Время уплаты налогов – не самое приятное из времен. Оно наступает, как только собран урожай. Налогов имелась целая уйма, а тех, кому они причитались, числом было никак не меньше самих налогов, если не больше. В маленьких селениях, удаленных от крупных городов, крупные чиновники появлялись, правда, редко – кому хотелось тащиться в такую даль ради пяти-десяти мер зерна и фруктов. Да и вовсе не факт, что удастся довезти собранное обратно в целости и сохранности, ведь дороги кишели разбойными шайками, и запросто можно было лишиться не только собранных налогов, но и жизни. Однако и без крупных чиновников в селениях, подобных тому, о котором идет речь, нахлебников хватало с лихвой.
Очень мелкий, но важный из себя чиновник расхаживал вдоль полей, определяя размер того или иного урожая и причитающийся ему за то налог. За ним, подобно голодной своре собак, на и без того небогатый урожай набрасывались чиновники всех мастей. Тяжело груженые арбы следовали вдоль полей и садов одна за другой, в то время как выращенное тяжким трудом земледельцев стремительно убывало. Первым получал причитающееся ему сборщик налогов Нури. Поскольку в селение редко заглядывали чиновники покрупнее рангом, Нури брал в их счет – сразу третью часть всего урожая, а покончив с этим, он взимал еще и пятую часть от оставшегося. Всякому было понятно, что Нури никогда не отправлял из селения в полном объеме ту треть, что не имела к нему никакого отношения. Бумаги имели свойство теряться, записи внезапно оказывались подмоченными дождем и оттого становились нечитаемыми – мало ли уловок у опытного сборщика налогов, чтобы занизить в свою пользу собранное. К тому же Нури, как и большинство его братии, отбирали лучшее себе, а вышестоящему начальству доставалось все остальное. Но в таком деле тоже никак нельзя было переусердствовать. Кто-нибудь «наверху» мог однажды заинтересоваться качеством зерна, фруктов или скота, а, хуже того, недосчитаться того или иного. Поэтому, как ни хотелось Нури прибрать к рукам самое лучше и оставить побольше себе, нет-нет, да и приходилось отдавать лакомые кусочки.
Пока ему все сходило с рук. Или всех все устраивало, и потому его никто не проверял. Впрочем, возможно даже, всем было попросту наплевать, что передает им сельский сборщик налогов – так или иначе, а Нури жил припеваючи. Амбары его ломились от зерна, загон для скота был битком набит откормленными, жирными баранами, коровы и быки, чьи бока лоснились от сытости, голосили на все селение от тесноты, а счастливый Нури потирал ладони и радовался словно ребенок, в то время как сердца дехкан и скотоводов сковывала печаль.
В этот раз Нури повезло гораздо больше. Мулла всегда требовал свою часть урожая, и плох был тот слуга божий, кто отказывался выделить часть урожая на нужды мечети. Но мулла пропал, новый же был еще в дороге, и потому сборщик налогов решил урвать себе побольше.
– Ты глупый человек, Садык, – поучал он дехканина, загребая часть урожая себе, – и потому бедный. Но я тебе дам бесплатный совет, как разбогатеть. Я беру свою долю и делюсь ей с муллой. Мулла помолится за меня, и оттого я становлюсь еще богаче. Мне не жалко, я не жадный человек. А ты все жадничаешь, считаешь каждое зернышко – ты скупой человек, Садык. Аллах таких не жалует. Вот и на мечети вы в этом году решили сэкономить. Ай-яй, как нехорошо! Но я думаю о вас, Садык, и потому возьму то, что причитается всевышнему, сам. Ты же слышал, что новый мулла скоро будет здесь?
– Слышал, – горестно вздохнул Садык, с печалью глядя на то, что осталось у него от урожая.
– Как только он будет здесь, я передам ему твое зерно, а мулла уж точно замолвит за вас словечко перед всевышним.
– Не знал, что Аллах такой мздоимец, – раздался голос за спиной Нури.
– Это кто тут такой умный? – обернулся сборщик налогов, сдвигая брови, но тут же разгладил свое чело, чуть присев. – А, ходжа! А я-то думал…
– Мне кажется, Садык сам в силах решить свои отношения со всевышним и новым муллой.
– Ой, ходжа, плохому их учишь, – осторожно погрозил пальцем Нури. – Смотри, как бы худо не было.
– Вам, мне или мулле? – усмехнулся Насреддин в ответ. – Все-таки, скорее, вам, уважаемый Нури, так как вы теперь не сможете полночи заснуть из-за упущенного.
– Острый у тебя язык, ходжа, нехороший, прямо скажем. Я же по-дружески хотел ему помочь.
Нури состряпал физиономию, будто собрался пустить слезу, но, видимо, передумал.
– Хотел волк с ягненком дружить. Вы уже закончили, почтенный Нури?
– Да, пора мне, – засобирался сборщик налогов дальше, все время косясь на ходжу. Здесь ему не удалось урвать лишнего – удастся в другом месте.
Но поживиться в тот день Нури не удалось нигде. Ходжа будто преследовал его, появляясь всякий раз в самый неподходящий момент у следующего поля и принимался с ухмылкой наблюдать за кривящим от досады лицо сборщиком налогов.
– Проклятый проходимец! – рычал сквозь зубы Нури, в очередной раз таща волов за собой. – И чего он привязался ко мне? Дел у него, что ли, никаких нет! Так и путается под ногами.
Но скоро запас злости у Нури иссяк, сменившись унынием, и тогда он решил повлиять на ходжу хитростью. Отозвав Насреддина в сторонку, Нури принял самый кислый вид, на который был только способен, и обратился к ходже.
– Знаешь, ты ничего плохого не подумай, только у меня большое горе, ходжа.
– И что же за горе с вами приключилось, почтенный Нури?
– Зря смеешься. Было у меня пять мер пшеницы, но всю ее съели мыши. У меня большая семья, очень большая, а чем я их буду кормить? Ведь налоги – они не мои. Налоги уйдут – я честный человек, и оттого страдаю. Вот я и решил совсем немного взять из того, что прибрал бы к рукам мулла.
– Понимаю, – с серьезным видом покивал ходжа. – Значит, пять мер пшеницы съели мыши?
– Да, да, именно так! Все подчистую, до последнего зернышка.
– Что ж это за мыши такие? Верно, они были ростом с буйволов.
– А тебе-то что? – вновь разозлился Нури, видя, что сказанное им нисколько не проняло Насреддина. – Пусть мои мыши будут хоть ростом со слона!
– Простите, но если вы раскормили своих мышей до подобных размеров, то почему крестьяне должны теперь их содержать. Я думаю, каждый должен заботиться о своей скотине сам, – с этими словами Насреддин развернулся и пошел прочь.
– Проклятый оборванец! – заскрежетал зубами Нури. – Я тебе еще припомню и мышей, и скотину, и зерно. Ты у меня досмеешься, шут.
Нури плюнул с досады, развернул нагруженную доверху арбу и потащился восвояси – на полях делать было больше нечего.
Насреддин сделал вид, что не расслышал слов Нури и заторопился к мельнице, туда, где уже толпились счастливчики, сумевшие собрать остатки урожая после уплаты всех налогов в мешок, а кому повезло, то и в два.
Водяная мельница, как и все относящееся к воде, принадлежало мирабу Хасану, поэтому он получал двойной налог: за пользование водой и за помол, что было очень выгодно. Единожды выстроенная мельница не требовала особого ухода, и потому с помола в карман Хасана текли если и не золотые реки, то серебряные уж точно.
Дехкане, ожидавшие своей очереди на помол, беседовали с теми, кто уже смолол зерно на муку. Вид у тех и у других был напряженный, а последние еще и озадаченно чесали затылки, заглядывая в мешки.
Ходжа приблизился к ним.
– Ничего не понимаю, – разводил руками один из дехкан. – Засыпал, как всегда, целый мешок, а муки – сами видите.
В мешке муки было и вправду маловато.
– И у меня та же беда. Не пойму, куда делась мука, – сказал второй. – Два мешка высыпал, а поглядите, что осталось.
– И у меня, и у меня тоже, – слышалось со всех сторон.
– Эй вы, – крикнул мельник, обсыпанный с ног до головы мучной пудрой. – Чего рты раззявили? Молоть будете или нет? Мельница-то впустую работает. А ну, кто следующий – засыпай!
Но люди сомневались, и никто не хотел сыпать свое зерно. Подвох был – это понимали все, но вот в чем и где?
Ходжа задумчиво пощелкал по бородке, прошелся меж мешков, заглянул в один, в другой, в третий.
– Ходжа, что вы думаете? – с надеждой пристали к нему дехкане.
– А чего тут думать? Будем молоть! Только сначала возьмем нужное зерно. Ну-ка, сойдитесь поплотнее.
Когда дехкане обступили ходжу со всех сторон, тот быстро объяснил им свой план. Дехкане повеселели, и один из них, вытащив из-за пояса пустой мешок, который – увы! – не пригодился, припустил в сторону от мельницы.
– Эй, чего вы там шепчитесь? – насторожился мельник. – Если не будете молоть, то я ее остановлю. Слышите?
– Сейчас будем молоть, не торопись! – крикнул ему в ответ ходжа, и тут вернулся дехканин, таща на своем горбу уже полный мешок.
Подойдя к шаткой лестнице, дехканин ловко взобрался по ней к жерновам, развязал мешок и, не раздумывая, опрокинул его. Раздался скрежет, перешедший в противное хлюпанье и чавканье.
– Уй-юй, – схватился за голову мельник, – шакал ты паршивый! Зачем ты высыпал в жернова песок с вонючей глиной?
– У меня было зерно, мешок зерна, но пока оно мололось, то куда-то испарилось. Выходит, мне придется полгода есть песок с глиной, вот я и решил их смолоть.
– О несчастный, что ты натворил?! – вскричал мельник, бросаясь на задок мельницы. – Моя мука – все испорчено! Ох, проклятый ишак.
Но тут мельник опомнился, однако было уже поздно. В открытую заднюю дверь ввалилось множество народу, и от увиденного все замерли, столпившись у порога живой стеной. С другой стороны жерновов был устроен еще один желоб с вместительным коробом под ним. Сейчас по желобу стекала противная зеленоватая жижа и плюхалась в короб, больше чем наполовину заполненный мукой. Вернее, тем, что раньше было ею.
– Вон, вон, все вон отсюда! – замахал мельник руками на собравшихся. – Вам сюда нельзя. Уходите!
Но его никто не слушал, и ни один человек не двинулся с места. И тогда до мельника наконец дошло, что случилось. Он рванулся к лестнице, что вела к забранному квадратным люком проему в потолке, но двое дехкан подскочили и ухватили его за ноги. Мельник визжал и вырывался, дрыгая ногами, его оторвали от лестницы, и он, пересчитав носом перекладины, съехал вниз.
– Ну чего вы, чего? – испуганно отполз он в угол, шмыгая разбитым носом и непрестанно утирая окровавленное лицо. – Это не я придумал, это все Хасан. Клянусь всевышним, не я!
Один из присутствующих занес над ним свой громадный кулак, но вид у мельника был настолько жалок, что дехканин только пнул его легонько в ногу, в сердцах плюнул и отвернулся.
– Гад! Мерзкая жаба.
– Да чего с ним говорить? К судье его! – выкрикнул кто-то.
– На что нам продажный судья? Мы его и сами можем проучить.
– Да ну его, связываться еще с этой мерзкой рожей, – махнул рукой первый из дехкан и тут заметил мешки, аккуратно составленные в темном углу за невысокой перегородкой. – Глядите, что здесь!
– Не трогайте! – опять взвизгнул мельник. – В них камни, честное слово, камни.
– А вот мы сейчас поглядим. – Дехканин прошел к мешкам и развязал один из них. – Да ведь тут мука! Вот она где, оказывается.
– Не трогайте, прошу вас, – захныкал мельник. – Это мука Хасана, он меня прибьет, если недосчитается своих мешков.
– Это могут сделать и они, – сердито произнес ходжа и указал на обозленных обманом дехкан.
Мельник всхлипнул и утер лицо ладонью, растерев по нему размоченную кровью муку.
– Давайте разделим ее! – воскликнул дехканин, обнаруживший мешки. – Тут на всех с лихвой станется.
– Нет, – покачал головой ходжа. – Сделаем все по закону, чтобы вас потом не обвинили в самоуправстве.
– Ходжа, вы, верно, шутите! Какой закон? Ведь мираб друг кази.
– Там видно будет. Ты, ты и еще ты, – ходжа выбрал трех мужчин, – идите за Хасаном и приведите его в суд.
– А если он не захочет с нами идти?
– Так уговорите его! Неужели у таких крепких, закаленных работой мужчин недостанет сил объяснить изнеженному бездельнику, что к чему?
– Это мы запросто, – заулыбались дехкане.
– Ты пойдешь с нами, – сказал мрачный Насреддин притихшему в углу мельнику. – Или хочешь, чтобы тебя туда отволокли?
– Нет, нет, что вы, ходжа! – Мельник втянул щекастую голову в плечи. – Я сам дойду.
– Вот и прекрасно. Со мной пойдут четверо, чтобы хитрый гусь не надумал сбежать.
– Да вы что! – округлил глаза мельник. – У меня и в мыслях подобного не было.
– Это хорошо. В противном случае ты вряд ли сможешь дойти до кази собственными ногами. Да и бегать уж точно разучишься.
– Да, да, я все понимаю.
– Тогда чего же ты тут расселся? Вставай и пошли! – приказал ходжа и первым вышел в двери.
Мельник с трудом поднялся с пола – болели ушибленные о лестницу ребра, – и поплелся следом за Насреддином в окружении сильных и очень злых дехкан.
Никто из богачей не верил, что кази когда-нибудь сможет вновь стать тем Шарифбеком, которого они знали много лет. Беднякам же было на него и вовсе наплевать. Но Шарифбек поправился. То ли лекарства от шарлатанствующего заезжего лекаря помогли, то ли сам со временем отошел от хватившего его удара, а все-таки вошел кази в разум. Вроде бы и полностью оправился от удара судьбы, да только осталась у него одна странность: стоило Шарифбеку услышать про ходжу, как его тут же неведомая сила тянула встать на карачки и залаять. Потому Шарифбек строго-настрого запретил у себя в доме все разговоры про ходжу и реже старался выходить из дому, разве что по очень важным делам, например, в баню.
Но уже несколько дней он ничего не слыхал о ходже, и оттого у Шарифбека на душе пели соловьи. И надо же такому случиться, что появление в тот прекрасный вечер Насреддина застало кази на крыше собственного дома. Заметив спешащего к его дому ходжу в окружении дехкан, кази вскочил с удобного ложа, опрокинув дорогой чайный сервиз, и почувствовал, как некая сила пригибает его к полу. Шарифбек решил сопротивляться ей и заметался по крыше, но, зацепившись за курпачи, упал на самый край лестницы, ведущей вниз, и скатился по ступенькам, пересчитав их ребрами.
– О хозяин, что с вами? – переполошился слуга, вбежавший на нечаянный шум.
– Там – гав, гав! – этот – гав! – ходжа! – пролаял Шарифбек, дергая руками и ногами, будто он бежит. Бегать, правда, после падения со второго этажа он уже не мог, но его необоримо тянуло это сделать.
– Не волнуйтесь так, хозяин, – взялся успокаивать его слуга, поглаживая по плечу. – Вам нельзя волноваться.
– Сам знаю, что мне можно, а что нельзя! – огрызнулся Шарифбек, силясь перевернуться на живот, но все тело нестерпимо болело, и он лишь морщился. – Ох, помоги мне встать.
– Конечно, конечно, – слуга подставил плечо, и Шарифбеку наконец удалось воздеть себя на ноги.
– Уф-ф, – сказал он. – Может, он идет не ко мне? Может, просто мимо проходил, а?
– Ну, разумеется, мимо. Что ему у вас делать?
– Да-а, но он шел к моему дому. Ой-ёй, вот он, кажется, поднимается по лестнице! Я слышу его шаги. – Шарифбек с такой силой вцепился крепкими пальцами в плечо слуги, что тот взвыл от боли.
– Хозяин, да успокойтесь вы, – морщась, проговорил слуга. – Ну, пришел ходжа – что тут такого? Подумаешь! Постоит немножко и уберется восвояси.
– Гав! – сказал Шарифбек и вновь начал опускаться на карачки.
– О Аллах, когда же все это закончится? – Слуга молитвенно воздел глаза к потолку, старательно продолжая удерживать кази от падения. Он помог ему дойти до возвышения и усадил, облажив со всех сторон подушками. – Вот так! – сказал слуга, отходя в сторонку и любуясь на дело рук своих. – Теперь вы точно никуда не денетесь.
– М-г-м, – повел головой кази, косясь на двери.
И тут они распахнулись. Кази зажмурился и начал оседать вперед на подушки, но подоспевший слуга вновь придержал его.
– Салам алейкум, почтенный кази! – как ни в чем не бывало поздоровался ходжа.
Кази приоткрыл один глаз и уставился им на Насреддина.
– Ты, о исчадие ада? – выдавил Шарифбек, старательно сдерживаясь, чтобы не гавкнуть. В тот миг ему безумно захотелось подскочить к Насреддину и укусить его, но и это желание ему удалось задавить в корне. – Мало тебе того, что ты со мной сотворил, так теперь еще набрался наглости явиться ко мне?!
– Я рад, Шарифбек, что слухи о вашей болезни оказались сильно преувеличенными. Но я пришел к вам по очень важному делу.
– О ходжа, – застонал кази. – Прошу тебя, оставь меня в покое. Я не хочу больше иметь с тобой никаких дел.
– Как?! – воскликнул Насреддин. – Вы, кази, отказываете людям в справедливом суде? Я не могу поверить своим ушам.
– Если я выслушаю их, ты уберешься наконец?
– Если вы выслушаете и разрешите их дело.
– Да, да, я заранее согласен со всем, только бы – прошу, не обижайся на меня! – не видеть твоего лица, от взгляда на которое мне становится очень плохо!
– Я был бы рад оставить его снаружи дома, чтобы не докучать больному человеку, но оно мне нужно здесь.
– Тогда начинай уже поскорее, – взмолился Шарифбек, – ибо любое промедление все больше тяготит меня.
– В таком случае я не буду тянуть. Скажите, кази, что полагается человеку за воровство?
– У тебя что-то украли? Ишака? – заинтересовался кази.
– О нет, разговор вовсе не обо мне. Но все-таки?
– За воровство – если оно, разумеется, будет доказано! – полагается наказание в виде отрубания кисти руки.
– Все слышали, что сказал мудрый кази? – обернулся Насреддин к дехканам. Те дружно кивнули.
– Так что же украдено и кто вор? – поторопил Шарифбек. – Прошу тебя, не тяни. Я еще не совсем оправился от прошлого удара судьбы.
– Еще немного терпения, кази. Сначала я бы хотел уточнить еще кое-что.
– Говори же!
– А какое наказание ждет того, с кем вор был в сговоре?
– Сговорщика ждет та же участь, что и самого вора. Если же имело место принуждение, но пособник вора все же мог отказаться – в этом случае его ждет наказание палками. Если же отказ мог стоить пособнику жизни, то никакой вины за ним нет.
– А должен ли вор возместить потери пострадавшей стороны?
– Разумеется! Что за глупый вопрос? От тебя – гав! – не сдержался Шарифбек, – я такого не ожидал.
– Благодарю, о кази. Введите преступников! – крикнул ходжа, оборачиваясь через плечо.
Четверо крепких мужчин ввели в дом трясущихся от страха Хасана и мельника. Едва они переступили через порог, как ноги их подкосились, и мираб с мельником бухнулись на колени.
– Что, что все это значит? – растерялся кази. – Послушай, ходжа, ты опять за свое, да? Сначала мулла, потом Зариф, теперь мираб со своим работником.
– Но их вина очевидна, о кази! Один вор, а другой его пособник. Прикажите сделать с ними то, что вы говорили ранее!
– В чем их вина? – устало выдохнул Шарифбек, чувствуя, как у него опять начинает кружиться голова.
– Они нагло обворовывали людей, прибирая самое дорогое, что у них осталось.
– Деньги? – распахнул глаза Шарифбек.
– Откуда у бедных людей деньги? Они воровали хлеб, которым несчастные дехкане должны были кормить свои семьи! Устроив на мельнице потайной выход для муки, они прибирали к рукам по полмешка из того, что ссыпалось в жернова.
– Доказательства?
– Можете отправить свидетелей на мельницу и убедиться в том лично.
– Ходжа, но ведь Хасан уважаемый человек. Зачем ему воровать? Может, он и не знал вовсе о потайном выходе, а виноват во всем мельник, – сделал Шарифбек слабую попытку снять вину со своего друга, но с пола вскочил мельник, трясясь от возбуждения и страха одновременно.
– Я не виноват! – выкрикнул он. – Это все Хасан-ако приказал сделать, это все он!
– Ой-е-о! – схватился за голову кази.
– Прикажите отрубить ему кисть, кази! – продолжал настаивать ходжа.
– Прости, Хасан, – кази стянул с головы чалму и отер ей лицо, – я ничего не могу для тебя сделать. Он прав.
– О пощади меня, ходжа! – взвился Хасан, вцепившись в полы халата Насреддина.
– Как? Ты, всесильный мираб, просишь пощады у меня?
– Пощади и проси все, что хочешь! – гнусаво завыл Хасан, неистово дергая халат. – Я не хотел, шайтан попутал, клянусь!
– Мулла, что ли?
– Он, он. Его была идея, – всхлипнул мираб и обмяк. – Мне бы до такого никогда не додуматься. О ходжа, требуй, я все исполню.
– Хорошо, – кивнул Насреддин, выдирая халат из рук мираба. – Ты напишешь дарственную, по которой передашь реку и землю присутствующим здесь людям.
– Что? Опять дарственная? – вскричал Шарифбек.
– Простите, кази, но у нас мировая. Но смотри, Хасан, если ты откажешься, то дело будет возобновлено.
– Да будет так, – быстро проговорил кази, которому не терпелось покончить с крайне неприятным делом. К тому же у него просто не повернулся бы язык отправить своего друга к палачу. – Если ты нарушишь условия, которые выдвигает ходжа…
– Я понял, я все понял! Я все сделаю! – затараторил трусливый Хасан.
– А ему, – палец кази уперся в застывшего посреди комнаты мельника, – всыпьте тридцать палок по пяткам.
– А-а! – закричал в ужасе мельник, но двое стражников, стоявших наготове, мгновенно подхватили его под локти и выволокли вон из дому.
– А мука? – спросил Насреддин.
– Какая еще мука?! – надулся Шарифбек.
– Мука, что была украдена у людей.
– Э-э, пусть забирают. Все, уходите! – Шарифбек устало откинулся на подушки и закрыл глаза.
– Благодарю, о справедливейший, – поклонился Насреддин, а с ним и остальные, кто был в доме. Старательнее и яростнее всех склонял голову Хасан, стоявший на коленях, так, что едва не разбил себе лоб.
Когда дом опустел, кази открыл глаза и обвел взглядом комнату. Наконец-то гадкий Насреддин оставил его в покое! О всевышний, какое блаженство заключено в тишине и отсутствии этого нечестивца. И впервые кази задумался, а не послать ли все к шайтану, уединившись где-нибудь в укромном тихом уголке. В конце концов, за многие годы кази Шарифбек скопил приличную сумму денег, которая позволит ему безбедно дожить до самой старости, не думая ни о чем. Решено! Завтра же он пошлет прошение казикалану прислать на его место другого кази, и пусть тот разбирает с Насреддином, если ему будет угодно.
При мысли о райском уголке вдали от Насреддина Шарифбек почувствовал, как его душа вновь наполняется сладостной легкостью, а счастье начинает переполнять его. И это было так восхитительно, что Шарифбек крепко зажмурился, боясь спугнуть удачу. Да, именно так он и поступит завтра. Впрочем, почему завтра, а не сегодня?
– Эй, принеси мне бумагу и перо, срочно! – крикнул он слуге, широко распахивая глаза, и как только слуга исполнил его приказание, Шарифбек взялся за дело со всем доступным ему усердием.