Дохулиарды. Не тратить меньше, а зарабатывать больше

Детс… ад?

В садик я пошла не сразу. Сначала сидела дома с бабушкой Валей, потом – с прабабушкой, или с мамой ходила в ее институт. Я вообще, как видите, только со взрослыми общалась! Была умным ребенком – как говорят в США, smartpants или smartass, типа «умная задница». Чуть-чуть заносчивая, может быть. Но просто из-за того, что не социализированная.

Могла прийти с мамой к ее подружке, а у нее ребенок, мой ровесник. Та мне: «Ой, мультики, ой, играть». А я подошла, потрогала елку и сказала: «А елочка-то у вас искусственная». И это в три года!

Были у меня аристократические замашки. Ела всегда вилкой и ножом. Или, к примеру, пришли мы в театр, мама спрашивает в буфете, чего мне хочется. А я показывала на бутерброд с икрой, самый дорогой. Но я не нарочно это делала – неосознанно.

Когда же меня все-таки отправили в садик, я вообще не хотела там оставаться. Мне казалось, что вокруг какие-то дико тупые дети. А как иначе, когда ты все время общаешься со взрослыми, у которых высшее образование? Мы с мамой ходили то в царские музеи в городе Пушкине, где она училась, то в парки различные. Я многое знала. Мама спрашивает: «Как называется плиточка, которой отделывают камины?» Я ей: «Изразцы». В зоопарк меня водили, книжки читали, английскому языку учили. И вот я прихожу в садик завода ЛМЗ, где поголовно пролетарские дети. Какой-нибудь мальчик постоянно в штаны писается, другой в носу ковыряет. Все вокруг носятся, как чокнутые – мне это неинтересно.

Я, от нечего делать, все время придумывала какие-то игры и рассказывала разные истории, потому что у меня воображение хорошо работало. Вот с чтением было плохо – дислексия, ага, как у Кири Найтли. Читать нормально научилась, только когда в школу пошла. Поэтому в саду только рассказывала всякие небылицы. И мне дети, такие, в тихий час: «Давай-давай, выдай-ка нам сказку!» Меня это чуть подбешивало. Думала – ну, надо вам – придумайте сами, что вы до меня докапываетесь? Но я была стесняшка, не могла за себя постоять. Когда кто-то нарушал мои границы, я вообще не знала, что делать.

Но при этом инициативы было не занимать. К примеру, когда попала в садик в самый первый раз и поняла, что мне в этом дерьме придется оставаться, решила: надо что-то срочно с этим делать. Подождала тихого часа и, когда многие уснули, встала, оделась и ушла. Почти уже выскользнула из садика, но какая-то медсестра меня остановила: «Так, из какой ты группы? Давай-ка назад отведу». Так и сорвался мой побег. Но человек ко всему привыкает, и я привыкла. К тому же это – не самый плохой вариант. Объясню, почему.

Тогда еще шли дикие 90-е, мама и ее новый муж набрали кредитов и долгов себе на шикарную свадьбу – чтобы дорого-богато, с ресторанами. Деструктивные финансовые привычки, как они есть! А так-то денег у них не было от слова «совсем». Мама все пыталась найти работу, но у нее не особо получалось. Из еды дома обычно были только макароны с кетчупом и больше ничего. Или даже без кетчупа, просто макароны. Хотя порой еще бывали сырки «Дружба» и «Янтарь». Если их растворить в кастрюле с водой, добавить туда картошку, то получался неплохой суп. Ну а когда была возможность туда еще и сосиску покрошить – вообще праздник начинался. Вот такое вот у меня было говно-меню в ту пору.

И соответственно, садик – единственное место, где я могла есть в течение дня полноценные завтрак, обед и полдник. Еще бы было с кем дружить, так и жить можно уже более-менее. Но где там! Какая-то девочка Маша позвала «играть в парикмахерскую», засунула мне расческу в волосы, они быстро намотались вокруг этой расчески, и эта тупая девица стала дергать. Там, к слову, все были тупые и постоянно нарушали мои границы – вот что я помню про садик.

Приходилось меняться, подстраиваться. А что делать, если меня поставили в такие условия, где невозможно было оставаться прежней? Мой отчим так вообще еще резче к этому всему относился. Дитя улиц, дворовый пацан, выросший в Гатчине, он говаривал: «А что она, как принцесса? Пусть вон идет, сдает бутылки».

Не такой уж и глупый совет, как может показаться на первый взгляд. Зашибить копейку – самое оно. Я вообще всегда была фанатом денег, они мне очень нравились с ранних лет. Первые рублики заработала, когда с мамой ездила на практику в ее аграрный институт. Там надо было горшочки набивать землей. И я набивала, как будто куличи лепила весь день. Это несложно, тем более что я была очень покладистым ребенком, куда посадили – там и сижу, что сказали – то и делаю. Мама в конце мне говорит: «Так, ты заработала 500 рублей». А раньше были другие деньги. На эту сумму можно было купить от силы две жвачки, ну или шоколадную конфету. И я, такая: «Ничего себе, вот круто!»

Мама спрашивает: «На что ты хочешь потратить?» Не помню уже, на что. Но если вы читаете и ждете, что я напишу: начала копить, потом – инвестировать, потом стала миллионером… не дождетесь! Мне просто нравилось именно зарабатывать, чтобы деньги были на кармане, вот и все дела.

И тут рассказывают, что можно собирать бутылки и сдавать их – ага, тема интересная. Я охотилась за ними всюду, «помогала природе» сутки напролет. Правда, мне было дико стыдно каждый раз, просто даже к ларьку подойти, потому что я в пять лет не доставала до окошечка. Каждый раз переламывала свой страх: «Здрасьте, а вы бутылки принимаете? А по сколько: по 50 или по 100?»

Как сейчас помню, что зеленые пивные стоили в два раза дороже, чем белые. Найдешь такую – праздник, сегодня гуляем. А она вонючая, если обольешься – потом от самой пивом разит за версту.

Но самое крутое было, когда мы ездили на пляж, я уже была постарше, брала специальный пакет. Спрашивали: «Зачем?» Отвечала: «Чтобы сходить за бутылками». Потому что на пляже конкуренции нет, оттуда можно было 20 штук привезти, на три кока-колы хватало.

Вот таким было начало моей жизни… Дальше – круче. Со школы началась самая жара.

Глава 2. Деньги с детства

Крысодей и школа

Помню момент: мне почти шесть лет, мама, беременная, стирает белье руками – у нас даже стиральной машины не было! Вдруг заканчивается порошок. Мама все бросает и идет к соседке, у нее порошка тоже нет.

Тогда она ко мне:

– Люлеш, сходи в магазин, купи порошок «Тайд»!

Я покорно иду в магазин рядом с нашим домом. Прихожу обратно с пустыми руками, говорю:

– «Тайда» нет!

– Тогда купи любой за 10 тысяч!

Опять возвращаюсь ни с чем:

– Там нет порошка за 10 тысяч!

– А за сколько есть?

– За 8, за 9, за 11…

– Купи, чтобы тебе хватило 10 тысяч!

А я читать не умею, как вы помните. Считать, конечно же, тоже. Мне непонятно, что 11 тысяч – это больше, чем 10, а 9 – меньше. Сказали за 10 – значит, надо купить за 10. Тупенькая девочка, зато послушная.

Потом я и в третий раз пришла без порошка, потому что не догнала, как там выбивать чек. Сейчас в любом магазине просто кладешь покупки на ленту, и кассир все сканирует, остается только карточку к терминалу приложить. А в те времена это был целый квест! Сначала выбиваешь чек, потом топаешь на кассу и платишь, после чего с пробитым чеком возвращаешься, чтобы получить уже наконец свой товар.

С четвертой попытки у меня все получилось. Сияла, как самовар: я добытчица, несу маме порошок!

Позже меня таким же образом командировали за хлебом, за чем-то еще… Еще раз, для тех, кто в танке: пятилетнего ребенка отправляли с деньгами по адскому району, где людей убивали, и крысы шныряли средь бела дня! Мама даже пугала постоянно: «Тебя крысодей заберет!»

И я боялась крысодея… до одного дня. Мы с мамой шли по «короткому пути» сзади дома. Был еще вариант по «светлому» – спереди, но он длиннее. И мама говорит:

– Пойдем по светлому?

Я прошу пойти по короткому.

А она заявляет:

– Нет, пойдем по светлому, потому что сзади живет крысодей.

Я первый раз в жизни с ней не согласилась и рванула вперед одна.

Было уже как-то не страшно. Ну, заберет, и ладно. Не умру сейчас, от зубов крысы, так через десять лет с крыши дома скинут… Или кратко о том, какая у меня была веселая жизнь.

Еще помню, как меня перевели в другой садик, чуть получше. Там детей усиленно готовили к школе. Представьте, мы уже писали диктанты и не просто «Мама мыла раму», а что-то типа: «Медведи в цирке катаются на мотоциклах, прыгают через кольцо». Второклассник и то не факт, что выполнит правильно. А нам было по 6–7 лет!

Конечно, все писали «цирк» через «ы», нам ставили «двойки», заставляли переписывать текст полностью. Отрицательная мотивация, приветик!

У меня и со второго раза не получалось: дисграфия и дислексия – две мои лучшие подруги в то время. Какая там орфография, я даже буквы писала не в ту сторону. И отчим – великий воспитатель, куда там Макаренко, – говорил: «Ну, ну, ничего, ночь большая. Переписывай еще раз». Бывало, села я в 8 вечера делать работу над ошибками и в 2 часа ночи закончила. Жесть как она есть.

Через два месяца после того, как мама родила мне брата Сашу, я отправилась в школу, в гимназический класс. Там оказалось тяжело: всем остальным ученикам – по 7 лет, а я на год младше и далеко не самая умная. Даром что столько сил угробила на подготовку в этом моем суперсадике – других натаскивали еще дольше! Так что у меня, из 20 с чем-то детей в классе, было по баллам 3-е или 4-е место. С конца, конечно, а вы что подумали?

Но при этом я проходила конкурс и в другую школу, там сказали: «Ваша девочка слишком умная для нашего учебного заведения». Ну, спасибо, конечно.

В итоге пошла в гимназический класс. Мама ведь растила из Лилички гения, поэтому и отправила ее туда, где ей было на кого равняться.

Первый класс стал для меня мучением. Помню, у нас был учебник математики не простой, а про всякие алгоритмы, соотношения. Мы учили таблицу умножения. Да-да, в первом классе, хотя даже складывать еще не умели!

И отчим заставлял меня повторять эту несчастную таблицу. Говорю, например: «Шестью восемь – сорок восемь», а он мне, такой: «Точно?!»

Я начинала на пальцах все пересчитывать, сомневалась в себе, сбивалась и плакала. Не понимала, что он надо мной так издевался.

В школе была не особо дружелюбной, сама в себе… Да чего уж там, я и сейчас такая. С детьми играть мне было неинтересно, хотя все-таки завела пару друзей – Илья и Митя, дети родительских знакомых.

Потом меня посадили с Даней, гиперактивным и слегка шибанутым мальчиком. У него мама – учительница английского, поэтому Даню не могли исключить из нашего класса, хотя он избивал детей и прочую чернуху творил! Меня к нему за парту отправили как самую спокойную, как будто я в этом виновата. Он то ручкой меня ткнет, то линейкой… Справедливости ради скажу, что потом Даня учился в школе для очень умных и одаренных детей, на химика. Так что, может, он был просто сумасшедшим гением. Что с ним сейчас, я без понятия.

Во 2-м классе произошла такая ситуация: родители не сдали деньги на детский праздник. В результате все получили подарки, кроме меня одной. Я тогда остро почувствовала свою ущербность: мои мама и отчим зарабатывают мало, а получая зарплату – все спускают в трубу. Вечно в каком-то секонд-хенде хожу, какие уж тут новогодние презенты!

Впрочем, в классе было не так много «мажорных» детей – так, может, пара-тройка. Но, в целом, я чувствовала себя какой-то бомжихой и с девчонками особо не дружила. Считала себя недостойной их.

Дома – тоже ничего хорошего. Мы все ютимся в однокомнатной квартире, маленький братик постоянно орет, и скрыться от этого некуда. Нет, не так я себе представляла свою жизнь. По телевизору обычную семью по-другому показывали. Взять какую-нибудь рекламу майонеза: счастливый папа приходит с работы, радостные дети тут же бегут его обнимать, потом семейство дружно собирается за одним столом. У ребятишек много хороших игрушек, приличная одежда…

А у меня – говно какое-то, если выразиться мягко. Мама то и дело вопит, заставляет делать уроки – не чтобы я была умная, а ради удовлетворения собственных амбиций! Постоянно надо рефераты какие-то писать, в первом-то классе. Мне за них ставят «4» – неплохо же, для третьей с конца. А она говорит: «Почему не 5?»

Да потому что мне и читать-то было тяжело, из-за дислексии и дисграфии. К концу первого класса, помню, мы решили эту проблему с логопедом. И я уже могла осилить 120 слов в минуту, а начинала с 16! То есть за учебный год ускорилась в 10 раз. Хотя б за это меня стоило похвалить, да некому.

Словом, и учиться было тяжело, и находиться в компании людей, которых я на дух не переносила, – тоже приятного мало. А у мамы тем временем появилась своя тусовка, таких же «яжматерей», которые соревновались успехами своих гениальных детей, а я достижениями не блистала.

Потом в школе открылся поэтический кружок, куда меня срочно и отправили. И кстати, почти без принуждения. Мне от мамы передалась тяга к сочинению стихов.

Помню свой первый шедевр:

 
Когда ты у моря, на море уехал,
На море бушует волна.
И мы никогда не увидимся,
И мы никогда не встретимся.
И моряки привезут мне рыбу,
И я ее съем от тебя.
 

Неплохо для трехлетки, я считаю. Просто новый хит Светланы Лободы.

В поэтическом кружке, куда я пошла в шесть лет, было прикольно. Оказалось, что это единственное место, где на меня всем не плевать. И наконец-то я хоть как-то начала реализовываться. Мы зажигали свечу, внимательно смотрели на нее и строчили вирши. Такое вдохновение-медитация.

Вот с английским у меня было как в песне: «I love to hate you», люблю-ненавижу. Потому что до 1-го класса я этот язык вроде как знала: и бабушка-переводчик мне преподавала, и в садике мы что-то учили. Но пришла в школу, и у нас какая-то лютая программа началась. I have been, I was doing… – вот это все, сложные времена. В первом классе. Я еще читать не умею толком, а мне уже что-то про разницу can и could втирают, а не просто «иц э пенсл». Честно старалась что-то понять, но получалось не настолько хорошо, как хотелось бы мне и особенно маме. Только в 11-м классе бессменная наша «англичанка», любимейшая моя учительница из всех, заявила однажды:

– Ладно, Лиля. Ты, наконец, заслужила свою пятерку, «выгрызла»!

Я до сих пор считаю, что из всего, что предлагала мне школа, в жизни пригодились только инглиш, литературный кружок и математика до 7-го класса.

Жаль, что там не учили тому, что действительно нужно.

Например, как правильно обращаться с деньгами.

До всего пришлось допетривать самой.

Азы бизнеса

Я всегда была в курсе финансовых дел моей семьи, так как обсуждались они прямо при мне. Масла в огонь подливала и бабушка: как только приезжала к маме, принималась орать: «Вы неверно распоряжаетесь деньгами! У вас дома бардак! Вы ужасные родители!»

Словом, мне как-то сразу стало очевидно, что мама и отчим с финансами взаимодействуют неправильно.

Когда мне было 5 лет, мама пошла работать, чтоб хоть какие-то средства появились. На лето меня даже отправили в особый детсад, расположенный за городом, будто пионерлагерь. В основном туда сдавали детей работники Ленинградского металлического завода. Пролетарии, проще говоря.

И я оказалась там совсем одна. Ни мамы, ни папы, ни бабушки. Никто не звонит, да и как звонить, если мобильные телефоны тогда были только у богатых.

Помню, мама наклеила на стену календарик с динозавриком, обвела дату кружочком и сказала: «Приеду, когда будет этот день». И я смотрела на этот календарь каждый гребаный день в течение двух недель.

Мне оставили какие-то гостинцы, так хорошо спрятали, что я об этом даже не узнала. Чувствовала себя какой-то несчастной беспризорницей! Меня угощали другие дети. Кто-то даст пряник, кто-то – яблоко. Я это все не ела, а складывала в пакет и ныкала то под матрас, то под подушку. Когда, наконец, за мной приехали, сказала: «Папочка, мамочка, только, пожалуйста, не голодайте!» И поднесла все эти дары им.

То есть я стала родителем для своих родителей уже в 5 лет. Понимала своим недетским умишком, что они ничего не зарабатывают, пыталась о них заботиться.

Мне было с чем сравнивать. Взять хоть Михайлова, друга моего отчима. Все время при деньгах: красивая жена, понтовая машина-иномарка, кайфовая квартира в центре города и хорошая работа – в продажах. И вроде Михайлов из той же грязи, то есть Гатчины, но у него откуда-то все это взялось!

А мой отчим тем временем перебивается от зарплаты до зарплаты, все время в долгах, у того же друга занимает постоянно. И меня это возмущало! Ведь все просто: будь, как Михайлов, и жизнь наладится!

Я жалела, что еще не взрослая и не могу реализовать те идеи, которые потихоньку в голове рождались, чуть ли не с рождения.

Например, когда мне было 3 года, мама говорит:

– Я приготовила шарлотку, сейчас она остынет, и можно кушать.

А я отвечаю:

– Мама, ее же можно продать!

– В смысле?

– Ну, пойти к метро и продать!

Для меня это было как дважды два. У входа на станцию любой желающий может что угодно «загнать» – а нам кто мешает?

Я все время искала способы заработка, играла в магазин. Собирала и сдавала бутылки – ну, вы помните. У меня только за счет «стеклянной валюты» и были карманные деньги, потому что родители никогда мне ничего не давали. Зато когда стала постарше, они начали меня «трудоустраивать»: то с братом посиди, то забор на даче покрась, то у родительских друзей нянькой поработай! Ладно, хоть «зарплату» честно платили.

Еще я собирала грибы и продавала их на трассе, красиво разложив товар на новеньком пакете, а не на какой-то грязной тряпке. Пришлось ради этого раскошелиться на два рубля. Такой у меня был маркетинг!

Я много умных слов от родителей узнала. «Себестоимость», например. Ниже нее, дескать, продавать нельзя! Сами ничего не умели, зато других учили.

– Какую мне зарплату попросить? – спрашивала я, когда меня отправляли с детьми друзей сидеть.

Мне отвечали: такую-то.

Я тут же интересовалась:

– Маловато че-то. А поднять можно?

– Можно. Просто скажи, что тебе должны столько-то.

А мне было стыдно просить, маленькая же еще. Зато с детства осознала, что только деньги могут вытащить меня из той помойки, где я жила. У кого они есть, тот и музыку заказывает. Так устроен этот мир!

Как-то раз, когда мне было 10 лет, бабушка спросила:

– Лиля, будешь продавать лук?

Она много в том году вырастила.

– Да, окей. А что мне с того будет?

– Целых десять процентов!

Расщедрилась… Видимо, думала, что это справедливая цена. А по мне так грабеж средь бела дня. Но я своих границ отстаивать не умела, потому и решила действовать исподтишка: ты грабишь меня, а я – тебя.

Лук, кстати, был шикарный, что есть, то есть. Бабушка сложила его здоровенными пучками. А я, прежде чем продавать, провела мониторинг рынка. В прямом смысле рынка, стихийного, как сейчас говорят. То есть, места, где бабульки на коробках у магазина сидят и продают лук по 5 рублей. Я поняла: с такой ценой много не заработаю.

Взяла я бабушкины пучки и некоторые из них перекрутила по-своему: чтобы были в полтора раза больше, хотя с виду казалось, что в два. Чтобы уж точно конкурентов не было, уселась рядом с тетенькой, которая торговала трусами.

У меня спрашивали:

– Сколько стоит лук?

Я с гордостью отвечала:

– По 5 и по 10 рублей.

Инструмент продаж «Вилка цен». Средняя цена получалась 7,5 рублей за пучок. Кайф же!

Потом я накрутила еще и наборы для засолки огурцов: хреновый лист, смородиновые листы, чеснок… В основном это были отходы огородного производства, предназначенные на выброс. Продавала наборы по 5 рублей, и это уже были полностью мои деньги. Чисто для ассортимента свеклу положила – свою, родную, деревенскую.

Вот так я зарабатывала десять дней подряд. Бабушка дала мне товара на 200 рублей, чтобы потом из этой суммы отслюнить двадцатку. А я продала за 300, то есть получила 100 рублей «накрутки», не считая доходов от наборов для засолки. А если считать, то чистая прибыль составила 170 рэ! Вот это, в моем понимании, справедливо.

Вообще, я была фанаткой оптимизации процессов. Чтобы не просто продавать лук, а делать это максимально эффективно. Не по 5 рублей, а по 6, например. Почему нет? Или я красила забор – мне показали, как надо, а я такая: «Нет! Я хочу покрасить сначала низ, потом верх. Это будет удобнее, быстрее». Мне дико нравилось находить нестандартный подход, а потом получать качественный результат (а вместе с ним – и денежки).

Что же я делала с выручкой? Нет, не откладывала, чтобы накопить на что-то дорогое. Мне казалось, что это бесполезно. Надо сразу раздобыть всю сумму! Только как? Способов я не находила. Поэтому деньги благополучно спускались: на конфеты, одежду и автоматы, где надо управлять механической лапой и игрушки вытаскивать…

Так что лакшери-чикулей я стала далеко не сразу.