Это совсем не одно и то же! Она была участницей форума любителей телевидения в Интернете, где они все общались друг с другом онлайн во время программы, разбирая нити сюжета, обсуждая возможное развитие событий, чтобы еще с самого начала разобраться в «детективе». Недавно Элисон попросили стать одним из модераторов форума, поэтому она чувствовала себя обязанной следить за разворачивающейся дискуссией. «Это удерживает меня от шалостей», – обычно говорила мать, но Робин уже хотелось, чтобы та проказничала больше, а не меньше.

– Звучит очень драматично, – прокомментировала Робин рассказ Элисон, проводя ногтем большого пальца по стручку гороха и глядя на детей через открытую заднюю дверь. Сэм молча, не шевелясь, лежал в гамаке, а Дейзи сосредоточилась на том, чтобы построить в сарае препятствие на пути мокриц. День был облачным, изредка налетавший бриз приносил из сада аромат пышных белых гардений и лилий, вокруг которых кружились пчелы, напоминая, что на дворе середина лета. В этом доме из красного кирпича в Харрогите Робин провела вторую половину своего детства после большого переезда. Закрыв глаза, она легко представляла себя пятнадцатилетней, делавшей уроки за этим самым столом и рассеянно подпевавшей Радио 1, звучащему фоном.

Горошина выскользнула у нее из пальцев, упала на пол, и Робин нагнулась, чтобы поднять ее, в ту самую секунду, когда мать спросила:

– Значит, у Джона все в порядке, если не считать того, что его вызвали на эту таинственную семейную встречу? В чем там дело, кстати?

Хороший вопрос.

– Точно не знаю, – ответила Робин. Сначала позвонил Гарри. Он потребовал, чтобы Джон присоединился к остальным Мортимерам у них с Джини дома. Все должны были собраться на «военный совет». Робин ошеломила настойчивость в голосе свекра. Она надеялась, что все в порядке. – Вероятно, это как-то связано с вечеринкой, но я не понимаю, что может быть такого важного, – продолжала она. – Ведь Гарри и Джини сегодня днем отправляются в свое второе свадебное путешествие. Прости, – добавила она, посмотрев на мать, надеясь, что та не обиделась из-за отсутствия Джона. – Надеюсь, он к нам присоединится, если они быстро со всем разберутся. Иначе…

Элисон махнула рукой, показывая, что это разочарование она переживет.

– А как прошел праздник? Хорошо? – спросила она. Ее, конечно же, пригласили, но Робин пришлось, как всегда, извиниться за ее отсутствие. («С твоей мамой все в порядке? – с тревогой спросила Джини. – Она никогда не приходит на наши семейные сборища. Я не видела ее… должно быть, уже года два!»)

– Ну, – начала Робин, стараясь скрыть свое раздражение, охватившее ее при воспоминании о том, как неловко она себя чувствовала в тот момент, – ты бы и сама могла посмотреть, если бы не была так занята просмотром телепередач. Знаешь, – Робин замялась, пытаясь подобрать правильные слова, – я думаю, Джини немного обижена, что ты не пришла, мама.

– Обижена? Брось. У нее было так много гостей, что она бы про меня и не вспомнила. Вероятно, она была только рада, что одним ртом меньше, – ответила Элисон. В раздражении она чистила морковь быстрее обычного. – Я очень счастлива за них, счастлива, что они прожили вместе пятьдесят лет. Я за них рада, но я не понимаю, зачем мне было тащиться по автостраде до какой-то сельской ратуши, чтобы это сказать. Ради бокала теплого вина в компании множества людей, с которыми я даже незнакома? – Элисон повысила голос.

– Ладно, ладно, – примирительно сказала Робин. – Я только хотела…

– Это твой отец любил ходить по вечеринкам, а не я, – Элисон уже настроилась давать отпор. – И потом, у меня вчера утром была свадьба: начало в семь тридцать утра, я едва успела выпить чашку кофе и пробыла там почти до двух часов дня. После этого мне хотелось только вытянуть ноги и перевести дух. В этом ты мне точно не можешь отказать.