Мозговой таймер, поставленный с вечера, сработал, и в теле будто включился какой-то механизм. Шестеренки закрутились, завертелись, пробуждая впавшее в спячку тело. Веки нехотя поползли вверх, рот открылся в широком зевке.

– Здравствуй, утро, я проснулась!

Сонная Мина хотела резво покинуть теплое ложе. В зимний день нужно входить резко, словно срывая присохшую к ранке повязку, ведь если успеешь окончательно проснуться и понять, как постыл утренний воздух, расставание с уютной постелькой будет еще болезненней. Но поднять голову что-то мешало.

За ночь она оказалась плотно прижатой к решетке и, судя по ощущениям, волосы решили бросить якорь на другом берегу тюремного подземелья. Повторив попытку оторвать голову от подушки, девушка ощутила себя козой, посаженной на веревку. Волосы держали не хуже сыромятных ремней и совсем не давали возможности встать.

Мина выпростала из-под одеяла озябшую ручку и пробралась вдоль локонов, пальцами пытаясь нащупать узлы-оковы. Но нащупала лишь лапу оборотня. Вероломный хищник ночью, видимо, охотился и, поймав только серую мышку, туго намотал её тонкий хвостик на загребущую лапень. Негодяй! Расхититель! Косица и так была хлипенькой, а если всякие разные соседи – вот так, каждую ночь будут таскать Мину за волосы? К весне девушке придется отсвечивать на солнце лысой головой. Самому-то хорошо, волосы густючие, как куний мех, вчера еле остригла… А может, это вендетта, глаз за глаз, шевелюра за шевелюру? Какой мстительный! А ведь делал вид, что не против подстригания.

Костеря узника на разные лады, Мина очень осторожно выпутывалась из лап Урсула. Но сон оборотня был чуток, и потревоженный хищник проснулся, зевнул и потянулся, чуть не оторвав её волосы.

– Ой-ёй. Больно! – заголосила не своим голосом жертва.

– Прости! Прости. – Урсул разжал кулак и повернул руку, распуская намотанные кольца.

– Чуть скальп с меня не снял, – продолжала причитать девушка, перебирая возвращенное сокровище и подсчитывая нанесенный ущерб.

– Случайно вышло, – зевнул нахал, нисколько не раскаиваясь. – Я же извинился.

– Голова теперь будет целый день болеть… – канючила Мина. – И зачем вот так было делать?

Вчера Урсул долго не мог уснуть. Голову непривычно холодило, а лицо, лишенное растительности, слишком чувствительно отзывалось на прикосновения. Даже просто провести рукой по щеке было щекотно. Встревоженный новыми событиями, такими острыми и яркими, он долго ворочался на своем матрасе, вдыхая запах свежей соломы и девушки, спящей рядом, и размышлял. Ему хотелось большего. Мало было осторожных движений её пальцев. Хотелось, чтобы льнула к нему, обнимала. Дождавшись, пока человечка уснет, он притянул слабо сплетенную косу. Днем при свете свечи он видел, что её волосы были тусклыми и бесцветно-серенькими, как будто кто-то смыл с них всю краску. В руках они чувствовались милым льном, конечно, это не шелк, но ему нравилось. Урс прядки обнюхал, расплел, поигрался. Приятно было водить кончиками по лицу, они щекотно будоражили и успокаивали. Засыпая, Урсул с собственническим чувством намотал локоны на кулак. Вот так! Чтоб ни шагу без него не могла сделать. Только если он позволит! В душе потеплело. Моя!

– Говорю же, случайно вышло, само собой, во сне.

– Во сне, так я тебе и поверила…

Мина поднялась, зябко кутаясь в одеяло. Засунула голые ноги в ботинки и потопала измерять влажность постиранного белья. К темноте она привыкла и легко двигалась по знакомым тюремным коридорам. Сорочка, чулки и панталоны высохли, а вот платье местами все еще было сырым. Натянув нижнее белье, она решила надеть пока свои мужские вещи.

Теперь разжечь печь остатками дров и перевесить поудобнее платье. Сейчас совсем рано, и до похода к мистеру Зогу наряд успеет прийти в соответствующий вид. А воду носить будет лучше вот так, в виде молодого парня. Она набрала полную кастрюльку воды и поставила на печь. Железо уже начало согреваться, и мокрое дно протестующе зашипело.

– Пока вернусь, вода закипит, и мы позавтракаем хлебом и чаем, – поделилась планами Мина и поспешила на улицу.

Было так рано, что казалось, на улице еще ночь. Замковый двор освещали лишь тусклые звезды, отраженные снегом. Все еще пуржило. Зима неотвратимо вступала в свои права и закружила, завьюжила. Протоптанную дорожку замело, придется пробивать свежий след.

Сначала Мина решила отдать Честер свои водяные долги, а уже потом заняться домашними заботами. Взяв два ведра, не идти же обратно от колодца с пустыми руками, она как комета, рассекающая ночное небо, пропорола нетронутые барханы снега. Под рыхлым белым полотном прощупывался натоптанный наст, и ноги пугающе проскальзывали по нему. Таскать воду нужно было очень осторожно. Вчера днем солнышко подтопило снег на дорожках, а ночной мороз прихватил и превратил в накатанные зеркала, для эффекта присыпав сверху хрустящим снежком. Получились не дорожки, а настоящие ловушки для рассеянных прохожих. Только засмотрелся на пролетающую ворону, шмяк, и сердитая зима положила тебя на лопатки.

Мина была тертым калачом. Уж сколько ведер воды она перетаскала за свою жизнь, и не пересчитать. Набрав воды, она пошла не размашистым шагом раззявы, а медленно посеменила к кухне, переваливаясь с одной ноги на другую, словно уточка. В окне промывочной горела свеча, словно маячок, призывающий всякого, кто несет туда воду. На стук тут же открылась дверь.

– Проваливай, – рявкнула в проем посудомойка.

Мина растерялась и испуганно залопотала:

– Госпожа Кодик… То есть, мисс Честер… Госпожа Честер? Это я, Мина.

В ответ раздался хриплый старушечий смех.

– Да шучу я, глупая!

По утрам Честер была более резка, недовольна и помята, чем в дневное время, вот и сейчас она не стала забирать у девушки ведра, а мотнула головой на огромный котел, вделанный в печь.

– Выливай, – скомандовала она Мине и подбросила торфяной кирпич в печку.

Помывочная оказалась довольно большой комнатой, с низким подкопченным потолком. В ней находилось несколько врытых в землю печей, на которых установили хитрые чаны. Их наполняли водой и разжигали печку, вода грелась, посуда мылась. Не нужно было переливать туда-сюда. Остыла, просто подбрось дровишек. Сбоку у каждого из котлов впаяна труба, через неё сливали использованную воду, дальше та вытекала на улицу сама, по углублениям в полу. Мина оглядывалась с любопытством, таких интересных устройств она раньше не видала.

– Вот что значит замок, подруга! – гордо распиналась Честер. – Все здесь по последней моде, современно и удобно, не то что харчевня какая-нибудь. – Она снова подхватила торфяной брикет и забросила в топку другой печки.

В замок торф привозили с ближнего болота и складывали в кухонной пристройке. Он горел дольше и ярче, чем дрова, но и стоил дороже. Если такой кирпичик положить в печку на ночь, то утром он будет еще тлеть, наполняя комнату приятным теплом.

– Вот бы и мне такого топлива, – позавидовала Мина. – Утром не холодно было бы вставать.

– Бери, не жалко, – зевнула Кодик. – Один кирпич – два ведра воды.

– Справедливо, – согласилась Мина.

– Я такая, – согласилась хитрая шельма.

Мина вылила воду в чан и пошла за новой порцией. Вместо шести ведер, которые успела задолжать, она принесла десять, и Честер щедро отсчитала ей два коричневых брикета. Их заботливо отнесли в темное подземелье и отложили на ночь.

Потом были еще дела: вынести всю грязную воду, натаскать дров, откопать из снега и спустить в подвал четыре дубовые чурки. Последние понадобились после того, как девушка заварила чай. Было как-то не по-людски пить его одной, а потом отдавать остатки оборотню. Что-то оскорбительное проскакивало в такой постановке вещей, но кастрюлька в тюремных стенах имелась в единственном экземпляре. Вот если сесть возле решетки рядом, то можно передавать посудину туда-сюда и пить по очереди, глоток узник, глоток тюремщица.

Мина оторвала от многострадальной простыни полосочку ткани и замерила ширину проема для отхожего ведра. Пенек должен быть не шире.

Рубленые дрова были сложены под длинными навесами, а те, что еще предстояло расколоть, свалили за конюшней одной высокой кучей. Чурочки имелись на любой вкус: толстые, тонкие, прямые, корявые, длинные (для самого большого камина в замке) и совсем коротышки. Мина выбрала две повыше и две пониже. Высокие заменят им с Урсулом столы, а нижние будут стульями. Под прикрытием темного утра обеденная группа по очереди перекатилась к новому месту обитания. В клетку оборотня протиснулись те, что поуже, а себе Мина поставила толстенькую, словно пивной бочонок, чурочку-стол и скромную (как раз под её тощую попку) чурочку-стул.

– Вот теперь можно и чаю топить, – вздохнула девушка, глядя на плоды своего труда.

– «Только утро, а я уже устала», – расстроилась она, но виду не подала, не хотела, чтобы сосед считал её хлипкой.

– Будет удобно, – согласился Урсул, расставляя чурки рядом с её «столиком». – Я бы не догадался.

Он переставлял чурбачки легко, словно пушинки. Рубашку оборотень не застегнул, хотя в подвале было еще прохладно, и девушка невольно засмотрелась на перекаты грудных мышц. Только сейчас она заметила, какие маленькие и темные у него соски, а от пупка вниз идет черная полоска волос. Его штаны болтались так низко, что каждый раз, когда рубашка распахивалась, видны были выступающие косточки и чуть впалый пах.

Сегодня в мерцающем свете свечи Мина рассмотрела не грязного зверя, она вдруг узрела, что все это время рядом находился сногсшибательный красавец. С трудом перевела взгляд на кастрюльку с чаем.

Что за стол без скатерти? И Мина поделила остатки простыни, а потом еще надвое разорвала. Одна салфетка Хорсту, вторая ей. Так празднично вышло! Застеленные белыми салфеточками чайные столики, дымящаяся кастрюля и половинки вчерашнего хлеба, красота! Даже слюнки потекли.

Уселись чинно. Ели молча. Пока Мина не посмотрела на потолок и не вспомнила про окно.

– Совсем забыла! Окно! – Она хотела бежать сразу, но Урсул поймал за руку. Горячая ладонь словно обожгла, заставив покраснеть щеки.

– Потом посмотришь. Никуда оно от нас не убежит, – спокойно пояснил он жесткую хватку. – Сейчас поешь, а то за последние дни от тебя одни глаза остались. Даже смотреть страшно, того и гляди свалишься в обморок от истощения.

– Никуда я не свалюсь, – обиделась Мина. – А худая я такая всегда. Природа у меня такая.

– Жуй, говорю, – усмехнулся Урсул— Природа… Мельтешишь как шалая белка, только пятки в дверях сверкают. – Он разглядывал её задумчиво, перестав улыбаться. В глазах оборотня отчетливо читалась озабоченность.

– «Он что же, переживает обо мне?» – удивилась Мина и посмотрела в карие глаза.

Сегодня в его глазах поблескивали золотистые крапины. Когда взгляды встретились, золотинки стали увеличиваться и заливать собой радужку волка. За этим было интересно наблюдать, глаза-хамелеоны меняли цвет, превращаясь в расплавленное золото.

– «На филина чем-то похож», – решила девушка, хоть филинов никогда не видела.

– Как ты это делаешь? – завороженно поинтересовалась Мина.

– Ты о чем?

– О глазах. Как ты меняешь их цвет?

На губах Урсула появилась загадочная ухмылочка.

– Это происходит от настроения, от эмоций, – пояснил оборотень.

Мина не совсем поняла пояснение, каждый раз, когда она видела его желтые глаза, эмоции у узника были разные.

– И какое должно быть настроение, чтобы глаза пожелтели? – уточнила девушка.

Он наклонился к решетке, за которой сидела на своем пенечке Мина, и открыто принюхался, прикрыв глаза. А когда открыл, они были полностью желтыми и горели в тусклом свете свечки, завораживая звериными зрачками.

– Возбужденным.

Она поняла намек и покраснела сильней. Так вот о чем думал зверь, когда зыркал на неё своими глазищами. Похотливый самец. Срам-то какой! Девушка запихнула в рот последний кусок хлеба и через силу глотнула. Мякиш застрял где-то в горле, раздражая и перша. Срочно воды! Теплый чай исправил ситуацию и затушил стыд. – Пойду, окно поищу. – Не дожевав до конца, пояснила Мина и словно сорвавшаяся с тетивыстрела вылетела из погреба.

Насыпь над подвалом была довольно внушительная. При строительстве каменную коробку накрыли пластом отесанного камня, а потом сверху забросали землей. Мина, забираясь на крутую горку, подумала о санках. Скатиться отсюда на деревянных полозьях было бы просто замечательно. Когда пойдет в следующий раз на кузню, обязательно поищет что-нибудь подходяще. Ну, в крайнем случае, подойдет и банный таз.

– Сегодня ночью и попробую, – пообещала себе девушка и отряхнула со штанов снег.

Вот она, покоренная вершина! И где окно? Не видно никаких домиков, накрытых тряпками, только деревянный ящик с плоской крышкой, а сверху белая шапка-сугроб. Мина с досадой стукнула по загадочной конструкции и по звуку поняла, что он пуст. Задумалась и стала расхаживать по насыпи туда-сюда, расчерчивая снег на тюремные комнаты. По всем расчетам получалось, что короб стоит как раз над оконным колодцем.

– Значит, нужно сносить, – решила она судьбу коробки и уперлась в неё руками.

Но показавшаяся такой легкой задача вдруг устояла. Снег все это время стаивал с конструкции и ледяным фундаментом припаял её к земле. Один жим, второй. Кажется, что-то хрустнуло, и Мина взмолилась, чтобы это была не её спина. Наконец, поганая коробка двинулась, и, подхватив ее под край, девушка стала поднимать её. Ящик гневно заскрипел, грозя в любую минуту развалиться, но сдержался и откинулся на снег целым и невредимым. На свет показалась та самая двускатная «крыша», накрытая толстым слоем истлевших тряпок. Слоев было много, и они крошились под пальцами Мины, словно яичная скорлупа. Приходилось снимать небольшими кусками, пыхавшими трухлявой пылью. Открылось толстое стекло, темное и грязное. Ничего, сейчас мы его снежком! И девушка набросала на окно охапки снега, протерла и повторила еще. Стекло засияло, и внизу Мина вдруг рассмотрела оборотня, стоявшего с запрокинутой головой. Он щурился от солнца и улыбался.

– Потрясающе! – выдохнула девушка, сама не понимая, о ком или о чем говорит.

Огляделась, заметив, что снег засыпан грязным мусором, а ящик откинут. А ведь оборотень сказал, что окно закрыли по приказу господина Басту. Вдруг кто-то увидит и доложит? Нужно как-то замаскировать… Если поставить ящик обратно, но уже без скрывающей солнце крышки, то со стороны разница будет абсолютно незаметна. И Мина легко вышибла дощатое дно. Потом толкнула короб обратно, и с тихим «пуффф» маскировка приняла надлежащий вид.

Свет полностью изменил тюремный подвал. Он словно разделился на две части. Середина стала теплей и уютней, даже решетки выглядели на солнце не такими мрачными. А вот стены, оставшиеся в тени, давили сильней.

– Было бы замечательно их побелить, – глянув на серые камни, подумала Мина. Кажется, в помывочной стояло ведро с известковым раствором? Нужно при удобном случае выпросить у Честер.

Потрогала платье, высохло. И солнце уже высоко. Пора поспешить к мистеру Зогу.

– Я хочу переодеться, отвернешься? – попросила она Урсула, который так и стоял под световым люком. Смотрел на небо и не мог налюбоваться.

– Нет.

От наглого ответа чуть не закричала, но заставила себя успокоиться и сделала глубокий вдох перед тем, как спросить.

– Почему?

– Ми, мы соседи. Друзья. Почти родственники.

На эти слова она изумленно подняла брови.

– Поэтому давай будем спокойнее относиться к наготе друг друга. Я не запрещаю смотреть тебе, а ты не тычешь меня носом в стену каждый раз, когда решишь сменить платье.

– Но я не смотрю на тебя… – Её прервало насмешливое цоканье языком, которое издал Урсул.

– Врунья.

Она зло вздохнула и отвернулась к стене.

– Не хочу спорить! – Мина потянула рубашку через голову, зная, что сорочка скрывает голую спину. – Ты невыносим.

– Я всего лишь говорил правду.

– Грубиян.

– Даже ни разу не ругнулся…

– Невоспитанный.

– Эй, это уже обидно! Я даже ни разу не пукнул при тебе.

– Фуууу. – Мина не выдержала и засмеялась. – Извини, я была не права. Ни разу не пукнул! Как я могла не оценить такую сдержанность. – И она залилась мягким смехом, не понимая, как эти эмоции меняют её лицо.

Заостренные от переживаний черты смягчились. Залегшие под глазами круги будто посветлели. Мина превратилась в девочку-проказницу. Урсул забыл об окошке и залюбовался на веселую самочку.

– Ну, мне пора, – махнула ему тюремщица и упорхнула.

14 глава. Жесткий ультиматум

Проснувшийся замок гудел, словно растревоженный улей. По сравнению с тихим и необитаемым утром, когда все только просыпались в своих комнатах, день в замке Басту был шумным и многолюдным. Прислуга споро сновала по двору, перекидываясь шутками и приветствиями, каждый человек занимался своим делом, чтобы заработать на кусок хлеба.

Конюхи распахнули ворота конюшни и чистили загоны. Кто-то таскал наколотое на вилы сено, подростки подносили к стойлам ведра с водой, чтобы напоить лошадей.

За кухней, в тихом закутке, прикрытом от чужих глаз, были растянуты веревки. И две прачки красными от работы руками развешивала на них выстиранное белье. Метель стихла, и ткань моментально дубела на морозе, превращаясь в твердые пласты. Вот так забудешься, разбежишься, желая рассечь бельевое море, и расквасишь нос о железные простыни-пододеяльники, которые даже не шелохнутся. А они будут висеть тут еще пару дней, пропитываясь морозной свежестью и ароматами свежеиспеченного хлеба, идущего от кухни. Потом вымерзшую ткань занесут в тепло, и спать на ней будет одно удовольствие. Нет сильнее снотворного, чем высушенная зимним солнцем простыня.

Возле ворот звуки изменились, послышался звон металла. Он сразу встревожил. У любого жителя замка шум боя вызывает беспокойство, впитанное с молоком матери. Люди в крепости всю жизнь ожидают битвы, стены напоминают им, что в любой момент может начаться война.

Мина замедлила шаг, оглядываясь по сторонам. Что происходит? Кто сражается? Но люди, идущие навстречу, были спокойны, словно и не слышали ничего подозрительного. Оказалось, это стражники устроили тренировочный бой. Красавчик и Бородач, в полном боевом снаряжении, бились на мечах. Вокруг собралось немало народу, желавшего поглазеть на шуточную баталию. Среди них были хихикающие молодые служанки, ради которых наверняка все и устроили, и неоперившиеся подмастерья, восторженно смотревшие на сверкающее в умелых руках оружие. Противники кругами ходили по маленькому пятачку перед сторожкой охраны. Они больше рисовались, чем пытались поразить друг друга, но сила и умение были видны даже несведущему человеку. Их красивый бой походил на танец. Удар, выпад, разворот. Бородач поддался на обманный маневр и налетел на острие меча. Его счастье, что нагрудник надежно прикрывал сердце.

Мина засмотрелась на красавчика, снявшего шлем. Привычным движением он отбросил со лба волосы и ослепительно улыбнулся темноволосой девушке.

– «Счастливая», – позавидовала Мина. На неё мужчины так не смотрели, только брезгливо пробегались взглядами по изуродованной коже. А тут устроили настоящее представление, только бы привлечь внимание барышни.

Она обошла собравшуюся толпу вдоль стен, стараясь по привычке быть незаметной. И собиралась шмыгнуть в двери сторожки, когда её окликнул запыхавшийся после битвы бородач.

– Эй, ты… – Он пощелкал пальцами, пытаясь вспомнить её имя. – Бутимер!

– Мина Бутимер, – напомнила девушка.

– Ты куда собралась?

– К мистеру Зогу. – Она показала бородатому дядьке котелок с кашей.

– Его нет, – огорошил стражник.

– Как нет? Там ведь записка… Сказано, четыре дня…

– Задержался мистер Детри, – пожал плечами стражник. – У него родичи в соседнем городе, вот решил погостить.

– А как же я? – растерялась Мина.

– А что ты? Ходи, корми как раньше, никто не запрещает.

– Или думала, мистер Зог тебя за ручку будет водить? – ухмыльнулся подошедший красавчик.

Стоял он в стороне, брезгуя подойти ближе, но от возможности поглумится над ущербной не отказался. Мина проигнорировала издевку и с надеждой обратилась к бородатому дядьке.

– А деньги? Мне сейчас очень нужны…

– Это к начальнику. Монетами только Зог распоряжается. – И стражники скрылись в сторожке.

А Мина побрела обратно в тюрьму.

– «Вот ведь какая несправедливость получается, – размышляла она, кутаясь в плащ. – Как работать так пожалуйста, а как деньги, так обождите!»

Хорошо, что есть запас крупы, дня на четыре хватит. К однообразной пище она привыкла, с голоду не умрет. Если, конечно, мистер Зог не решит остаться у родни до весны. По пути домой Мина привычно заглянула на задворки кузницы, очень хотелось кружку. Но под навесом ничего хоть мало-мальски подходящего не нашлось. Все емкости были слишком большого размера, а несколько маленьких кастрюлек зияли дырами. Она потопталась у запертой двери кузни, позаглядывала в щели, но ничего не рассмотрела. Сокровищница хранила свои тайны. Внутри было тихо и темно, и девушка всерьез задумалась над тем, как взламывают замки. Таких умений у неё не было, а жаль…

Дальше день прошел как всегда: печь, готовка, ведро вынеси, ведро занеси. Недосыпы последних дней серьезно подкосили её здоровье, и как только на улице сгустились сумерки, Мина наполнила водой таз.

– Пораньше спать лягу, – сообщила она Урсулу. – Ужасно устала.

Он не возражал и с нетерпением поглядывал на греющееся на печке ведро. Воспоминания о том, как вода стекала с тела Мины, заставляли бурлить кровь. Огромного труда стоило сохранять незаинтересованный вид, хотелось подбежать к решетке и с криком:

– Раздевайся! – толкнуть девку в воду.

Сегодня банные процедуры, по требованию купающихся, были укорочены, половину горячей воды Мина сразу отдала соседу, пусть привыкает к чистоте. Еще она разрезала на две равных половинки кусочек мыла, пускай у каждого из них будет свое. Поскольку от простынки остались лишь лоскутки, Мина сделала из них полотенца, а в качестве ширмы решила использовать свое одеяло. Она перебросила его через натянутую веревку и оказалась надежно отгорожена от любопытных взглядов.

Оборотень скорбно завыл. Нет, правда! Просто взял и взвыл, словно ошпаренный.

– Неужели вода горячая? – ахнула девушка и макнула пальчиком в таз. – Нет, нормальная.

Хотела выглянуть из-за ширмы, но, услышав недовольное бормотание, осталась за укрытием. Мало ли, что у него случилось, может, хвост прищемил. Её на помощь не зовет, значит, все в порядке. Она стянула платье, сбросила чулки и панталоны, быстренько заплескалась в тазике.

Урсул бегал по камере, рассекая её вдоль и поперек. При этом ожесточено грыз ногти и бормотал под нос страшные ругательства. Злоба клокотала внутри, требуя выхода, и он пинал все, что попалось ему на пути. Своего места лишился стул-чурбанчик, отлетели в разные стороны тряпки, лежавшие кучкой у стены, пару увесистых пендалей отвесил он новому матрасу. Но это не помогало. Занавеска как была непроницаемой, так и осталась. Как же это бесило!

Сквозь плеск воды девушка не сразу расслышала недовольное:

– Ми-нааа!

Видимо, Урсул не один раз позвал её и теперь злился. Вероятно, все-таки что-то случилось. Ужас! И десяти минут нельзя побыть наедине с собой. Она неохотно поднялась из воды и выглянула, прикрываясь импровизированной шторкой.

– Что?

Оборотень прохаживался вдоль решетки, заложив руки за спину. Вид у него был такой, будто он готовился вынести ей смертный приговор.

– «Что я уже натворила?» – успела удивиться девушка перед тем, как он её шокировал.

– Убери одеяло.

Сначала она не поняла, о каком одеяле идет речь? Может, та скатерть, что она отдала ему вчера, вызывала у него раздражение? Или сыпь? Тогда понятно, почему он так зыркает.

– Что, цвет не понравился?

– Причем здесь цвет? Просто хочу тебя видеть.

– Просто хочешь видеть… – машинально повторила девушка и оторопела. – В смысле?

– В самом прямом. Хочу смотреть на тебя голую! – рявкнул оборотень, подавляя своей мощью и пресекая всякие возражения.

Мина пораженно выглядывала из-за ширмы и только глазами хлопала. Сначала она решила, что он так шутит. Но злость в желтых глазах подсказала, что – нет, все серьезней некуда.

– С ума сошел? – наконец пришла в себя девушка.

– Что это сразу сошел? – огрызнулся Урс. – Нормальное желание зрелого самца.

– Желание, может, и нормальное, но выполнять его я не собираюсь! – И она гордо задернула штору и плюхнулась в воду.

– Миии-нааа, – зловеще проскрежетал злой и страшный волк.

– Отстань! – Голос девушки звенел обидой.

– Минааа. – Он не звал теперь, требовал.

Девушка сидела в тазике с остывающей водой, притянув колени к подбородку, и кусала себя за коленку. Вот ненормальный! Совсем озверел! Зрелый самец, будь ты неладен. А ведь она поверила, что между ними может завязаться дружба.

– По-хорошему прошу, Мина, – перешел Урсул к угрозам. – Убери это проклятое одеяло. Иначе ты не уснешь сегодня.

Они это уже проходили. Мина вспомнила противные завывания и стук деревяшки, раскалывающий больную голову.

– Но почему? Почему ты меня мучаешь? – вскочила девушка. Кожа от холода и злости покрылась крупными мурашками.

– Разве это мученье? Я просто хочу взглянуть на твое тело, и все. Ты же смотрела!

– Но ты был не против! Тебе нравилось.

– Нравилось, а еще больше мне понравится смотреть на тебя.

И что теперь делать? Мина запрокинула голову, ища ответ где-то на потолке. Показаться обнаженной мужчине? Да от одной мысли щеки огнем горели. Стыд-то какой! Нет, она не сможет. Мина замотала головой. Но что тогда? Она была в растерянности. Однажды девушка уже убедилась, что добиваться своей цели оборотень умел. Он не упокоится, пока не сведет её с ума. И как быть? Просто убрать завесу и показать изуродованное тело единственному мужчине, пожелавшему смотреть на неё? Тому, кто стал небезразличен. Это значило – открыть ему все свои изъяны и увидеть, как в глазах разольются отвращение и гадливость. Почувствовать его отвращение. Навсегда. И золото больше не заблестит в его взгляде…

– Ми-нааа, – снова потребовал Урсул и врезал по решетке раскрытой ладонью. – Сдавайся сейчас, пока не поздно.

– Я думала, мы друзья, – прошептала девушка.

– Ты ошибалась, – зло ответил узник. – Ты тюремщица, я – заключенный. Вот только у меня есть возможность получать от тебя то, что желаю. И я желаю видеть тебя. Всю!

Резкие слова больно хлестнули душу. Ладно, пусть увидит сейчас, чем когда она напридумывает себе всякого бреда про уютный дом и счастливую семью. На, смотри! И одеяло отлетело в сторону.

Взгляд Урсула жадно впился в тело самочки. Остренькие ключицы, тонкие плечи. И да! Он наконец-то видит острые груди, высокие, на удивление полные. И соски! Ярко-розовые, как и её искусанные губы. Он, не сдерживаясь, застонал, зрелища восхитительней оборотень не видел. Как же она хороша, совсем юное и угловатое тело девочки-подростка, но такая манящая и аппетитная самочка.

Мина стояла, сгорбившись и зажмурив глаза, сгорая от стыда. Но долго она не выдержала, прикрылась руками и всхлипнула. Когда Урсул застонал, она решила, что оборотень ужаснулся её уродству, и злость и решительность испарились. Хоть вся её жизнь была одним сплошным испытанием, унижения более сильного она еще не знала. Она всхлипнула еще раз и бросилась в свою постель. Укрывшись злосчастным одеялом и уткнувшись в подушку, Мина зарыдала. И столько боли было в её всхлипах, столько обиды.

Ему тоже стало больно. Урсул лег рядом с девушкой, но не знал, как быть дальше. Хотелось протянуть руку и гладить по голове. Но позволит ли? Это он обидел бедняжку, поставил свои грязные, низменные желания превыше всего. Теперь она будет ненавидеть его всю оставшуюся жизнь. Так ему и надо, подонку. Уроду!

– Урод… – бубнила под одеялом Мина.

– Прости милая, прости. Успокойся, не плачь, – шептал Урсул. – Не надо… Все хорошо.

– Урод, – повторяла она снова и снова. – Я урод!

Эта фраза поразила оборотня. Так вот что её расстроило! Она боялась показать ему свои мнимые недостатки. Те пятнышки, которые он видел на её коже, шрамы от глубоких язв. Это выглядело так, будто кто-то плеснул на её кожу кислотой, и она густо изъела плечи и живот, милостиво обойдя грудь. Четким рельефным рисунком рубцы спускались по рукам и ногам, доходили до самых пальцев. На теле крапины крупней, чем на лице, и насыпаны гуще, все-таки её милую мордашку Красный мор пощадил. Но волку было абсолютно наплевать на эти особенности, уродливыми он их уж точно не считал. Это как боевые шрамы, покрывавшие её тело. Знаки борьбы и победы, знаки, которыми нужно гордиться.

Урс дернул одеяло и потянул девушку к себе. Ртом мазнул по её влажным щекам и уткнулся в губы. Первый в его жизни поцелуй был мокрым и соленым от слез, неумелым, но таким долгожданным. Волшебным…

Оборотень резко выдернул её из укрытия. Неожиданно сильно притянул к себе так, что нос уперся в решетку, потом прижал к своему лицу, нет, к губам! Мина застыла, перестав плакать и дышать. А он оторвался и опять прижал губы, словно клюнул.

Её первый поцелуй был неожиданным. Сухие горячие губы оборотня, словно припечатались к ней, взбудоражив дремавшие ощущения.

Что делать дальше, ни один не знал, они просто разъединились и замерли, разглядывая друг друга.

– Красивая… – провел пальцем по ее скуле оборотень, отбрасывая мешавшую прядку волос.

Мина покачала головой.

– Нет.

– Красивая!

И не дал опять отказаться от подаренного титула, запечатал рот новым поцелуем. Теперь не утешал, узнавал. Тронул раз и скользнул чуть в сторону по розовым бутонам. По коже побежали искорки, словно кто-то сыпнул за пазуху горячих углей. Потом немного смял и, приоткрыв рот, лизнул, попробовав на вкус. Сладкая ягода. Дикая. Голову закружило, как от гномьего рома, да так сильно, что Урсул качнулся и упал на матрас. Но девушку не отпустил, держал крепко за волосы. И снова потянул к себе. Такую ошарашенную, испуганную.

– Ми-нааа, – застонал как от боли. – Моя…

И жадно обхватил её пухлые губы. Рука Мины проскользнула за решетку и легла ему на плечо. Девушку повлекло вперед, и две руки волка стальными обручами обхватили её тело. Рот пленника был нежным и настойчивым, с осторожным упорством он стал приспосабливаться к её губам, завоёвывая и осваивая.

Тишину камеры нарушил тихий стон, но Мина не поняла, что это она. Девушка вытянулась вперед, будто пытаясь просочиться сквозь разделявшие их решетки, стремясь сильнее прижаться к Урсулу, как бы ища у него защиты от своей ущербности и всего мира. И все сейчас перестало иметь значение. Кроме его губ, прилипших к ней так, словно он умирал от жажды, и их тел, тесно льнувших друг к другу и сгоравших от желания.