Read the book: «Тропами судьбы»

Font:

* * *

Часть 1. Безоблачное детство

Глава 1

Зинаида умирала долго и мучительно. В 26 лет рак изнутри разорвал веселую хохотунью, мать пятилетнего Лени и восьмимесячной Любы. Операция в Челябинске не помогла: поздно обратились.

Июльским вечером под шелест дождя сердце Зинаиды остановилось. Григорий, муж, недавний фронтовик, взвыл страшным голосом, упал в ноги жены и так пролежал до утра.

Дождь понемногу угомонился, дед Александр, отец Зины, взял в руки рубанок и начал сооружать гроб. Женщины суетились вокруг усопшей. Одни ее обмывали, а соседка бабка Кузничиха охрипшим голосом читала молитвы. В белом платке, темно-сером платье Зина лежала спокойная, с едва заметной морщиной у рта. Земная жизнь закончилась, она уходила в небытие, оставив двух сирот на попечение отца и дедушки с бабушкой.

Приехал фотограф. Семнадцать человек расположились по степени родства. Дед Владимир с женой Матреной – родители Григория, Катя – жена брата Зины Федора, тот служил в армии, Григорий с дочкой на руках, Ленька с бабкой Ариной, матерью Зины, дед Александр – ее отец стояли в первом ряду.

Ленька угрюмо, с обидой на весь мир – его не пускали гулять с ребятами, – терпеливо ждал окончания фотографирования. Наконец все стали расходиться. Ленька юркнул к забору, нашел дыру и через секунду был у озера. Там пацаны жгли костер, на углях жарили пескарей. Колька, лучший друг, спросил:

– Что там было?

Ленька потянулся за рыбкой:

– Фоткались, утром, сказали, зароют.

– Ты плакал?

– Че еще. Папка новую мамку сыщет.

– Во дурак!

Ленька жил в поселке балластного карьера города Троицка. Жителей – раз-два и обчелся. Девять серых домов вмещали в себя человек пятьдесят. Взрослые работали в карьере, а пацаны болтались без дела, часто бедокурили. Вот и намедни чуть не сжили со света бабку Кузничиху.

Вечером у Кольки Филатова стащили тыкву, убрали внутренности. Кто-то из цыганят – а они были намного взрослее – принес свечу. За полночь подползли к дому Кузничихи. Тыква в темноте выглядела зловеще: два огромных глаза, дырка из-под носа и щербатый рот должны были сделать свое черное дело. Зажгли свечу, сунули в импровизированную голову и поднесли к окну. Ленька постучал в спальню Кузничихи. Она раздвинула шторы, увидела страшилище, заорала благим матом и грохнулась в обморок.

Ленька утром получил от отца полноценную порцию ремня.

Кольку Филатова и двух его старших братьев Федьку и Витьку отец отстегал кнутом.

Отпевали Зинаиду в единственной церкви города. Священник, окончив службу, произнес:

– Святая Зинаида была, я это нутром почувствовал.

Он подошел к Леньке, погладил его по стриженой голове.

– Не потеряйся в этой жизни, сынок.

Первые комья глины упали на крышку гроба. Рядом закаркали вороны, взвыли бабы. Ленька словно очнулся от сна, дико посмотрел на происходящее: мамки рядом не было. Молния полоснула по сердцу: мамка там, в яме.

Мальчонка взревел, вырвал ручонку из ладони отца:

– Ма-а-ма…

И прыгнул в могилу.

Очнулся дома, тело горело, нещадно бил озноб, во рту сухо.

Бабка Арина вытерла сухие губы, Ленька снова потерял сознание, а может, и заснул.

Эти кошмары он запомнил навсегда.

Ленька летит в могилу, срывает кожу на коленях, сознание гаснет и чей-то голос отдается в мозгах:

– Зачем мамку обижал, сколько горя ей принес. Бог тебя накажет. Всю жизнь будешь мучиться. Помни это.

Глава 2

После поминок близкие родственники собрались в доме деда Александра. Сухонький шестидесятилетний старик – непререкаемый авторитет. Три расстрела избежал Александр Кириллович. В молодости он жил в селе Михайловка, что в Казахстане, на границе Троицкого района.

В годы Гражданской войны село захватили белогвардейцы. Они собрали в кучу всех молодых парней. Началась фильтрация. Троих, в том числе Александра, отделили от односельчан. Эти ребята входили в комитет бедноты, сочувствовали красным. Вердикт белых был суровым:

– Расстрелять!

На рассвете ребят вывели из сарая.

«Все, конец», – подумал Александр. Мысленно попрощался с женой Ариной и полугодовалой дочкой Нюрой.

Он взглянул на синее небо, представил, как душа уплывает ввысь.

Но казни не последовало. Усатый штабс-капитан коротко бросил:

– Всех в строй. Нам каждый штык дорог.

Через месяц после длительного похода Александр с другом Сережкой сбежали. Домой пробирались по ночам, питались подаяниями сердобольных казахов. Жена, увидев грязного, обросшего мужа перекрестилась:

– Свят, свят, убери этого дьявола.

«Дьявол» обнял Арину:

– Дурочка, это я, муж твой.

Через неделю в Михайловку пришли красные. Сашку переодели в форму, дали винтовку и погнали на войну. Правда, перед этим его допрашивал строгий комиссар. Сначала его побили, постращали расстрелом, но простили.

Во время очередного боя Сашка в прицел винтовки увидел того штабс-капитана, офицера, что спас его от расстрела. Александр нажал на спусковой крючок, перед этим чуть дернул стволом. Пуля угодила врагу в плечо…

После сражения Сашку мутило, в голове роились тысячи мыслей. Он не понимал происходящего. Парнишка от сохи, с трехклассным образованием варился в чудовищном кровавом котле. Ночью он ушел в родную Михайловку.

Жизнь потихоньку налаживалась. Александр работал в колхозе, воспитывал троих детей: Нюру, Тоню и Зину. На трудодни получали зерно, зерно меняли в Троицке на мануфактуру, сахар, соль. Ужасы войны остались где-то далеко. Не гадал, не думал молодой мужчина, что это годы затишья перед бурей. Отголоски Гражданской войны еще больно ударят по семье Дикопольцевых.

…Ночью за ним пришли. На полуторке группу мужчин повезли в Троицк. Всех их когда-то мобилизовывали в белую гвардию.

В тюрьме разъединили. Александр попал в камеру со стариком-уголовником. Услышав рассказ о мытарствах последних лет, уголовник вынес вердикт:

– Могут к стенке поставить, паря.

Дни тянулись невыносимо долго. Кормили плохо, спали на рваных матрасах. В туалет водили раз в сутки. По ночам слышались крики допрашиваемых. Иногда раздавались одиночные выстрелы. После этого уголовник крестился:

– Отдал человек Богу душу. Девять граммов свинца получил.

Рано утром Александра разбудили. Повели к начальнику тюрьмы. На допросе молодой мужчина правдиво отвечал на вопросы, поведал о своей жизни. Через несколько часов в кабинет вошел красноармеец:

– Отведи-ка его ко мне домой, – приказал начальник, – супруга распорядится.

Начальник тюрьмы жил в небольшом доме возле железнодорожной станции. Его жена, моложавая женщина с усталыми глазами, жалостливо посмотрела на арестанта, накормила горячим супом, не пожалела молока и хлеба. Затем дала в руки топор, велела рубить дрова. Не отдыхая, Александр махал топором, складывал дрова под навес. Вечером его накормили, отвели обратно в тюрьму.

Целый месяц Александр работал у начальника: ремонтировал сараюшки, менял венцы в бане, таскал рассыпанный на железной дороге уголь.

Тот момент Александр не забудет никогда. Его снова вызвал начальник тюрьмы. В руках держал кипу бумаг.

– Саша, – обратился он, – основной компромат на тебя я уничтожил, но ты уже на крючке. Я от тебя отвел расстрел. Но мой совет: мчись домой, забирай семью, односельчанам скажете, что уехали на юг Казахстана, а сами возвращайтесь сюда. Запомни адрес железнодорожного начальника. Я с ним договорился, тебе дадут работу и жилье.

На прощание произнес:

– Хороший ты мужик, неиспорченный, настоящий.

Подумав, добавил:

– Ко мне никогда не обращайся. Забудь все…

Зину похоронили. Двое маленьких детей оставались на руках Григория. Он пребывал в отчаянии. И Александр Кириллович вынес вердикт:

– За Любонькой будет следить Катя, корова у нас есть, молока на всех хватит. Ты, Гриша, работай, Леньку мы тоже не оставим. А дальше что-нибудь придумаем.

Дом деда Александра стоял у самой железной дороги, где он трудился обходчиком. Ленька жил недалеко, в поселке. Днем он с пацанами носился по округе, вечером уходил к деду: бабка Арина больно вкусно готовила.

Глава 3

К осени жизнь Леньки, да и всей родни, резко изменилась. Отец привел в дом жену – Таню Афанасьеву. Она из многодетной семьи, ее мать в одиночку воспитывала шестерых детей. В годы войны Афанасьевы сильно голодали: ели брюкву, редко – картошку, варили затируху из чего придется. Может, и поумирали бы в лихолетье малые дети, да Таня устроилась работать на мясокомбинат. Сама-то сытая была, а домой даже обрезков не могла принести. На вахте стояли серьезные охранники, поймают – до десяти лет тюрьмы можно схлопотать.

Но, как говорят, голь на выдумки хитра. Опытные работницы научили искусству воровства. Граммов по 100–200 колбасы Таня умудрялась приносить домой.

После войны ее поймали на воровстве. На счастье девушки, законы были ослаблены, вкатили Татьяне Афанасьевой два года условно и, к радости родных, оставили на работе.

С Зиной и Григорием она была знакома. Искренне переживала смерть молодой женщины. Как-то возвращалась с работы; дорога проходила через поселок балластного карьера, она заглянула к Григорию. Тот неумело прибирался в доме. Татьяна взяла тряпку, поменяла в ведре воду, выскребла все половицы, вдобавок сварила ужин.

Назавтра все повторилось. Жалость к Григорию, его детям захлестнула сердце Татьяны.

К удивлению окружающих, через полгода после смерти Зины Татьяна перешла жить в дом Григория. Люди одобряли ее поступок, даже дед Александр сказал:

– У тебя доброе сердце, дочка, спасибо от имени сирот.

Ленька со страхом наблюдал за происходящим. Два дня он бычился, избегал мачеху. Вечером за ужином Татьяна спросила мальчишку:

– Мы будем друзьями?

– Нет, – ответил Ленька.

Взрослые остолбенели. Ленька же добавил:

– Мы будем сыном и мамой.

Татьяна заплакала от радости.

Новая мамка разбудила сына рано, дала денег, велела купить хлеба и сахар:

– Сегодня соседи придут помогать строить из самана землянку.

Из Краснодарского края с семьей из шести человек приехал отец Григория Владимир. У него – ни кола, ни двора. Всю жизнь шабашничал, строгал детей. Ко всему – любил выпить. Под старость лет решил угомониться и детей пристроить к делу. А те все школьного возраста: Николай пойдет в восьмой класс, Сашка – в пятый, Валя – в четвертый, а Танька – в первый.

У Владимира была вторая жена, звали ее Матреной. Первая умерла, когда родила Сашку. Нынешняя – на двадцать лет младше мужа. Хитроватая, работящая, на ней держалась вся семья.

Почти неделю люди готовили саман, сушили, из старых брикетов возводили стены. Укладывали нестроганый пол, а крышу сверху обмазывали глиной, поверх набрасывали землю.

Наконец землянка была готова. Брага лилась рекой, закуски – много. Люди разговорились:

– Спасибо Сталину, его помощникам. Цены на все снижают, зарплату стали давать, меньше в тюрьмы сажают.

Ленька слушал, затаив дыхание. Его поражала логика дяди Пети Филатова, отца его друзей. Он, как и Григорий, – фронтовик, орденоносец, но был контужен, а оттого и нервный. Кнут в его руках был орудием воспитания. Сегодня же разоткровенничался:

– Хренота все это, други. Я всю Европу прошел, два года наблюдал за их жизнью. Война их тоже изнахратила, но живут европейцы намного лучше. И правители народ не губят. А у нас за малейшую провинность – к стенке, в лучшем случае – на лесоповал.

Бабка Кузничиха перекрестилась:

– Свят, свят, Петя. Угомонись. Ненароком твои слова долетят до чужих ушей.

Многие поежились.

После очередной кружки браги над поселком полились задушевные песни.

Отец пошел получить зарплату в контору, которая находилась на станции Золотая Сопка. Добираться до конторы сложно: надо идти по песку балластного карьера, потом переходить железнодорожный мост, по которому часто ходили поезда, а дальше – топать по путям.

Вернулся Григорий хмурый. В руках держал повестку в суд.

– Чего ты натворил, Григорий? – заволновалась жена. Она была на восьмом месяце беременности.

Григорий пожал плечами:

– Завтра все узнаю.

Вернулся с заседания суда отец расстроенным:

– Присудили алименты – моему отцу.

Татьяна ахнула:

– Вот паршивец! Хату ему поставили, продуктами помогаем, а он!..

И заплакала.

Владимир Кабанов, отец Григория, никогда официально не работал. После побега из колхоза шабашничал, до войны осел в Краснодарском крае, а, узнав, что сын хорошо устроился на Урале, с семьей приехал к нему.

Вечером заявился Александр Кириллович. Он ласково поглядел на округлившийся живот Татьяны.

– Танюшка, – так он ее называл, – ты не отчаивайся, скоро богатыря родишь, а пока Катерина поживет у вас. Пусть Гриша спокойно работает, а мы, чем можем, поможем.

И снова жизнь равномерно, спокойно потекла в своем русле. Татьяна родила сына, назвали Юрой. Из армии, весь в орденах, вернулся Федор – младший сын деда Александра. Он воевал в Маньчжурии, командовал взводом артиллеристов. Рассказы дяди завораживали. Ленька ни на минуту не отходил от него. В первый вечер, когда начали отходить ко сну, Ленька твердо сказал:

– Буду спать с Федей.

И прыгнул к нему в кровать. Жена Феди Катя испуганно смотрела на это и, подумав, нашла выход: надела на грудь Леньки китайские ордена. Пацан от радости едва не задохнулся. Эту ночь он спал с дедом на печи.

Глава 4

Дед Кабанов неплохо устроился на новом месте. Приглядел клочок плодородной земли, дядя Петя Филатов вспахал, разрыхлил землю. За аренду коня заплатит «местной валютой» – самогоном. К осени собрал урожай семечек, подсолнечники на Южном Урале выросли отменными.

Мальчишки с завистью смотрели на мешочки с жареными семечками. Голова у Владимира Кабанова работала, как у настоящего коммерсанта. Сначала он решил обработать Леньку:

– Внучок, принеси рубль, насыплю стаканчик.

Ленька развел руками:

– У меня нет денег.

– Поищи дома.

Пацан изнывал от желания пощелкать вкуснятины. Он помнил, что отец хранил получку в пиджаке за занавеской. Мальчишка, сгорая от стыда, достал пачку рублевых, вытащил одну и пулей помчался к деду Владимиру.

Дед погладил большую блестящую лысину:

– Молодец!

И не мешкая, купил самогону.

У деда была коза Люська. Он научил ее пить водку и курить. Вот и сегодня собрал вокруг себя ребятишек, влил козе немного самогона, сунул в рот горящую самокрутку. Люська зажмурилась от удовольствия, вдохнула в себя дым. Хмель ударил в голову, и она, взбрыкнув копытами, бросилась на пацанов.

Визг, смех, неподдельная радость неслись над поселком. Дед Владимир истерично хохотал. В это время проходил другой дед Александр. Он осуждающе покачал головой:

– Пойдем-ка, Леня, к нам. Разговор есть.

Дома у Дикопольцевых собралась вся семья. Баба Ирина наварила щей, потушила картошку с крольчатиной. Федя достал пачку газет. Катя, его жена, учила сестру Леньки Любу ходить. Та делала успехи, шатаясь, проходила от стола до кровати.

Когда поужинали, Федя сказал:

– Леня, тебе скоро в школу. Будем изучать буквы, а потом начнем читать.

Дядя Федя в глазах Леньки был героем, и мальчик с радостью окунулся в сложную для него науку грамматику.

Через месяц свободно читал газеты. Видя это, Татьяна, мачеха, подсунула ему книгу Жюля Верна. Приключения захватили Леньку. Он забросил друзей, перестал хулиганить. В мыслях ходил по морям и океанам, как герои книг.

Однажды все-таки сорвался. Два железнодорожных моста охранял и ухаживал за путями дед Егоров. Семидесятилетний старик нещадно гонял пацанов, которые с «быков» прыгали в реку, лазили по балкам, обидно строили Егорову рожицы.

В тот сентябрьский день сторож после очередного озорства поймал Федьку Филатова. Деловито снял штаны с него и на виду детворы отшлепал по попе. Этого шпана простить не могла.

Под покровом ночи группа мальчишек и девчонок собралась на берегу реки у моста. На склоне рос картофель деда Егорова.

Ленька шепотом командовал:

– Крупную картошку кидайте в речку, маленькую – не трогайте, у старика есть поросята, еще подохнут без еды…

Монотонно зашуршала вырываемая ботва. Следом раздавались тихие всплески на реке. Вскоре все стихло. Участок стоял голый.

На следующий день Ленька получил от отца порцию ремня, а ребятишки Филатова – кнута.

Родители сбросились по десять рублей и отдали деньги несчастному старику.

В выходной день директор школы № 45, где учились наши герои, принимал группу фронтовиков-родителей. Уселись на крылечке, где дул теплый ветер, рядом пели птицы, за забором тявкал одинокий пес. Разговор начал Григорий:

– Владимир Петрович, мы пришли за помощью. У нас в поселке балластного карьера двенадцать ребятишек, здесь, на Золотой Сопке, не меньше пятидесяти. Хулиганят больно, и вы это отлично знаете. Надо что-то делать.

Многочасовая беседа принесла положительные результаты: мужики своими силами построят крольчатник голов на двести, а директор школы выбьет в гороно ставку пионервожатого. Он будет заниматься ребятней. Уход за животных ляжет на физрука Геннадия Алексеевича и некоторых мужчин-учителей. Их, к слову, было всего двое. Ведь война многих мужчин выкосила.

Глава 5

Крольчатник строили на уроках труда старшеклассники. Командовал и был главным плотником Иван Дикопольцев, дальний родственник Леньки. На Ивана нельзя было смотреть без содрогания: лицо изуродовано страшными шрамами, глаз не видно, тяжелые красные рубцы исполосовали все щеки и подбородок.

Иван женился на красавице Вере во время войны. Оба статные, красивые. Люди им завидовали и восхищались. Лучшей любящей пары в округе не сыскать.

В июне 1943 года Иван – он был помощником машиниста паровоза – доставлял из Челябинска на фронт танки. По дороге у них взорвался котел. Через шесть месяцев из госпиталя вышел урод. Окружающие на него смотрели и многие из жалости плакали.

Жена Вера терпела до конца войны, а потом не выдержала и загуляла с фронтовиками, которые возвращались домой.

Муж поколачивал жену, умолял, чтоб не уходила, перестала изменять. Все было бесполезно. Вера, плача, говорила бабам:

– Не могу я. Посмотрю на чудище и тошнит. А я молодая и хочу любви.

Шли годы. Обстановка не менялась. Вера стала еще краше, она полностью отделилась от мужа, хотя жили в одном доме. Иван свое горе топил в вине и работе.

Когда ему предложили возглавить работу на крольчатнике, мужчина согласился с большой радостью: у него была дочь, ученица этой же школы. Да и детей он искренне любил.

Работы шли споро. Ленька помогал своему родственнику послевоенные мальчишки умели делать все. И Ленька строгал доски, прибивал сетку, неуклюже мастерил кормушки. Крольчих и двух самцов купили на рынке в Троицке. Выбирали мясную породу: она была адаптирована к местному климату.

Весной появились первые крольчата. Радость у школьников зашкаливала. Ленька с друзьями на время перестали хулиганить, все свободные часы ухаживали за своими питомцами. Лидия Александровна, биолог, научила детей грамотно вести хозяйство. Главное в этом деле – чистота клеток и животных. Поэтому в хозяйстве никогда не было падежа.

От продажи кроликов и крольчатины руководство школы прикупило спортивный инвентарь. В буфете появились бесплатные булочки и чай.

Беда пришла неожиданно: повесился дядя Ваня Дикопольцев – не выдержал измены жены, не вынесло сердце жалостливых взглядов окружающих.

Хоронили дядю Ваню сотни односельчан. За гробом на самодельных колясках катились безногие фронтовики. Они плакали и пили горькую. Их жизнь была не лучше дяди-Ваниной, а может, еще горше.

Школьники печальную весть восприняли очень тяжело. Девчонки рыдали, мальчишки шептались: строили свой план, о котором никому ничего не говорили. На девятые сутки, когда взрослые поминали Ивана, у крольчатника появился щит с надписью: «Хозяйство имени Ивана Дикопольцева».

Родители не посмели убрать своеобразный памятник. Директор школы лишь произнес:

– Взрослеют наши дети.

Глава 6

Жизнь текла равномерно. Ленька учился в школе, сестра Люба подрастала, а братик Юра произносил первые слова.

Отец рано приучил Леньку к труду. Часто брал с собой в карьер, где работал машинистом экскаватора. Сын чистил длинный ковш, помогал солидолить узлы и агрегаты. Иногда, если не было вагонов на погрузку, садился за рычаги и крутил башню вокруг. Зрелище незабываемое… Многотонная махина слушается маленького мальчонку. Это переполняло душу гордостью. Хрупкий человек творит чудеса.

Но чудеса были и иного характера. Одно из них едва не закончилось трагедией. С Ленькой на работу увязался Федька Филатов. Пока они грелись на солнышке, подали состав из платформ. Взрослые курили, а пацаны пошли вдоль вагонов. И здесь Федьку озарило:

– Платформы-то соединяются шлангами, внутри них – резинки.

Друзья взялись за работу. Вскоре кругленькие прокладки-резинки оказались в карманах мальчишек. Что с ними делать – они не знали. Дома их просто выкинули в озеро.

Гром грянул вечером. Отец пришел мрачнее тучи:

– Вы настоящие диверсанты. Состав из-за вас простоял целый день. Мы не загрузили ни одной платформы.

И грустно добавил:

– Нас, наверное, с дядей Федей Филатовым посадят в тюрьму.

После этих слов Ленька испуганно захлюпал носом, мачеха завыла в голос:

– Пропадем мы без тебя, Гриша!

К удивлению, за это Леньку не пороли. Но он вдруг почувствовал: жизнь заключается не только в учебе да беготне по улицам, есть еще более значимое – ответственность за свои поступки.

Дед Александр, когда Ленька пришел к нему, долго беседовал на тему законопослушания. И красочно рассказал о жизни в тюрьме. Ленька от страха долго трясся. «Если меня посадят, – думал он, – то я умру там от холода, побоев, голода».

Черных тонов добавил и отец. Он впервые поведал о своей жизни.

– Война застала меня в городе Прохладный, что в Краснодарском крае. Отец наш калымил, мы, старшие, ему помогали. Жили сносно. Правда, учились мало – закончили только по семь классов. Ртов в семье полно, всех кормить и одевать надо.

В 1942 году, как только исполнилось 17 лет, меня сразу взяли в армию. В ту годину советские войска отступали, немцы шли по пятам.

Я неплохо стрелял, поэтому доверили снайперскую винтовку. В одном из боев уничтожил восемь фрицев. И был награжден медалью «За боевые заслуги».

Это, сынок, лирика, – продолжил отец, – страшное ждало впереди. Я был ранен, лежал в госпитале, видишь, и сейчас прихрамываю – в ноге осколки от снаряда остались. После выписки – снова фронт.

Под осень фашисты окружили полк. Отбивались до последнего патрона, командование пыталось вывести в тыл. Еда закончилась, полевые кухни побросали. Пить хотелось неимоверно. Часть бойцов падала, их пытались нести, но и носильщики, не выдержав, тоже падали и не могли подняться с земли. Степь стонала от ужаса. И тут поступил приказ:

– Всем съесть по куску селедки.

Жаждущие воды солдаты возмутились:

– Нас хотят до конца убить. Не будем жрать эту солонину.

Армия есть армия. Приказу подчинились. Съели дурно пахнущую соленую рыбу. И… вскоре чувство жажды прошло.

Беда не приходит одна. Полк окружили танки врага.

– Все, конец! – роптали люди.

Из громкоговорителей неслось:

– Солдаты! Сдавайтесь в плен. Вас будут хорошо кормить. В противном случае погибнете. Евреи, лейтенанты и капитаны должны построиться отдельно.

Командир полка провел короткое совещание. Он приказал офицерам переодеться в солдатскую форму и всем уйти к немцам. Так оставался маленький шанс на спасение.

Мучительно, со стонами и матами остатки полка пошли в сторону немцев.

Командир полка застрелился…

Накормили пленных похлебкой, заправленной брюквой и нечищеным картофелем.

Утром построили на краю деревни.

– Евреи и командиры, выходите из строя! – последовало.

Никто не шевельнулся.

– И здесь, сынок, случилось страшное – приказали выйти из строя каждого пятнадцатого.

Бедолаг отвели в сторону и расстреляли.

– Повторяю, – рявкнул переводчик, – командиры и евреи, ко мне!

Молодые пацаны, вчерашние школьники-лейтенанты, повиновались. Их, как и евреев, тоже расстреляли.

Остальных загнали в эшелоны и повезли на запад. По дороге нас начали продавать. Я не стану, сынок, называть название северной страны, но она, то есть ее люди, меня спасли. Да, я был рабом, но особым. Слушай, расскажу все по порядку. На какой-то станции меня за пять мешков хлеба и мешок сахара купил старик. Сухощавый, лет шестидесяти, он с трудом говорил по-русски:

– Не вздумай бежать. Поймают – повесят.

И повел меня на усадьбу. Дом у деда двухэтажный, крепкий, сарай вмещал почти три десятка коров, несметное число хрюшек голосили на всю округу. Вдобавок гектаров пятьдесят земли числилось за помещиком.

Нас трудилось семь или восемь человек. Русский был я один. Вне воли, к удивлению, кормили прилично.

Хозяин всегда повторял:

– Только не убегайте.

Один поляк ослушался. Через пару дней его поймали и повесили на городской площади.

Я втянулся в непривычную жизнь. Адский труд к вечеру выматывал до конца. Падал на подстилку и мгновенно засыпал.

Как-то я убирал навоз. Неожиданно раздался шорох, и из кустов вышел человек. Одет прилично, чисто выбрит. Обратился по-русски:

– Гриша!

Я от удивления открыл рот. Откуда он знал мое имя?

Незнакомец продолжал:

– На окраине городка расположен концлагерь. Есть там и русские. Ты должен помочь.

– Как?

– Припрячь немного еды, пойдешь на работу – оставь вон под той плитой у дерева.

– А если ты провокатор? – у меня сжалось сердце.

– Поверь, Григорий, на слово. Люди там живут… хуже не придумаешь.

Почти три месяца я подворовывал хлеб, сало, вареную картошку. Все это мгновенно исчезало.

Война близилась к концу. Однажды старик позвал меня к себе. В маленьком кабинете усадил на кожаный диван, налил кружку пива. Я отказался. Спиртное не употреблял. Во время боев отдавал свои сто граммов другим бойцам. Кстати, это спасало меня от гибели. Во время атак мозг работал четко, непродуманных пьяных действий не совершал.

Старик достал пачку фотографий. На некоторых был изображен – веришь, сын, – я. Старик горько произнес:

– Это не ты. Это мой сын. Вы же похожи как две капли воды. Сынок у меня погиб. Детей больше нет. Наследников – тоже. Я предлагаю остаться у меня, выправим документы, станешь наследником.

Я русский человек до мозга костей, сынок. Поэтому категорически отказался.

Старик заплакал:

– Я это предчувствовал. Что ж, скоро поедешь на Родину.

Фильтрационная комиссия была строгой. Чекисты допрашивали «с пристрастием». Выявляли из пленных тех, кто работал на врага.

Когда я вошел в кабинет, увидел человека, который просил помогать пленным продовольствием.

Он что-то сказал чекистам. И мне коротко вынесли вердикт:

– Кабанов, возвращайся в строй. Поедешь воевать с японцами.

Мне выдали форму, документы. Посадили с другими солдатами в теплушки, и мы отправились на родину. Душа ликовала. Конец унижениям, тревогам. Впереди – свобода. Даже не думалось, что на Японской войне могу погибнуть.

Но, видимо, Бог есть. Доехали до Челябинска. Всех построили на перроне. Командир произнес короткую речь:

– Товарищи! Война с Японией молниеносно закончилась. Мы разгромили милитаристов. Есть предложение такого характера: родине нужны ваши руки. У мартенов, на заводах, стройках. Кто желает демобилизоваться, шаг вперед. Сотни людей вышли из строя.

И я оказался в Троицке. На постой определили к Дикопольцевым, где познакомился с Зиной, твоей мамой…

Сынок, впереди у тебя большая жизнь. Все может произойти, но, умоляю, думай, прежде чем что-то сделать. Наш человеческий век короток. Не лезь в неволю – там очень плохо.