Read the book: «Богемский лес. Книга 2», page 2

Тут ее настиг испуг, это, несомненно, отразилось и в лице. Она встала и принялась беспомощно озираться по сторонам, стараясь припомнить хоть что-то.

– Сударыня, мне кажется или вы пишете круги? Я натыкаюсь на вас уже третий раз. Могу я вам чем-то помочь? – послышался вдруг чей-то голос.

Амелия вздрогнула и обернулась в сторону голоса. Он принадлежал господину в летах, но все еще не пожилому. Скромно, но со вкусом и аккуратно одетого в серые одежды. Он восседал в приличном экипаже, видимо, личном. Похож на вид он был на какого-то высокого служащего, в целом вид он имел довольно порядочный, невзрачный, в общем, обычный.

Амелия сообщила о своем затруднении. Незнакомец обрадовался и ответил, что тоже держит путь в этот же храм. Он помог Амелии забраться в коляску, и через десять минут петляний коляска очутилась аккурат у дверей храма.

– Даже если бы мне не нужно было сюда, я бы все равно вас довез. Здесь я ожидаю крестную, она наверняка еще не окончила молитвы. Смею настаивать, мадемуазель, отвезти вас домой. Боюсь, вы снова потеряетесь.

Амелия начала отказываться, так как не знала сколько времени пробудет в храме, но он продолжил настаивать с еще большим рвением, и они сговорились на том, что он отвезет родственницу, если та освободится раньше, и вернется за Амелией. Что касается господина, его звали Шарль Бовэ. Он действительно оказался служащим, не дворянином, а финансистом, причем глубокоуважаемом, согласно его словам. Господин Бовэ давал ссуды даже королевской казне.

Итак, Амелия вошла в храм и огляделась по сторонам. На скамьях там-сям молча молились люди и не обратили внимания на нового гостя. Она прошла к дальней скамье и села в укромном уголке, чтобы ничем не отвлекаться. И принялась за молитву, которая больше шла от сердца, нежели чем по канону и Амелия делала это так усердно и искренне, что не только потеряла счет времени, но и начала неосознанно молиться вслух, бормоча некоторые фразы, которые ей хотелось бы, чтобы бог обязательно услышал.

Она просила его о мудрости, прежде всего, смочь достойно вписаться в новое общество и чуткости, дабы смочь вовремя понять его законы, обычаи и вкусы, просила защиты от злых людей и их происков и покровительства для достижения своих целей. Она желала бы, чтобы он руководил ей всецело и смирялась на его волю полностью, так как ему с Небес виднее, куда вести свою паству, еще она желала быть счастливой и жить в достатке. Она желала иметь самые модные платья из лучших тканей, есть заморские яства каждый день в своем особняке и иметь большой штат слуг, обязательно ливрейных лакеев, ездить непременно в изысканной карете с двойной подвеской на рессорах и многое другое. Что плохого в том, когда хорошенькая женщина желает жить в достатке и стремится к этому? Взамен она обещала помогать бедным и жертвовать большие суммы на благотворительность.

Вдруг ее молитву прервал чей-то кашель рядом. От неожиданности Амелия вздрогнула и обернулась, думая, что в своем местечке находилась одна. Но нет, рядом, через два ряда, сидела женщина в темном одеянии. Та до сих пор ничем себя не выдавала. Теперь она вышла в проход и как-то шатко, держась за скамьи, направилась в сторону выхода. Ее состояние показалось Амелии странным, поэтому она продолжала провожать даму глазами. Не прошло и пары минут, как женщина согнулась, поднесла руку к груди и упала.

Амелия охнула и тотчас же оказалась рядом. Женщина дышала, но очень тяжело и пребывала в полубеспамятстве, бормоча что-то.

– Держитесь, сударыня, что с вами? Как я могу помочь?

Голос Амелии дрожал. Она в первый раз попала в подобную ситуацию и представить не могла какие действия предпринимают в таких случаях. Она похлопала даму по щекам. Та вроде как немного приоткрыла глаза и сжала рукой свой кошель на поясе, снова что-то бормоча. Амелия инстинктивно потянулась к сумочке и нащупала там какую-то склянку. Это оказалась нюхательная соль. Вялые движения дамы и бормотания давали понять: в этой склянке заключалось ее спасение. Соль была поднесена к носу дамы и через пару мгновений та, казалось, начала приходить в себя, но еще была очень слаба. Тут же вызванный шум поднял со скамьи человека, он так же пришел на помощь.

– Меня должна ждать коляска, помогите поднять эту даму в нее. – попросила она мужчину-горожанина, который без слов подхватил даму. Амелия встала с другой стороны и они почти выволокли ее на улицу.

Господин Бовэ читал газету в экипаже и не сразу сообразил что к чему, но, как только увидел троицу, побледнел и запричитал.

– Бог мой, крестная! Опять этот приступ, будь он неладен. Мадемуазель ди Фигуэро, вы просто ангел-спаситель! Давайте ж скорее посадим ее в коляску…

С этими словами втроем они уложили больную в экипаж, Бовэ протянул пару монет мужчине, довольно бедной наружности, но тот отказался и поспешил удалиться.

Бледность покрывала лицо женщины. Она охала, ахала и тяжело дышала, но пока ей едва ли становилось лучше. Амелия, так же бледная, теребила в руках платок и библию и не знала чем помочь, не обращая внимания на слова благодарности господина Бовэ.

– Не беспокойтесь, сударыня. Скоро ей обязательно станет лучше, я обещаю. Мы ей ничем не поможем, но через десять минут мы будем дома,  и я дам ей все лекарства. Вот увидите, она воскреснет почти сразу же!

– Но отчего же ей стало плохо?

– Врачи точно не знают причину болезни, но зато знают: сырость тут имеет очевидное влияние и еще духота. Мадам принимает лекарство для облегчения приступов, но оно не излечивают их, увы.

Экипаж уже подъехал к особняку. Лакеи помогли поднять больную в ее покои, и Амелия, не желая ее покидать, наблюдала, как господин Бовэ со знанием дела мешает микстуры и поит больную. Вскоре воцарилась тишина. Мужчина вышел из спальни, раскрасневшись от всех событий. Он решил перевести дух в гостиной, куда пригласил и Амелию, но та изъявила желание остаться на случай чего подле больной.

Действительно, не прошло и получаса, как больная пришла в себя. На щеках ее заиграл румянец, губы заалели. Эта женщина уже достигла шестого десятка. Она имела тонкое аристократичное телосложение и, как позже выяснилось, обладала такими же изящными манерами, покладистостью характера и добротой. Хотя жила она, кстати сказать, в весьма скромных апартаментах с самой необходимой мебелью и без излишеств. Квартира могла бы принадлежать мелкому буржуа, которые держали лавочки в городе, а женщина, скорее всего, приходилась ему женой или дочерью. Так думала Амелия, пока разглядывала даму и комнату.

Между тем глаза дамы открылись еще шире, когда она разглядела девушку в сумерках комнаты. Та поначалу сидела неподвижно, словно фарфоровая статуэтка, аккуратно сложив точеные ручки на коленях. Волосы были забраны наверх и скрыты под шляпкой, обнажая тонкую, прекрасного цвета и сложения, шею.

– О, благослови вас господь, милая моя, не знаю кто вы, но похожи на ангела. Ужели я умерла?

Амелия спешно поднялась и подошла к даме. Та во все глаза смотрела на нее и при этом выражение лица с вопросительного стало проясняться и глаза начали блестеть, словно ее озарила какая-то приятная мысль.

– Нет, сударыня. Вы живы, так же как и я во плоти и крови стою перед вами. Вам сделалось плохо в храме, вы потеряли сознание и…

– О, я помню! Дорогая, избавьте меня от этих печальных подробностей. Я хоть и слаба, но память меня еще пока не подвела. Это же вы пришли мне на помощь! Как благородно и чутко с вашей стороны! По вашему лицу и что до сих пор не оставили меня видно – у вас доброе сердце. Я так вам благодарна и, клянусь, в долгу не останусь.

Амелия еще раз высказала беспокойство о здоровье новой знакомой, однако с момента ее отлучки прошло уже более двух часов, тетушка волнуется и ей необходимо срочно уйти о чем Амелия сразу же и сообщила. Но она просила пожилую даму уведомить ее запиской о выздоровлении.

Дама была безмерно тронута вниманием, глаза ее увлажнились, она дала Амелии это обещание, на том они и распрощались. Господин Бовэ, как и обещал, доставил Амелию домой с таким почтением и церемониями словно вез саму королеву и тоже пообещал ей, что обязательно найдет, как ее отблагодарить, хотя та упорно отказывалась от всех подарков.

Через пару дней в дом де Колонь передали целых два послания. Одно от госпожи П., та самая дама, которой в храме сделалось плохо. Она писала, что уже встала на ноги и всегда будет рада видеть свою спасительницу в гостях.

Второе послание было от маркизы де Кондорсе, та спрашивала отчего Амелия пропустила вчерашнее собрание и просила посетить следующее, так как у нее имеется хорошая новость. Впрочем, эту записку граф д’Обиньи принес ей лично под предлогом встречи.

Маркизы в это время не было дома, она куда-то отлучилась, и Амелия вынуждена была принять его одна. Они устроились в гостиной на первом этаже, так как Амелия не хотела никаких компроматов, скрывать ей было нечего, поэтому она предпочитала быть на виду хотя бы у слуг.

Между тем она все же замечала нежные взоры графа, робела сама, так как он нравился ей все больше, и боялась, что он нарушит их дружеские договоренности, так как не знала как себя вести в таком случае. Это был поистине статный, высокий молодой человек, около тридцати лет. Можно сказать, щеголь, потому что его одежда поражала изысканностью и одевался он по последней моде, не боясь мешать цвета. Всегда при параде и с такими высокими манерами и выдержкой, что мог бы понравиться любой даме, если уж не внешне, то действиями.

Они поговорили о том о сем. А когда нейтральные темы кончились, молодой человек заговорил, видимо, ожидая этого момента:

– Позвольте кое-что сказать и выслушайте меня до конца не перебивая, ma chère amie, мадемуазель Амелия. Мне кое-что стало известно из вашего положения здесь. Имею в виду ваше материальное положение. Посему считаю долгом, как ваш друг, сделать вам приятное. Прошу принять в дар один из моих выездов. Я знаю наверняка, такой прелестной даме как вы негоже ходить пешком по грязным улицам и пользоваться услугами всяких сомнительных лиц. Не хочу, чтобы вас украли или вы были обязаны какому-то неприятному человеку.

– О, ладно вам, сударь. Мне вполне хватает экипажа маркизы и ее слуг. Не хотелось бы вас обременять…

Амелия хотела продолжать в таком же духе, но граф поднял руку и напомнил об обещании выслушать его.

– Я ваш друг, сударыня, если вы забыли. Вы сами согласились на это. Так к чему теперь отказы? От друзей всегда можно принять помощь, не боясь ни за свою репутацию или лишнюю ответственность и чувство долга. Я дарю вам этот экипаж в полное пользование, даже если вы решите рассердиться на меня за что-то и порвать дружбу. Поверьте, для меня этот дар – мелочь, я подарил бы хоть десять таких экипажей, если бы вы согласились. Мне всегда приятно помогать близким людям. А вы исключительно никогда не должны ходить пешком.

Отказываться далее было невежливо. Впрочем, рассердиться на графа – это он явно перегнул палку, в чем Амелия заверила его с удовольствием. А он снова посвятил ей нежный, печальный взор. Даже чуть больше, чем просто нежный, так как Амелия тут же вспыхнула и опустила глаза, стараясь перевести тему. Молодые люди подошли к окну, где красовался личный экипаж юной графини. Экипаж поистине достойный. Новый, черный с позолотой. В упряжке стояла пара породистых гнедых, а на козлах восседали два подтянутых лакея. Можно было без стыда усадить в такую коляску герцогиню.

Пока Амелия восторженно разглядывала экипаж, граф рассматривал ее. Впрочем, он принял безразличный, спокойный вид, будто ничего особенного и не произошло, как бы подчеркивая незначительность подарка.

– Что ж вы так долго рассматриваете экипаж, право, он совершенно обычный, – небрежно бросил граф. – Вот если бы вы сказали, чего вам больше всего хочется из предметов для знатной дамы, то сделали бы меня самым счастливым. Я бы непременно исполнил ваши мечты зная, что они ваши, а не мои догадки, как с экипажем. Я был бы счастлив вызывать вашу улыбку и видеть вас всем довольной. Когда вы улыбаетесь и вас что-то захватывает, как тогда в театре, я наблюдал за вами, это была поистине чарующая картина….

Амелия вспыхнула и с укором посмотрела на графа, желая, впрочем, скрыть свой внутренний трепет при его словах. Они пробуждали в душе приятное тепло.

– Что я слышу? Так вы смотрели на меня, вместо спектакля? Хорошо, что я вас не видела, иначе пристыдила бы…

– А куда же мне еще было смотреть, сударыня, если вы затмили собой весь спектакль.

– Что вы такое говорите, я уже начинаю сомневаться в вашей дружбе… Ужели в Париже и правда никому нельзя доверять. И, знаете, я, как неопытная еще пока предпочту перестраховаться с осторожностью и….

Видя, что пассия его сейчас вскипит и наговорит глупостей, граф поспешил с горячностью разуверить ее в опасениях. Ему было это нетрудно, так как он употребил все свое светское красноречие, в то время как Амелия не имела и половины того. Но все же он видел, как алеют ее щеки и она беспрестанно отводит глаза. А это для него был первый признак, что крепость скоро будет сдана. Потому внутри он больше порадовался, нежели чем испугался. И дабы не вызывать подозрений, спешно ретировался под предлогом срочных дел.

3

Через два часа после ухода д’Обиньи, когда дамы сидели в салоне и болтали, обсуждая подарок и воображая куда бы можно было в нем выехать, вошел лакей доложить о визитере, пришедшем к мадмуазель Суарез-ди-Фигуэро. Однако приключения на этом не закончились, день обещал быть щедрым на неожиданности.

Дамы переглянулись. Амелия никого не ждала, но предположила, что это снова мог быть д’Обиньи. Когда же посетителя ввели в залу, она застыла и тут же сильно покраснела. Маркиза, видя, какое впечатление произвел посетитель на родственницу, поспешила узнать у того имя и причину визита и, все тут же поняв и не найдя причин для беспокойства, решила удалиться.

Возле входа в залу, не решаясь двинуться с места, стоял шевалье Деланкур. Юноша едва ли изменился, только возмужал чуть более, и одет он был так же изысканно, как и подобает обеспеченным отпрыскам дворянских семей. Так, молодые люди стояли и смотрели друг на друга некоторое время. Первым нашелся юноша.

– Прошу извинить меня за столь неожиданный визит, дорогая Амелия… Хотя мне теперь стоит называть вас по титулу герцогиня фон Аррас… или мадемуазель Суарез-ди-Фигуэро…

У Амелии перехватило дыхание при этих словах и она залепетала:

– О, вы действительно явились как снег на голову. Я думала уж, вы оскорблены и не ответите. Хотя в моем письме я ясно обрисовала ситуацию.

Молодые люди были оба сильно смущены. Амелия постоянно запиналась, то и дело робея, а он едва мог подобрать слова и тоже вел себя крайне неуверенно.

– Да, я прочел ваше письмо и решил лично приехать… по определенным причинам… от меня не зависящим. Ах, мадемуазель, столько всего произошло после нашей разлуки!

Амелия побледнела, подумав, что должно быть он женат. Сердце ее бешено колотилось, но не от переживаний или разбитого сердца, а все еще от неожиданности визита.

– Ну что же, если вы женаты, в этом нет ничего страшного. От начала нашей встречи вы были совершенно свободны в своем статусе. Я сама нарушила обещание. Вы вправе были злиться на меня, но раз вы здесь, скажите, сильно ли вы оскорблены? Давно ли женаты?

Деланкур медленно кивнул и прошел по зале, ближе к Амелии, и тут встал.

– О, прошу, присядем, – нашлась она, указав ему на кресло напротив своего, куда так же присела. – Мне, право, нечего добавить к своему рассказу из описанного в письме. Какая печаль, у меня не нашлось возможности сообщить вам заранее.

– Вы правы, новость о вашем замужестве стала для меня как гром среди ясного неба. Я мог бы уговорить родных дать согласие на этот брак. Но когда все узнал от вашего отца без возможности беседы с вами… или хотя бы письма, то действительно впал в отчаяние, чем мои родные и воспользовались. И да, со стыдом сообщаю, я имел некоторую обиду на вас, хотя можно было бы понять: вы обязались повиноваться отцу в его желаниях. Но теперь раскаиваюсь в этом. Я был ослеплен горем, во мне говорил эгоизм. Только после вашего письма я понял, как ошибался в вас и каким самовлюбленным идиотом был и, наверное, это стоило бы теперь просить прощения за все действия против нашего союза и за мои мысли…

Юноша опустил голову и сник. Он сидел напряженный и словно чужой. Она смотрела на него и не понимала, почему все еще они не бросились друг другу в объятия или хотя бы не рассказали, как сильно скучали друг по другу. Словно между ними пролегла еле заметная трещина.

Она с горячностью поспешила разуверить его в виновности перед ней. Наверное, так бы они сидели до самого вечера и извинялись друг перед другом, пока Деланкур неожиданно не выдал, собравшись, наконец, с силами:

– Дорогая мадемуазель Амелия, простите эту вольность, но вы для меня близкий человек, и я привык так вас называть. К чему теперь наши извинения, если есть обстоятельства из-за каких мы никак не можем быть вместе! Знайте же, я обручен, но не с женщиной, нет. Это было б не так печально. Я обручен навсегда с церковью. И теперь не могу претендовать ни на какой брак.

Мой отец еще до встречи с вами предлагал церковный сан и аббатство. Я упорно отказывался до поры до времени, желая сделать карьеру в армии. Но у него были свои связи и лучшей карьеры он для меня бы не нашел… Но вы сами знаете, как все происходят в семьях с младшими детьми, не мне вам рассказывать. В общем, после новости о вашем замужестве я сгоряча согласился на его предложение и, пока приходил в себя, отец быстро организовал покупку сана и теперь утрясает последние формальности. Вступление в сан у меня намечается через несколько месяцев. Я, в общем-то, смирился с судьбой, ведь моя должность позволит жить даже лучше, чем мне жилось у отца. Вся семья, довольная таким положением, показала мне преимущества быть аббатом. Как бы я ни желал отказаться, но теперь уж ничего не поделать. Хотя вы для меня важнее жизни и я теперь буду успокаивать себя тем, что вы были первой и последней девушкой, которую я желал бы сделать женой. Я счел своей обязанностью сообщить вам эти важные новости лично, ибо питаю к вам большое уважение и желал бы всегда и во всем поддерживать вас и считать достойнейшей из женщин.

Деланкур замялся и склонил голову. Амелия же едва понимала как реагировать. С одной стороны, она радовалась отсутствию у него жены. С другой – счастлива была, что юноше так повезло с карьерой. С третьей стороны горечь разбитых надежд грызла сердце. Она также чувствовала, что Деланкур держит себя довольно сдержанно, не выказывая особо нежных чувств, и не могла понять причиной ли тому эта манера общения французов или он охладел к ней. Но точно было ясно одно: встреча их оказалась не так нежна, как она себе это представляла.

В конце концов она начала нелепо дергать плечами, это побудило юношу вопросительно посмотреть на нее. На самом деле Амелия просто старалась подобрать слова.

– О, какая неожиданность. Решение сообщить лично очень мудро. Даже не знаю как бы я отреагировала, получив письмо. Это так любезно с вашей стороны. Знаете, для меня главное – ваше счастье. Разве не к этому стремятся все люди? И ведь не все достигают. Вы правы, жизнь в вашем сане не прекращается, может быть, накладывает некоторые особые предписания. Но… они могут быть приятными… Знаете…Это может быть даже лучше, чем погибнуть на войне…

В общем, Амелия распространялась в таком духе между тем чувствуя, что несет какую-то околесицу. К тому же Деланкур имел вид слегка удивленный ее речами и как бы застыл в ожидании следующих странных речей. Действительно, находясь здесь с близким человеком, как выразился шевалье, она чувствовала, что даже наедине их разделяют нелепые каноны городской высокопарной манеры общения, которая придает окраску наигранности и двуличия любым отношениям.

В итоге шевалье не выдержал и попросил у Амелию ручку. Та ему ее охотно предоставила, памятуя старые их отношения. Он слегка сжал ее ладонь в своей, но это был скорее аккуратный дружеский жест без тени страсти, но с некоторой долей нежности.

– Я хотел бы, чтобы вы знали еще одну вещь. Почему еще я решил навестить вас. Моя должность требует отбытия в Руан для знакомства с аббатством и по другим вопросам уже через неделю. Я должен присутствовать там неизвестно сколько времени. Не увидеть вас перед отъездом я не мог. И хотел бы просить вас сохранить наши теплые отношения и, если вы разрешите писать вам, то я стану писать. Прошу вас, рассчитывайте также на меня в любой трудной ситуации. И, так как лично быстро на помощь я прийти не всегда смогу, но одну вас тут оставить не имею права, то хотел бы отрекомендовать вам двух своих друзей. Они надежные, благородны душой и сердцем. Я им полностью доверяю и вы можете положиться на них. Я написал им о вас. Пока я в Париже, разрешите вам их представить? Прошу, не отказывайтесь, иначе я буду сильно беспокоиться о вашем благополучии здесь.

Далее беседа пары уже не представляла особого интереса. Они проболтали максимум полчаса, учитывая обоюдное напряжение. Оба это чувствовали, но пока еще не могли понять какова его природа. Шевалье вскоре отбыл. Амелия направилась к себе перевести дух и подумать.

В общем-то, через пару часов бездействия в спальне, после попыток выжить из себя слезы горя и боль разбитых надежд, она поняла, что не способна ни на первое, ни на второе. И с печалью решилась признать: наверное, чувства ее и вправду охладели. Тем не менее она оставалась грустна весь вечер, как бы нося траур по умершей любви.

Тетушка ее все прекрасно поняла без слов и старалась не заводить бесед на эту тему и даже более старалась увести грустные мысли племянницы в сторону приятных тем. Возможно она предавалась бы грустным мыслям и на следующий день, если бы не одно приятное событие, которое всегда радует женские сердца и позволяет позабыть, пусть и на время, любые горести.

Ближе к обеду к особняку маркизы подкатил экипаж, и когда Амелия спустилась, то обнаружила на столе в гостиной множество посылок, а вокруг порхала счастливая маркиза, трогая то одну вещь, то другую.

– О, какие прекрасные пирожные, даже и не видела таких. Какая тонкая работа. А эти фрукты… что это? Какие-то заморские… Это подарки, тетушка? Кто же вам их подарил?

– Подарки, дорогая моя, как мило, – игриво ответила маркиза, – и они не мои, а ваши. И кто их подарил мы сейчас и узнаем.

С этими словами она протянула смущенной племяннице записку. На ней стояло имя господина Бовэ.

Маркиза была в курсе приключения Амелии на днях. И когда прослушала содержание записки, то начала восхищаться щедростью этого господина. Ведь помимо нескольких корзин со всеми видами заграничных фруктов и коробок с пирожными на столе лежало два мотка самого тонкого бордового шелка и нежно лиловой парчи. О которой господин упоминал, что Амелия всегда может применить ее по назначению и цвет ткани был подобран дабы оттенить достоинства внешности юной особы.

Маркиза в этот момент была довольна даже больше, чем сама Амелия. Однако дамы, недолго думая, принялись дегустировать пирожные и щупать ткани, уже прикидывая какой именно костюм из них лучше было бы шить.

Остаток дня прошел как обычно, ровно как и следующий. Дамы нанесли пару визитов ничем особо не примечательных. А еще через день вновь собиралась вся публика у мадам де Кондорсе. Там Амелию ожидал какой-то важный разговор.

В салоне уже толклась публика. Из всех лиц Амелия имела счастье свести знакомство примерно с половиной. Сегодня должны были обсуждать какое-то новое открытие маркиза де Кондорсе, так как помимо философии он еще занимался несколькими точными науками. Амелия уже приготовилась скучать. Д’Обиньи вел беседу с какой-то новой группой лиц и лишь мельком поглядывал в ее сторону. Между тем взгляды его все еще заключали нежность и поэтому она предпочла вообще не смотреть в его сторону. В какой-то момент времени мимо нее прошествовали собеседники с прошлого собрания, тогда они довольно предвзято оценили ее прошлый образ жизни, но после защиты д’Обиньи теперь поклонились юной графине с особой вежливостью и это не могло не радовать.

Хозяйка вечера так же заняла себя беседой, но как только освободилась, то поспешила направиться к двум своим гостьям, приветствуя их.

– Мадемуазель ди Фигуэро вам очень повезло! – начала она, доверительно беря Амелию под руку и уводя ее от маркизы. – Удача улыбается вам, это хороший знак, ведь вы только приехали в Париж. Сейчас мы дойдем до кабинета и я все вам расскажу.

Маркиза казалась довольной сама собой, на лице ее играла улыбка. Между тем беседу она вела покровительствующим степенным тоном, как бы не подразумевающим возражений.

– Я, кажется, нашла вам прекрасное место, ведь вы стеснены в финансах. Но теперь у вас появится отличная возможность это исправить. Надеюсь, вы проявите рассудительность и дальновидность и примите мой дар. Впрочем, я уже взяла на себя смелость дать согласие от вас заранее. Но вы сейчас обо всем узнаете сами…

Итак, есть одна знатная дама, моя знакомая, иногда мы обедаем вместе. Эта женщина в летах и не совсем здорова, из-за чего вынуждена жить в городе, так как тут рядом врачи и храм находится в пешей доступности. Знаете, здоровье не позволяет ей совершать продолжительные поездки в экипаже. Она благовоспитанна, в меру добра, довольно набожна, из-за чего может казаться суховатой в обращении, но в целом это премилая женщина. Она сохраняет прекрасную ясность ума, несмотря на плохое здоровье, и умеет вести беседу так, что становится приятна всем, кто с нею болтает. А это я все к чему? Она давно ищет себе компаньонку, но никак не может найти. Что-то ей никто не нравится….

– Компаньонку? – воскликнула Амелия с легким оттенком досады, – Я никогда никому не прислуживала, миледи, даже не представляю каковы могут быть мои обязанности. И знатного ли она рода?

Маркиза приняла убедительное выражение лица и поспешила ответить:

– Об этом вам не стоит волноваться, позвольте договорить. Ее положение вас более чем устроит. В конце концов, разве ж стала бы я отправлять вас к кому попало?! Обязанности у вас будут самые приятные: просто иногда проводить с нею время, ведь бедняжка совсем одна. Увы, она уже не выходит в свет и едва ли с кем-то поддерживает связь. Думаю на этом все, как видите, она ведет очень скромную и закрытую жизнь.

И знаете, главное, когда я рассказала о вас без надежды, что мое предложение не то что примут, но даже услышат, она почему-то заинтересовалась! Правда, она слушала меня молча, но по паре вопросов можно было заметить ее заинтересованность, и она выразила готовность познакомиться с вами. Не спешите отказываться, дитя мое, для начала пусть хотя бы так, потом мы придумаем что-то другое. Без рекомендаций новичку сложно пробиться в высшие слои общества, знаете ли.

Амелия имела вид растерянный и не знала стоит ли ей дать ответ сейчас или можно подумать. В конце концов она рискнула сослаться на мнение своей тетушки. Ее Амелия должна была уведомить позже.

– Что же, – медленно протянула маркиза, – конечно нужно посоветоваться с близким человеком, ведь вы полностью пользуетесь ее благами, тем более нужно отдать дань уважению первого мнения. Но также, мадемуазель, прошу помнить, у вас имеется и своя голова на плечах. В свете ваших приключений, принимающая очень верные решения. К тому же я предложила вам это место, так как заметила вашу смелость и самостоятельность и, как мне показалось, у вас хватит духа самой устроить свою судьбу. Вы относитесь к прогрессивной молодежи, которую мы тут с почтением принимаем.

Мадам де Колонь даст вам совет, скорее всего, искать более жирную птицу или спешно уговорит выйти замуж за богатого старика. Но вы ведь не желаете вырвавшись на волю из одних пут тут же попасть в другие. Разве нет?

– О, конечно не желаю и мне приятно, что вы такого обо мне мнения. Никто еще не называл меня прогрессивной. И сама я даже и подумать не могла о себе в таком ключе.

– Ну вот, со стороны виднее. Я точно не ошиблась в одном: вы захотите охотнее зарабатывать самой и иметь возможность выбрать мужа, нежели  бежать сломя голову под венец с неприятным вам человеком. Мадам де Колонь другого мнения, понимаете? У нее самой не сложилась жизнь и она, не желая того, может распространять на вас свои несбывшиеся желания из лучших побуждений.

– Как же это она не сложилась, миледи, что вы хотите сказать?

Амелия было начала перечислять достоинства и достижения своей тетушки, но, видя снисходительную улыбку мадам де Кондорсе, как-то быстро осеклась.

– Разве она не поведала вам свою историю? Что ж, позвольте мне рассказать её в нескольких словах. И пусть вас не смущает моя откровенность: я не нарушаю ничьих секретов, ведь это известно всем при дворе. Знаете ли, маркиза – женщина исключительного ума и больших амбиций. Её честолюбие, хотя и значительное, остаётся в рамках приличий, и всё же она никак не может достичь желаемого положения при дворе.

Причина в том, что ей не повезло с рождением. Она воспитывалась гугенотами, а её предки принадлежат к Лотарингскому дому. Эти обстоятельства – вера, происхождение, и даже отголоски былых связей её семьи – наложили на её репутацию тень, от которой трудно избавиться. Вы же знаете, как обстоят дела в Версале: королева с её взыскательными вкусами не питает ни малейшей симпатии к иноверцам, а Лотарингский дом не вызывает у неё ничего, кроме холодного презрения. Этого достаточно, чтобы придворные дамы, жаждущие угодить Её Величеству, избегали любых связей с маркизой. Вы и сами можете понять, что это значит в обществе, где одно лишь слово королевы способно поднять на вершину славы или низвергнуть в безвестность. Маркиза же, несмотря на всё это, не сдаётся: она с поразительным упорством стремится вписаться в этот блестящий, но беспощадный мир. Не правда ли, её борьба заслуживает уважения? Вы для нее, дорогая моя, самое прямое средство к спасению. Я рада за подругу, так как именно ей удалось спасти вас от лап мужа-протестанта. Может теперь общество научится видеть в ней верную католичку и добрую женщину.

В этот момент маркиза молитвенно подняла глаза и приняла блаженный вид, стараясь завершить свой нелестный рассказ на позитивной ноте. Впрочем из-за двери раздался звонок к ужину. В это время обе дамы молчали добрых пять минут, каждая погрузившись в свои мысли. Но маркиза встрепенулась, поднялась с кресла и сделала шаг к выходу. Амелия последовала за ней.