Read the book: «Несколько иммигрантов в немецкой среде»

Font:

ISBN 978-5-0056-0491-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Хотели, как лучше…

Двигатели самолета изменили тон, и Маша посмотрела в иллюминатор, хотя после взлета ничего интересного там видно не было. Или облака, или просто небо. А как может быть иначе, если тебе только шесть лет, ты пристегнута ремнем к сиденью и смотреть наружу можешь только снизу вверх. Зря с мамой поругалась, которая хотела посадить ее не у окошка, а между собой и папой. Могла бы с папой поиграть.

Правда, небо раньше было светлым, а стало почти темным. Наверное, уже вечер.

Маша посмотрела на родителей. Мама дремала, как и большинство пассажиров в слабо освещенном салоне. А у папы над головой светит круглая лампочка, и он, как всегда, читает. Поглядывает в книгу и что-то бормочет.

Самолет немного тряхнуло. Маша выкрутилась из-под ремня, встала в кресле на коленки и посмотрела через окошко вниз. Земля так красиво светилась разноцветными огоньками, что Маша звонко закричала:

– Папа, мы уже унижаемся.

Из соседнего ряда раздался смешок. Катя вздрогнула и недовольно покосилась на дочь, затем машинально поправила, подчеркивая звук «с».

– Правильно говорить не у-нижаемся, а с-нижаемся. А ну-ка сядь и пристегнись!

Сосед Фимы по ряду слегка наклонился к нему.

– Это еще-таки вопрос – как говорить правильно. Я ж в Германии почти три года живу. В главном-то, малышка, права. Знаете анекдот – как жилось при немцах в Одессе? Не евреям, конечно. Пили во! – не дожидаясь ответа продолжил он и провел большим пальцем возле горла, показывая, как пили, – жрали – во! Но морально было плохо.

– Устами младенца говорит истина? – растерянно пробормотал Фима. – Возможно.

– Что читаете, не Тору случайно? – вдруг спросил мужчина. – Я вижу, вы весь полет: то читаете, то повторяете, читаете, повторяете.

Фима изумленно посмотрел на соседа и показал ему обложку.

– Попов. «Немецкий за 13 дней», – удовлетворенно прочитал сосед. – Так и думал. Про Тору я для завязки разговора спросил.

Но разговор не состоялся. В салоне включился полный свет. Бортовое радио мелодично звякнуло и произнесло приятным голосом:

– Самолет приступает к посадке в аэропорту Франкфурта.

Загрузив возле ленты выдачи багажа чемоданами и сумками тележку, семейство выбралось в сверкающий зал аэропорта и восхищенно закрутило головами. Мешало, правда, что в зале было чуть ли не жарко. Одевались-то в Петербурге в соответствии с временем года – конец февраля, холодно, но в Германии была уже явно плюсовая температура. Почувствовали это, пока шли от трапа к автобусу.

Катя расстегнула свою красивую шубу, потом сняла с Маши и положила на тележку ее курточку. Потом стянула с рук перчатки и поправила кольцо с дорогим камнем. Фима перевесил на другое плечо битком набитую, тяжелую сумку и достал из кармана куртки листок бумаги. Катя сочувственно проследила за перемещением Фиминой сумки, но свою, хоть и женскую, а тоже тяжелую и раздувшуюся от содержимого, только поддернула на плече.

Вокруг двигалась по своим делам масса людей. Невдалеке был виден кофейный бар.

– А кто нас должен встречать? – спросила Катя.

– Друзья одного сослуживца. Договорились, что мы встретимся возле – Фима заглянул в листок, – райсцентра. Пойду поищу, а вы стойте на этом месте. Тут и потеряться недолго.

– Ладно, Фим. Сумку-то свою неподъемную оставь! Положи на тележку.

– Ну уж нет. Тут все документы и ценности. Я лучше потаскаю.

– Забыл, что ты уже не дома. Тут не воруют.

Катя демонстративно сняла с плеча сумку и положила ее поверх чемоданов.

– Как хочешь, – озабоченно сказал Фима, – но ушами не хлопай. Сейчас приду.

Проводив Фиму глазами, Катя стала приглядываться к бару. Бармен стоял за стойкой, посетителей не было. Решившись, Катя взялась за тележку и стала толкать ее в сторону бара.

– Пошли, Машка.

– Папа сказал здесь ждать, – обиженно отреагировала девочка.

– Ну и стой, а я кофе попью.

Катя покатила тележку к стойке. Недовольная Маша поплелась за ней.

Возле бара Катя отпустила тележку и подошла к стойке. Крепкий черноволосый бармен выжидательно смотрел на миловидную ухоженную блондинку. Пару секунд Катя думала, как сделать заказ. Даже мысль, что, может быть, Фима прав и немецкий надо было учить до переезда, мелькнула у нее в голове. Ерунда, кофе – на всех языках кофе.

– Uno tasse capuchinno, per favore / Чашку капучино, пожалуйста (итал.), – обратилась, наконец, Катя к бармену. «Si, signora.» – кивнул тот, улыбнулся и повернулся к автомату.

– Мама! – услышала Катя испуганный крик дочки.

Резко повернувшись, Катя увидела стремительно двигающуюся к эскалатору и уезжающую на нем вниз мужскую фигуру. Маша и тележка были на месте, но Катиной сумочки на тележке не было.

– Украли! – охнула Катя и схватила Машу за руку. – Куда же ты смотрела?

У Маши заблестели слезы на глазах.

– Дядя сказал: «Тихо»

– Откуда ты знаешь, что он сказал «Тихо»? Ты ж немецкого не знаешь.

– Он по-русски сказал. И так сделал, – прошептала Маша и поднесла указательный палец к губам, показывая, как сделал «дядя».

Встречающих супругов Фима нашел не совсем легко, но узнал сразу. Не только потому, что описаны они были весьма точно, но и благодаря выразительной внешности обоих.

Миша и правда оказался громадным, с открытым славянским лицом, подчеркнутым бородой. Лида, описанная как «слегка еврейка», имела на Фимин взгляд обычное симпатичное лицо, но, по контрасту с Мишей, для поиска в толпе охарактеризована была удачно. Оба были чуть постарше Фимы.

После приветствий, выражения благодарности за встречу, ответного «Ну, что вы! Надо же помогать» двинулись к Кате с Машей.

– Я спрашиваю: «Где райсцентр?», – рассказывал Фима, – Никто не понимает, а один по-английски говорит: «Вы ищете китайский ресторан?» При чем тут китайцы?

Миша хмыкнул.

– Ты что, совсем немецкий не учил? Тебе нужен райЗецентр, – подчеркнул он звук «з», – а ты про рисовый центр спрашиваешь.

– Почему не учил? Учил, по самоучителю, – Фима вытащил «Попова» из кармана.

Но они были уже невдалеке от тележки, и Фима заметил какие-то проблемы, прежде всего – настойчивые возгласы бармена, который кричал не обращающей на него внимания Кате: «Сеньора, драй ойро, битте / С вас три евро, пожалуйста (нем.)»

Катя кинулась к Фиме.

– Сумку украли, – но тут же приняла независимый вид, – только не надо твоих «Я же говорил».

– Деньги, документы там были? – спросил Миша.

– Слава богу, все у меня, – ответил за Катю Фима.

– Тогда не смертельно, – успокаивающе сказал Миша, обращаясь к Кате. – Давайте знакомиться. Миша. Лида – моя жена. А ты – Маша?

Маша кивнула.

– Может, вообще без сумки обойдетесь? – спросил Миша. – Просто времени жалко. Нам же не только вас в лагерь везти, но еще потом домой добираться.

– Как просто у вас – обойдетесь, – буркнула Катя, – В ней такая (!) косметика, – она посмотрела в поисках поддержки на Лиду, но та была совсем не накрашена, – вам не понять. Электронный переводчик. Фотографии. Да и сама сумка от Гуччи!

– Ладно, – огорченно сказал Миша, – я слышал, обычно через час-два сумки находятся, только без ценностей. Лида, Фима и Маша остаются с вещами…

Но тут его перебил буфетчик: – Драй ойро, битте, драй ойро! / 3 евро, пожалуйста (нем.).

– … и разбираются с кофе, – продолжил Миша. – А мы идем в полицейский участок. Катя, возьмите свой паспорт.

Миша с Катей ушли.

Фима посмотрел на нахмуренную дочку.

– Не грусти, Машка. Хочешь мороженого?

Маша кивнула. Фима подтащил тележку к одному из столиков, посадил за него Машу с Лидой и пошел к бармену. Разговор с ним на смеси английского и немецкого Фиму сначала удивил, потом вызвал сомнение и, наконец, огорчил. Но оглянувшись на Машу, он достал кошелек.

К столику Фима подошел с двумя вазочками, на каждой из которых по одному лежало по одному шарику, и поставил их перед Лидой и Машей.

– А что так мало? – удивилась Маша.

– Спасибо скажи. Дома я бы тебе за такие деньги десять шариков купил.

Маша обиженно начала ковырять мороженое ложкой.

– Да, в аэропорту все ужас как дорого, – сказала Лида. – И мне не надо было покупать. Ешь сам.

– Брось ты, я ведь не жадничаю. Мы же уже за границей отдыхали, – взглядом поблагодарил Лиду за понимание Фима, – это я Машку приучаю, что надо отличать туризм от эмиграции. Ешь, пожалуйста.

Лида и Маша с удовольствием принялись есть мороженое.

– Тут программисты нужны, – обратилась Лида к Фиме. – Ты, наверное, сразу работать пойдешь? Программисту может и английского хватить.

– Нет-нет, я хочу полгодика поучить язык, чтобы меня немцы с трудом от своих отличали, а уж потом – на работу.

Лида изумилась.

– Что-то непохоже, чтобы ты так немецкий знал. В немецкой школе, что ли, учился? Или на курсы пять лет ходил?

– Еще чего, – самодовольно улыбнулся Фима, – перед тем, как в страну носителей языка ехать, пять лет учиться! Месяц, правда, самоучитель читаю, – он снова вытащил и любовно погладил тоненькую книжку «Попова», – но, судя по сегодняшним контактам, месяца, наверное, мало. Так что, потренируюсь здесь полгодика с немцами. Больше-то ведь не надо?

Лида опять изумленно посмотрела на Фиму, потом сочувственно склонила голову к плечу. Фима, заметив эти взгляд и жест, удивился.

– А что, разве здесь это не само собой получится?

Лида посмотрела на него еще более сочувственно и отрицательно покачала головой.

– Ничего, прорвемся, – весело и самоуверенно подмигнул ей свежеиспеченный иммигрант.

Мобильный телефон Лиды зазвонил.

– Это Миша из полиции, – сказала она, послушав, – нам повезло. Относительно, конечно. Они уже получили назад сумку. Правда, без косметики и электронного словаря. Идемте к машине.

Фима поднялся и взялся за тележку.

– А у Кати как с языком? – по дороге спросила Лида.

– Пока никак. Но она же переводчик с английского и итальянского, в «Интуристе» работала. А английский – это язык всего мира. На всякий случай купили ей словарик с кнопками, но его вот сперли.

Лида сочувственно покачала головой.

Вся компания погрузилась в большой «Фольксваген-Пассат» не первой свежести.

Миша сел за руль, Фима – рядом.

– Классная тачка, – похвалил машину Фима. – У меня тоже универсал был, но в него бы всё не влезло. С этой не сравнить. Да и дороги, – он махнул рукой вдоль автобана, – не то, что у нас. Наверное, неохота из-за руля вылезать.

Миша пожал плечами.

– Ну, во-первых, есть машины и получше, не говоря уж, что поновее. А во-вторых, это там автомобиль был роскошью. А здесь – давно уже средство передвижения. Как постоишь на таком чудесном автобане пару часов в пробке, так и перестанешь восхищаться.

– Ну, все равно. С кондиционером и медленно ехать не страшно. Я вот перед отъездом свою четверку продал, так так намучился в автобусах и трамваях. Все бока помнут, портфель к груди прижимаешь сильней, чем любимую женщину.

Катя, сидящая сзади, дала Фиме легкий подзатыльник: Портфель тебе дороже меня?

Фима с улыбкой отмахнулся.

– А я тебе завидую, представляешь, – вдруг сказал Миша. – В машине ведь ты от людей изолирован. А в общественном транспорте такое бывало! Помню ехал я в автобусе в консерваторию, еще студентом.

– Ты музыкант? – перебил Фима. – На чем играешь?

– Да здесь на всем приходится. Ну и в школе музыкальной работаю. Так вот, сижу у окна, читаю, как водится. Наконец, моя остановка. Девушке, что рядом сидит, симпатичная такая, говорю: «Вы выходите?» А она мне: «По обстоятельствам…». Протиснулся я мимо нее растерянно, из автобуса вылез и так себя ругал! До сих пор, как вспомню – ругаю.

Фима вежливо хихикнул, Катя улыбнулась. А Маша толкнула маму и спросила: «Это что значит, обстоятельствам?».

– Ты бы лучше ребятам что-нибудь полезное о Германии рассказал, – заметила Лида шутливо. – А то я тоже вспомню. Какого-нибудь немца – чтоб далеко не ходить.

– Все, сдаюсь, сдаюсь. Ты эту угрозу учти, – подмигнул он Фиме, – если у женщины есть возможность немца вспомнить, то это опасно.

– Э, у нас все крепко, верно Катюха? – повернулся Фима к жене.

Миша и Лида обменялись через внутреннее зеркало заднего вида взглядами.

– Ну, дай бог, – закрыла тему Лида.

Машина в темноте подъехала к тяжелым воротам распределительного лагеря для беженцев. За стеной, окружающей лагерь, были видны невыразительные бетонные дома. Миша и Лида помогли Фиме выгрузиться и поднести вещи к проходной.

– Ну все, тут пока прощаемся, – сказал Миша. – Завтра рано на работу, а нам еще до дома час ехать. Телефон наш имеете. Когда поселитесь в хайме, звоните.

– А хайм – разве не имя? – спросила Катя.

– Имя – тоже, хотя и Хаим, – ответила Лида. Но здесь так еще общежития для беженцев называются.

Проходная начиналась с коридора с вертушкой. Перед вертушкой справа находилось большое окно в комнату, в которой сидел средних лет молодцеватый дежурный. Пока Фима подтаскивал чемоданы, Катя обратилась к заинтересованно смотрящему на нее немцу: Good evening. / Добрый вечер (англ.)

– Guten Abend. Ihre Papiere, bitte. / Добрый вечер, ваши документы, пожалуйста (нем.), – ответил дежурный.

Непонимающая Катя сделала извиняющуюся гримаску и, на всякий случай, одарила дежурного одной из лучших своих улыбок. Тот оживился. Подошедший Фима вытащил из сумки документы и сунул их в окошко. Дежурный быстро пролистал бумаги.

– Sind sie verschiedene Familien? / Вы разные семьи? (нем.)

Фима растерялся.

– Йа. Найн. Майне фамилие – Мильман. Зи, – Фима показал на Машу, – аух, майне тохтер. Зи, – он ткнул в сторону Кати, – ист Щукина. / Да. Нет. Моя семья (путает с «фамилией») – Мильман. Она – тоже, моя дочь. Она – Щукина.

Дежурный еще больше оживился.

– Sind sie getrennt? / Вы по отдельности? (нем.), – обратился он к Кате.

Фима отрицательно помотал головой, но дежурный этого не увидел – в это время Катя беспомощно подарила ему еще одну улыбку.

– Gut. Sehr gut. Dann warten Sie, bitte. / Хорошо. Очень хорошо. Тогда подождите, пожалуйста. (нем.)

Дежурный быстро заполнил какие-то бумаги, потом дал их Фиме и Кате для подписи. Затем вышел из своей комнаты с другой стороны вертушки.

– Kommen Sie mit. / Пойдемте со мной. (нем.), – сказал дежурный и забрал у Кати ее чемодан.

Усталое семейство, следуя за дежурным по пустынному двору, дотащилось с вещами до невзрачного одноэтажного здания. Немец открыл ключом входную дверь и впустил прибывших в небольшое мрачное фойе, в стене которого тянулся ряд цельнометаллических дверей. Он открыл одну из них и жестом показал Фиме, чтобы тот заносил вещи в комнату. А Катю, которая тоже хотела войти, придержал за рукав.

– Entschuldigen Sie, bitte. Das Kind ist so müde / Извините, ребенок такой усталый (нем.), – немец показал Кате на полусонную Машу.

Jetzt Sie, bitte. / Теперь вы, пожалуйста (нем.), – дежурный открыл соседнюю дверь и, с улыбкой, мягко подтолкнул туда Катю, которая автоматически зашла в пустую темную комнату.

Немец выжидающе и, со ставшей более нахальной улыбкой, стоял в дверном проеме. Катя начала нервничать.

– I want to go to my daughter. / Я хочу к моему ребенку. (англ.), – Катя оттолкнула дежурного и, подхватив еще стоящий в фойе свой чемодан, кинулась в комнату к Фиме и Маше. И резко захлопнула за собой дверь.

Комната выглядела жутко. Вдоль стен стояли две привинченные к полу двухэтажные металлические кровати. Больше никакой мебели не было, даже столика или стула.

– Как в тюрьме, – сказал уныло Фима, который тюрьму, разумеется, видел только в кино. – Но в тюрьме, кажется, хотя бы белье дают.

В дверь постучали. Дежурный с ледяным лицом зашел и положил на кровать подушки, одеяла и постельное белье. Ледяным же тоном проговорил в воздух:

– Das Wecken ist um sechs Uhr. / Подъем в 6 часов. (нем.)

Катя начала раздевать спящую Машу, а Фима – стелить постели.

– Слушай, я только теперь вспомнил, – сказал он, – что фамилия по-немецки – это не как у нас фамилия, а семья. То-то он обрадовался, решил, что мы друг к другу отношения не имеем. И хвостом сразу завилял. Похоже, ты и немцам нравишься.

– Кто бы сомневался! – буркнула Катя.

Утром, в 6:00, раздался стук в дверь. Фима выскочил из кровати и, спросонья, не одеваясь открыл дверь. За дверью обнаружилась недовольная женщина, брезгливо смотрящая на стоящего в трусах и майке Фиму. Она начала говорить, очень быстро.

– Ich heiße Frau Hild. Ich bin Lagerleiterin. Sie haben die Regeln verletzt, als sie zwei Zimmer verlangt haben. Sie haben dreißig Minuten zum Frühstück. (И – медленно:) Nach dreißig Minuten warte ich auf Sie in meinem Zimmer. / Меня зовут фрау Хилд. Я начальница лагеря. Вы нарушили правила, потребовав вечером вторую комнату. У вас 30 минут на завтрак. (И – медленно:) Через 30 минут я жду вас в своем кабинете.

Про 30 минут Фима вроде бы понял. Наскоро одевшись, они вышли во двор лагеря. Искать общую столовую не пришлось – туда тянулась толпа людей. Надо было просто идти вместе со всеми. Огромный зал столовой был уже заполнен. На завтрак давали большие мягкие белые булочки и кисель. Впрочем, вместо киселя можно было налить себе «кофе» из здоровенного чана с краником. Но за едой пришлось еще постоять в длинной очереди, состоящей главным образом из африканцев. Судя по громким разговорам светлокожих мужчин и женщин на непонятных языках, но с вкраплениями знакомых слов, были там и славяне – может быть, югославы, или албанцы, хоть они и не славяне.

Стояла в очереди и пара белых женщин, похожих на своих. Одна из них, энергичная пожилая «дама», призывно помахала рукой семье, вставшей в конец очереди. Другая, приятная, но какая-то невзрачная молодая женщина, безучастно смотрела в сторону новеньких. Фима, оставив Катю с Машей на месте, нерешительно пошел к ним.

Женщина постарше затараторила, когда Фима был еще в нескольких шагах от нее.

– Ну шо вы не йдете, я машу, машу. Ци черни уси булочки зъидят, пока вы до роздачи дойдэте. Мы здесь вже цилу недилю, усе знаемо.

– Спасибо большое, – он помахал Кате, чтобы она шла с Машей к нему, – А то нас начальница разбудила, сказала, чтобы я через полчаса у нее в кабинете был. Мы еще пока помылись…

– От зараза, – затараторила женщина снова, – вообще-то, она до людин не замается, з свого кабинету носу не каже.

– Я понял, она разозлилась, что нам вчера две комнаты выделили. Хотя мы во вторую даже не заходили.

– А, цей кобеляка, помощник, – продолжила тараторить женщина. – Он и до моей Жанночки домогався.

– Ну, мама. Ничего не приставал. Они здесь знаешь как за свое место боятся, – глядя в сторону сказала молодая женщина.

– Боится, я ж не спорю. А натура – просит, – отпарировала старшая. – А вы откуда?

– Из Петербурга, – Фима помахал еще раз своим, которые нерешительно двигались в сторону Фимы.

– А мы с под Винницы, из Жмеринки. Нам знакомые здесь в городе квартиру ищут. Спасибо, помощник до Жанночки интерес имеет, так нас в хайм не отправляют.

– Мама. Ну какой интерес? – опять вяло сказала Жанна.

И тут Фима взглянул на большие настенные часы – они показывали полседьмого.

– Ой, я побегу, – забеспокоился он, – Это Катя, это Машка. – И бросил на ходу Кате: Возьмите мне булку.

Пожилая протянула Кате руку. Меня Роза зовут, здесь по отчеству не говорят. А это – моя Жанночка.

Фима робко постучал в дверь фрау Хильд и, не услышав ответа, приоткрыл ее.

– Входите, – жестко (и, конечно, по-немецки) сказала начальник лагеря. Вы опоздали на 5 минут. Вы находитесь в лагере для беженцев и перемещенных лиц, предназначенном только для дальнейшего распределения в лагеря временного проживания, называемые хаймы. Поэтому вы сегодня же покинете эту территорию.

Напуганный быстрой, агрессивно звучащей и полупонятной речью женщины, Фима растерянно промолчал и оглядел кабинет. Для начальницы лагеря обстановка была скромной, если не сказать – скудной, хотя и соответствовала оформлению всех других виденных им здесь помещений. Стол, стул, компьютер, на стене большая карта юга Германии. Заметными красными кружками на карте были отмечены несколько пунктов; Фима сумел разглядеть только находящееся в центре карты слово Karlsruhe (Карлсруэ), знакомое ему по вчерашней поездке с Мишей.

– Извиняйте, – придумал как употребить свой плохой немецкий Фима, – мы хотел жить некоторый время в Карлсруэ. Наши друг хотеть помочь находить квартира в Карлсруэ.

– (нем.) Это исключено, – отрывисто сообщила фрау Хильд, так что Фима, не поняв слов, понял, что ему отказано. – Машина для вас будет здесь через час.

– (плохой нем.) Извиняйте, но в столовой мы встретил два женщин из Украина. Они здесь жил неделю.

– (нем.) Ах, так! Тогда они поедут с вами. У вас есть предпочтения, в какое место вы бы хотели поехать в хайм?

– Если мы обязательно ехать, тогда, пожалуйста, в Хайдельберг. Там жить наши родственник.

– (нем.) Ага, родственник в Хайдельберге…

Начальница подошла к карте, прижала большой палец к кружочку «Карлсруэ», а указательный – к кружочку севернее, Фима разглядел, что к Хайдельбергу. Потом как циркулем провела указательный по окружности вокруг точки Карлсруэ и почти на противоположном конце диаметра описанной дуги, с выражением удовлетворения на лице, уперлась в еще один кружок.

– (нем.) Здесь мы хайм закрываем, – пробормотала она себе под нос. Потом с сожалением отвела указательный палец немного назад.

– (нем.) Вы поедете сюда.

Через полтора часа микроавтобус, в котором ехали довольная Маша с ошарашенными родителями и, напротив них, Роза и Жанна, выехал на автобан.

– Ну шо, Фимочка, – презрительно морща нос сказала Роза, – спортил нам жизнь? Нам еще недилю надо было в лагере пожить, квартиры посмотреть. Как говорят, не делай людЯм добро, не будешь йисты дермо.

– Ну, мама! Причем тут Фима? – заступилась за него Жанна.

– Причем? Был бы ни при чем, не глядел бы щас так внимательно в окошко.

– Ну, простите. Я же не знал, что на вас ссылаться нельзя, – виновато посмотрел на Розу Фима.

– Простите… Це вже больше по-людски. Э-э-х, – вздохнула Роза и тоже стала смотреть в окно.

Но долго молчать она, видимо, не могла. Поэтому всю дальнейшую дорогу Фима слушал историю выезда Розы и Жанны из Украины в автобусе через границу, про украинскую, польскую и немецкую таможни, про прошлые и будущие планы Розы насчет Жанночки, и голова у него к концу поездки шла кругом. Но прерывать Розу ему было неловко – ведь он и правда поломал этим незлым людям намеченное. Катя историей Розы не интересовалась, иногда подремывала, изредка «играла» с Машей в ее куклы, а в остальное время с удовольствием смотрела в окно на просыпающуюся после зимы природу. Но в какой-то момент, поймав паузу, она обратилась к Розе:

– Скажите, немки все такие злые?

– Та не, разные, как везде. А у Хильды работа такая. В этот лагерь же сброд со всего мира стекается, половину сразу можно в тюрму. Вот и злая.

Микроавтобус остановился у трехэтажного дома. Водитель зашел внутрь, а прибывшие начали выгружать чемоданы и сумки. Из дверей показались водитель и какой-то мужчина, как потом выяснилось – хаусмайстер, это должность типа управдома плюс слесаря. За ними выскочили несколько детей. Маша оживилась, но сделала вид, что ей все равно. Из пары окон высунулись и стали смотреть на событие какие-то любопытные.

– Willkommen. Kommen sie mit. / Добро пожаловать. Идите со мной, – сказал хаусмайстер, и все потащились с вещами внутрь хайма.

Хаусмайстер жестом показал Розе, и Жанне остаться в фойе в фойе, а Фиме и – Кате – подниматься за ним по лестнице. Стесняющуюся любопытных местных детей Машу Роза посадила рядом с собой на чемоданы.

– Können sie Deutsch? / Вы говорите по-немецки? – дружелюбно спросил хаусмайстер.

Уж это-то фразу Фима знал хорошо.

– Ja, – ответил он и, помолчав, честно добавил, – Ein bisschen. / Да. Немного.

Навстречу прошли несколько человек, еще кто-то выглянул из дверей. Одной из выглянувших женщин хаусмайстер помахал рукой.

– Hallo, Tanja. Kannst du mir helfen? Den neuen Gästen das Heim zu zeigen? Komm mit. / Можешь мне помочь? Показать общежитие новым гостям? Пошли.

– Natürlich. Ich komme gleich. / Конечно. Сейчас приду, – отозвалась Таня.

Хаусмайстер завел Фиму с Катей в выделенную для них комнату и разложил какие-то бумаги на столе. Катя посмотрела из окон. Вид из одного окна был очень красив, просто «Петров-Водкин», холмы, перетекающие один в другой. Из другого окна был виден добротный дом с мужиком на веранде. Мужик приветственно кивнул Кате головой. Катя испуганно отскочила от окна.

– Unterschreiben Sie bitte hier, hier und hier. / Подпишите здесь и здесь, и здесь, пожалуйста, – обратился хаусмайстер к Фиме и Кате.

Пока Фима и Катя подписывали бумаги, в комнату зашла Таня.

Хаусмайстер обрадовался.

– Frau Tanja zeigt ihnen das Haus und erklärt unsere Regeln, die sie gerade unterschrieben haben. Mit allen Fragen können Sie ruhig zu mir kommen. Verstanden? / Фрау Таня покажет вам дом и объяснит наши правила, которые вы только что подписали. Со всеми вопросами вы можете спокойно приходить ко мне. Поняли?

Таня успокаивающе кивнула ему, а супругам сказала по-русски: поняли. Хаусмайстер еще раз ободряюще улыбнулся новым жильцам и вышел, почти пропев: Tschü-ü-ü-ß / Чю-ю-юс.

Он что сказал? – удивился Фима.

– Когда? – спросила Таня, – Чюс, что ли? Это значит, до скорого. Да вы не пугайтесь так. Первое время никто ничего не понимает. А многие – и потом тоже. Меня Таня зовут, как вы поняли.

Фима пожал протянутую руку.

– Фима. Это моя жена Катя, а внизу еще Машка чемоданы сторожит.

Катя и Таня тоже пожали друг другу руки, оценивающе глядя друг на друга. Катя, полноценно одетая, смотрела немного высокомерно на одетую по-домашнему Таню. Таня, симпатичная женщина примерно Катиного возраста, улыбнулась Кате с легкой усмешкой опытного человека.

– Ну, затаскивайте ваши вещи, – закончила процедуру знакомства Таня, – а потом, минут через двадцать, спускайтесь в кухню. Покажу вам наши хоромы.

Фима, Катя, Маша, Жанна, Роза стояли в дверях большой кухни, в которой занимались своими делами несколько женщин и мужчин, и с любопытством оглядывали ее. Вдоль одной из стен стояли 4 четырехкомфорочные газовые плиты, у другой – несколько моек и разделочные столы. На стенах над столами висели полки, в основном заставленные кухонной утварью. Возле большого окна находились несколько обеденных столов со стульями. Старожилы тоже с любопытством оглянулись на новеньких.

– Заходите, – сказала Таня, – С народом потом познакомитесь, а сначала я вас по дому проведу. Это, как вы поняли, кухня. Главное место в доме. Средоточие общественной жизни. Ну и скандалов, конечно.

Одна из женщин, симпатичная молодая брюнетка, достала из кармана халата пачку сигарет и прокомментировала: Если бы ты не скандалила, никаких скандалов не было бы.

– Ну, ты, Клавка, вечно состришь, – хихикнул один из мужчин.

Таня как будто не услышала Клавиного замечания.

– Там, где полки свободны, можете их занять вместе со столами под полками. Вон за той дверью – кладовка. Там выберете себе посуду, приборы. Чайники общие, так что, если поставили чайник и ушли, не удивляйтесь, что кто-то кипяток использовал. В хайме живут кроме наших еще югославы и цыгане, но их немного и мы с ними практически не пересекаемся. Бывает, что их дети с нашими поцапаются, а в остальном здесь все мирно, – С поджатыми губами она посмотрела на Клаву. – Идем дальше.

Следуя за Таней, новенькие прошли до небольшой комнаты, в которой стояли три работающие стиральные машины, две сушильных, большие коробки со стиральным порошком и буквально горы белья в больших тазах.

– Здесь можете стирать свои вещи, – продолжила Таня. – Порошок бесплатный, стирка и сушка – тоже. Правда, тут с утра до ночи очередь и зевать не стоит, но пробиться можно. Только с 21 до 8 стирать нельзя.

– Откуда же тут так много стирки? – удивилась Жанна.

– Через пару дней узнаете, – ухмыльнулась Таня.

– Вот там, – выходя из прачечной показала она на еще одну дверь, – душевые: мальчики отдельно, девочки – отдельно. (Маша хихикнула). В подвале – спортивный зал, настольный теннис, ну – посмотрите. Там же проходят общие собрания. Вот главное, а остальное – по ходу дела. Если хотите чаю, пойдемте в кухню – покажу мой стол. Пока не освоитесь, берите там заварку, печенье.

Таня взяла Машу за руку: пошли, познакомлю тебя с подружкой.

Фима лежал на кровати, листал учебник Попова. Катя разбирала чемодан и вешала одежду в шкаф.

– А Машка где? – спросила она.

– С Яной где-то бегает.

– Это кто?

– Дочка Тани, на год старше Машки. Зря ты на Таню так смотрела.

– А нечего меня презирать. Лишь за то, что я на полгода позже нее приехала.

– По-моему, нормальная тетка. Чаю нам дала с печеньем.

– Если нормальная, то все и будет нормально.

Раздался стук в дверь. Тут же она распахнулась и в комнату стремительно вошел молодей мужчина, по виду – ровесник Фимы, обаятельный, но, в отличие от Фимы, с заметно выраженными еврейскими чертами. Он протянул Фиме руку.

– Алик.

– Фима.

Алик энергично повернулся к Кате.

– Позвольте представиться, Алик Зайчонок. Танин супруг.

Катя рассмеялась, – Это вас жена так ласково зовет, Зайчонок?

– Нет, – радостно отреагировал Алик, – это моя фамилия. Но так ласково меня может называть любая красивая женщина.

– Вы при своей жене тоже такой смелый? Не похоже, что вы хотите подружиться с моим мужем, – строго заметила Катя.

– Ой, только не надо лишнего. Я уверен, Фима привык к восторгам по вашему поводу и даже за время дороги успел по ним соскучиться. И уж, конечно, не обижается. Верно, Фима?

– Если б я не видел, что вы просто болтун, может и обиделся бы, – миролюбиво сказал Фима.

– Нет, я не болтун, – решительно возразил Алик. – Я просто легкий, жизнерадостный человек. Но я сейчас по другому поводу. Меня попросили отвести вас в ратхаус, это типа горсовета нашего, чтобы вы получили ваши первые в жизни халявные деньги. Роза с дочкой уже ждут внизу.

– Это обязательно – всем идти? – Я бы лучше разобрала вещи и отдохнула. – недовольно спросила Катя.

– Нет, если Фима возьмет ваш паспорт и все документы, а вы совершенно неожиданно и напрасно откажетесь от моей компании, можете совершенствовать свое совершенство целых два часа. Или три, потому что я планирую на обратном пути завести всю команду в магазин. Вы же собираетесь угощать старожилов по случаю прибытия?

По дороге в ратхаус Алик, извинившись перед женщинами, попросил их идти немного сзади и устроил Фиме настоящий допрос, видно соскучился по разговорам с ровесниками одного образовательного уровня. Откуда, где работал, что с родителями, почему они не поехали и прочее – вопросы сыпались один за другим. Но особенно он интересовался Катей.