Бесприютные сказки

© Лилит Мазикина, 2020

ISBN 978-5-0051-1417-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Девочки убегают

Девочки убегают в чащу за фонарём —

без фонаря темно и днём, девочек ест тоска.

Я убегала одна – мои рванули вдвоём,

в кармане – жвачка и нож, в руке теплеет рука.

В чаще запутаны тропки. В чаще дано забыть

или сойти с ума ненароком, это как повезёт.

У старшей становится шаг неровен, тянет рычать и выть.

Младшая воду живую и мёртвую в жилах своих несёт.

Ей тоже хочется выть, но она рычит.

В горле стучит,

под кожей волшебные бьют ключи.

Тропки сбиваются, скатываются клубком.

Ночь накрывает лес, в болоте зовут огни

Там, где кончается мир, стоит ветхий просторный дом.

Бабка ворчит, едва поглядев: в этом году одни.

Сядьте и ждите, мой не окончен день.

Солнце, встряхнув, запихивает в чулан.

Девочки смотрят в окно – фонарями горит плетень.

Каждый скалится так широко, словно бесстыже пьян.

Будут загадки девочкам – сходу не разгадать.

Будут уроки девочкам – каждый оставит шрам.

Бабка пускает вытертый фартуком месяц наверх сиять.

Девочки заворожённо смотрят в лицо фонарям.

Чёрная кошка мурчит.

Нога по полу стучит.

Бряцают у хозяйки на связке ключи.

17.01.2018

Колокольчик

У тех, кто выжил,

внутри

остаётся

маяк.

Маленький колокольчик.

Они потом научаются

жить, не таясь.

Они

потом

хохочут

иных позвонче.

Они

потом,

быть может,

научатся жить,

а не выживать

проверенным,

старым

законом.

Они,

быть может,

забудут,

как красться в глуши,

как оставлять

одежду и пса,

прощаясь с домом.

Как собираться

мигом

на край земли.

Как пылает порой

костёр

шириной с подворье.

Лето становится

просто

порой земляники.

Если ты выжил,

мир, наверное,

твой.

Маленький колокольчик.

Гости в дверь.

Маленький колокольчик.

Это рядом

пыль поднимает

старый

помятый

велик.

Трудно услышать то,

что

не звенит

набатом.

17.06.2019

Они огромные

Лизе Пономарёвой с благодарностью

за то, как она умеет бояться

больших деревьев

Они огромные, такие большие, что хочется к ним на ручки,

а ветер мотает их так безжалостно, будто за косы невесток,

и прядями падают передо мной огромные рыжие сучья,

и я ощущаю себя чуть-чутку на этой тропе неуместной.

Они огромные, словно небо решили проткнуть макушкой,

проткнули даже, и оттого-то идёт за грозою ливень,

за ливнем дождь и опять гроза, без паузы на просушку —

в прорехи сыплется древний клад серебряных гулких гривен.

И я не знаю, что сделать бы с тем, что они настолько огромны,

а очень хочется что-то сделать, даже в груди теснится.

Я говорю: вот, и наяву – вы самый великий сон мой.

А можно, пожалуйста, можно, ну, правда,

и мне разок вам присниться?

Лето 2015

Чума

Голод с войной заждались, отправляя Полынь за Полынью сигналом.

Как я устала, писала чума им, от мёртвых детей – как я устала.

Что вам их, мало – жатву за жатвой себе собираете? Не нагляделись?

Вы как хотите, пляшите себе на костях, смс набивала, а я не при деле.

Я на больничном, печатала в чате, читаю Камю и Бокаччо, лечу выгорание,

Мой аналитик сказал мне на днях, что депрессия не за горами.

Мне, понимаете, мёртвые дети давно уже снятся и снятся.

Ещё вакцинации эти. Я, знаете, чахну от вакцинаций.

В общем, на оба на дома ваши… Каждому шлю по привету.

Вот, отвечай, как знаешь, думали голод с войною, на это.

В небе висел за Полынь Юпитер. Утром сменялся Венерой.

Голод с войной всё судили, рядили, плевали, ругались скверно,

Сели писать письмо, от руки, чтобы с подписью и с печатью.

Так, мол, и так, родная, грустим, вспоминаем тебя с печалью,

В свете твоих проблем просим в наше войти положение,

Взять обязательства, но вполовину, на уничтожение

Взрослых и очень взрослых, а малых не трогай, пожалуй, ладно.

Мы за тебя сработаем, выполним норму, нам не накладно.

Мы и справляемся, в общем, но нам без тебя, чума, не очень

Просто давай приходи, написали, отправили авиапочтой.

Встала чума. Подумав, надела корону. Пошла по миру

С вытянутой рукой, неспешно, шурша на ходу порфирой;

В храм зашла, то один, то другой, прошлась по метро, музеям;

Туда заглянула, где водки не пили, туда, где совсем не трезвели;

По следу её лежали, теряя дыхание, белый и чёрный,

Католик и иудей, жулик и честный, учёный и неучёный.

А к малым она входила кротко, целуя на ручках неслышно венки.

И лик её был безмятежен, в кои-то веки.

16.03.2020