Read the book: «Метаморфоза Германа Хаски. СОМНИЯ»
© Леонид Бойко, 2019
ISBN 978-5-4496-3115-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
КНИГА ПЕРВАЯ
ОКОВЫ ИЛЛЮЗИЙ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Смерть лишь преддверие жизни.
Мы живы сегодня и будем жить вновь,
Вернувшись во множестве обличий.
В этот прекрасный летний день, когда солнце дарует свое тепло каждому своему встречному, я торопился попасть в гости к своему давнему приятелю, которого не видел с университетской скамьи. Его убежище – небольшая съемная квартира на окраине города, до которой мне предстояло добраться, пересекая городские джунгли мегаполиса, находилась в десятке километров от моего дома. Но, несмотря на долгий путь, воодушевившись его приглашением, в котором значилась презентация его величайшего изобретения, я поторопился на встречу, упуская свой выходной день. Мой давний друг по имени Алекс, о котором идет речь, в нашем давнем кругу его прозвали Тесла (в основном из-за того, что он все время возился с техникой и электроникой), окончил тот же технический университет гораздо успешнее меня, едва ли не покорив студенческий Олимп. По складу Алекс был внимательным и усидчивым студентом, впитывал все знания, дарованные преподавателями-профессорами, точно губка. Окунаясь в омут воспоминаний, стоит заметить, что наши с ним взаимоотношения носили больше взаимовыгодный характер, чем бескорыстный и дружеский, как это бывает в нередких случаях гармонии между людьми. Тесла зачастую помогал мне с практическими лабораторными работами, которые представляли собой монотонный труд, а я, как единственный спутник его многогранной и сложной личности, был для него социальной отдушиной и источником общения как немаловажной потребности для любого живого человека. Поэтому, направляясь в пристанище своего давнего друга, я был полноценно уверен в том, что первым (и, возможно, единственным, кому он доверит подобную честь) стану свидетелем его нового изобретения, на которое, по его словам, он потратил годы кропотливой работы, налаживая его до работоспособного состояния.
Оставив свой автомобиль дома, в тщетной надежде сэкономить время на дорогу, я выбрал подземный транспорт, многократно пожалев об этом. Воскресный теплый день благоволил притоку туристов, заполонивших не только центральные улицы, полные достопримечательностей, но и метрополитен, протолкнуться в котором, казалось, было невозможно. Заняв выгодную позицию между несколькими полными дамами, одетыми в предельно пестрые и вызывающие наряды, я старался погрузиться в себя, задумавшись над предстоящей презентацией своего товарища. Тесла лишь обмолвился о предстоящем открытии, пообещав лично продемонстрировать столь величайшее изобретение, толком не вдаваясь в детали, лишь разжигая во мне пыл интереса, оставляя легкие нотки интриги.
И вот спустя несколько часов, проведенных в неприлично тесном контакте с неизвестными мне людьми, перебираясь по запутанным нитям метрополитена, точно ловкий паук, я вышел к назначенному адресу в захудалый микрорайон, который предназначался для местных пролетариев, работающих по соседству. Кирпичные заводские постройки, выстроенные вдоль центральной дороги, примыкающей к станции метрополитена, извергали из своих труб сгустки темного клубящегося дыма, частично угнетая местный колорит. Дорога до дома Алекса была крайне неуютной, и, наконец, завидев его у парадной двери скромной довоенной многоэтажной постройки, я искренне улыбнулся, встретив своего товарища, который лишь издалека ничуть не изменился.
Обменявшись рукопожатием, я заметил, насколько ледяным казались мне его ладони. Они были влажными и холодными до ужаса. Вглядевшись в его лицо, скрывающееся за громоздкими очками с колоссальными диоптриями, я разузнал в нем многоликую тень тяжелого труда, следы многочисленных бессонных ночей. Его глубокие глаза были обведены синими контурами, сам он был бледен, точно привидение, поспешно покинувшее Кентервильское поместье. Неряшливый вид дополнял запачканный чернильным маслом свитер, на нижней части которого вырисовывались запеченные от искр прожженные дыры, оставленные после невнимательного курения. От Теслы разило приятным сигаретным ароматом, который моментально напомнил мне о студенческой жизни.
– Герман, мой дорогой друг, здравствуй! – радостно улыбаясь, проговорил Тесла. Алекс имел дурную привычку не выговаривать некоторые буквы, в том числе звонкую «р».
– Здравствуй! – я ответил на его рукопожатие. – Ну, где же то чудо, за которым я приехал, пересекая линию горизонта? В моем возрасте подобные приключения обходятся довольно тяжко, – добавил я, с ужасом вспоминая неприятную долгую поездку.
– Тебе всего лишь тридцать, Герман! Я позвал тебя, потому что ты – идеальный кандидат, – сказал он, жестом приглашая меня подняться в его квартиру, находившуюся на первом этаже этого монолита. – Ты думал, что я выбрал тебя случайно? – спросил он так, как будто спектр его выбора был настолько велик, что он мог потеряться в столь широком разнообразии друзей. – Как поживает твоя семья? Ты предупредил их о своем отсутствии?
– Кандидат? – ехидно удивился я, пока Тесла открывал двери своего скромного убежища. Его квартира скрывалась за плотно прилегающей стальной дверью, имеющей несколько сложных механических замков. – Сегодня мы собирались в кинотеатр, но после твоего неожиданного звонка семейные развлечения пришлось отложить. По оттенку твоего голоса предположу, что ты добился несомненного успеха, это правда?
– Несомненно. – Свет от поверхности его очков ослепительно мелькнул, стоило ему приоткрыть собственную дверь. – Ну что, ты готов увидеть чудо современности?.. – с одержимым блеском в глазах спросил он. – Дикий, неукрощенный огонь, подаренный человечеству?
– Готов, как никогда, – сказал я в предвкушении.
Стоило нам пройти в центральную комнату его небольшой квартиры, едва освещенной светом, как я довольно сильно удивился своеобразному виду его мастерской, недоверительно замедлив шаг. Чтобы моему читателю было легче представить, какая неожиданная картина передо мной предстала, я опишу студию как можно тщательнее, стараясь не опустить не единой детали.
Первое, что бросилось в глаза, – темные, монотонные шторы, загораживающие, точно непреступный щит, всяческие солнечные лучи, пытающиеся проникнуть в логово Теслы. В комнате могла царить мгла и непроницаемая темнота, если бы не многочисленные мониторы, установленные полукругом на необъятном столе в углу сего помещения. На тонких экранах, как мне тогда показалось, подключенных к разным устройствам и процессорам, образуя сложную паутину, виднелись своеобразные показатели, счетчики и диаграммы, неизвестные мне. Стояло легкое ненавязчивое гудение включенной техники, которое зачастую можно услышать в подсобных помещениях торговых центров. Деревянный стол был заставлен пустыми жестяными банками энергетических напитков, пустыми одноразовыми контейнерами азиатской кухни и прочим хламом, который загромоздил все свободное пространство на нем.
В центре мастерской стоял стул, если его, конечно, можно было так назвать: пугающая конструкция, выставленная напоказ. Множество проводов красного, фиолетового, рыжего цвета, имеющих разность в диаметре, тянулись от оборудования Теслы до него. К спинке стула была привинчена огромная батарея с установленным на ней радиатором охлаждения, крутящий барабан которого был приведен в пассивное состояние. Под сиденьем конструкции, которая с первого взгляда приковала мое внимание, располагалось множество различных составных частей устройств, ничего не значащих для меня, какое бы применение для них ни приходило в мою голову. И во главе этого своеобразного «Франкенштейна» на деревянном сиденье стула лежал небольшой шлем, служивший когда-то элементом виртуальной реальности. Он был функционально изменен, а из приоткрытой отстегнутой панели, расположенной на затылке прибора, небрежно торчали «родные» провода.
У входной двери в мастерскую Теслы, по правую руку от того места, где я замер в изумлении от конструкции своего товарища, располагался крохотный кожаный диван, служащий, как мне показалось, и ночным убежищем для хозяина этой однокомнатной квартиры. И кроме огромного книжного шкафа, битком набитого старинными рукописями, учебниками по точным наукам, студенческой литературой, по другую руку от меня в помещении мебели не наблюдалось. Хочу припомнить, что мы с Теслой получили одинаковое образование в техническом университете, но какая бездна знаний находилась между нами, что я не сразу смог представить себе концепцию и возможную реализацию его проекта. Я так и стоял, открыв рот, пока мой дорогой приятель не вернул меня из транса недопонимания.
– Я назвал ее «Марией», – картаво произнес он, подойдя поближе к собственному изобретению.
– «Марией»? В честь святой девы? – удивился я, не понимая, как такой рациональный человек, посвятивший свою жизнь науке, может интересоваться религией.
– Герман, мой друг, ты еще поймешь, почему без Божьей помощи я не могу обойтись, – говорил он, медленно подходя к своей устрашающей машине. – Позволь тебе представить то, над чем я работал все эти годы. «Мария» – новое слово в нейробиологии… Я позвал тебя, доверяя свой сокровенный секрет, предоставить тебе право выбора: возможность жизнь вечно. Герман, именно потому, что ты этого заслуживаешь, как никто другой. Ты должен стать продолжением моего открытия и первым сверхчеловеком, одаренным ликом бессмертия.
– Жить вечно? – по моей спине пробежали мурашки. – Если ты вздумал шутить или подвергать меня бессмысленному риску, еще не поздно признать это. Бессмертие лишь человеческий дух, а плоть его грешна… – непроизвольно вспомнил я заветные слова. – В чем предназначение этой машины?
– Позволь испытать ее на тебе, продемонстрировать ее… – прервался он, заметив небольшую мышь, убегающую в совершенно другую сторону этого помещения. – Герман, будь любезен, убей ее, она может все испортить! Грызуны так и норовят перегрызть драгоценные провода!
– Убить ее? – растерялся я. – Она ведь живая… – не успел договорить я, как мой старый приятель, чьей компанией я уже вполне насытился, с невообразимой легкостью поймал мышь и хладнокровно сдавил в руке, после чего выбросил в мусорное ведро, злобно хлопнув крышкой. Его просьба прикончить мышь была для меня невыполнимой и безрассудной. Любая жизнь для меня была бесценной. Я никогда не смог бы причинить реальный ущерб живому существу, каким бы грубым и властным я ни казался своим оппонентам. Всю жизнь я ловко преодолевал невзгоды, а драться приходилось лишь дважды: постоять за любимую супругу, всецело заполонившую мое сердце, было для меня в порядке вещей.
– Итак… – продолжил он, моментально позабыв о собственной вендетте. – Герман, я хочу даровать тебе один из величайших даров как благодарность за твою верность. – Его взгляд пронзал меня. – Пустые и ложные надежды у человека безрассудного, и сонные грезы окрыляют их, даруя величие над теми, кому не суждено мечтать, – медленно цитировал мой товарищ.
– Ты хочешь, чтобы я был твоим подопытным кроликом, над которым поставят эксперимент? – мне было крайне страшно оказаться в этом кресле, набитом электрическими проводами и устройствами. – Алекс, извини, но…
– Это не опаснее, чем баловаться со спичками, – перебил он меня. – Если говорить проще, «Мария» сделает своеобразный снимок твоего мозга, сделав копию твоего «я», твоей личности, – увлеченно и, как мне тогда показалось, немного безумно говорил он.
– И как снимок моего мозга продлит мою жизнь? – я все больше сомневался в гениальности и таланте своего приятеля.
– Твоя личность будет жить вечно, Герман, друг мой, позволь оказать тебе такую услугу. И ты будешь горд за то, что оказался в числе избранных, сохранивших свое сознание в цифровом виде навсегда! Твое «я» перейдет из плоти в миллионы цифр и символов… – он задумался, подбирая подходящие слова. – И плоть не вечна, ибо тленному надлежит облечься в нетление, а смертному облачиться бессмертным.
– Это звучит как сказка, которая, признаюсь тебе, пугает меня, – отвечал я, сомневаясь в своем решении, мимолетно обдумывая предлог, под которым возможно было покинуть гостеприимную студию моего товарища. – Скажи, Тесла, это опасно? И болезненна ли процедура?
– Процедура полностью безболезненна и длится считанные секунды, Герман. Я лишь сделаю копию твоего сознания, сохранение твой личности, которая так дорога мне. – Он снял шлем и преподнес его мне. – Если ты сомневаешься, то пойди на это ради меня. Тебе совершенно нечего тревожиться, никаких последствий и быть не может. – Мы так и стояли, уставившись друг на друга, заглядывая в самую душу своего собеседника.
Я был невероятным трусом, таким, что никогда не рисковал своей жизнью ради развлечений или своего рода удовольствия, занимаясь экстремальными видами спорта или увлечениями, как посещение парка аттракционов. Трусостью, конечно, называть подобное поведение я никогда не решался, именуя подобный склад как рациональное поведение человека, ставившего собственную жизнь, как и ее сохранность, в зенит своего мировоззрения. Может, по этому поводу у меня был и бзик, который вполне естественно укладывался в собственном сознании, той или иной раз оберегая меня от безрассудных поступков. А может, как называли меня сверстники, очередной раз подвергающие себя риску ради дальнейшего развлечения, я был бесхребетным юнцом.
В студии Теслы повисла тяжелая, почти осязаемая тишина, напряжение, которое, точно раздутый шар, взорвется, оглушая нас невероятным хлопком. Глаза, полные надежды, скрывающиеся за толстым слоем стеклянной брони, всматривались в меня. Алекс молча ожидал вердикта, держа в руках собственное изобретение, шлем, который, по его словам, мог в некотором роде продлить мое существование, сохранив мое сознание, сводя его к двоичному коду. В этом сумрачном свете я увидел Алекса Теслу таким, каким буду вспоминать его всю оставшуюся жизнь: на его лице замерла тень уверенности во мне, тяжелый лик усталости и безмятежности лишь тяготил его лицо. В подобном освещении он выглядел куда старше своих лет, горбатый, сломленный многодневными проблемами, так или иначе связанными с реализацией собственного изобретения. Шлем в его руках немного дрожал, как и дрожали его руки, как от тяжести конструкции, так и от возбуждения от предстоящего открытия.
В тот день, являющийся для меня переломным моментом в моей жизни, тогда я согласился лишь потому, что хотел помочь своему давнему приятелю осуществить его заветную мечту: изобрести то, над чем он столько работал, едва ли не убивая себя. Переступив через себя, я не смог отказать ему, бросить его в одиночестве, хоть и сомневался в безопасности эксперимента. Буду предельно искренен и скажу читателю, что едва уловимые нотки меркантильности дали свои плоды: в том или ином случае грезы о бесконечной жизни, какой бы сказкой мне ни казалось это тогда, благоприятно сыграли на моем согласии и участии в этом эксперименте.
Когда я сел в кресло «Марии», названной в честь матери Иисуса Христа, то почувствовал необъятный страх перед экспериментом вперемешку с чувством адреналина. Во мне кипели эмоции. Коктейль из моих ощущений дополняло необузданное желание к бессмертию, которое, словно безумие, охватило на какое-то время и меня. Тогда, сидя перед Алексом, я был полон амбиций и заинтересованности в этом опыте, ловя каждую мысль своего товарища. Надев шлем, который весил несколько килограммов, я оказался отрезан от этого мира и уже не мог наблюдать за тем, как Тесла настраивает устройства позади меня. Я уже не видел его, но прекрасно слышал его бурные рассуждения вслух:
– Герман, дорогой друг, я так признателен тебе за твою помощь. Я надеюсь, что смогу целесообразно использовать сохранение твоего сознания, изучая структуру человеческого «я», – говорил Тесла. – Ты даже не представляешь, насколько далеко может зайти нейробиология… Мне не хватает лишь должного финансирования и доверия со стороны научного сообщества, которое игнорирует все мои разработки… – Он принялся закреплять мой шлем, поправляя его. – Конструкция должна крепко прилегать к черепу, если я зажму вот здесь… не давит?
– Алекс, я тебя плохо слышу в этом шлеме. Нет, все сидит достаточно надежно, – сказал я, не в силах усидеть на ровном месте. – Еще долго? Шлем очень тяжелый.
– Уже готово. Итак, мой друг, мы можем начинать? – волнующе выпалил он.
– Да, – не сразу ответил я, переводя дыхание.
– В шлеме все еще достаточно темно? Передний экран, встроенный перед тобой, все еще выключен? – доносилось до меня.
– Тут очень темно, ты его включил? Он должен показывать что-то?
– Он включен, – сказал Тесла. – Сейчас будет становиться все светлее и светлее. Говори все, что ты видишь. Каждое изменение, протекающее перед тобой, описывай как можно подробнее…
– Слушаюсь, – подтвердил я. – Да. И правда, впереди как будто встает солнце. Алекс, ты здесь? – Устройство позади меня начало издавать жужжащий звук.
– Герман, что бы ни случилось, не снимай шлем, пока свет не потухнет. Ты меня слышишь? – Тесла повысил голос, пытаясь перекричать усиливающийся треск механизмов позади меня.
– Тут очень ярко. Глаза начинают болеть, – жаловался я. – Еще долго? Алекс?!
Ответа не последовало. Шлем, который целиком покрывал мою голову, начал нагреваться, все сильнее обжигая меня своим теплом. В тот момент, когда я больше не смог слышать своего товарища, когда все вокруг шумело и гудело, когда яркий свет ослеплял меня настолько, что слезы сами лились из моих глаз, именно тогда я испугался по-настоящему, осознавая, в какую опасную ситуацию ввязался, идя на поводу у Дьявола. Ослепительный луч, точно кинжал, вонзался мне в глаза, отдавая режущей болью в голове. Когда муки стали невыносимы, я решил, что нарушу предписания моего друга-изобретателя и остановлю эксперимент, сняв шлем с еще горящим светом внутри. И когда я попытался приподнять руки, то чуть не вскрикнул от ужаса. Оказалось, что у меня не хватает сил даже пошевелить пальцами. Даже ноги оказались ватными, отказываясь слушаться мои команды. Меня точно парализовало. Не в силах противостоять дурманящей слабости, разливающейся по всему телу, я почувствовал лик страха, доводящего до безумного состояния твоего разума. Я был загнанным зверем в нечеловеческой ловушке, пытающей тебя до полного морального истощения. Отчаявшись, казалось, я закричал, не в силах противостоять этой агонии. И крик мой заглушал рев работающей машины, испепеляющей мое сознание.
Муки продолжались до тех пор, пока скребущийся шум не начал медленно угасать, а яркий свет, после которого, казалось, можно было ослепнуть, отступал и затухал вдали, точно солнце плавно садилось за мыслимый горизонт. Когда стемнело окончательно, силы вернулись ко мне и я смог снять этот жуткий шлем, терзающий меня на протяжении этого нескончаемого времени. Меня пробила дрожь, стоило мне откинуть его подальше от себя, испытывая как гнев на своего товарища, так и тень панического страха, угнетенного состояния, в котором я пребывал еще какое-то время, стараясь взять себя под контроль.
– Ты настоящий Дьявол! – закричал я, собираясь с силами для того, чтобы встать с «Марии».
– Герман, друг мой, расскажи, что ты видел? – сказал он, копаясь в дымящихся деталях своего творения. – Опиши мне детали происходящего, я должен записать это в журнал…
– Ты чуть не убил меня! Как ты смеешь так издеваться над людьми?! – гневно пыхтел я, с трудом поднимаясь на ноги. Зрение постепенно возвращалось ко мне, но в первые секунды после прекращения эксперимента все вокруг расплывалось в едином масляном взгляде, сливаясь между собой. – Почему идет дым? Что я видел? Я словно оказался вплотную к раскаленной звезде, ослепляющей меня, доводя до ужаса.
– У нас… В самом конце сгорела батарея, и запись прервалась на девяносто восьми процентах. Я полагаю, я плохо закрепил правый резистор. Но первое испытание пройдено, как мне показалось, успешно. Два процента твоего сознания упущено, но… после восстановления «Марии» можно будет повторить эксперимент.
– Первое испытание? – удивился я. – Ты думаешь, я позволю тебе обречь меня на дальнейшие муки вновь? Ты хоть представляешь, насколько это было больно? – я старался уловить его фигуру в темном помещении, но фокус зрачка давал сбои, отдавая колющей болью. – Мое зрение…
– Твое зрение вернется к тебе в течение нескольких минут, а пока закрой глаза и старайся не напрягаться. Мы должны продолжить, записать полный цикл твоего сознания для дальнейшего его воспроизведения! Герман, представь, что треть мозаики безнадежно упущена. Мы должны…
– Да ты чуть не убил меня на этой машине! – злобно перебил я его. – Боюсь, я не смогу и дальше быть твоим подопытным ассистентом, жизнь которого в любой момент может оборваться в ходе безрассудного опыта над сознанием… Это невозможно, и ты сам это знаешь. Цифровизировать сознание, человеческое «я» – лишь плод для фантазии, сказка!.. – сказал я, направляясь к выходу. Тогда я был полностью разочарован этим экспериментом и успел пожалеть, что пытался помочь своему давнему приятелю.
– Герман, постой! Куда же ты? – Тесла старался остановить меня, но было поздно. – Мы отсняли только девяносто восемь процентов твоего мозга… Я не знаю, как продолжить работу без полноценного сохранения… – рассеянно проговорил он, задумчиво рассуждая о доводах продолжения эксперимента. – Герман, постой…
– Оставь их себе, приятно было увидеть тебя, – сказал я, хлопнув тяжелой входной дверью его квартиры.
***
События, следующие далее, я помню не отчетливо, точно позабытый фильм ушедшей молодости. Но упустить их было бы ошибкой. Я пишу свой рассказ спустя множество ушедших лет, опираясь на новостные заметки, устарелые записи наблюдений, интервью очевидцев. Для полноценности повествования я позволю себе внести нотки фантазии, сопоставленные с реальными факторами того вечера, о котором и пойдет речь, позволяя читателю доподлинно представлять мою дальнейшую судьбу.
Стоило мне переступить порог его дома, сколько бы Тесла ни кричал мне вслед, стараясь остановить меня, тогда я был в полной уверенности и разочаровании, что бесцельно потратил свой выходной день. Мне казалось, что машина, способная скопировать мой мозг, словно какой-нибудь архив документов, невообразима. Сколько бы я ни пытался тогда перестать думать о своем приятеле, вспоминая все дурные слова, которые лезли в мою голову, все мысли были именно о Тесле и его «Марии», машине, благодаря которой мой рассказ и повествование дальнейшей судьбы Германа Хаски возможна.
Ожидая городской транспорт на ближайшей остановке, всматриваясь в каждый проезжающий автобус в нужном для меня направлении, я взвешивал целесообразность эксперимента, стараясь как можно объективнее подойти к оценке состоятельности этого опыта. С какой-то стороны, думалось мне тогда, информационная эра, царящая вокруг, точно властная императрица, проникающая в каждые темные уголки Земли, прогресс в которых течет в более медленном ритме, могла бы подарить человечеству возможность на бессмертие как апогей технического прогресса, несопоставимую с ближайшими открытиями. Но мысль о господстве над собственной судьбой, отмерянной человеческим пределом, едва ли достигающим сотню лет, казалась для меня пределом всяческих наивных грез, неосуществимыми мечтами.
Я отправлял текстовое сообщение своей супруге, пользуясь своим новым мобильным телефоном, устройством первой необходимости, без которого уже не мог обойтись человек двадцать первого века, оно служило настоящим невообразимым чудом. Оповестив семью о том, что вернусь домой раньше положенного времени, я поспешил на подъезжающий микроавтобус, направляющийся в сторону моего дома. Подъезжая ко мне, водитель транспортного средства грубо притормозил перед остановкой, сбрасывая недопустимую скорость для городских условий, открывая двери своего автомобиля до полной остановки, рискуя жизнями людей, находящимися внутри. Я не выпускал мобильный телефон из рук, моментально отправляя сообщения любимой супруге, делясь с ней впечатлениями о происходящем, то и дело жалуясь на свое окружение. По «логам» нашей беседы, впоследствии описывая детали того вечера, я старался восстановить поездку как можно подробнее.
На часах было около семнадцати часов вечера, время, символизирующее окончание рабочего дня, что впоследствии приводит к существенным затруднениям в автомобильном трафике в городской черте. Микроавтобус был переполнен настолько, что войти в него, набравшись небольшой наглости потеснить людей, мне удалось только после глубокого выдоха. В тот момент, будучи зажатым со всех сторон, я был готов пожертвовать собственным комфортом ради скорого возвращения домой. К сожалению, мысль о возможной поездке в такси появилась у меня лишь тогда, когда я сквозь тонкую рубашку смог ощутить мокрую спину мужчины позади себя, тесно прислоняющегося ко мне. Водитель транспортного средства умело объезжал всяческие преграды на своем пути, ловко маневрировал на поворотах, зачастую подрезая другие автомобили в виражах, и создавалось впечатление, что неуютная поездка не должна была быть неустанно долгой.
Однако время тянулось. Водитель то и дело останавливался по просьбе пассажиров, но народу, как мне тогда казалось, совершенно не убавлялось. Всегда находились новые лица, стремящиеся, как и я, скорее добраться до дома. И у каждого нового пассажира, вошедшего в салон микроавтобуса, было выражение лица, точно под копирку: недовольное возмущение, сменяющееся гневным смирением. Водитель, то ли чувствуя напряжение позади себя, то ли имея дурную привычку нарушать установленные правила движения, все сильнее вдавливал педаль газа, с каждой секундой увеличивая бешеный темп, с которым мы мчались по центральному городскому шоссе. Неожиданно, когда наш микроавтобус, несущийся на пределе своей скорости, пошел на обгон очередного автомобиля на нашем пути (этот виток информации я раздобыл из архива городской дорожной полиции), перед нами выскочила бордовая фура, резко перестраиваясь из крайнего правого ряда, служившего полосой разгона. Водитель нашего микроавтобуса нажал на тормоз и механически увел машину в противоположную сторону, дабы избежать возможного столкновения. По установленной камере внутри салона, едва освещающей и треть пассажиров, были слышны крики и возгласы недовольства. Испугались те пассажиры, которые, как и я, имели доступ к окошку и могли наблюдать за ситуацией. Остальные, как я считаю теперь, приняли свою судьбу практически моментально, не в силах осознать происходящее. В тот момент, когда автобус старался избежать дорожно-транспортного происшествия, совершая немыслимые виражи на полной скорости, я оцепенел, не в силах противостоять нагнетающему мраку перед возможным столкновением или собственной гибелью.
Тогда мы в одно мгновение оказались на встречной полосе, сбавляя обороты. И не прошло и нескольких секунд, как в нас врезалась встречная легковая машина, водитель которой погиб моментально. От такого сильного столкновения микроавтобус, весящий не одну тонну, перевернулся набок, проехавшись по сухому асфальту еще несколько метров. Весь удар пришелся на правый бок микроавтобуса, вдавливая корпус глубоко внутрь. Металлический сплав не смог выдержать подобную нагрузку, в салоне транспортного средства воцарилась агония. В нещадных криках, гуле и звоне, задыхаясь от едкого черного дыма, я, Герман Хаски, был сильно ранен осколком от лопнувшего стекла. Ко всему прочему, судя по видеозаписи, меня придавило несколько неподвижных тяжелых тел, скинуть которые я уже не смог. Я безрассудно старался вынырнуть, хватался за окружающие меня тела. Мой стон сосуществовал с десятком других жалобных криков о помощи, был единым ликом боли. Подобное ранение, на которое был обречен я, было летальным. Было бы ложью скрывать, какая боль сопутствует подобной ситуации, при которой осколок стекла проникает сквозь ребра, углубляясь внутрь. Попытки выбраться постепенно тлели, как и огонь моей жизни, разум покидал мое тело, растворяясь в пучине страха перед неизвестным. Постепенно дым завладел салоном автомобиля, и наблюдение через видеокамеру стало невозможной услугой для моего повествования. Стоны угасали. Надежда, скорая медицинская помощь, пожарные, спустя считанные минуты отреагировавшие на аварию в центре города, спасли лишь несколько жизней, не в силах помочь остальным.
И последнее, о чем я думал, – о своей замечательной семье, которая ждет меня после долгого отсутствия. Отключаясь, точно обесточенный электроприбор, я закрыл глаза, оставляя эту жизнь.
Случилось то, чего я боялся больше всего. Я потерял именно ее – жизнь.