Read the book: «Только ты», page 2
POV Стас1
Она не была уродливой, я соврал. Да и скелетиной тоже. Она была очень худенькой, как тростинка, и непривычно кроткой. Молчаливой, недоверчивой, весь первый вечер в доме трясущейся от звука собственного имени словно заяц.
Когда батя признался матери, что у него есть дочь, я не поверил своим ушам. Когда виновато сказал, что вынужден какое-то время заботиться о ней, я был близок к тому, чтобы выкрикнуть: «Нет!» в лица обоих родителей и рассечь кулаки в кровь от разочарования. Когда мать изумила меня, дав свое согласие привезти ее в наш дом, – я разбил зеркало в своей комнате и возненавидел девчонку всем сердцем, уже зная, что никогда не приму ее. Чужую и незнакомую, неродную, взявшуюся как будто из пустоты. Из прошлого – ниоткуда, – чтобы разрушить своим присутствием все то, о чем я так долго мечтал.
Почему теперь? Сегодня, сейчас – почему?! Когда у меня, наконец, появилась семья? Не обрубок, а настоящая семья, как у всех? Когда появился свой дом, свой мир и человек, который вернул в этот дом мать? С появлением которого из моей жизни исчезли чужие люди и я почувствовал себя вправе смело смотреть в глаза своим друзьям. Когда почти поверил, что забыл, кто я и кем родился. Почему?
Мать-одиночка. Сирота с ребенком. Сама безотцовщина, с таким же безотцовщиной на руках. Ни тетки, ни сестры, ни брата. Продавщица пирожков, твердо решившая стать на ноги, даже вопреки женскому счастью. В детстве я постоянно слышал, как няньки, чаще всего нанятые матерью женщины с рынка, жалели меня. Потакали в капризах, называя внебрачным ребенком. Обделенным мужским вниманием мальчишкой, которому непременно придется несладко в жизни. И которому в будущем, возможно, никогда самому не построить полноценной семьи. Потому что без отца и пример подать некому.
Еще долгое время я не мог понять почему, пока не повзрослел настолько, чтобы самостоятельно задать матери вопрос и получить на него честный ответ.
Нет отца. И, считай, не было. Потому что не хотел. И не любил. Точка.
В этом была вся мать, она никогда не умела юлить. И даже когда я видел вокруг счастливые лица друзей и их родителей, слышал новые рассказы: «А вот мы с папой…», она всегда отвечала: «Не завидуй, Стаська, зато у тебя есть я. Все у тебя будет, сын, еще лучше, чем у твоих друзей, не сомневайся!»
Но я сомневался, пока у матери в ухажерах не появился Матвеев. Тихий, неприметный бухгалтер средней руки, а по совместительству водитель, и совсем скоро – муж. Не транжира, не алкаш, не жмот. Обычный мужик, без семьи и темного прошлого за плечами.
Не понимаю, почему другие подростки ненавидят своих отчимов? Матвеев никогда не вставал между мной и матерью и всегда был приветлив со мной. Я принял его сразу, как только он впервые протянул руку и ответил согласием на предложение вместе сходить на футбол, а через несколько дней пришел на родительское собрание в школу вместо вечно занятого директора и даже говорил с другими отцами. Он никогда не отказывал мне в просьбах, в мужской поддержке, которой так долго недоставало, и я все ревнивее использовал его время.
Да, не отец, но и не чужой человек. Для Стаса Фролова – Батя, и, кажется, он был не против. Нет, определенно, мой отчим меня устраивал. Устраивал, пока внезапно в его жизни, в нашей жизни, не появилась она – дочь от первого брака по имени Настя.
Она не была похожа на своего отца, ни капли. Разве что тихим нравом. Недодевушка, щуплая, нежеланная девчонка, в смешном пальто и старомодной вязаной шапке. Я не хотел ее видеть, но мать заставила меня спуститься. И даже снять с незнакомки дрянное пальто – приказы госпоже директору всегда удавались на славу – и шапку. Я сам сорвал ее с головы девчонки, надеясь увидеть под ней такие же тонкие и блеклые, как она сама, мышиные волосы, но они рассыпались по плечам красивой шелковой волной. А потом я увидел ее глаза – глубокие, чистые, синие, с темной опушкой длинных ресниц, как у сказочного эльфа, и понял, что проиграю. Если забуду, кто она – проиграю сражение за свою семью прямо сейчас. Потому что этим глазам под силу разрушить любую стену ненависти и прокрасться в душу.
Хитрая, маленькая воровка.
Она не заставила себя ждать и тем же вечером заняла мою комнату. Надолго расположилась в чужой спальне, в два счета обыграв на всех дешевый прием со слезами и мнимой болезнью. И мало ли что сказал врач, я не собирался ей верить. И не собирался прощать.
Я не мог дождаться, когда останусь в доме один на один с бедной родственницей, и пообещал матери быть настоящим паинькой. И, конечно же, все рассказать и показать дорогой и больной сводной сестричке. Такой милой и скромной. Как же!
Я вошел в свою комнату, не таясь, едва за машиной родителей закрылись ворота, но она меня не услышала. Не вздрогнула, когда сел на постель, и не укрылась с головой под одеялом, продолжая спать. Ее сон не показался мне притворством, и я просидел в ногах кровати четверть часа, рассматривая спящую девчонку, не прикрытую сейчас защитной маской растерянности и испуга, уже не понимая, чего хочу. Чего так долго ждал?
Но я ведь ненавидел ее, ненавидел всем сердцем, правда? Все эти дни? Девчонку, что, как ластик, затерла меня собой в глазах матери, а сейчас спала в моей постели безмятежным сном, разметав на подушке темно-русые волосы и приоткрыв нежные, по-детски припухшие губы.
На ней была моя футболка с логотипом известной баскетбольной команды – старая, но любимая. Я сразу ее узнал, но сердце почему-то забилось быстрее не от новой обиды, разгорячившей кровь, а от вида небольшой девичьей груди, чуть натянувшей на вздохе тонкую ткань…
Чертова соплячка! Ловкая, изворотливая проныра! Догадавшаяся, как меня уесть! Сначала Батя, потом мать, комната, а теперь вот мои личные вещи. Каким же будет твой следующий шаг, а? Мое сердце?
Мне вдруг захотелось ударить ее, чтобы заткнуть внутренний голос, но она сама открыла глаза.
POV Настя
Я выстирала футболку, как он сказал, и надела платье. За дверью было тихо, и мне показалось, что Стас ушел. Моя сумка-рюкзак все еще стояла у стены, и я подумала, что, если он сейчас прогонит меня из дому, я не смогу найти в этом большом городе больницу, где лежит бабушка. А новый номер телефона отца и вовсе не успела узнать.
– Выходи! Хватит сопеть в дверь, испытывая мое терпение! Время вышло!
Не ушел. Отворив дверь, я сделала робкий шаг вперед и уперлась носом в грудь сводного брата, оказавшегося на моем пути. Мы тут же оба шарахнулись в стороны и замерли, глядя друг на друга, пока его руки медленно не сжались в кулаки, а глаза засверкали холодом.
– Никогда, скелетина… Никогда не смей прикасаться ко мне, поняла? Иначе я ударю тебя.
Он сказал это тихо, почти шепотом, но я поверила. Прижалась спиной к стене и опустила взгляд, не зная, чего ждать от него дальше. Желая в этот миг, как никогда прежде, оказаться вдвоем с бабушкой в нашем с ней тихом доме. Навсегда исчезнуть вспышкой из этой комнаты, где было так неуютно стоять под злым взглядом сводного брата.
Он развернулся и пошел к двери. Бросил на пороге через плечо: «Спускайся. Жду внизу», исчезая на лестнице. Его кровать осталась не заправленной, одеяло лежало на полу… Прежде чем навсегда покинуть теплую, но чужую спальню, мне захотелось убрать его из-под ног и застелить постель, чтобы не расстроить Галину Юрьевну. Об отце я почему-то не подумала.
В комнате сына хозяйки дома не было ничего моего. Оглянувшись, я взяла рюкзак, кардиган и спустилась по лестнице. Оказавшись в широком холле-гостиной первого этажа, остановилась, не зная, где искать свое пальто и сапожки.
– Ну и? Чего встала? – услышала я недоброе за спиной. – Прикажете, мисс Эльф, отнести вас в кухню на руках?
Стас стоял, привалившись плечом к дверному косяку, привычно сунув руки в карманы брюк, и смотрел на меня выжидающим взглядом. Уже тогда он казался мне взрослым, куда старше и физически сильнее моих одноклассников, и мне совершенно точно не хотелось сердить его еще больше.
– Что? Домой собралась? – спросил он с кривой усмешкой, заметив сумку в моих руках. – Молодец, сестренка. Живо сообразила, что тебе здесь не рады. Может, деньжат подкинуть на автобус, м? А хочешь, лыжи одолжу – новые?! По первому снегу и утопаешь в свой Дальний Бур. К Новому году как раз дойдешь.
Наверно, со стороны я действительно выглядела смешно – растерянная, смущенная, со встрепанными после сна волосами, но в душе определенно испытывала совсем иные чувства.
– Я не знаю, где мои пальто и шапка. И сапоги.
– В шкафу в прихожей. Хотел твое тряпье в кладовку вынести, так мать не позволила. Помочь?
– Нет, – я все-таки посмотрела ему в глаза, подняв подбородок. – Я сама.
Я не знала, куда идти, не знала, что со мной будет дальше, но под взглядом сводного брата тихо оделась, взяла рюкзак и направилась к двери. Он не задержал меня, продолжая стоять на пороге дома, когда я подошла к воротам и остановилась, не имея понятия, как их открыть. Краснея затылком, чувствуя, как смеются серые глаза, подергала массивную ручку в надежде, что она поддастся. Не поддалась.
– Что? Уже приехала, сводная? Снова? Слушай, ну и навязчивая же ты.
Стас ушел в глубь дома, но дверь не закрыл. Постояв еще немного у высоких ворот, я вынужденно побрела назад. В холле было тихо и пусто, и войти я побоялась. На улице мороз прихватил лужи льдом, по-прежнему пролетал первый снег… Я закрыла входную дверь, чтобы не напустить в дом холод, отвернулась и села на скамейку у крыльца. Со вздохом запрятала подбородок в воротник, собираясь, скорее всего, дождаться отца. Что мне еще оставалось делать?
Сводный брат сам затащил меня в дом, поймав за шарф как щенка, и развернул к себе лицом.
– Издеваешься или просто злишь?
– Нет! – честно ответила я, чувствуя, как шапка сползает на глаза, но поправить ее не посмела. – Не могу открыть ворота.
– Знаю, они на электронном замке.
– И мне некуда идти. Я никого здесь не знаю.
Если я ожидала услышать сочувствие в его словах, то напрасно.
– А тебе и не нужно знать, сестренка, все равно мать вернет. Тебе вообще ничего не нужно делать, чтобы заставить всех плясать под свою дудку. Только виновато хлопать глазками и время от времени реветь в три ручья. Ты ведь знаешь это, да? Именно так ты поступила с моей матерью?! Ну давай, принцесса нищих эльфов, поиграем в правду, пока здесь никого нет. Будем откровенны друг с другом, что ты на самом деле задумала, явившись сюда? Вернуть себе Батю? Так ты не баба, с дочерьми такой фокус не проходит!
Он снова сдернул с меня шапку и смотрел в глаза, а я молчала. Что я могла ему сказать? Он ненавидел меня и считал хитрой интриганкой, обманом прокравшейся в их дом, любое мое оправдание прозвучало бы откровенно жалко.
– Ладно, скелетина, – Стас вдруг отступил, брезгливо отдернув руки, – еще поговорим. А сейчас убрала здесь все, занесла сумку и топай завтракать на кухню. И учти: два раза не повторяю. Много чести для такой, как ты. Скоро мать звонить будет.
Галина Юрьевна позвонила. К этому моменту я уже топталась на пороге ее столовой, не зная, куда себя деть, и послушно ответила мачехе, что у меня все хорошо. Что Стас, конечно же, обо мне заботится, как ей и обещал. И нет, не грубит, что вы, ничего такого.
– Молодец, мямля, – сводный брат забрал трубку из моих рук, стараясь не коснуться пальцев. – Продолжай в том же духе, не хочу мать и батю расстраивать. Вечером скажешь мачехе, что хорошо подумала, мы договорились, и съедешь в другую комнату. Желательно подальше и навсегда. А я, так и быть, пока вы с бабкой не исчезнете из нашей жизни, сделаю вид, что тебя здесь нет.
Он сделал вид, что меня здесь нет, сразу же, как только я прикоснулась вилкой к порции каши и несмело взяла в руку бутерброд. И лишь когда встала из-за стола и убрала за собой, вымыв тарелку, бросил в спину:
– И запомни, скелетина, это был первый и последний раз, когда я для тебя готовил. Скажешь спасибо директору, что взяла с сына слово. Не то и близко бы не подошел… – я обернулась, и мы снова встретились взглядами, – к такой, как ты.
Он не ожидал, но я все-таки сказала:
– Я знаю.
После чего ушла в его спальню, чтобы закрыться там и просидеть за книгой до вечера. Желая всем сердцем, но так и не позвонив бабушке. А вечером…
Я пыталась, честно пыталась сказать Галине Юрьевне, что смогу спать где-нибудь еще. Что мне будет удобно даже на раскладном кресле, если в их доме такое есть, но она не прислушалась. А часом позднее я услышала из-за стены соседней спальни:
– Значит, снова завел старую песню, Стаська? Не угомонишься никак? Не было у тебя сестры, один ты у меня рос, теперь вот появилась. Не заставляй думать, что я воспитала свиной биток. Ты мужик и должен понимать без слов, что Настя у нас в гостях. Еще и после болезни не оправилась как следует. Да и девчонка она, в отличие от тебя. Ей свой угол больше нужен. Уж поверь, я-то знаю.
– Но, мам…
– Я сказала – останешься здесь, и точка! Не ожидала от тебя, сын…
Прошла неделя. Бабушке не становилось лучше, а вот я окончательно выздоровела и даже несколько раз съездила с отцом в больницу ее проведать. В остальное время я почти не выходила из комнаты, по-прежнему коротая дни и вечера за книгами, записывая в тоненькую тетрадь сложившиеся в рифму строчки и набрасывая простым карандашом короткие зарисовки. Изредка гуляла во дворе, стараясь не попадаться на глаза сводному брату. Теперь он полностью игнорировал меня, не разговаривая со мной во время завтрака или ужина и никогда не глядя в мою сторону, и я немного успокоилась, лишь однажды бросив ему: «Извини, я не хотела, чтобы так получилось». Но, кажется, он все равно меня не услышал.
На заднем дворе стояли широкие качели. Галина Юрьевна разрешила качаться на них, и иногда я садилась на деревянную резную скамью, смотрела на заснеженные верхушки елей и туй, на нетронутую следами ног полянку, и мне нравилось думать, что я нахожусь в волшебном зимнем лесу. В котором где-то совсем рядом бродит маленькая падчерица из сказки «Двенадцать месяцев» или едет с друзьями с охоты гордый и улыбчивый принц, как в сказке «Три орешка для Золушки». В такие минуты я думала, что Галина Юрьевна совсем не похожа на сказочную мачеху, пусть она и строга со всеми, а ее сын ничуть не похож на принца. Разве что такой же красивый зазнайка.
Я даже улыбалась и подбрасывала снег, сгребая его с земли ладошками, кружилась и хихикала, как самая обыкновенная девчонка, а после вспоминала о бабушке, о хмуром сводном брате, о молчаливом отце и снова тихо возвращалась в дом. А потом…
А потом бабушке прописали новое лечение, и Галина Юрьевна приняла решение отправить меня в школу.
– Не волнуйся, Настя. Я понимаю, что десятый класс – не первый, что в новый коллектив подростку влиться непросто, а уж тем более показать себя в учебе, но ты девочка умная, спокойная, я верю, что у тебя все получится. Школа достаточно привилегированная, успешная. В свое время я тщательнейшим образом отследила статистику поступления выпускников в престижные вузы, изучила рекомендации, так что не переживай, на время твоего пребывания здесь она обеспечит тебе максимально достойное образование.
– Спасибо.
– С преподавателями мы с Гришей поговорили, если будет нужно, по некоторым предметам сможешь получить консультации после уроков. К сожалению, завтра я тебя проводить не смогу, у меня в семь утра разнарядка, а сразу после этого – совещание, так что в школу тебя проводит и все покажет Стас. Домой тоже он отвезет, я с ним договорилась. Все поняла?
– Да.
– Вот и хорошо. А сейчас беги одеваться. У меня есть два часа свободного времени, пока не отключусь на сон. Давай-ка съездим в магазин, купим все необходимое для учебы. Да и вообще, поизносились у тебя вещи. Гриша, ну что смотришь? Поехали…
Мачеха купила мне красивую школьную форму. В магазине не торговалась, и когда ей предложили выбор, взяла лучшую. И пуховик, и сапожки, и даже шапку. Зеркало в платяном шкафу брата было разбито, и я уже целый час крутилась возле большого окна, за которым стоял поздний вечер, по очереди примеряя обновки и всматриваясь в свое отражение. Радуясь и не веря своему счастью. Думая, как завтра обрадую новостью бабушку. Я бы так и не заметила его, если бы не огонек сигареты, вспыхнувший за стеклом. Там, где между деревьев стоял и смотрел на меня холодным взглядом мой сводный брат Стас.
А наутро за завтраком мачеха попрощалась, оставив нас с ним вдвоем:
– Все, мы с отцом уехали. Вам, дети, – хорошего дня. Отвезешь Настю в школу, покажешь дорогу. И смотри мне, Стаська, только попробуй начудить. Ты знаешь, у меня разговор короткий. Накажу.
– Да знаю я…
Мать держалась с сыном строго, но любила его. Я ловила это чувство в ее глазах – ту самую, присущую только матерям, теплую любовь и заботу. Гордость при взгляде на сына и душевное удовлетворение, что получается. Получается растить человека таким, каким мог бы стать сам, если бы не трудности вчерашнего дня. Она много работала, но всегда находила минутку, чтобы притянуть Стаса к себе и коснуться поцелуем его щеки. Коротким, ласковым жестом крепкой руки взлохматить темную макушку и улыбнуться особой улыбкой. Я видела это и не могла понять причину его злости, обращенной на меня. Как бы хорошо мачеха ни относилась к падчерице, она не была мне матерью, неужели сводный брат не понимал этого?
Из Черехино в город ходил пригородный автобус, и к остановке мы со Стасом шли молча. Я так боялась расстроить его своим присутствием, видом новой одежды и приподнятым настроением, что шагала на шаг позади, стараясь не отставать. Приноравливалась к твердой мужской походке, прыгая через подмерзшие лужи, заглядываясь на красивые дома, догоняя вприпрыжку, что кажется, шла сама по себе. И все равно, когда пришел черед выходить из автобуса и Стас молча шагнул с подножки, он остановил меня, выпрыгнувшую следом, схватил за руку, чтобы сказать:
– Подождешь, пока я отойду на десять шагов, и только тогда иди. Второй этаж, двадцать седьмой кабинет. Классный руководитель – Эпифанцева Стелла Владимировна. Дальше сама разберешься. И попробуй кому-нибудь проговориться, что я твой сводный брат – приду ночью и задушу подушкой, поняла?.. Кстати, как оно спать в чужой постели, а, скелетина? – он все же не удержался и сдавил пальцы на моем запястье. – Удобно?.. Ладно, не отвечай, недолго осталось. Вот подожди, уедут родители, я покажу тебе твою комнату.
Куда уедут родители – я не поняла, зато поняла, почему он так хотел, чтобы я не проговорилась. Уже на крыльце стало ясно, кто здесь звезда школы и кому местные девчонки не дают прохода. И, кажется, моему сводному брату нравилось такое внимание. Я посмотрела на сузившиеся глаза Стаса, на кривую улыбку, скользнувшую на привлекательное лицо, и поняла: определенно нравится. И уж точно ему было на кого пялиться, здесь он не соврал.
Новая школа действительно оказалась новой. Высокой, светлой, просторной, с большой столовой, библиотекой и отличным спортзалом. Широким заснеженным стадионом, виднеющимся из окон класса, и отдельной спортивной площадкой с турниками и качелями.
Класс встретил меня с любопытством, и только. Здесь все ученики были разбиты на парочки, небольшие компании… Я с удивлением узнала в одной из одноклассниц светловолосую девочку, которую в первый день приезда в Черехино видела за ужином в доме мачехи. Она старательно избегала моего взгляда, ничем не выдавая нашего знакомства, и я догадалась, что вряд ли найду для себя доброго друга в ее лице.
– Ты что, ее знаешь? – спросила меня соседка по парте, когда устала ждать ответ на десятый по счету вопрос, и я ответила:
– Да. То есть нет. Не так чтобы очень.
– Ну, не удивительно. Мариночка у нас не дружит лишь бы с кем, так что зря стараешься.
– А с кем она дружит? – мне действительно было интересно.
– С людьми популярными и актуальными, все по стандарту первой примы класса. У тебя что, есть чем привлечь ее внимание?
– Да, в общем-то, нет, – я пожала плечом и улыбнулась в ответ на улыбку соседки.
– Тогда сочувствую. Можешь сразу забыть о вашем знакомстве.
Девчонка была пухленькая, высокая, но симпатичная. Черноглазая, с синей прядью волос на виске, с ямочками на щеках. Она мне очень понравилась. Мы столкнулись у дверей класса, когда я искала нужный кабинет, и она сразу же пригласила меня сесть к ней за парту.
Даша Кузнецова по прозвищу Белка. Почему Белка, я узнала, когда услышала от одноклассника в столовой:
– Белка, дай орешки! Хватит за щеками носить!
– Белка, дай! Ты же не хомяк какой-нибудь. Тебе что, жалко?
Белке жалко не было, и вместо орешка веселому пареньку прилетел подзатыльник.
– Господи, это не школа, а настоящие джунгли! Одни обезьяны вокруг и олени! Но ничего, держись, Настя, прорвемся!
– Олени? – мне снова было интересно, и я оглянулась на ухмыляющегося одноклассника, занявшего место за соседним с нами столиком. Кажется, паренек на Дашку совсем не обиделся.
– Именно! – важно кивнула Кузнецова. – Я для себя давно придумала классификацию парней: приматы, олени, заучки и павлины. Так что не удивляйся, если буду идентифицировать их по внешнему признаку. Вот Петька Збруев, например, типичный примат, мокроносый и человекоподобный. По шее получил? Получил! Но, смотри, продолжает скалиться, как тупой бабуин! – кулак Дашки закачался в воздухе. – Еще раз, Збруев, вякнешь про орехи, и огребешь по полной, понял?
Бабуин тут же надул щеки и сделал вид, что разгрызает орех. Я с удивлением отвела от него взгляд.
– А мне кажется, Даш, он нормальный парень. Может быть, ты ему нравишься?
Глаза новой знакомой со значением округлились.
– Это только кажется, поверь! Как может нормальному примату нравится тот, кто его лупит с пятого класса?!
Это прозвучало смешно, и мы негромко рассмеялись. Школа была большой, уютной, в многолюдной столовой вовсю кипела жизнь, и я не сразу обратила внимание на тройку старшеклассников, возникших на пороге. Глазастая Дашка тут же ткнула меня локтем в бок.
– Смотри, Настя! А вот и олени с одиннадцатого нарисовались! Тип «Популярный парнокопытный»! – девушка взяла свои слова в кавычки, обозначив пальцами знак в воздухе. – Жаль, безрогие, но в нашей жизни все относительно. Как по мне, так эти экземпляры еще хуже приматов. С теми хоть на пальцах объясниться можно, в случае необходимости. А эти от своих ближайших сородичей вообще мало чем отличаются. Также любят выяснять лоб в лоб, кто сильнее, и побегать у павлина в упряжке.
Я обернулась, с любопытством разглядывая взрослых парней, которые действительно держались нарочито самоуверенно. Они с шумом и смехом вошли в столовую и заняли центральный столик у стены, перебрасывая из рук в руки какой-то предмет. Увидев среди них знакомое лицо, я спросила о парне у подруги.
– А это Серега Воропаев, старший брат нашей Маринки. Такой же сноб, как его сестричка. Правда, не настолько переборчивый, но он ведь не девчонка. В прошлом месяце одновременно встречался со своей одноклассницей Надькой Ковалевой и с Динкой Губенко из нашего класса. Так эти две дурочки, когда правду друг о друге узнали, настоящую драку из-за него устроили, еще и возле учительской. Хорошо, мы с Петькой успели разнять, не то бы их точно исключили из школы! Збруев мне потом по секрету сказал, что этот гад Воропаев, оказывается, специально цирк устроил, чтобы сразу с обеими порвать. Говорю же: олень!
Парень был светловолосый, высокий и симпатичный, на гада совсем не похож. И если его сестра, увидев меня, сделала вид, что мы незнакомы, то брат, напротив, заметив знакомое лицо, удивленно поднял брови и приветливо махнул мне рукой.
– Эй, Матвеева, – услышала я возле уха грозный голос Дашки. – Не вздумай в него влюбиться! Здесь и без тебя желающих хватает! Такую мелочь, как ты, размажут по стене и не заметят! Уж лучше заучка Борька Брагин. Скучный, зато надежный. Слышишь, что говорю? Кстати, он с тебя уже третий урок глаз не спускает, я все вижу.
Влюбиться в мои планы точно не входило, особенно в популярного парня. Я еще ничего не знала о любви, о кознях и мужском вероломстве – разве что из книг – и все, что сейчас хотела, это избежать ненужного разговора, помня о предупреждении Стаса.
И почему я понадеялась, что этот Сергей Воропаев поведет себя так же, как его сестра? Зачем вообще смотрела в его сторону? Но нет. Он отодвинул пустой стул, стоявший рядом, и, кажется, собирался встать, чтобы направиться ко мне…
– Настя, стой! Ты куда? А как же чай? – поймала меня за руку Кузнецова, но поздно – я уже вскочила на ноги и сдернула следом сумку.
– Извини, Даш. Вспомнила, что не позвонила папе. Встретимся у кабинета…
– У какого? – озадаченно прозвучало уже за спиной. – Ты же здесь ничего не знаешь!
Не знаю, это верно, но если хочу узнать, надо бежать. Пусть лучше оба считают меня странной чудачкой.
Я даже успела поставить поднос с тарелкой на специальную полку возле мойки и вернуться в проход между столиками. Мне просто нужно было пробежать мимо парней, продолжающих шумно смеяться и перебрасывать между собой непонятный предмет. Просто сделать вид, что не вижу удивленно шагнувшего ко мне старшеклассника и его взлетевшей навстречу руки…
– Эй ты, стой!
Я не во все моменты жизни была рассеянна, и мне бы точно удалось убежать, если бы не вещь, угодившая под ноги. Случайно или намеренно оброненная на пол кем-то из парней. Споткнувшись об нее, я выпростала руки и упала, приземлившись на дрожащие коленки. Чувствуя, как от стыда вспыхивают румянцем щеки, а на ладонях горит стертая о шершавый кафель кожа.
Вещью, виновной в моем падении, оказался девичий бюстгальтер – слишком красивый и дорогой для школьницы. Хотя тогда я мало в этом понимала. Во всяком случае, у меня такого точно не было. Я стояла на коленях и рассматривала его – черный, с пышными подушечками, кружевной, потому что глаз поднять не могла, зная, кто возвышается надо мной. В кого именно я едва не угодила.
Да, вся столовая замерла в ожидании, пока я стояла на коленках перед сводным братом, желая провалиться сквозь землю, а он не собирался помочь мне подняться. Впрочем, его друг-блондин – тоже.
Моя сумка лежала на модном ботинке сына моей мачехи, и я тихонько потянула ее на себя.
– Как живописно, прямо картина маслом. Бедная Настенька и законный трофей ее…
– Пасть закрой, Серый, – оборвал друга Стас. – Желательно всерьез и надолго. Я не шучу.
– Ясно, – не обиделся парень. – Тогда хоть лифчик Ленке верни, Фрол, раз уж здесь не хочешь ничего объяснить. Ты выиграл.
Меня подняла Дашка, ну конечно. А еще помог Петька Збруев. Недаром он сразу показался славным парнем. Я почти выбежала из столовой, но слезы сдержала. Как хорошо, что не расплакалась на глазах у всех. На глазах у светловолосой Маринки и ее подруг, со смехом проводивших меня взглядами.
– Вот же павлин! Раскорячился на проходе, не обойти! Терпеть не могу этого Фролова! Да и его дружки-олени ничем не лучше! Ну и угораздило же тебя упасть, Настя!
Мы стояли с подругой в неприметной нише в конце общего коридора, возле стенда с рисунком аварийного выхода, и я все не могла оторвать руки от лица. Где-то за углом топтался Збруев с нашими сумками, и Кузнецова грозно приказала мальчишке топать отсюда прямо в класс.
– Давай-давай, Збруев! Сумки в руки и прямым курсом на английский! Нечего тебе тут девчачьи разговоры подслушивать! Ты как, Матвеева, в порядке? Не ушиблась? Может, отвести тебя в медпункт?
Я покачала головой, чувствуя теплую руку на своем плече.
– Не надо, Даш. Со мной правда все хорошо. Но, боже мой, как стыдно! Первый день в новой в школе, и надо же было так упасть!
– Брось, Настя, – возмутилась девушка. – Нашла из-за чего переживать. Подумаешь! С любым человеком такое могло случиться! Я вообще считаю, что это не тебе должно быть стыдно, а им! Тем, кто смеялся! Другое плохо.
– Что? – ну вот, я все-таки отняла руки от щек и со страхом взглянула на девчонку, задумчиво теребящую синюю прядь волос у виска. Грустно поджавшую губы.
– То, что ты упала под ноги именно Фролову, местному павлину. Если запомнит в лицо, может и покуражиться, он у нас еще тот лось недоделанный. Типа местная популярная личность. Нет, я, конечно, не спорю, он мальчик симпатичный и цену себе знает. Сама по нему два года сохла, пока не повзрослела. Только он в школе ни с кем не встречается, а на девчонок предпочитает исключительно спорить со своим стадом. Вот как сегодня с Ленкой Полозовой получилось, из 11-го «Б». Хотя я до последнего надеялась, что это только слухи. Жаль.
– Почему?
– Потому что кто-то же должен когда-нибудь зацепить Фролова по-настоящему. Чтобы именно ему было больно, а не другим. Вот как с Ленкой, только наоборот. Хотя Полозову мне ни капельки не жалко, заслужила. Знала, с кем в туалете зажималась и чего ожидать. Она среди одиннадцатых классов такая же прима, как у нас Маринка Воропаева. Тоже корону носит, и цены себе сложить не может в базарный день. В прошлом году ее на зимнем балу выбрали королевой вечера, так все девчонки вокруг оказались вдруг толстыми уродинами, а здороваться Их Величество разучилось совсем.
Дашка нахмурила брови и строго качнула головой.
– Так что будь осторожна, Настя. Если Фролов вдруг станет подкатывать – лучше притворись мертвой! И нафиг этот красавчик тебе не сдался! Им с оленями только развлечения подавай. Их школьная скука заела, а ты здесь новенькая. Затеют спор или еще что похуже, потом от них хоть в другую школу беги.
Я вздохнула и поправила рукой волосы. Слезы окончательно отступили, и мне захотелось успокоить свою новую подругу, на мое счастье оказавшуюся такой отзывчивой девчонкой и первым настоящим другом в этом большом городе.
– Не переживай, Даш, не затеет. Я ему ни капельки не нравлюсь.
Конечно, это признание прозвучало поспешно, и я попыталась замять его неловким:
– К-кажется. Я так чувствую.
Но Дашка только важно отмахнулась.
– Я тоже чувствую, уж поверь, и эту школу знаю как свои пять пальцев. Не просто так Фролов на тебя таращился, как будто забыл, куда шел. Я даже думала, он этого Воропаева ударит, когда увидел рядом. Конечно, может быть, это все из-за Ленки Полозовой у них началось, вроде бы Воропаев тоже к ней подкатывал, но ты, Настя, на всякий случай, держись от этой парочки подальше.
Это было едва ли не самое большое мое желание, и я согласно кивнула.
– Я только с радостью.
– Вот и хорошо, – улыбнулась Кузнецова. – Не переживай, со мной не пропадешь! Я еще и не такое наперед просчитать могу! Вот попробуй догадайся, кем работает моя мама?
Это было практически невыполнимо, и Дашка весело хихикнула, втаскивая меня за локоть в коридор, твердо шагая навстречу расступающимся при виде нас школьникам.
